Андрей Беловский - Дворянский Петербург

Дворянский Петербург для меня очень судьбоносное произведение, я не просто хотел выразить глубочайшее почтение великим классикам, но и проанализировать, те исторические и культурные факторы, которые помогли 19 веку стать золотым веком литературы. Я верю, что можно вызвать ренессанс этого процесса.
Буду очень благадорен, тем кто сможет оказать мне посильную помощь в публикации этого произведения. С уважением, Андрей Беловский.


Андрей Беловский - Дворянский Петербург. Часть 1.

Этот стихотворный цикл посвящается  светлой
памяти: графа Александра Сергеевича Пушкина, 
с которым имел счастливую возможность быть
знакомым мой прапрадед, моей матери Беловской
Юлии Михайловны, привившей мне с самого
раннего детства большую любовь к классической
литературе, и выдающемуся писателю-литературоведу
князю Ираклию Андроникову.

Дворянский Петербург.

Письмо русского офицера знакомой даме,  датированное 1914г.
(Литературная обработка)

Мадам, вы помните едва ли,
Тот зимний вечер, яркий бал,
И мысли пылкие, витали,
И я средь танца вас смущал!
Пытаюсь вспомнить все сначала.
Неловкость, может быть и так.
А то, что было после бала…
Тогда на небе – страшный знак
Кровавый меч. Зачем? Откуда?
Он взялся в наши времена.
Но все надеялись на чудо.
Что пронесет, а то война
Уже стучалась мировая.
И мир, как будто озверел,
А мы все ждали, уповая,
На чудо. Я пересмотрел
Свои давнишние воззренья
Среди стрельбы и суеты.
Среди сердец ожесточенья
Мне ваши вспомнились черты.
И написать я вам решился,
Что я не все успел сказать.
Мой старый друг не поленился,
Мадам, ваш адрес отыскать.
Почту любезностью большою
Письма ответного приход.
Хоть, может, я того не стою,
Но буду счастлив, в свой черед.
Фортуны ветреной попутчик
Смиривший ветреный свой дух.
Жду с нетерпеньем –               
ваш поручик.
Возможно, более чем друг.


Разговор генерала Ермолова с поэтом Грибоедовым

Грибоедов:
За все, что было между нами,
Прошу прощенья, генерал!
Пусть время мутными волнами
Все унесет. Не я украл
Венец  величья и вниманья -
Улыбки царственной черты,
Двора восторг и обожанье
И блеск придворной суеты.
Уж царедворцы разыгрались,
Долги и счеты сочтены!
Неверный ход – и мы сравнялись.
Теперь в опале мы равны.

Ермолов.
Равны в опале, но когда-то
Ведь я же, сударь, вас просил.
О ходатайстве, словно брата.
И было в мере ваших сил
Монарха русского вниманье
К моим страданиям привлечь.
Ведь вы могли… мое призванье
От растерзанья уберечь.
Я вас просил, но вы не стали…
Что вам опальный генерал?
Вас возносили. Вы блистали!
А ведь когда-то я спасал
Вас от оков, собой рискуя,
И всех жандармов задержав,
Заветы дружбы памятуя.
И вы спаслись, огню предав,
Бумаги многих декабристов.
И все, что было против вас.
Когда, потом, жандармский пристав
Проделав обыск, битый час
О неудаче сокрушался.
Он ждал серьезнейших улик.
Но так он с носом и остался,
Хоть был и рьяный ученик
Больших столпов сыскного дела.
Не от Сибири  ли я спас?
Того, кто, действуя умело,
Не помнит многого под час.

Грибоедов.
Я был не прав, но оправданья
Уж, верно, поздно приводить.
Приняв почетное изгнанье,
Оставим Богу нас судить.
Для вас Кавказ, куда уж боле!
А мне посольство в Тегеран.
Остановить не в нашей воле
Судьбу! Сливаются в орган
Сколь многих труб отдельных звуки?
В сплошной аккорд фатальных тем.
И что приходит в наши руки?
И что уходит насовсем?

Ермолов.
Увы! Я вам не доверяю.
Среди сражений и дорог
На правосудье уповаю.
А кто был прав – рассудит Бог.


Разговор писателя Николая Василевича Гоголя с фрейлиной
Её Величества Государыни Императрицы   
г. Александрой Смирновой - Россети

Гоголь.
Я вам премного благодарен.
Без вас бы этот пенсион
Уж вряд ли был бы мне подарен.
За то примите мой поклон.
За доброту, за ходатайство
И за поддержку в трудный час.
Мое полтавское хозяйство
Не столь богато, и сейчас
Имел  бы я проблем немало.
Но разоренья избежал.
Меня же муза посещала,
И я писал, писал, писал.

Смирнова – Россети.
О чем писали? Расскажите.
Таланта вам не занимать.
Коль получилось,  то просите.
Походатайствуем издать.

Гоголь.
Проникся духом героизма
И написал про казаков.
Про Сечь, без тени пессимизма,
И про войну, и про любовь.
Про души страстных патриотов.
Про честь и вольность, гордый нрав.
Про путь борьбы, великих взлетов.
Про тех, кто лучшее  вобрав
В себя, легендой становился.
Как утвердился мой народ.
Как дух свободы появился,
Как возмужал казацкий род.

Смирнова – Россети.
А есть ли повести названье?

Гоголь.
«Тарасом Бульбой» я назвал.
Того героя - в назиданье
Потомкам я обрисовал.
Напор борьбы и вкус свободы.
Культуры древней времена.
Честь, пронесенная сквозь годы,
Любовь, измена и война.

Смирнова – Россети.
Так описали интересно,
Что захотелось прочитать.
Вы взяли рукопись – чудесно.
О чем вы будете мечтать?

Гоголь.
О новых творческих свершеньях.
О сокровенном без прикрас.
О духа чистого знаменьях,
О просветленьях, и о вас.
Хотя, признаюсь, между нами,
Мы социально не равны.
Живут писатели мечтами.

Смирнова – Россети.
Смотри, какие шалуны.
Граф Пушкин тоже расшалился,
Мне довелось его спасать:
Царь не на шутку рассердился.
Хотел подальше отослать.
С трудом добилась, чтоб поближе.
Он где-то в Болдино сейчас.
Увы! А мог  бы быть в Париже
Иль даже в Питере средь нас.
А впрочем, он о вас тоскует,
Не изменившись до сих пор.
Грустит, то пишет, то рисует.
А, кстати, как ваш «Ревизор»?

Гоголь.
Его прекрасная идея
Почти что мной завершена.
Пример усердия имея,
Мне очень нравится она.
Цари прибудут и убудут.
Иные веянья придут.
Но эту пьесу не забудут:
Потомки смехом воздадут.
Для них мое благословенье.
Для вас …

Смирнова – Россети.
Не надо говорить.
Гоголь.
Остановись же, о мгновенье!
Смирнова – Россети.
Желаю гению творить.


Разговор Александра Сергеевича Пушкина с графом Потоцким.

Потоцкий.
Иным помочь, способна гласность.
Я должен вас предупредить,
Что угрожает вам опасность,
Что может ревность навредить,
Что Бенкендорф не прочь подставить.
Что жаждет крови высший свет.
Что тьма врагов, да что лукавить?
Среди разбросанных тенет
Стоит поборник вольнодумства.
Шуты ему смеются в след.
Доводит ревность до безумства
И честь взрывает. Разве нет?

Пушкин.
Все это так, но наше право
Стоять к опасности лицом.
Пусть улыбаются лукаво
Все те, кто стал за подлецом.
Решает пара пистолетов
Проблемы чести – быстрый суд.

Потоцкий.
Сколь быстротечна жизнь поэтов?
Хоть им потомки воздадут.
Хвалою, славой и признаньем,
Горой восторженных стихов.
И на могилах ликованьем
И тем, что выше всяких слов.

Пушкин.
Мой монумент нерукотворный
Меня над миром вознесет.
Потоцкий.
Но избирает непокорный
Тернистый путь и им идет.

Пушкин.
Да, путь тернист. Я это знаю.
Но, я, увы, таким рожден.
И в муках творчества сгораю.
И жизнь короткая, как сон,
Еще хоть малость, но продлится.
Я напишу еще роман.

Потоцкий.
А может, стоит обратиться
Опять к гадалке Ленорман?

Пушкин.
Я помню это предсказанье.
От белой лошади держись
Куда как дальше, в назиданье
Она сказала, и кажись…

Потоцкий.
Дуэли с белым человеком.
А ведь Дантес и впрямь блондин.

Пушкин.
Стрелялись люди век за веком.

Потоцкий.
И их спасет лишь Бог один.
Себя ведите осторожно,
Мой пылкий друг. Я вас прошу.
Ведь в этой жизни все возможно.

Пушкин.
И я об этом напишу.



Разговор поэта М.Ю. Лермонтова с поэтом Одоевским.

Одоевский.
Коль в нашей жизни все бывает,
Мы привыкаем ко всему.
И лишь Всевышний к нам внимает,
Когда мы молимся ему.
Честь, благородство – все похвально!
За возвышение борьба.
Но отчего же так печальна
Иного гения судьба?
Фатальный жребий, в самом деле.
Его величества указ.
Убит был Пушкин на дуэли
И вас ссылают на Кавказ.

Лермонтов.
Не одного меня ссылают.
Старик Ермолов тоже там.
Чины придворные желают
Всех вольнодумцев в тот бедлам
Сослать безжалостной рукою,
Одним лишь росчерком пера.

Лермонтов.
Милейший. Я вас успокою.
Мне самому давно пора.
От козней светских отлучиться.
От слежки, зависти, интриг.
Война – войной. И все случиться,
Конечно, может. Чудный миг,
Который жизнью называют,
Но все в божественных руках.
Хотя, творцы не умирают.
Они живут в своих стихах.

Одоевский.
Но проявите осторожность.
Судьбу не стоит искушать.
Граф Бенкендорф учел возможность
Вас там при случае достать.
Инициируются ссоры.
Да мало ль способов каких
Влиять, используя раздоры
И дуэлянтов записных.

Лермонтов.
Спасибо, друг! Я это знаю.
Не так легко меня прижать.
А впрочем, веско полагаю:
Своей судьбы не избежать.
Душа же требует полета.
Что, тело бренное пред ней?
И что вся жизнь? Всего лишь квота.
И в состязаньи  кто умней.
Легко остаться простаками
Пред вечной  мудростью души.
Что день единый пред веками?

Одоевский.
Великолепно! Опиши.
Поймут далекие потомки
Всей этой мысли глубину.
И свет забрезжит сквозь потемки.
И восклицать не премину.
Друзья, однако ж, сообщают.
Им благодарен буду век.
Что и Мартынова ссылают.
А он опасный человек.


Разговор поэта В.А. Жуковского, художника К. Брюллова и господина Энгельгардта.

Жуковский.
У всех явлений есть причины.
Талант, однако ж, божий дар.
А перед богом все едины.
И день творца исполнен чар.
И вдохновенье – милость свыше.
А в муках творчества порой
Небесной музыки то тише,
То громче слышен дивный строй!

Энгельгардт.
Творцы – зачем пришли вы снова?
Напомнить вам не премину.
Зачем просить за крепостного?
Когда я вам назвал цену.

Брюллов.
Такой цены не назначают.
Хоть постыдитесь говорить.

Энгельгардт.
Мечты поэтов быстро тают.
Меня желая разорить,
С таким нелепым предложеньем
Вы приходили прошлый раз.
Что я с большим недоуменьем
Смотрел, однако же,  на вас.
Отдать Шевченко за бесплатно
Ему свободу подарить?
Коль я не понял вас превратно,
Про то не стоит говорить!

Жуковский.
Но проявите уваженье.
Поэт, приближенный к Царю,
Вас просит сделать одолжение.

Энгельгардт.
А я вам сударь говорю,
Пусть соизмерит тот, кто просит,
Всю пользу личную мою.
Художник прибыль мне приносит
И я за цену постою.

Брюллов.
Прошу хоть каплю благородства
Вы проявите. Божий дар
Бесплатно дан. И без юродства.
Поймите,  гений - не товар.

Энгельгардт.
Как не товар? Заулыбались,
Меня, желая обмануть,
Тогда, зачем мы торговались?
И стоит время ли тянуть?

Жуковский.
Пошли, Брюллов. Тянуть не стоит.
Я в мысли низкие проник.
Лишь благородных беспокоит
Искусство – он же ростовщик.


Часть 2

Разговор писателя Н.В. Гоголя с А.С. Пушкиным.

Гоголь:
Я обожаю наши встречи
Вы вдохновляете меня!
Все совершенство русской речи
В своих твореньях сохраня,
Вы обретаете главенство
В шеренгу классиков войдя. 
И вдохновенье и блаженство
Вкусив, сквозь тернии пройдя.
Наветов, зависти и злобы,
Хулы и черной клеветы.

Пушкин:
Я отрешился уж давно бы
От беспросветной суеты!
Но не могу, судьба мешает
Такого выбора порой.
И только муза утешает.

Гоголь:
А как Онегин – ваш герой?

Пушкин:
Пишу! Признаться, мы похожи!
С себя я что то срисовал!
С иных друзей и дам, а все – же:
Как много я не признавал?
Пока в сюжете не столкнулся
С проблемой выбора одной. 
Ведь мне и Ленский приглянулся!
Пусть говорят, что он иной.
А ведь и он срисован где – то
Опять – же все-таки с меня!

Гоголь:
Поэт, придумавший поэта,
Благие замыслы храня,
Среди долгов, в деньгах нуждаясь,
Среди друзей, среди врагов,
Своим твореньем наслаждаясь,
К своим героям так суров.
Но почему? Понять мне сложно!

Пушкин:
Я попытаюсь объяснить.
Вы удивляетесь, возможно,
Тому, как трудно изменить
Порой сюжета повороты.
Через меня «Творец иной»
Творит, являя миру квоты
На жизнь. Он властен надо мною!
А я не властен над твореньем!
Внимая замыслу Творца
И одержимый вдохновеньем,
Пишу до самого конца!
Познав и почести, и славу,
И козни всяческих врагов.
Но эта жизнь – моя по праву!
И я отдал из всех долгов,
Тот долг, что нам ниспослан Богом!
Творить бессмертное, писать
О чувствах вечных – вечным слогом! 
Над преходящим зависать,
Паря на крыльях вдохновенья,
Любуясь жизни чередой,
Любить и каждое мгновенье 
Прожить под яркою звездой!

Гоголь:
Достигнув почестей по праву,
Сквозь испытания шагнув,
Что предпочесть, какую славу? 
Прилечь, забыться не рискнув.

Пушкин:
Забыться? Как бы мне хотелось:
Как в детстве сложности стряхнуть
И помечтать. А как мне пелось
Тогда легко. И вдруг взглянуть
На те фатальные портреты
Тех лицеистов без забот.
Смеялись юные поэты,
Но, пятерых на эшафот,
А остальных в Сибирь сослали. 
Увы! Постиг ужасный рок
Друзей, и встретимся едва ли.
Как часто, глядя на курок,
Я, почему-то понимаю ж,
Что все не вечно! Иль не так?

Гоголь:
Не так! Я точно полагаю –
Не поглотит искусство мрак!
Когда, о высшем памятуя,
Поэт бессмертное творит!
Благие образы рисуя,
Когда о вечном говорит!
Когда, великое читая,
Потомки скажут: навсегда
Он будет с нами, вдохновляя,
Его «Счастливая звезда».
Призвав поэта, - воссияла.
Звезда призванья – «вечный свет»!
Где основание стояло,
Там встанет «Мраморный поэт».
Когда, потом у монумента
Вдруг зазвучат его стихи,
Во славу этого момента,
Никто не скажет чепухи!
Да и никто не усомнится,
Что «Вечный классик» - «Вечно жив»!
Придут поэты поклониться
Стихи достойные сложив!

Пушкин:
Мой друг! Мне, кажется, вы правы! 
Но как не хочется порой,
Недосказать « в зените славы».
Я восхищаюсь той игрой,
Что нам навязана судьбою,
А «Самый главный режиссер»
Нас гениальнее! Не скрою,
Что я не понял до сих пор:
В чем смысл трагедии поэта?
За что избраннику страдать?
И я спрошу его про это,
Когда сумею повидать!

Гоголь:
Мой друг! Не стоит торопиться!

Пушкин:
Но все уже предрешено!
И может всякое случиться!

Гоголь:
Но пишет гений все равно!


Разговор историка Карамзина и поэта В.А. Жуковского с
Его   Величеством   Государем  Императором.


Император:
Ах, господа! Чему обязан
Ваш неожиданный визит?
Не с затрудненьями ли связан?
Хоть, впрочем, что вас затруднит? 
Воспринять просьбу обещаю,
И не откладывать притом.
Иль вы пришли как ходатаи,
Просить  покорнейше?  О ком?

Жуковский:
О ком?  Граф Пушкин –
Друг мой старый.
Прошу за отрока его!
Ему грозят жандармы карой,
Уж не с того и не с сего.

Император:
Ну, нет! Крамольного поэта
Необходимо наказать.
Тут даже честь моя задета
И честь короны, так сказать.
И высочайшею рукою
Ему должны Мы запретить
С огнем играть перед толпою.
Он постарался возмутить 
Весь «Двор» отменным вольнодумством.
Деревня «Вольность» - что за вздор?
Мне это кажется безумством!
Писать не лестное – позор!
Поэта долг – Монарха славить!
А он как в душу наплевал!
И безнаказанным оставить
Его бы я не рисковал.
Есть Соловецкая обитель.
Пускай там «святости вдохнет»!

Карамзин:
О! Государь! Его родитель
От горя сразу же умрет.
Ему на старости опора,
Вы ж понимаете, – нужна!
Он не заслуживал укора,
Отдав империи сполна!
Долг честной службы, доброчинный,
Ее усердно исполнял.
И труд чиновника рутинный
На праздный стол не променял!

Император:
Его заслуги мне известны!
Но как он сына воспитал?
О нем все отклики не лестны,
И запрещенное читал!
И в вольнодумстве изощрялся.
А эпиграммы – «страшный суд»!

Жуковский:
Простите! Отрок заигрался.
Иные ранее поймут,
Иные позже, что запретно?
О чем не велено писать?
В чем благо Родины заметно?
Кого от Ереси спасать?

Карамзин:
Остепенится!

Император:
Сомневаюсь!

Карамзин:
Нельзя ж так строго в первый раз?
Я милосердья добиваюсь!

Император:
Бог милосерднее всех нас!

Жуковский:
Ну, так поучимся у Бога!
Пусть милость отрок обретет!

Карамзин:
Его судите, но не строго!
Талант невиданный цветет!

Император:
Талант в нем есть, но нрав страдает!

Жуковский:
Мы это будем исправлять!
Ведь в жизни многое бывает
Нельзя же чувствам позволять
Брать верх, заметно, над собою!
О! Милосердный Государь!
Дар милосердия, не скрою,
Имел не каждый даже Царь!

Император:
Так вы хотите «на поруки»
Поэта юного принять?
Ну, что ж! Вручаю в ваши руки!
И да не буду вам пенять!
На первый раз его прощаю!
Учтите, только из-за вас!
Но быть пожёстче обещаю,
Коль повторится прежний «глас»!

Карамзин:
Спасибо! Мы спасли поэта!

Жуковский:
О да! Когда ни будь, в свой час!
Потомки вспомнят нас за это!
И будут гордыми за нас!


Разговор поручика М.Ю. Лермонтова с графиней Воронцовой-Дашковой.


Лермонтов:
В салонах Питера становится все тише,
Уходят лучшие на Юг, подав пример.

Воронцова-Дашкова:
А было время.…  И вы были просто Миша!
Поручик Лермонтов – гвардейский офицер!
Теперь все прошлое вы вспомните едва ли!

Лермонтов:
Война – войной.  И может все произойти!

Воронцова-Дашкова:
Пришла кавказская война и вас призвали!
Поручик Лермонтов – счастливого пути!

Лермонтов:
Порой посланники несут плохие вести.

Воронцова-Дашкова:
Лишь Богу ведомо чем можно вас спасти!

Лермонтов:
Служить Отечеству – залог дворянской чести!

Воронцова-Дашкова:
Поручик Лермонтов – счастливого пути!
Я вам подарок приготовила в дорогу!

Лермонтов:
Наверно, этот восхитительный кинжал?

Воронцова-Дашкова:
Мы понимаем все без слов.  И, слава Богу!

Воронцова-Дашкова:
И неизбежного никто не избежал!
Хотя грядущее уж столь ли неизбежно?

Лермонтов:
Был Пушкин гением, но нет его средь нас!

Воронцова-Дашкова:
А было время! И мечтали безмятежно!

Лермонтов:
Мечты сбываются, мадам.  Всему свой час!

Воронцова-Дашкова:
Ах! Как хотелось бы вдогонку за мечтами
Парить на крыльях сладких грез и дивных снов!

Лермонтов:
Я не забуду все, что было между нами!

Воронцова-Дашкова:
Я буду помнить! Это выше всяких слов!

Лермонтов:
Намного выше, хоть никто не догадался!

Воронцова-Дашкова:
И в недосказанности есть особый вкус!

Лермонтов:
Миг искушения – ему я не поддался!

Воронцова-Дашкова:
Все было правильно. Храни Вас Иисус!

Лермонтов:
И то, что нравится и то, что опостыло
Мы постигаем все, как в замкнутом кругу!

Воронцова-Дашкова:
В кругу Божественной любви – как это мило!

Лермонтов:
Вы помечтаете, а я вам помогу!

Воронцова-Дашкова:
А вы имеете в виду не вдохновенье?

Лермонтов:
И вдохновение, и то, что сверх причин!

Воронцова-Дашкова:
Кто регулирует везенье-невезенье?

Лермонтов:
И регулирует судьбу! Лишь Он один!

Воронцова-Дашкова:
И вы его о снисхожденьи попросили?

Лермонтов:
Отвечу искренне! Еще не попросил!

Воронцова-Дашкова:
О! Чаша Истины! Не все её вкусили!

Лермонтов:
О! Чаша радости – источник наших сил!

Воронцова-Дашкова:
О! Чаша дивная – исполненная блага!

Лермонтов:
Смысл просвещения не в том, чтоб запрещать.

Воронцова-Дашкова:
И мир очищенный, как белая бумага.

Лермонтов:
И благо общества и вечности печать!

Воронцова-Дашкова:
И миг прозрения. Однако, между нами:
Мне сон приснился очень сумрачный про вас.

Лермонтов:
Так расскажите.  Наша жизнь подобна драме.

Воронцова-Дашкова:
Ужасной драме. Декорация – Кавказ!
Надменный щеголь, нацепивший два кинжала!
С улыбкой циника нацелился вам в грудь!
И взвел курок. О! Берегись - я закричала!
Но вы не слышали, лишь вздрогнули чуть – чуть!

Лермонтов:
И что же дальше, говорите.

Воронцова-Дашкова:
Я проснулась!
И ужаснулась, смею вас предупредить!
В армянской лавке мне вещица приглянулась,
И я отважилась для вас ее купить!
Кинжал булатный – говорят трофей с Кавказа!

Лермонтов:
Из ваших  рук его приму как талисман!

Воронцова-Дашкова:
Как талисман – какая рыцарская фраза!

Лермонтов:
Во славу рыцарства кинжал да будет дан!

Воронцова-Дашкова:
Пусть нить истории не столь уж куртуазна!
Хотя, без рыцарства и жизнь была б скучна!

Лермонтов:
А вдруг потомки, зарекаясь думать праздно,
Помянут прошлое и наши имена!



Разговор фельдмаршала А. Суворова с будущим
фельдмаршалом  генералом М.И. Кутузовым.


Суворов:
Не мы ль цену победы знаем?
Умри, но Измаил возьми!
Иль марш победный заиграем,
Иль просто ляжем здесь костьми!
А потому скажу открыто –
России быть или не быть!
Иль карта турок будет бита,
Иль нам … позора век не смыть!

Кутузов:
Позора нет, уж вы увольте!
Мы штурмовали столько раз!
Хотя и тщетно.  Но позвольте,
Кто Измаил мог взять до нас?

Суворов:
Еще никто! Но мы не вправе,
При жизни взять и отступить.
Пусть даже дело все не в славе,
Но по другому поступить
Увы, нельзя! Страна за нами!
Мы защищаем свой народ!
И битва грозная с врагами
У неприятельских ворот
По воле Божией в разгаре.
Все ставки сделаны давно.
В дыму и крови, как в кошмаре,
Мы будем биться все равно!
Я верю в русского солдата,
Не он ли «чудо-исполин»!
И в бой, идя за то, что свято,
В порыве мужества един.
И командирами-отцами,
И с ополченьем, и с Царем,
С такими «чудо-храбрецами»
Мы янычарам нос утрем!

Кутузов:
Еще и как! Хотя замечу –
Моей колонне, в арьергард
Ещё б казаков! И на встречу
Врагу мы выйдем, тут без карт
Могу сказать, коль нам удача
Да обратит свое лицо
Мы победим, и не иначе!
А может иноки словцо
Замолвят Богу в час моленья!
А Бог десницею своей
Разрушит вражьи укрепленья
И турок выбросит «взашей»!
И развернется, все сметая,
За маловерие коря,
Неся хоругви – Русь святая,
И кликнут: «С Богом, за Царя»!

Суворов:
Великий клич, и право слово,
Никак нельзя не победить!
Народ осудит нас сурово.

Кутузов:
Какой ценой? Не нам судить!
Наш высший долг велит сражаться!
Наш крест – пленённый Измаил!
А после будем отсыпаться!
И все, что в мере наших сил
К стремленью ратному приложим,
Огнем неистовства горя!
И славу войска приумножим!

Суворов:
Вы правы! С Богом!

Кутузов:
За Царя!


Разговор  главнокомандующего князя Багратиона с
генералом Раевским.


Багратион:
Какое страшное знаменье
Опять нависло над страной?
Нам навязали отступленье,
Как это тяжко! Боже мой!

Раевский:
Увы! Враги врасплох застали,
И, сконцентрировав удар,
Со всех сторон наш фронт прорвали,
И наступают как пожар!
Солдаты мужественно бились
И в том, что есть не их вина.
На обещания купились
Все дипломаты.  Времена,
Увы, тяжелые  настали.
Недальновидности верхов,
Уж, удивляться перестали.
Во искупление грехов,
Свои молитвы возносили.
И не сломить солдатский дух!
Да, утвердившись в Божьей Силе,
Не все свершилось – скажем вслух!

Багратион:
И это так.  Мы отступаем!
Но я предвижу наперед –
Хребет захватчикам сломаем.
Наш час придет! Наш час придет!
Придет зима, а с ней морозы!
К зиме агрессор не готов.
Отстанут легкие обозы!
Я слышал речи мужиков.
Они французов не признают!
Хлеб-соли им не поднесут!
Они надежды не теряют
Что их спасут! Что их спасут!

Раевский:
И их спасут любой ценою!
Наш долг – Отечеству служить!
Дворянский долг.  И предо  мною
Дилемма – жить или не жить!
Я знаю точно, под Москвою
Решится Родины судьба
Великой схваткой боевою.
Пороховые погреба,
Уж, верно, доверху забиты?
Народу нечего терять!
И мы с народом будем квиты!
Дворянам можно доверять!

Багратион:
А нам народ и доверяет!
Раевский:
Все это верно и не зря!
Багратион:
А может Бог нас проверяет,
На наши тяготы смотря,
Не потеряем ли мы веру?
Не усомнимся ли мы в нем?

Раевский:
Нисколько! Нашему примеру
Народ последует потом!

Багратион:
Народ – великий победитель!
Врагам его не покорить!

Раевский:
Народ кормилец и хранитель!

Багратион:
Навек! Да, что уж говорить!


Разговор писателя Лажечникова с Денисом Давыдовым.


Лажечников:
Помилуй бог! Какая радость!
Общенье с родственной душой!
Стихов возвышенная сладость
Да разольется предо мной!

Давыдов:
Да, вы уж, право же, хватили!
Пиитов множество таких!
Я благодарен «Высшей Силе»
За каждый день! За каждый стих!
За жизни каждое мгновенье!
Среди страстей и неудач,
За тех, кто дарит утешенье!
За тех, кто « истинный богач»!

Лажечников:
Его богатство уж не злато?
Иль ассигнаций миллион?

Давыдов:
Да нет! Увольте! «Жить богато»
Не в том, чтоб быть среди имен,
Упоминаемых  в собранье
И подхалимов, и льстецов!
А в том, чтоб быть в своем сознанье
Потомком истинным отцов,
Известных миру постиженьем
«Великой тайны бытия»!
И к справедливости стремленьем,
И к службе, правды не тая!
Их суд не был лицеприятен,
Их род богатство не стяжал.
Но постиженьем Бога знатен!
И в час прозрения бывал
Рукою Божия ведомым!
Сознаньем Божия храним!
Стремленьем Божия влекомым!
И днесь знакомым – иже с ним!

Лажечников.
О да Пиит! Вы в этом правы!
И я по времени пишу
Не ради звезд! Ни ради славы!
И «приближенных» не смешу!
О продвижении радея,
Не льщу возвышенным чинам!
Дерзить иль буйствовать не смея!
Но, кто был прав судить не нам!

Давыдов.
Не нам! История рассудит!
Придут иные времена!
Народ то вспомнит – то забудет!
Но жизнь одна и честь одна!
И я стараюсь – слово чести!
О преходящем забывать!
О дикой лжи, о «черной мести».
И лишь на бога уповать!
И раны многие врачуя,
Отринув круг иных забот,
Грустить, о Боге помятуя!
Меня ж он вспомнит в свой черед:
Когда изящному Гусару
Придет пред «Вечным» час предстать.
Из книги, Ангелы на пару,
Начнут грехи мои читать!

Лажечников.
Но, помянут и достиженья!
И добродетель помянут!
И в светлый час «преображенья»
«извечный дух» в тебя вдохнуть!
И добродетели большие
К тебе придут само собой!
Ты был защитником России!
А наша жизнь – лишь вечный бой!

Давыдов.
Где добродетель и пороки
За нас сражаются весьма!
Где схватки мыслимо жестоки!
И где, от выбора ума
Сколь очень многое зависит!
Все то, что ты в себя вобрал!
Добро иль зло? Чей вес превысит?

Лажечников.
Уж, лучше Бог  бы выбирал!


Разговор поэта Державина с директором Царскосельского
лицея г. Малиновским.


Малиновский.
Большая честь для нас! Удача!
Вас принимать в своих стенах!
Вы член комиссии, тем паче,
При лентах и при орденах,
И в ореоле чистой славы,
Как гений, признанный Царем!
Да и народ всея Державы
Вас почитает.  Не соврем,
Коль скажем – Боговдохновенье
Вас посещает каждый раз!
А ваши дивные творенья –
Пример, возвышенный для нас!

Державин.
Увольте друг! К делам приступим.
Хвала нас может искусить!
И чем гордыни грех искупим?
Не долг ли – обществу служить?

Малиновский.
Первейший долг.  Вас уверяю!
И лицеистам говорю.
На попечение вверяю
Народу, Богу и Царю,
Мечтая гениев учить!

Державин.
За ваши многие раденья
Я не могу не похвалить!
А Аполлон, кумир Ликейский,
Искусства все боготворя,
Да укрепит сей «дух лицейский»!
Как жаль, что нового Царя
Вам воспитать не приведется!
Хотя, быть может, я не прав?
А вдруг, средь отроков найдется
Великий гений.  И, воздав
Ему хвалу, потомки скажут –
Вот «Царь возвышенных стихов»!
И этим честь ему окажут
И сквозь седую мглу веков
Его призыв и дух прорвется,
На крыльях вечности паря!
И тлен забвенья не коснется
«Литературного Царя»!

Малиновский.
Вы правы! Было б мне отрадно
«Великий светоч» воспитать!
Коль Бог сподвигнет. Ну да ладно.
Хотя не благо ли мечтать?

Державин.
О том мечтать – большое благо!
Служа Отечеству притом
Зовут и перья и бумага!
И забываюсь чудным сном –
Струятся рифмы, блещут строки
И музы – слуги Божества
Дают словесности уроки,
Возвысив каждого сперва!
Затем, слога трубят призывно,
Абзацы просят зачитать!
И не писать бы было дивно!
И было б дивно не мечтать!

Малиновский.
Мечты! Слова о высшем благе.
Россия! Вечность! Высший суд!

Державин.
И план лицейский на бумаге,
И вера в то, что нас спасут!

Малиновский.
Святого Бога озаренье!
Культура предков! Честь дворян!
И бескорыстное служенье,
И чистый путь, который дан!
 
Державин.
Россия  - гениев обитель!
Держава – знающих обет!
Да! Основал Царь Петр-строитель
Великий город не во вред!
Санкт-Питербург – предвестник славы!
А с ним и Царское Село!
Обитель гениев!

Малиновский.
- Вы правы!
И вами спорить тяжело!
Так дай же Бог, что б эти стены
Вобрали святость всех времён!

Державин.
И все благие перемены,
И много гениев имен!

Часть 3.

Разговор поэта В.А. Жуковского с  А.С. Пушкиным.

Жуковский.
А я свершил благое дело!
И вдохновение пришло.
И Муза чудный ритм напела.
Уж мне писать не тяжело!

Пушкин:
О чем  же? Снова переводы?

Жуковский.
О! Да! Опять переводил.
На том стою все эти годы.
Коль дан талант, сам Бог судил:
Все то, что мудростью богато
К родной культуре приучить!
Ее возвышенной когда-то
Чудесной притчей, сообщить
Тебе могу, Махабхараты
Коснулся я своим пером!

Пушкин.
Великий труд. Свои пенаты,
Заморской мудростью, добром,
Индийской притчей украшаем
Великий эпос тех времен.
Былых героев воскрешаем
Среди походов, битв, знамен!
И вновь несутся колесницы
В бою не ведая преград
И поучениям Возницы
Отважный рыцарь будет рад!
Где слово истины приемля,
Воспрявший к битве вострубит,
И, поученьям друга внемля,
Помчится в бой, где враг разбит,
Хотя ценой и дорогою,
Где всех героев имена,
Где слово истины открою,
Златые были времена!

Жуковский.
О! Да! Конечно же, златые,
Смогли б мы так иль не смогли?

Пушкин.
И век другой! И мы другие.
И на другом конце Земли
Простерлась Индия – Бхарата!
Весьма чудесная страна!

Жуковский.
Народ там в Бога верит свято,
Уж там религия сильна.
Одно в их жизни удручает,
Тяжелый гнет от англичан.

Пушкин.
Да! Королева угнетает
Немало самых разных стран,
И, все же, так я полагаю,
Не вечно иго англичан.
Уж их изгнанья, я то знаю
У Бога есть секретный план!

Жуковский.
Мой друг! Политику оставим
Иль для вельмож, иль на потом,
И древних гениев прославим
И осознаньем и стихом!

Пушкин.
Тебя ли муза окрыляла?
Тобой ли писан этот стих?

Жуковский.
Почтим историю про «Нала
И Дамаянти» в этот миг!

Пушкин.
Весьма история чудесна,
Изящный стиль. Легко читать.
Вы переводите прелестно,
И мне блаженство испытать
От чтенья, дар весьма похвальный,
Коль мудрость книжную любя,
А переводчик гениальный!
И жажду чтеньем утолю,
Благую жажду просвещенья.
Стать мудрым, дабы воспарить
За эти чудные мгновенья
Чем вас могу благодарить?

Жуковский.
Ну, что же. Сам же напросился:
Дела греховные отринь,
Да так, чтоб я тобой гордился.
Стань в жизни праведным! Аминь!

Пушкин.
Что за язык меня тянуло?
А ты Жуковский, брат, хитер!
Да, где тот вихрь, чтоб грех как сдуло?

Жуковский.
На эпиграмму, до сих пор,
Твоя судьба была похожа,
А ей поэмой надо стать,
И тем поэта славу множа,
Благим примером заблистать!

Пушкин.
Благой пример.  Уж сразу трудно
Исправить каждый мой изъян.
Примерный Пушкин – даже чудно!
Ведь говорят – я часто пьян,
И вольнодумец преупрямый,
Опальных многих лучший друг.
Что флиртовать с красивой дамой
Могу, про все забыв вокруг!
Что иногда теряю меру,
Что вспыльчив. Сотни эпиграмм
И сотни вызовов к барьеру.
Что отсыпаюсь по утрам,
А в ночь – вино и стол игорный
И праздной жизни кутерьма.
Что нрав являю непокорный
Совсем как в «Горе от ума»!
Уж ты читал его, надеюсь?

Жуковский.
Да уж, не спрашивай, читал!

Пушкин.
А я, то чтением развеюсь,
То раскраснеюсь от похвал.
Ведь ты-то помнишь, как бывало?
И сколько почестей мирских
На нашу долю перепало
И от чужих и от своих!
Уж Грибоедова со мною
Ты познакомь! Силен поэт! 
 
Жуковский.
Да что ты, Пушкин! Бог с тобою!
Его в России боле нет.
Послом российским в Тегеране
Он отправляется служить.

Пушкин.
Коль так, тогда его охране
Я пожелал бы долго жить!

Жуковский.
Неужто ж, вы его забыли?

Пушкин.
Шутник, повеса молодой,
С которым мы порой шалили,
Знаком был некогда со мной!
Но не мудрец, себя познавший,
Не гений, видящий сквозь мглу,
Не светоч, дивно воссиявший,
И честь снискавший и хулу.
В Иране ж  чувствую – опасно!

Жуковский.
Уж верно -  козни англичан?
Ты рассуди, что не напрасно,
Ему конвой отборный дан! 

Пушкин.
Поверь, казаки дело знают,
В бою - большие удальцы!
И на невзгоды не пеняют,
Не отступаю – храбрецы!
Когда, почтив хребты Кавказа,
И я на водах отдыхал.
Места, приятные для глаза,
Не раз, не два пересекал!
Казаки часто попадались,
Уж я любитель расспросить,
Иные в памяти остались.
Однажды, даже пригласить
Меня на ужин к ним решились.
Из перепелки варят суп,
А уток жарить приловчились.
Народ сей, храбр,  да и не скуп!
Как вспомню бедного казака,
Что у черкесов был в плену!

Жуковский.
Читал я «пленника», однако,
Перечитать не примену!

Пушкин.
А все же есть одна тревога:
Опасность чувствую, видать
Для Грибоедова дорога
Последней, может, эта стать!
Предупредить его бы надо!

Жуковский.
Я Несельроде напишу!
Иран не Питер.  Вся бравада
Там ни к чему.  И поспешу
Свое послать предупрежденье.
Посол – талантливый поэт.
Дай Бог поэтам вдохновенье
И разрешенье от тенет.

Пушкин.
Небесных лир благие звуки!
Молитвы  молящих за нас!

Жуковский.
И Божий храм, и храм науки!

Пушкин.
И честь, и славу, и Парнас!


Разговор поэта Владимира Федосеевича Раевского
с майором Липранди.


Раевский.
Мой друг, сколь радостная встреча!
В любом узилище, всегда,
Найдется место теплой речи
И утешеньям, иногда.

Липранди.
О, да! Сочувствие примите!
Вы узник? Кто бы мог сказать?
Вас обвинят, уж не взыщите,
Но в чем? Возможно ль доказать?

Раевский.
Уж право слово, невозможно!
У них улик серьёзных нет,
А что сыскали – все ничтожно,
Хоть обойди весь «белый свет»,
Чрез пять аршинов вопрошая
Того, кто мог бы доказать
Мою вину. Она большая!
Стремился многих просвещать,
Давал всем ищущим советы,
Крупицы знания неся,
И соблюдал свои обеты.
Был честным – вот вина и вся!
 
Липранди.
Быть честным – высший долг дворянский.
И я быть честным присягал
Во всем! Но хлеб ли арестанский
За то награда! Я не знал
Что, до сих пор, за просвещенье
Кому-то каторгу дают.
И за какие прегрешенья,
И почему не узнают,
Иной вины не осознавших.
О, Боже! Что тому виной?
Что честных, чистых, пострадавших
Берут в оковы – мир большой!
И только истина – лекарство,
А справедливость – Божий суд!
Увы! И это наше царство.
Но, всем неправым воздадут
Когда ни будь. Уж я не знаю,
Чего вам ждать и от кого?

Раевский.
Но Богу жизнь свою вверяю
И жду спасенья от него!
Мне силы даст лишь вера в Бога!
Лишь он меня всегда готов
Спасти, и, все ж таки тревога
Коснулась сердца – мир суров!

Липранди.
Суров, но я не зарекаюсь,
Сил человеческих цена
Невелика. И не раскаюсь,
Предавшись Господу сполна!

Раевский.
Мой друг, минуточку вниманья,
Хоть вам придется рисковать,
Вы не могли б моё посланье
Поэту Пушкину отдать?

Липранди.
Предавайте! Отчего же
Мне вам в услуге отказать?
Хоть и рискованно, а все же,
Исполню. Кто бы мог сказать,
Что слово чести дворянина
Не выше мелочных идей?
А перед Богом – все едино,
И я всего лишь лицедей!
В театре жизни многогранной,
На сцене Драмы перемен,
Да кто я в пьесе этой странной,
И что положено взамен?
Уж эти вечные вопросы,
Кто их придумал и когда?

Раевский.
Я знаю кто – Великороссы!
У них счастливая звезда!
К своей немыслимой  удаче
Они сквозь тернии прийдут,
И встанут новые задачи,
И путь к спасению найдут
Они. А знаете, однако,
Что Пушкин с гением своим
Не будет знать забвенья мрака!

Липранди.
И нас припомнят иже с ним!


Разговор писателя Николая Василевича Гоголя с графом Александром Потоцким.


Потоцкий.
Душа грустила! Очень кстати,
Что вы, мой друг, ко мне зашли,
А то весь день средь высшей знати,
Среди посланцев всей земли,
Среди вельмож и дипломатов,
И подхалимов всех мастей
Тружусь, ученый сын магнатов,
И жду  талантливых гостей.
                               
Гоголь.
А что, мерило несть талант?
Я так на это погляжу-
Считают Пушкина за франта,
Но, ни за то я с ним  сижу
Уж, раз иной, до полуночи!
И этот чудный разговор,
Бальзам душе! И видят очи
Творца.  В опале до сих пор,
Мой друг, поэт по воле царской!
А Воронцов, поди, в чести!
Хоть он крови и не боярской,
Ему открыты все пути.

Потоцкий.
И двери многие открыты.
Он прелюбезнейший слуга.
И дипломат, когда разбиты
Полки гвардейские врага.
И неприятель отступает,
Герои сильно не нужны!
А льстец порой опережает
Иных фельдмаршалов страны,
И вновь Кутузову опала!

Гоголь.
Чай что-то лишнее сказал.
Таков наш Царь! Пиши, пропало,
Коль на оплошность указал
Тому, кто мнит непогрешимым
Себя на жизненном пути,
И всеми искренне любимым,
Непобедимым.  Не в чести
Любой, кто в этом усомнится,
Каких бы ни был он заслуг,
Карьера может завершиться.

Потоцкий.
Все это правильно, мой друг!
Но если честно, между нами,
Не всем могу того сказать,
Агентов тьма меж болтунами,
А кто-то может написать
И донесенье Бенкендорфу.
Граф очень многих обязал.
Вот, например, барону Корфу
Уж я б о тайном не сказал!

Гоголь.
И я ему бы не доверил
Всех тайных мыслей глубину!

Потоцкий.
Тот век, который Бог отмерил,
Уж сокращать не примену.

Гоголь.
Дороже золота  - молчанье.
Раевский тайну сохранил,
И, несмотря на все страданья,
Жандармам планов не открыл
Своих друзей.  И их спасая,
Оковы тяжкие прияв,
Он, приговора ожидая,
Был стоек, столько отстрадав.

Потоцкий.
Уж я читал его посланье.

Гоголь.
Его вам Пушкин показал?

Потоцкий.
Ну да! Серьёзное влиянье
Поэт на многих оказал!

Гоголь.
И эти многие далече!
Средь руд сибирских, в полутьме.
Граф Пушкин думает о встрече
С одним министром, на уме
Судьбы осужденных смягченье,
И милость доброго Царя,
И сто чудес, и провиденье.
Он так надеется.

Потоцкий.
- А зря!
Уж мне известны разговоры
Власть предержащих, их рука
Сжимает плеть, и даже шпоры
Коню врезаются в бока.
Уж милосердия к восставшим
Они не смогут испытать,
И многим, тяготы познавшим,
Об этом можно лишь мечтать!

Гоголь.
Граф Пушкин – признанный мечтатель!

Потоцкий.
О! Да! Народ его признал!
Мой друг, когда-нибудь ваятель,
Ваяя бюст и пьедестал,
Да нанесет на мрамор чёрный,
В тот исторический момент,
Стих – «монумент нерукотворный».

Гоголь.
На рукотворный монумент!




Разговор графа Витта с коллежским секретарем Бошняком.


Витт.
О вожделенный час доклада!
Из первых уст хочу узнать
Про ход сих дел.  И все мне надо!
Уж смог ли в угол, ты загнать
Тех бунтарей «сенатских» друга?

Бошняк.
Признаюсь честно, что не смог!

Витт.
И что тому, мороз иль вьюга,
Что помешало? Может Бог?

Бошняк.
Наверно бог! И по другому
Все это вряд ли объясню.
Быть может «глас подобный грому»
Его и спас.  А я храню
На сердце это предписанье.

Витт.
И чем вам дорого оно?

Бошняк.
Люблю поэзию. Признанье
Мое, не так уж мудрено.

Витт.
Уж я не знал про слабость эту!

Бошняк.
Простите! Я вам не сказал,
Что к гениальному поэту
Большую жалость испытал!
Он гений, признанный народом!
А я, возможно, что палач!
Событий столько с этим годом
Пришло: удач и неудач!
Помилуй боже – я взмолился!
Кляня ужасный жребий мой!
И кладезь мудрости открылся,
Прельщая истиной самой!
И вдруг увидел я виденье -
Стоит безропотный Пилат
И слышит глас ожесточенья:
Распни его.  Он виноват!
Невиноват! – мой крик сорвался
Спросил фельдъегерь: «Что со мной»?
Да так! И вдруг засомневался.
И вновь прорвался мир иной:
И пред Пилатом, безгреховен
Предстал Мессия.  «Так и быть!» -
Сказал Пилат -  «Он невиновен!
Я не могу его судить!»
И я не стану торопиться!
Пришло решение ко мне.
И сам решил я убедиться
В его предписанной вине.

Витт.
И что  же, новые наветы?

Бошняк.
Не стану вас разуверять!

Витт.
Не вольнодумцы ль все поэты?

Бошняк.
Ну, это сударь – как сказать!
Но, только Пушкин тих как рыба!
И к мятежу не призывал!

Витт.
За службу верную спасибо!
Меня, признаться, взволновал
Донос, повлекший неприятность.
Врагов у гения не счесть.
Судьбы  ль досадная превратность
Иль, чья  то призрачная месть?
Угрозу Пушкину таили.
Но все исчезло без следа!

Бошняк.
Мы, просто бдительными были!

Витт.
Дай Бог, что б  было так всегда!



Разговор поручика М.Ю. Лермонтова с генералом Галафеевым.


Галафеев.
За храбрость, доблестный поручик,
Я вас к награде представлял!
Вы рисковали как лазутчик.
Не знаю, кто распределял
Кресты из чистого металла
И боевые ордена.
Но вас награда миновала!
Уж, что поделаешь – война!

Лермонтов.
Что ж, в этом я не сомневался.
Не за награды воевал.
Но, в ратном деле подвязался,
Чем долг дворянский исполнял
Народу верного служенья.
Меня вам не в чем упрекнуть!

Галафеев.
В бою черкесам пораженье
Мы нанесли, упомянуть.
Хочу, что в этой страшной драке
Не осрамили честь Царя!
Сражались доблестно казаки
И офицеры, говоря
Уже по правде, отступают
Черкесы вглубь Кавказских гор!
Хотя и кровью орошают
Уступы скал, они с тех пор,
Как к нам Ермолова сослали,
Его измерили талант,
Да и удержатся едва ли!

Лермонтов.
И генеральский аксельбант
Всех горцев издали пугает –
Куда им, скоро, отступать?

Галафеев.
Судьбу не мы, но Бог свершает,
Но мы способны выступать
В ролях значительных и малых.

Лермонтов.
Но выбор пьесы весь за ним,
И что для воинов усталых
Сраженья блеск, огонь и дым?

Галафеев.
Ни что иное, как работа,
Хотя и ночию и днем.

Лермонтов.
Была у Господа суббота!
И мы когда-то отдохнем.

Галафеев.
Быть может, кончится опала,
Иль Царь на милость гнев сменит!
Простит и вас и генерала,
И в лейбгвардейцы возвратит!
И вы тогда, по воле царской,
Как образцовый офицер,
Мундир оденете гусарский!
А вдруг! Ведь Царь не лицемер!

Лермонтов.
Пусть даже так! Но есть у трона
И Бенкендорф и Воронцов.
Для них я – «белая ворона»,
И есть Кавказ, в конце концов!

Галафеев.
Хотя, Сибирь ещё похуже.
Ты Одоевского спроси.
А мир не шире и не уже,
Тобой пройденного пути!

Лермонтов.
Мой путь когда то завершится!

Галафеев.
Ты будешь жить в своих стихах!
А зло, представь, что только снится,
И не гоняйся,  впопыхах,
За броским призраком мирского.
О Вечном думай каждый день!

Лермонтов.
Уж каждый день. Даю вам слово.
Не стоит мыслей дребедень.
Лишь честь внимания достойна,
Лишь долг я выполню сполна!

Галафеев.
Так дай вам Бог прожить спокойно

Лермонтов.
И это в наши времена?

Галафеев.
А времена не слуги ль Бога?
Во имя Господа они
То вознесут, то судят строго!

Лермонтов.
Мой Бог!

Галафеев.
- Спаси и сохрани!



Разговор поэта Глинки с поэтом Рылеевым.
 

Рылеев.
Не знаю, что тому помеха,
Что нет веселия средь нас?
Который раз не слышно смеха.
И что нас ждет? Который раз
Я задаю себе вопросы,
Сложней которых просто нет.
А вдруг полиция допросы
Начнет? А «скользкий кабинет»
Министров наших предписанья
Начнет к аресту раздавать.
Страдает грешник за деянья!
А нам с тобой за что страдать?

Глинка.
За вольный дух! За глас свободы!
За содержанье тайных встреч!
За то, что многие народы
Хотим от рабства уберечь!
За списки тайных деклараций!
За вольнодумные стихи!
И помни – Пушкин не Гораций!
Очистив плод от шелухи,
Ты различенья вкус узнаешь!
Пойми, он слишком уж горяч!

Рылеев.
Но он же просит. Понимаешь?

Глинка.
А ты возьми и правду спрячь!
В тот день, когда арестовали,
Из наших выхватив рядов,
Певца Раевского.… Едва ли!
Я преждевременно готов
Подвергнуть риску наше братство.
Пусть гений дух наш сохранит.
В литературное богатство
Свой пылкий ум преобразит.
И будут помнить наше знамя!
Его он тайно пронесет.
Рылеев.
Конечно, сердце его с нами,
Но пусть уж рок его спасёт!

Глинка.
И Грибоедова не надо
Включать в отряд передовой!
Стихи для мыслящих – отрада.
Но пусть из гениев живой
Ну, хоть один таки, но будет!
Коль нас жандармы разобьют,
И совесть нации пробудит,
И мысли нашей даст приют,
В стихах, достойных пьедестала!

Рылеев.
И пылкий дух его стихов
О пользе нашего «начала»,
Пробив седую мглу веков,
Потомков многих взбудоражит
Благого гения печать!

Глинка.
Ну, а пока что он куражит,
А мы – готовы ли начать?

Рылеев.
Друзья почти уже готовы
За дело общее восстать!
Освобожденье иль оковы,
Хвалу иль казнь как дар принять.

Глинка.
Тогда дадим обет священный:
Про двух товарищей молчать!
И Пушкин – гений неизменный,
И Грибоедова спасать!
Они – надежда и опора,
Пускай уж нас переживут!

Рылеев.
Мой друг, я чувствую, что скоро
Меня на небо призовут!
Как Ермака! Уйду сражаясь,
И не роняя честь в бою!
К святому трону приближаясь,
Про наше дело запою!

Глинка.
И подивятся Херувимы,
Узрев сей дух в сынах земных,
И нашей правдою хранимы,
С мечом не станем ли средь них?

Рылеев.
Быть может, даже, что и станем!
Тела из плоти отпадут
И мы пред Господом предстанем!

Глинка.
И всем по правде воздадут!


Разговор генерала Раевского с князем Волконским.


Раевский.
Имейте ратное терпенье!
Фельдмаршал мудрый говорил.
Не  сам ли Бог нам дал знаменье?
И наше войско озарил!

Волконский.
Бородино.  Бойцы устали
Все отступать и отступать,
И все припасы подсчитали.
А все ж редуты подсыпать
Князь повелел – уж он то знает,
Что завтра будет смертный бой!

Раевский.
Что как ни смерть любых ровняет?

Волконский.
Что как ни жизнь ценил любой?
 
Раевский.
Что будет завтра? Бог лишь знает!
Но эту землю отстоять
Дворянский долг повелевает!
Как неизбежное принять:
И обретенья, и потери,
И тяжесть ратного креста!

Волконский.
Так дай нам Бог быть твердым в вере!
И все, что было – неспроста,
Как испытание тянулось

Раевский.
А завтра утром ратный строй
Взревёт.  Земля и та прогнулась!

Волконский.
И трус погибнет и герой!

Раевский.
Но только смертию различной.
Кто честь и славу обретя!

Волконский.
А кто позор!  К земле столичной
Свое вниманье обратя!

Раевский.
А мне, мой друг, так небо снилось!

Волконский.
Исполним долг любой ценой!

Раевский.
Какая истина открылась?
И кто над нашею страной
Святую держит плащаницу?

Волконский.
И мне приснился тот же сон,
И «Вавилонскую блудницу»
Повергнет старец, что взбешен!

Раевский.
Война же после прекратится!
И ко спасению Руси
Немудрено перекрестится!

Волконский.
Неси свой меч и крест неси!

Раевский.
Коль Бог придвинул эту чашу –
Перенеси и не отринь!

Волконский.
Но погодя, за службу нашу,
Спаси нас Господи!

Раевский.
- Аминь!

Часть 4

Разговор   А.С. Пушкина с фрейлиной Её Величества Государыни Императрицы княжной Голицыной Натальей Степановной, урожденной Апраксиной.

Пушкин.
И я Вас тоже поздравляю!
Став егермейстером двора
Ваш муж возвысился!

Голицына.
- Я знаю!
Мне донесли ещё вчера.
Уж мы, поверьте, - фавориты,
Везде Голицыным почет.
На всех приемах не забыты –
В нас кровь столь древняя течёт,
Что уж не грех и возгордиться!

Пушкин.
Гордыня самый тяжкий грех!
Все в жизни может измениться,
Пройдут и слава,  и успех.
Беда и счастье – все проходит!
О вечном лучше говорить!

Голицына.
Сколь много тем тоску наводит.
В одном лишь духом воспарить
Могу, в искусстве  вдохновенном,
Оно лишь может примирить
Мой пылкий дух, в дерзанье бренном
И я пытаюсь покорить
Свою глубинную природу
Но то, что нравилось вчера
Забыто, пришлому в угоду,
И это лучше, чем хандра.

Пушкин.
О! Да! Среди увеселений
Ваш дом богат.  Ваш век сочтен.
И что один несчастный гений
Был вами страстно увлечен,
Когда Апраксиной вы были.
Вы удосужились забыть.

Голицына.
А вот про это зря спросили,
Не стоит раны бередить.
И делать многого не стоит
Того, что хочется порой!
То стыд, то совесть беспокоит.
Есть страшный шанс – своей игрой
Нарушить пьесы ход привычный
И сразу критики тебя
За твой поступок необычный
Освищут, мигом разлюбя.
Скажу о вас, по ходу пьесы,
Тогда вы были молодыми.
Гусары – пылкие повесы -
Вас окружали и таким
Пренебреженьем наделили
К иным условиям мирским,
Что вы, меня, бывало, злили!
Хотя и нравились такими.
Увы! Проходит увлеченность!
Проходит выгодный совет.
И та, давнишняя влюбленность
Она прошла. Ее уж нет!
Прошу, смирите дух бунтарский
Примите жизнь, такой как есть!
Коль не для вас мундир гусарский,
То быть поэтом – тоже честь.

Пушкин.
Уж вижу сам. Какая малость,
И этот странный разговор,
И жизни вечная усталость,
И все, что было до сих пор
Моей душе привычно, свято…
Чему я лиру посвящал…

Голицина.
Все завершается когда-то,
У всех трагедий есть финал!

Пушкин.
Финал трагедии бесславный.

Голицина.
Не понимаю почему?

Пушкин.
Конечно, ум ваш своенравный
Покорен богу одному.
Душа же гения сгорала!
Я не надежен был тогда.
Вы повстречали генерала.
Так, происходит иногда.
Потом, наверное, советы
Ваш ум к решенью привели.
Что надежны все поэты.
Они как в бурю корабли!
Потом.…  А впрочем, все пропало!

Голицина.
Не стоит так переживать
Уж лучше жизнь начать с начала
Чем воздыхать и ревновать.
Вы не печальтесь, вам как другу
Могу я все – таки помочь.

Пушкин.
 Какую собственно услугу
От вас приму. И превозмочь
Свою печаль, каким лекарством
Смогу мгновенно исцелить?

Голицина.
 Не вероломством. Не коварством.
А новым шансом полюбить.
Хочу Наталье Гончаровой
Я вас представить на балу.
Ловите шанс для жизни новой!
И воздадите мне хвалу!
Потом, в последствие не сразу.

Пушкин.
Что ж, я приду на этот бал!
Приду по вашему приказу.

Голицина.
Запомни, ты пообещал!



Разговор поэта В.А. Жуковского с Великой Княжной Еленой Павловной Романовой, урожденной Фредерикой – Шарлоттой – Марией принцессой Вюртембергской.

Романова.
Увы, мой друг! Мы так устали!
Поэта пылкого мирить.
И средств немало испытали.

Жуковский.
Попытки нужно повторить.
Ведь ситуация опасна.
Как часто гения судьба
Толкает к риску?

Романова:
- Ежечасно.
Увы, придворная борьба,
Доносы, казни и интриги
Ввергают в юдоль гордый дух!
Удел страдать, и только книги.
Его друзья. А мысли вслух
Не многим высказывать он может.

Жуковский.
О! Я могу его понять!

Романова.
И царь не даст! И Бог поможет!
А сей скандал наш долг унять.

Жуковский.
О! Да! Конечно, мы старались!
Но все, опять, зашло в тупик.

Романова.
А может, в чем-то просчитались?

Жуковский.
Конфликт у гения возник
Не только с Геккернами, точно,
Могу уверенно сказать:
Что зависть, подлость, низость – срочно
Хотят развязку навязать.

Романова.
Дуэль! Уж все идет к дуэли.
Хотят поэта погубить.

Жуковский. 
Но всех «рабов ужасной цели»
Потомки смогут осудить.

Романова.
А вдруг их замысел страшнее?
Свалить все это на Царя!

Жуковский.
О нет! Что может быть грязнее!
Коль так и делают, то зря.
Наш государь имел возможность.
Представить Пушкина к суду.
Уж за его неосторожность.
Но, все, что было в том году
Ужасным, как то миновало!

Романова.
Я помню этот разговор.
И я весьма переживала.
И не понятно до сих пор
Как, то ужасное признанье
Великих бед не принесло?
Но все прошло, и пониманье
Той ситуации пришло.
Он ради будущей Державы
Поэта пылкого простил.

Жуковский.
Жест милосердия – вы правы!
Когда я Пушкина спросил:
«И Я бы мог…» - что это значит?
Поэт казненных рисовал.
Ответ вас точно озадачит.
«И ты бы мог…» - так Царь сказал.

Романова.
Но не посмел прибегнуть к казни.

Жуковский.
Монарх решенье принимал

Романова.
Царь не казнил, не из боязни.
Он долг поэтов понимал.

Жуковский.
И он сказал: своей строкою
Он Русь прославит на Века!
А Я поэта успокою
Моя политика тонка.
Я подтолкну его к служенью.
Строкой Отечеству служить.
Народ! К его преображенью
Он должен руку приложить!
Пройдут века и люди скажут:
Вот Пушкин, кто его щадил?
Цари! И имя наше свяжут
С поэтом. Кто учередил
Лицей – «искусства храм священный»?
Монарх. А, кто уже потом
Не стал за отзыв дерзновенный
Поэту «гибельным судом»?

Романова.
Конечно Царь! Мы понимаем.
Не каждый может воспитать
Плеяду гениев и знаем
Об этом можно лишь мечтать.
Мечты сбываются, но все же
Какой бы шаг еще принять?

Жуковский.
Мадам Загряжскую похоже
Придется к делу привлекать.
Романова.
Ну, так милейший, привлеките.
Представьте: мы его спасем!
Жуковский.
Уж постараюсь, не взыщите.
Тружусь, тружусь. А что потом?

Романова. 
Потомков вечное признанье!
Плоды свершенных добрых дел.
И славных мыслей достоянье.

Жуковский.
И Мир! И благости предел!



Разговор писателя Николая Василевича Гоголя с М.Ю. Лермонтовым.


Гоголь.
Пусть говорят - на комплименты
Скупа история порой.
И появляется герой,
Способный выразить эпоху
Одной крылатою строкой.

Лермонтов.
Хоть наша жизнь подобна вздоху,
Что дарит радость и покой,
Что избавляет от смятенья?
И что с бессмертными роднит?
Что дарит радость вдохновенья?
Что привлекает как магнит?

Гоголь.
Я вам отвечу: гениальность!
Был Пушкин музой вознесен!
И уж простите за банальность,
Кто стал бессмертен, как ни он?

Лермонтов.
О! Да! Бессмертен  мир поэта!
За слово истины благой.

Гоголь.
Ну что ж, коль истина воспета,
То дар, и вправду, дорогой!

Лермонтов.
Не ты ли к истине стремился?

Гоголь.
Я ничего не искажал.
Писал – и мир преобразился!

Лермонтов.
И славу многую стяжал!
А впрочем, все не ради славы!

Гоголь.
Я по-другому и не мог!
Бессмертна истина! Вы правы!
Но как узнать, что хочет Бог?

Лермонтов.
Мой Бог! Наверное, он хочет
Весь этот мир преобразить.
И вдохновляет и хлопочет,
Не истреблять и не разить,
Не сокрушать ниспровергая,
А, вдохновляя, возвышать.
Пороки наши исправляя!
Что может Богу помешать?

Гоголь.
Мой друг ничто! Ничто на свете!
Об этом выдает любой!
И мы за многое в ответе!
Ведь мы же классики с тобой!

Лермонтов.
О! Да! Стать классиком при жизни
Завидный жребий! Но порой
Народ черствеет в укоризне.
И даже гений и герой
Освистан может быть толпою.
Барклая вспомни, например.

Гоголь.
Бывает всякое, не скрою!
И зависть, выше всяких мер,
Иных захлестует ужасно!

Лермонтов.
Барклая Пушкин защищал,
Хотя грозил ему напрасно
Другой «великий генерал».

Гоголь.
Нашла опала и другого.

Лермонтов.
Чего же было ожидать?
Хотя, как пошло, право – слово.
Тюрьму «кутузкою» назвать?

Гоголь.
Все это наше поколенье.
Хотя Кутузов не забыт!
И за свое освобожденье
Его народ не мало чтит!

Лермонтов.
На нас легло всего не мало!
Остались в памяти у нас!
Друг Пушкин – гений мадригала
И Одинцов и «Арзамас».
И «декабристов» бунт печальный,
И Бенкендорфа торжество.

Гоголь.
Ах, Пушкин – гений изначальный!
Уж, как мне скучно без него!
Теснятся в ум воспоминанья.
Во снах приходит как живой!
В каких пределах мирозданья
Он пребывает? Боже мой!

Лермонтов.
В высокой мысли пребывает.
В пиитов праведных трудах.

Гоголь.
Высокий дух не умирает.
Живя в «небесных городах»!
Так дай нам Бог в своих твореньях
Обитель правды отыскать!

Лермонтов.
И быть досужим в устремленьях!
И все нападки отражать!






Разговор князя Гагарина и князя Долгорукого с коллежским регистратором Хрущевым и графом А.Х. Бенкендорфом.

Бенкендорф.
Имею честь для объяснений.
И уточнений приглашать
Любых владетелей имений,
Кого угодно вопрошать.
Коль государь повелевает,
Я услужить всегда готов.
Скандал огромный назревает
Международный – смысл таков:
Граф Пушкин пылкий от натуры
Барона Геккерна призвать-----------------------------------------------
Решил к барьеру. Пуля – дура!
Но многим здесь не сдобровать--------------------------------
Коль дело гробом завершится.
Смерть иностранного посла,
Иль смерть поэта отразится
Большим ущербом. И дела
Мне заводить, увы, придется
Хоть, я того и не хочу!

Гагарин.
А может миром обойдется?

Бенкендорф.
Навряд ли. Может быть врачу
Спасти иного удается.

Долгорукий.
Тогда, достоин врач похвал!

Бенкендорф.
Но, только если не минется,
Я вспомню всех, кто подстрекал!

Гагарин.
Причем же мы? Не понимаю!

Бенкендорф.
Хрущев – прошу вас зачитать!

Хрущев.
Покорно графу сообщаю:
Князь Долгорукий подстрекать
Поэта Пушкина к дуэли
Надумал, желчию горя,
А князь Гагарин вторил цели,
Слуга покорнейший Царя.

Долгорукий.
За что? Про что? Такие слуги
Меня решили обвинить?
Забыв про все мои заслуги
Уж вы извольте объяснить.

Хрущев.
Осведомитель сей надежен,
Слуга покорнейший Царя.
В своих оценках осторожен,
А если пишет – то не зря!

Бенкендорф.
Уж, я агентам доверяю
И вас могу предостеречь.
Что, к службе сам не допускаю
Способных долгом пренебречь.
А, коль агенты сообщили,
То привлеку и «не спущу».
Виновных, кто б они не были,
Без покаянья не прощу.
И только Царь меня способен
В служебном рвеньи обуздать.
И суд мой молнии подобен!
И лучше вам не попадать.
С такой виной к жандармам в руки.

Гагарин.
Просить покорнейше прошу,
Что согрешили мы от скуки
Я объясненье напишу.

Долгорукий.
И я, во всем, что было каюсь,
Последствий всех не представлял.
И удручен и сокрушаюсь.
Зачем я только позволял
Себя втянуть в такое дело?
Прошу, о граф, меня простить!

Гагарин.
Коль время каяться не смело,
Не буду более шутить!

Долгорукий.
О граф! Хоть мы и виноваты,
Прошу учесть наш древний род.
«И не разжаловать в солдаты».

Гагарин.
Пусть нас Господь убережет!
И милость Царскую явите:
В Сибирь не надо нас ссылать.

Бенкендорф.
И впрямь раскаялись, смотрите!
А впрочем, все не мне решать.
На Государево решенье
Теперь вам стоит уповать.
Казнить за ваше прегрешенье,
Иль отпущенье даровать.
Давно дано Царю и Богу!

Гагарин.
Будь Боже милостивый к нам!

Долгорукий.
Отринем грешную дорогу!

Гагарин.
Молится будем по утрам!
Коль гнев, нас Царский не коснется
Перекрещусь! Потомок мой
Живым на небо вознесется!
Сон вещий видел я такой!

Долгорукий.
Ну, ты хватил уже Гагарин!
Чтоб твой потомок как Енох
Взлетел на небо? Благодарен
Семье Еноха был сам Бог!

Бенкендорф.
Сколь размечтался право слово!

Гагарин.
Мечты способны окрылять!

Бенкендорф.
Еще скажи, что внук Хрущева
Россией станет управлять!

Хрущев.
Хоть я на то и не надеюсь,
Но все в Божественных руках!
Уж после поста разговеюсь.------------------------------------------

Бенкендорф.
И что напишем в двух строках?

Хрущев.
Князья раскаянью предались,
Прощенья Царского прося.

Бенкендорф.
Уж мы помочь вам попытались,
Хотя история не вся
Завершена, как нам хотелось.
Но, меры приняты, а там:
Иль чья-то песня не допелась,
Иль чья-то служба к покровам
Трагично может завершиться.
Но все под Божьею рукой!

Гагарин.
И дай нам Бог не оступиться,
Ни помышленьем, ни строкой!



Разговор Льва Толстого с графом Бобринским.

Бобринский.
Мне очень жаль, что так случилось

Толстой.
Вам жаль! А я все это ждал.

Бобринский.
Мне жаль, что церковь ополчилась
На ваш духовный идеал.
Чтоб отлучили Льва Толстого
От церкви! Кто же настоял?

Толстой.
Осталось тайной право-слово.
Не каждый истину объял!
За рамки догмы вылезая
Мы ждем удара по рукам.
Но, только небо разверзая
Внимает Бог! Судить не нам.
Зачем он мудрому открылся?
За что кого-то окрылил?
К чему иной на свет явился?
И кто на тайну свет пролил?

Бобринский.
Мне, в общем, многое понятно.
Обычай гениев судить
И истолковать превратно,
Уж я бы ратовал сменить
На отношение другое.
Вот, я про Индию читал,
Там уважение большое
Ждет мудреца. На пьедестал,
Еще при жизни есть надежда.
И сколько почестей иных,
А здесь, у нас порой, невежда
Поносит классиков своих.

Толстой.
Мне жаль, но я не обижаюсь,
Уж такова моя судьба!

Бобринский.
А я уж боле не брыкаюсь.
К чему с инертностью борьба?
И «декабристов» вспоминаю.
К суду «их дело» привело.
Ушли в Сибирь. А я гуляю,
Вернувшись в Царское село.
Хоть чуть в их дело не втянулся,
Как Пушкин, малость опоздал.
А после жутко встрепенулся,
Узрев восстания финал.
Я там не был. И не жалею.

Толстой.
Насилья крови избежать
Благое дело. Не посмею
Еще кого-то убивать.
Пришел я к этому не сразу.
Однажды, зайца я травил,
Хотел убить, но только фразу
«Ату его» не завершил.
Лошадка видимо споткнулась,
Но, все свою сыграло роль.
Потом не сразу мне икнулось,
Когда постиг чужую боль.
А ведь и зайцам тоже больно!
Потом узнал от лекарей.
И я решил: лить кровь довольно,
И изменяться стал скорей.
И тут мне многое открылось:
К чему пришел – на том стою.
И ничего не изменилось,
Когда на голову мою
Свалилось это отлученье.
От Бога можно отлучить?
Имеет все свое значенье!
Не мне вас этому учить!

Бобринский.
Но, жаль мне право же порою:
Уж лучше б гениев беречь.
Жалел я Пушкина, не скрою.
Жалел, но смог ли уберечь?
Мой тихий дом, как это странно?
Его и Геккерна вмещал. ------------------------------------------
А то что после…

Толстой.
- Не гуманно,
Я не люблю такой финал.
Бобринский.
Вот это да! Но вы же сами
Свою Каренину – вот так!

Толстой.
Уж в жизни все бывает с нами.
Как откровение, как знак
Сюжеты многие приходят,
Сейчас бы так не написал,
Порой эмоции подводят.

Бобринский.
И где тот Бог, что всех спасал?

Толстой.
Он в сердце! Вы уж не взыщите!
Но, мудрено его постичь!

Бобринский.
А я хочу!

Бобринский.
- Ну так ищите!
Свой путь! Свой долг!
Свой взгляд! Свой спич!



Разговор начальника штаба отдельного Ориенбургского корпуса генерал – майора Фантон де Верайона с командиром корпуса генералом Перовским.

Перовский.
Прошу вас сударь, заходите.
Спешу услышать ваш доклад.

Фантон де Верайон.
Да не доклад. Уж не взыщите.
А просьба. Я уж, был бы рад.
Когда б вы мне не отказали.

Перовский.
Ну что ж вы так издалека?
Стеснятся нечего! Едва ли
За просьбу вам «намнут бока».
Да не серчай – шутить изволю!

Фантон де Верайон.
Меня просил майор Усков,
Коль я ему того позволю.

Перовский.
Да ладно. Без обиняков.

Фантон де Верайон.
Там у него Шевченко служит.
Уж  как он может рисковать!
Коль снисхождение заслужит.
Могу ль на милость уповать?
Что Вы Шевченко разрешите
Для церкви образ написать?

Перовский.
Нет, не могу! Уж вы взыщите!
А то потом себя спасать.
От гнева Царского придется.
А могут и не пожалеть.

Фантон де Верайон.
Куда уж? Вдруг и обойдется?

Перовский.
О, нет! Не стану я наглеть.
Сам посмотри на предписанье!
Зачем с жандармами шутить?

Фантон де Верайон.
Мой Бог! Какое испытанье!
Такой талант в себе смирить!
Не рисковать. Куда уж боле?
А как же пылкая душа?
Она как птица не на воле!

Перовский.
А ты подумай не спеша:
Зачем мне старому опала?
Ведь я же многого достиг.
Не начинать же все с начала?

Фантон де Верайон.
Вы колебались только миг!
Мне жалко бедного поэта.
Ему творить запрещено.

Перовский.
Понять суровый смысл запрета
Уж, мне и, правда, мудрено.
Хотя полиции виднее.
Того, прости, мне не дано!

Фантон де Верайон.
Страх милосердия сильнее.
Спасенье есть! Но где оно?

Перовский.
Да не тужи уж ты напрасно.
Что, зря опального жалеть?
И лишь начальству только ясно.
Что лучше пряник или плеть?

Фантон де Верайон.
Но даже Пушкин был в опале.

Перовский.
Когда не лестное писал.
Жандармы ревностно читали,
И было глупо ждать похвал.

Фантон де Верайон.
Но после…?

Перовский.
-Пушкин изменился.
Стал осторожнее писать.
И Царь однажды прослезился.
И Бенкендорф его спасать
От гнева Царского бросался.
А, впрочем, жаль, что он погиб!
Хоть говорили – «исписался».

Фантон де Верайон.
Не говорить того могли б!
Увы, все гении ранимы!

Перовский.
Но нет приказа их жалеть,
А дураки непобедимы!

Фантон де Верайон.
Ну, это как на все смотреть.

Перовский.
По предписанию смотрите.

Фантон де Верайон.
Уж, я бы счастье предписал.
Еще зайду.

Перовский.
Уж не взыщите.

Фантон де Верайон.
Не всех я спас, кого желал!



Разговор будущего писателя И.С.Тургенева
с профессором Плетневым.

Плетнев.
Что я скажу? Весьма похвально!
Литературная стезя –
Для тех, кто пишет гениально!
Но это труд. Никак нельзя
Без героических усилий
Взойти победно на Парнас!
Что прав Платон и прав Вергилий!
Что много тем, еще до нас
Любимцы музы восхвалили.
Но, вам советую писать.

Тургенев.
Меня, вы право вдохновили.
Чей долг заблудшего спасать?

Плетнев.
Уж я то думаю, что Бога!

Тургенев.
А вы профессор? Как же так?
Меня судили, но не строго!
И что мне делать дали знак!

Плетнев.
Преувеличили вы право!
Но, кто-то должен вдохновлять.
Литература не забава!
Плоды учения принять.
Уж верно, многие стремились.
Тут от чего бы не помочь?
Мой друг, уж вы собой гордились.
Когда б сумели превозмочь.

Тургенев.
Но, что? Профессор, вы скажите!

Плетнев.
Самодовольствие и лень.
Лихой азарт. Уж не взыщите.
К перу тянитесь каждый день,
И день признания настанет!

Тургенев.
Неужто, в том сомнений нет?
А может мне знакомым станет
Ваш друг известнейший поэт?

Плетнев.
Скажите, вы б того хотели?

Тургенев.
Еще бы! Как тут не мечтать?

Плетнев.
Вопрос решимый – в самом деле.
Я вас сумею показать
Ему, пожалуй, после бала.

Тургенев.
Он любит пышные балы?

Плетнев.
Да! В бурной юности немало
Он танцевал. Но от хулы
И сплетен, начал сторонится.
И стал их реже посещать.
Спешат монарху поклонится!
А он, все время избегать
Стал этих бурных проявлений
И светских дел и плутовства.

Тургенев.
Двор не взлюбил великий гений?

Плетнев.
Растраты разные, сперва,
Его наверно доконали.
Хотел в отставку он подать.
Но мы с Жуковским настояли
И попросили обождать.

Тургенев.
Чудна стезя литературы,
Я с ним увидеться хочу.
С великим гением культуры.
Быть может, я ему вручу
Свою заветную тетрадку.

Плетнев.
Дерзай! Он многих вдохновил,
Но все планируй по порядку!
Уж, коль Господь установил.
Тебе талант. Усердствуй с Богом!

Тургенев.
Дай Бог мне истину постичь!

Плетнев.
Пиши, работая над слогом,
Смирдин купоны будет стричь!

Часть 5.
Разговор  А.С. Пушкина с фрейлиной Её Величества Государыни Императрицы   г. Олениной.

Оленина.
Вокруг знакомые, все тоже,
А вы–то батенька, смотрю,
В наш дом заходите все реже.

Пушкин.
Войти войду, но что узрю?

Оленина.
Ах, вы о том же. Не бывает,
Чтоб в наши руки в тот же миг
Валилось счастье. Снег растает,
Но вы то, в чаяньях своих,
Как далеко зайти хотели б?

Пушкин.
Да уж поверьте дальше вас!
И оглянуться не успели б.

Оленина.
Но-но! Давайте без проказ!

Пушкин.
Да уж, какие там проказы.
Я так же думаю о вас!

Оленина.
Отец сказал, что это фразы
Вы повторяете подчас.
Когда уж чаще, чем хотелось.

Пушкин.
Мой бог! Но я же вам не лгу!

Оленина.
Не лжете. Я к вам пригляделась,
Но согласиться не могу.
Да и к тому же, как же это?
Сбежать из дому «под венец»?

Пушкин.
Да! Беспокойный ум поэта
Не ждал вот этакий конец.
Увы, мне жаль, что так случилось,
Но вас забыть не суждено.

Оленина.
Мне жаль, что все без нас решилось.

Пушкин.
Что ж, остается лишь одно:
Быть может, выплачусь стихами,
А вы, «мой ангел», далеки.
Как свет луны над облаками.
Но мы ведь были так близки!

Оленина.
Беда не в том. А в том что «были».
Уж боле некого винить.

Пушкин.
Но вы меня не разлюбили?

Оленина.
Да как вас можно разлюбить?
Не я ли слезы лью украдкой?
Как жаль! Но видно не судьба!

Пушкин.
Уйду ль от мысли этой сладкой?
Ведь вижу, в вас идет борьба.

Оленина.
Борьба идет. Но извините!
Я этих слабостей сильней.
А вы поэт, уж не взыщите!

Пушкин.
И только память этих дней
Меня утешит.

Оленина.
- Утешенья
И я желала.

Пушкин.
- Как же так?
А эти сладкие мгновенья?
Сначала свет! А после мрак!

Оленина.
А дальше вечность!
Ведь за вами само бессмертие идет!

Пушкин.
А вы мой свет?

Оленина.
- Судите сами.
К чему идти и что нас ждет?
Ну, так вперед и без оглядки.

Пушкин.
Но мне удастся ль вас забыть?

Оленина.
Судьба играет с нами в прятки.
Но на прощанье так и быть.
Мой пылкий друг целуйте ручку!

Пушкин.
Готов вас всю исцеловать!

Оленина.
Отец увидит – даст нам взбучку.

Пушкин.
А вы…?

Оленина.
- ваш долг у нас бывать.
А я смирилась с неизбежным.

Пушкин.
А я смириться не могу.
Я был бы самым-самым нежным.
«Моя весталка»! Я не лгу!
Так дай мне Боже сил забыться!
Клянусь! Я вас боготворил!

Оленина.
Мой бог! И надо ж так влюбиться!
Меня ваш гений покорил!
Но есть условности, которых
Переступить мне не дано!

Пушкин.
Так дай вам бог влечений скорых
Не знать. А мне не суждено!



Разговор писателя Николая Васильевича Гоголя с поэтом В.А. Жуковским.

Жуковский.
Мой друг, а вы не истощились!
И мысли пламенный размах
И чувства сильные открылись.
Как далеко в своих мечтах
Зайти вы все-таки рискнули?

Гоголь.
Дорогой славы – видит Бог.
И вы прошествовать дерзнули.
А мне и крест и сто дорог.
Сама судьба предначертала!
И вдохновенье и друзей.
Бог ниспослал всего не мало.
А вдруг когда ни будь музей
В честь нас откроют эпатажный.

Жуковский.
Возможно это и весьма.
Хотя тогда «Фадей продажный»
Сойдет, наверное, с ума.
Уж, что касается Фадея,
то он меня уже «достал».
Ведь все равно его злодея
Не вознесут на пьедестал.

Гоголь.
Не вознесут и Бог свидетель
Что зря он Пушкину грозил.
Восторжествует добродетель.
Меня же Пушкин поразил.
Своим чутьем неимоверным
Своим предвиденьем всего.
И в этом мире многомерном
Свет переходит в вещество.
А вещество потоки света
Во всю вселенную струит.
И только виденье поэта
Когда он мир вообразит
Просторы чудом наполняет
Презрев пределы естества.
И дух природы оживает,
И лист желтеющий едва
Летит, гонимый ветром славы.
Вот так же в мире и поэт.
Творец величия!

Жуковский.
- Вы правы!
Покуда жив подлунный свет!
Покуда правит человечность
В сердцах «властителей умов».
Он будет жить – и только «вечность»
Ему синоним. Мир таков.

Гоголь.
Хотя поэты не от мира.
В них правда высшая живет.
Замолкнет все, и только лира
Своих мелодий не прервет.

Жуковский.
Уж такова судьба России.
У нас поэт почти пророк.
Придут ли в скорости Мессии?

Гоголь.
Придут, когда придет их срок.
Хотя вне времени и срока
Все то, что гении творят.
И не забудем мы урока.
И постиженью нет преград!
И вечность, силой вдохновенья,
В наш мир поэты низвели.
За эти сладкие мгновенья
Поклон им низкий до земли.

Жуковский.
Порой поклоны и погоны
Иных невольных тяготят.
Литературные шаблоны.
И то, что «низкие» хотят
Читать, мораль не утруждая.
И то, что двигают умы.

Жуковский.
Но ни кому не угождая
Не далеко и до «сумы».

Гоголь.
Не далеко! Но бог спасает!
И пламя вечности  в сердцах!
И дух любви не угасает.
И мудрость ценят в мудрецах!

Жуковский.
Так дай нам Бог в мгновенья славы
Свой трезвый ум не растерять.
Во славу Бога и Державы
И все как есть соизмерять.



Разговор М.Ю. Лермонтова с  генерал-адъютантом Павлом Граббе.

Граббе.
Порою, вашими словами
Не провиденье ли само
Толкает в путь. Судите сами,
Как вечный праздник, как клеймо.
Крылатых строк благие взгляды
Для всех потомков сохранят.
И это выше, чем награды,
И совершенству нет преград.
И все, чему мы были рады,
И все, что двигало умы,
Триумвираты и парады,
И гром батальной кутерьмы.
И то, что нас ещё пленяет
Ваш стих, навечно сохраня
Не пропадет. И цель сияет
В кругу небесного огня.

Лермонтов.
Все это так, но есть пределы,
Которых мне не превзойти.
Ведь вы и сам остались целы,
Хотя на жизненном пути
Порой опасности такие
Подстерегали каждый раз,
Что,  для защитника России
Все было  гибельным подчас.
И все же, что-то вас спасало.
               
Граббе.
Того постичь не мудрено,
Хотя порой всей жизни мало
На то. И  многим всё равно.

Лермонтов.
Не всё равно. Но Бог спасает.
Ему,  наверное, видней.
Кого-то служба утруждает,
А кто-то верует сильней.
И как постичь истоки веры?
Жандармы пишут сгоряча.
И боевые офицеры
Не все избегнут палача.

Граббе.
Не все. На площади Сенатской
Стояли славные полки.
Увы, не в схватке залихватской
Они попали под штыки.

Лермонтов.
Не пожалел наш царь картечи.
И на сенатской мостовой
Избрав со смертью место встречи.
Они поникли головой.

Граббе.
О да! Полки не сдобровали
В тени Двуглавого орла.
На справедливость уповали,
И кровь гвардейская текла.

Лермонтов.
Святая кровь. Хотя идея.
Еще живет в иных сердцах,
уйти в прошедшее не смея.
Чьи документы, в чьих ларцах?
Жандармы ревностно искали?
К чему былое привело?

Граббе.
К тому, что люди осознали
Что быть смиренным тяжело.
Так дай нам Боже дар смиренья!

Лермонтов.
А я наверно не смирюсь.

Граббе.
Читал, читал стихотворенья.
Вы очень смелы, только грусть.
Порой сквозит сквозь ваши строчки.
Смирясь со временем своим,
Я не прошу уже отсрочки.
Царем особо не любим.
Но есть вопрос один не малый.
Хочу письмо вам передать.

Лермонтов.
Кому? Кто этот «славный малый»?

Граббе.
Скажу! Вам можно доверять.
Мой друг Ермолов. Он опальный,
Письмо да сможет прочитать.

Лермонтов.
Он полководец гениальный.
Я мог об этом лишь мечтать.
Уж вам с Ермоловым в услуге.
Не откажу я ни за что!
Вы доверяете прислуге?

Граббе.
Конечно, время еще то!
Но я прислуге доверяю.
Я всех кто рядом испытал.
И всех на верность проверяю
И где бы я не обитал.
Все пребывают в этой вере.
А верю в Бога и людей!
И забываю о карьере.
И как в театре лицедей
роль верноподданно играю.
Но в мыслях многое таю.
И путь опасный выбираю.

Лермонтов.
И вновь вручили жизнь свою.
Богине риска не надежной.
Что ждет удача иль фатум?
И каждый шаг неосторожный
И каждый след опасных дум.
И все что может вдруг раскрыться.
Угрозы многие таит.
И может в пепел превратиться
Великий Феникс. Но стоит
Самодержавия опора
На чести.

Граббе.
- Или на костях!

Лермонтов.
И час придет, хотя не скоро,
Когда забудут о царях.

Граббе.
Потомки многое забудут.
Но уж поверьте, что не вас.
И в вечной памяти пребудут.
И мы, и Пушкин и Кавказ!

Разговор поэта Туманского с графом А. Потоцким.

Потоцкий.
Ну, вот и вы мой друг Туманский.
Стязю признания обрели
Ну чтож, одев костюм гражданский.
Вы по другому не могли.

Туманский.
Да что вы! Право же карьера.
Не для меня а для льстеца!
Ни боевого офицера
Не получилось ни писца.
И только божий дар поэта.
Дает возможность не упасть!
И вдохновением согрета.
Душа, имеющая страсть
Писать, при этом забываясь,
И уплывать в потоке грез.
С мирским и мелочным прощаясь.

Потоцкий.
А я вам новости принес.

Туманский.
Какие? Пушкина сослали?

Потоцкий.
Того не смог он избежать.
Да и  вернется к нам едва ли.
Хоть мы привыкли обожать.
Его веселые ужимки.

Туманский.
О да! Наш друг оригинал.
Он карлу в шапке невидимке.
Придумав, часто вспоминал
И говорил ,что сказки няни
Такому образу виной.

Потоцкий.
Любой талант имеет грани
Хотя не ходит стороной.
Таланта вечная подпруга.

Туманский.
Скажи уж проще красота.
Ведь здесь под жарким солнцем юга
И родилась его мечта.
Хотя огонь запретной связи.
Не утаили. И пожар
Скандала вспыхнул. Сколько грязи
мольва добавила. Икар
добыв крыло, взлетел когда то,
но только перья опалил.

Потоцкий.
Хоть я любил его как брата
спасти не смог. И час пробил.
Ведь ты же знаешь Воронцова.
Он не простит таких побед.

Туманский.
Хотя на все была готова
Порой мадам Элизабет.
Но, муж с рукою на эфесе,
Черкнул размашисто пером.
И вот уж Пушкин об Одессе
Поплачет где ни-будь тайком.

Потоцкий.
Нет. Не поплачет а напишет:
Приют графини молодой.
Прибой неистово колышет.
О «вечный город над водой»!

Туманский.
Живи Одесса – город вечный
Твои красоты возводил
Великий Дюк. И каждый встречный
Места покажет ,где бродил
Граф Пушкин тросточкой играя
Где угощал своих друзей.
А там где жил «избранник края»
Еще откроется музей.
Мечтой Божественною сыты
Огнем величия горя.
Мы так же будем не забыты.
Ведь все что пишется - не зря!



Разговор его Величества Государя Императора с министром иностранных дел графом Несельроде и графом А.Х. Бенкендорфом.

Император.
Какие напасти? О Боже!
За что же? Господи прости!
Убили Пушкина и все же
Я не сумел его спасти.

Несельроде.
Но видит Бог,что вы старались.
Судьба не милостива к нам.
Помилуй Бог! Откуда взялись
Два содомита? Стыд и срам!
Луи развратник – сводня старый.
И Жорж – отъявленный подлец.
Император.
Но видит Бог,что с этой парой
Мы разберемся наконец!
Бенкендорф.
Давно пора! Уж все устали.
Терпеть их мерзостный порок.
Ведь наши нервы не из стали.
Да и потомкам будет прок!

Император.
Сама история осудит
Убивших «гения строки».
И пусть презрение им будет
Их карой. Сколь они низки?
Порой волна пренебреженья
Меня толкает закричать:
«легла на их увеселенья
греха Содомского печать».

Несельроде.
Мой Государь, во всем вы правы!
За вами высший приговор!
Во славу Бога и Державы
Судите, мерзких, за позор!

Бенкендорф.
И за бесчестие судите!
Повинен смерти негодяй!

Император.
Что ж граф, к дознанью приступите.
Сочти вину и исполняй!

Бенкендорф.
Поверьте, с радостью исполню!
Найду топор для подлеца.
И ликованьем наполню
Поэта любящих сердца!

Император.
Мой граф, жандармам объявите:
В тюрьму Дантеса мы запрем
Перед судом. Но вы спросите
Меня – легко ли быть царем!
И я вам искренне отвечу
Что даже очень не легко
Идя сочувствию на встречу
Мы увязаем глубоко.
А чувства-вязкая трясина
Лишь объективность – Божий дар.
И все в Империи едино.
И бремя милостей и кар
Народ, хоть ропчет - но приемлет.
А я обязан суд вершить
И дол дрожит и Небо внемлет
Виновным жить или не жить?
Вопрос быть может и не сложный.
Но, вся ответственность на мне.
И за любой исход возможный
Переживается вдвойне.
Да что вдвойне? Десятикратно!
Весы судьбы дрожат в руках.
И понимается превратно
Вдруг нерешительность. В строках
Указа давшего отсрочку
Хотят подвохи усмотреть.
И только Бог поставит точку.
И только он все знает впредь.
Хотя какие были планы!
Мне Пушкин нужен был Живой!
Он покорил иные страны.
Своей «крылатою строкой»!
Лишь на оружие надежды
Я никогда не полагал.
Так поступают лишь невежды
И только я лишь понимал
Всю мощь экспансии культурной.
Для расширения ее.
Открыт «редут литературный»
И вот отечество мое.
Умами гениев стяжает
Восторг. И истине верны
Творят и Бог преображает
Их мысль. И нет уже страны,
в которой Пушкина б не знали,
где наш Жуковский не прочтен.
Забыв про горе и печали
Кто наш наставник как не он?
Вот почему я пенсионы
Любимцам музы назначал.
И просвещённые законы
Ввести, позднее обещал.
Я так мечтал, но все пропало!
Историографом моим
Не долго был певец и мало
Еще свершил. И вместе с ним
Надежды многие увяли.

Несельроде.
Мой Царь, и мы о том скорбим.
Но неожиданно прислали
«протест». Кто знает, что за ним?

Император.
Кто протестует? В чем причина?

Несельроде.
Французский двор через посла.
Уж не веселая картина.

Император.
Протест нам портит все дела.

Несельроде.
Мерзавец подданный французский.
Дантеса просят не казнить.

Император.
Кого винить за взгляд  «столь узкий»!

Бенкендорф.
Умеет Геккерн очернить.
Наш славный двор перед иными.
Мои агенты донесли.
Барон имел беседу с ними.
Плюс Англичане помогли.
Да и к тому ж в полку гвардейском.
Нашелся искренний подлец.
Виновных в замысле злодейском
Он защищает, и вконец,
Моим терпением играет.

Император.
Кто мутит воду в этот раз?

Бенкендорф.
Корнет Мартынов «тень бросает».

Император.
Наверно хочет на Кавказ?

Бенкендорф.
Майор Полетика вмешался
Уж, он Дантесу лучший друг.
Перед начальством распинался.
Хотя, с чего бы это вдруг?

Император.
Как жаль нельзя казнить подонка.
Но при воре его терпеть
Я не могу. Влияя тонко
Враги умеют преуспеть.
Так пусть во Франции он сгинет!
Что ж Несельроде передай:
Пусть нас немедленно покинет
Месье французский негодяй.

Бенкендорф.
На казнь приказа не имея,
Уж я бы точно пожелал.
Что б правнук этого злодея
Презренным мусорщиком стал.

Император.
Друг Несельроде потрудитесь
Хочу решить через послов.
На обещанья не скупитесь.
Не пожалею я даров.
И одного лишь я желаю
Что б «отзыв» Гекерна настиг.

Несельроде.
И я на бога уповаю.
Пускай насупит этот миг.
Пусть отзовут Луи злодея.
Пусть едет мерзостный в Эльзас!
Про милость ратовать не смея.
И пусть в опале помнит нас!

Бенкендорф.
О Государь! Среди гусаров
Два списка дерзостных стихов.
Нашли.

Император.
Случайно не Бухаров?

Бенкендорф.
Да нет!

Император.
-Их автор кто таков?

Бенкендорф.
Нашли мы юного корнета.
Хоть и Столыпиным родня
Но я то чувствую, что где то.
Еще получит от меня.

Император.
А уж не Лермонтов ли это?

Бенкендорф.
Вы угадали! Это так!
Он написал «на смерть поэта»
Довольно резко. Вот чудак!

Император.
Да, день нам выдался тяжелый?
Зря с облегчением вздохнул.
И кто свой жребий невеселый
Еще сегодня потянул?

Бенкендорф.
Наверно Лермонтов.

Император.
- Быть может.
А может это лишь предлог.
Но разобраться Бог поможет
И кто был прав рассудит Бог!



Разговор поэта Ивана Котляревского с актером Щепкиным и генерал – губернатором князем Репниным.

Щепкин.
Благодарю за попеченье!
Старанья ваши господа
И ваше искреннее рвенье
Я не забуду никогда.
Добыли волю крепостному.
Теперь я искренне могу
Воспеть свободу и к иному
Не устремлюсь. Уберегу
Порыв для творчества и сцены,
Хоть, я и стар уже на вид.
Но, за благие перемены
Пусть вас господь благословит!

Репнин.
Мой друг! Твое благословенье.
Уж, верно сказано к добру.
Ты даришь людям утешенье.
И за прекрасную игру
Достоин сладостной награды!

Щепкин.
Спасибо! Я ее обрел!

Котляревский.
Мы с князем будем очень рады.
Пусть для тебя наш дом наш стол
Открыты будут. Мельпомены
Не ты ль искуснейший из слуг?
Но, дураки не знают цены.
Одолевает их испуг.
Когда талант игру венчает.
Когда в потоке пылких грез
Актер мирское возвышает.
Но это путь шипов и роз!

Щепкин.
Да! В этой жизни все с шипами.
Пусть наши будни не легки.
Была б беда, не будь над нами
Фортуны благостной руки!

Репнин.
О провидение благое!
О перст судьбы – в конце концов.
Ведь Котляревского из боя
Когда то вынес Воронцов.

Котляревский.
Тогда он был еще майором
А я поручиком служил.
И  в возвышеньи нашем скором
Одной лишь честью дорожил.
А после, граф еще признался,
На предсказанье не смотря,
Меня спасать он подвязался.
Репнин.
Уж я то думаю - не зря!

Щепкин.
О предсказанье расскажите.

Котляревский.
Суть предсказанья такова:
Из за поэта, не взыщите,
И порицанье и молва
Настигнут графа, унижая,
Всего верней из-за жены.
Но час развязки приближая
Мы поступаем как должны.

Репнин.
Но вы же в том не виноваты.
Известно всем: поэт другой,
Хоть слухи вымыслом чреваты,
Смутил «светлейшего» покой!
Есть чудный город где блистали
И Ришелье и Ланжерон!
Где славой Пушкина венчали.
Где красота со всех сторон.
В театр достойный мадригалов.
Россини с радостью везут.
Ах, этот блеск Одесских балов!
Ах, как они меня влекут.
Уж вы простите, что я снова
Заговорился про свое!
Ах, этот бал у Воронцова!
Не встречу ль там опять ее!

Котляревский.
Вот так и он наверно встретил.
Очаровала, увлекала!
И оглянуться не заметил
Как резолюция пришла!

Щепкин.
И далеко ль его сослали?

Репнин.
В деревню Болдино поди!
И Царь грозил. И все узнали
Про все. И вечность впереди!



Разговор поэта Капниста с поэтом Державиным.

Державин.
Друг Капнист свиделись мы снова.
Всегда в Измайловском полку
ценили вкус, но не спиртного
А ожиданья «на чеку».
А впрочем, что нас ожидает?

Капнист.
Великих гениев приход.
Судьба знаменья посылает.
Понаблюдай: который год
Уже вподряд звезда сияет.
Такая яркая звезда
Что тот, кого она являет
Бессмертным станет навсегда!
И обретет обитель славы!

Державин.
Я еду в Царское Село.

Капнист.
Смотреть на царские забавы?

Державин.
Хотя стихи не ремесло,
Всему возможно научиться.
Наш царь для юношей Лицей
Открыл. В порфиру облачился
Дар поэтических затей!
Который будет миру явлен,
Не сомневайтесь, что при нас.

Капнист.
Не намиль будет он представлен
Когда взметнется на Парнас?
Когда его Пегас крылатый
Над бренным миром вознесет,
И упоением объятый,
Не он ли дар преподнесет?
Стихов восторженных и дивных
И дум небесной чистоты?
И всех читателей наивных
Вдруг увлекут его мечты.
А вы мой друг благословите
Его торжественный приход.
Экзаменуя, объявите
Того, кто в скорости придет.

Державин.
Конечно, было б мне почётно
Себе приемника избрать!
И подтолкнуть бесповоротно
И дань наставника собрать.

Капнист.
Уж эта дань частица славы!
Его бессмертная стязя!
Во славу Бога и Державы,
Врагов словесности разя,
Среди поэтов станет главным
Как Царь восторженных стихов.
И будет пылким и забавным
«Воспламенитель пылких слов»!
я тоже отрока заметил.

Державин.
Кто он? Не Гоголя ли сын?

Капнист.
Талантом бог его отметил!
Из всех детишек он один,
Внимал писателей беседе,
От игр и шалостей далек.
Не усомнюсь в его победе
Над словом! Дайте только срок!

Державин.
Так дай нам бог из всех заметить
Обожествителей строки!
И дать поддержку и приветить!
И не забыть подать руки.

Часть 6
Разговор А.С. Пушкина с И.И. Пущиным.



Пушкин.
Кто, с разворота и в ворота,
Так лихо может заезжать?
Друг Пущин – ты ли? Уж кого-то,
Я не могу не обожать!

Пущин.
Уж  я твое уединенье
Нарушил быстро и легко!
Да не введет тебя в смущенье
Призывный звон «Мадам Клико»!

Пушкин.
В дом странник! Силы ободряя,
Ты с утешеньем прискакал,
Фортуне ветреной вверяя
Свою судьбу! Уж я не ждал,
Такого резкого сюрприза.

Пущин.
Есть повод вспомнить про друзей,
Любимцев муз достойных приза.
И за гусар и за лицей!
Шалили, юности вверяли
Мечты. Я знаю, что потом
Все благороднейшими стали.

Пушкин.
Один лишь Корф прослыл «скотом».

Пущин.
Корф и тогда уж отличался
В поступках низостью души.

Пушкин.
Каким он был – таким остался,
Ему все средства хороши!

Пущин.
Он верноподданнейше служит.
У Бенкендорфа он в чести!
Коль, что Фортуна удосужит
Прознать, способен донести!

Пушкин.
Уж я «припек» его злодея!
Он трус – с дуэли убежал
Трясясь, под пулю стать не смея!
Уж, он себе воображал,
Что и Никитушку Козлова
Имеет право тростью бить.
Я «не спустил» ему такого!
Он утерял, и спесь и прыть!

Пущин.
И стыд, и честь к тому ж в придачу!
Не жду я правды от него.
А коль убьют, то не заплачу!
Быть негодяем каково?

Пушкин.
Но жаль одно, что негодяи
Весьма возвысились сейчас!

Пущин.
Царю нужны соглядатаи.
А Корф – годиться в самый раз!
А впрочем, этот трус презренный
Сидит в столице далеко,
Не слыша голос дерзновенный.

Пушкин.
Вели подать «мадам Клико»!
Мужайся Пущин, ждут бокалы!

Пущин.
А ты такой же балагур!

Пушкин.
Возьмем других, коль будут малы.
Граф Несельроде – самодур,
И Воронцов, доносам вторя,
Меня в деревню «упекли»
Не знаю. Выпустят ли в скоре?

Пущин.
Злодеи! Как они могли?

Пушкин.
Еще и как! У нас система
И для крестьян и для дворян
Свободы нет. Больная тема!
Мы отстаем от многих стран!

Пущин.
Хоть не на много и отстали,
Но есть возможность всех догнать.

Пушкин.
Монарх решился?

Пущин.
-Нет! Едва ли!

Пушкин.
Когда начнется, дай мне знать!

Пущин.
Письмом, в столицу приглашая,
Уж я тебя оповещу.

Пушкин.
Я вижу тайна в том большая,
Себе я точно не прощу,
Что доверительности многой
Средь вас нисколько не сыскал.
А просто шел своей дорогой.
Писал, надеялся и ждал!
Иль, я не понял, что шептались
О чём-то в Каменке не зря?
Иль, вы искусно притворялись?
Иль, больно любите царя?
Иль, вдруг замыслили такое,
Что в тайне надобно держать?

Пущин.
Да что ты Пушкин? Бог с тобою!
Хоть, и не стану возражать.
Пойми, всему дано свершиться!
Но, ты поэт запомнить нас!
И глас свободы вострубиться,
Когда придет свершенья час!

Пушкин.
Хотя я жду еще сюрприза!
Ты знаешь, что у нас в чести?

Пущин.
Тома иль сплетни от Маркиза.
И пьесы! Правда! Ну, прости!
Тебе знаком был Грибоедов?

Пушкин.
Да как уж батенька не знать?
Уж, как острил среди обедов?
Шутник, каких и не сыскать?
Уж помню: мы с ним расшалились…
Потом уехал он в Тифлис.
Меж нас – Кавказ. Но не забылись
Те дни…

Пущин.
-Читай же! Вот твой приз!

Пушкин.
Смотри, какое сочиненье!
Ума какая чистота?
Какой восторг? Какое рвенье?
Какая пылкая мечта?
Как гений он сформировался!
И как я рад, что с ним знаком.
Кто на кого из нас ровнялся?
Но не забудут и о нем!
И обо мне! О нас с тобою!
Про лицеистов тесный круг!
И про «друзей готовых к бою»!
Вперед, к бессмертию мой друг!

Разговор поэта В.А. Жуковского с опальными декабристами Николаем Ивановичем Лорером и князем Нарышкиным.



Жуковский.
Друзья, как ждал я эту встречу!
Ах, сколько зим и сколько лет!

Лорер.
Немало батенька - отвечу.
И кто сказал, что правды нет?

Нарышкин.
Великий дар увидеть друга!
Вот милость Божия для нас!
Среди людей другого круга
Давно в Сибири я увяз!
Но, вот надежда появилась
На милость Бога и Царя!
А вдруг все прежнее забылось?

Жуковский.
Вы уповаете не зря!
Наследник милость расточает.
Могу за вас я попросить.

Лорер.
Вы милосердны! Кто не знает?
И все, что сделали, забыть
Потомки вряд ли уж решатся.
Как не молиться тут за вас?
И каждый раз не изумляться!
Не прослезиться каждый раз!

Нарышкин.
Кавелин так же прибыл с вами,
А он ведь с Бригеном служил.
Когда-то звали их друзьями,
Но Царь различье положил.
Один увенчан кандалами.
Стал губернатором другой.
Его, увидев между нами,
Кивнул лишь только головой!
Простой кивок, а ведь когда-то
Он сам был Бригеном спасен.
Была казенная растрата
И мог всего лишиться он.
И что ж теперь, неблагодарный
Ему послал сухой кивок.
А вы, наш гений лучезарный,
Просты и всем от вас есть прок!

Лорер.
Не вы ль за Пушкина просили?
Не вы ль просили для других?
Не верю я, что б вас забыли
В молитвах искренних своих.
Я вас, милейший, вспоминаю!
Знакомство с вами – это честь!

Жуковский.
Но, вы просите! Обещаю
Готовить радостную весть!

Нарышкин.
Мой друг, мы живы, слава богу!
Что беспокоиться за нас?

Лорер.
Привыкли к ссылке понемногу.
А путь домой? Всему свой час!
Хотя, есть более несчастный
Князь Воронецкий наш сосед,
Ведь он то точно не опасный
Ему за семьдесят уж лет.
И в ссылке страждущий доныне,
Старик мечтает об одном:
Есть старый дворик на Волыни,
Его отцов поместный дом!

Нарышкин.
Хотел бы он туда вернуться
И там спокойно умереть.
И перед смертью улыбнуться,
На землю предков посмотреть,
И опочить. Его желанье,
Уж, видит Бог, не велико!

Жуковский.
Я приложу свое старанье
Ходить не нужно далеко.
Спрошу наследника престола.
Сам Бог для вас его послал.
Я попрошу, коснувшись дола,
Но, сам другого ожидал.
Мне за друзей просить не сложно
Так почему же за себя
Вам не просить, коль то возможно?
Ведь все я выполню любя.

Лорер.
Чем обусловлено решенье
Могу я, впрочем, рассказать.
Коль мы получим снисхожденье
Что скажут? Милостью опять
Высокородных наделили,
Забыв иных простых чинов.
Нарышкин князь. А мне б вменили
Моей племянницы любовь.

Жуковский.
Твоя племянница блистает
Среди придворной кутерьмы.
И многим - многим помогает.
И просветленные умы,
Средь знатных дам известных в свете,
Ее решили выделять.
В салоне фрейлины Россети
Уж стало модно оставлять
Стихи, вошедшие в альбомы.
И я писал своей рукой.
Мы с ней давно уже знакомы.
А ведь ее своей строкой
Сам Пушкин к вечности направил.
Его уж, смогут ли забыть?

Лорер.
Нет,  никогда! Господь избавил!

Нарышкин.
Его забыть? Не может быть!

Жуковский.
Мой Бог, в порыве благородства
Мы достигаем высоты
Твоих идей, и много сходства
У тех, чья крепость только Ты!
Так положась на милость Бога
Свой крест и дальше понесем.
Хотя у всех своя дорога!
И всех несчастных не спасем.
Лорер.
Но совершим что в наших силах
Стараньем сердца и руки.

Жуковский.
А плющ забвенья на могилах
Покроют правнуков венки.



Разговор Николая Васильевича Гоголя с писателем Иваном Котляревским и поэтом Гребинкой.



Гоголь.
Даруя встречу с земляками
Бог утешенье подает!
И снова радость между нами
Свои утехи разольет.

Котляревский.
Мой друг, как вами не гордиться?
Кто на весь мир, забыв покой,
Свой край прославил. Потрудится
Вам довелось, земли родной
Вы все красоты расписали.

Гоголь.
Щедра полтавская земля!
Бог вдохновлял, а мы писали,
Твореньем душу исцеля!

Гребинка.
О, да! Порой процесс творенья
Есть способ горести забыть.
А Бог дарует озаренье
И рок не станет теребить.
И все, что сердце услаждало,
Вдруг отойдет на  план иной.
И цель зовет и слов не мало,
Вот, так же было и со мной!
Когда…  а,  впрочем, уж не важно.
Но, отблеск этих черных глаз
В своих признаниях отважно,
Я вспоминал который раз.
Хотя, не все как нам хотелось
Судьба спешит перемешать.
И птичка Божия распелась!
И к счастью любят поспешать.
И горсть земли с родных угодий.
И служба в северном краю,
И ритм стихов, и гул пародий,
И крик, который не таю.
Души поэта изъявленье.
И все не вечно, лишь душа
То ласки жаждет, то знаменья!
То к Богу просится спеша.
Не все ль поэты слуги Бога?

Котляревский.
На то он их и создавал!
Хотя, у всех своя дорога,
Но, кто на то не уповал,
Что век пройдет, мираж растает.
Забудут судей и Царей!
Но, правнук строчки зачитает,
Наивный в юности своей!
И помянет труды поэта.
Да что пред вечностью века?
Они пройдут, а все же где-то
Тебя прочтут наверняка!

Гоголь.
Иль запоют романс прекрасный!
А он и вправду удался!
И труд, и подвиг ненапрасный,
И звон цепей, и правда вся,
Своих творцов переживая,
Их к вечной славе вознесет.
А мы, на Бога уповая,
Должны писать! Коль повезет,
При жизни славное сужденье
Напишут критики о нас,
А нет – иное поколенье
Воспримет суть! Всему свой час!

Гребинка.
О да! Какие расстоянья
Помехой мысли могут быть?
Восторг и славные деянья
Не наш ли долг отобразить?

Котляревский.
Наш долг  - «на мосек не взирая»,
Как говорил поэт Крылов,
Стучаться рифмой в «двери Рая»,
Вручая Богу свой улов!
А тот улов благие души,
Что мы успеем воспитать!
И наставленье любит уши!
И всех не смеют освистать!

Гоголь.
Но многих лучших, все же, смеют.
Силен Булгаринский подход,
Да и друзья его наглеют.
Кого цензура круглый год
К сиим злодействам поощряет?
Кому Уваров «кум и брат»?
И кто на гениев бросает
И тень и сплетни невпопад?

Котляревский.
Все так, но я на то отвечу:
Кто будет помнить их журнал?
Скажи Сенковскому и Гречу,
Что Бог дела их все узнал.
Лет через сто на белом свете
Кто их посмеет оправдать?
За травлю гениев в ответе,
Чего им грешным ожидать?

Гребинка.
Суда потомков справедливых!

Гоголь.
Презренья вечного печать!
На подлость ссылок некрасивых.
За все придется отвечать!

Котляревский.
Их вспомнят только к нам в придачу.
Как тех, кто Пушкина травил.
А тех, кто ставил им задачу
Уж я б вовеки не простил!



Разговор М.Ю. Лермонтова с подполковником Данзасом.

Лермонтов.
За что же вас, не разумею,
Сослали в этот «дикий край».

Данзас:
За секундантство! Честь имею,
Отбыть в войска. Уж не взирай
На то, что был давно в отставке,
И что ушел от ратных дел.

Лермонтов.
Куда же смотрят в нашей ставке?
Вотще… всему же есть предел!
И право, в чем вы виноваты?
Долг чести выполнен сполна!

Данзас:
Уж хорошо, что не в солдаты!
А то такие времена…
Да и правители такие…
Они не только нас с тобой,
Но «честь и совесть всей России»
Без сожаленья бросят в бой!

Лермонтов.
Чего стяжать? Какая слава
Покроет нашего Царя?
Кто воцаряется кроваво
Жалеть не будет. И не зря
Идет молва, что слово жалость
Ему не очень то сродни.
А вольнодумцы? Нас осталось
Немного. В сердце загляни!

Данзас:
Гляжу! К сомненью иль к престижу,
Но в нем друзья мои живут!
Иных я больше не увижу.
Кого на небо призовут.
Кому… а столь ли это важно?
Но, памятуя, обозрим.
И станем в бой идти отважно.
А может с нами так, как с ним
Не обойдутся? Бог спасает
И от кручин, и от забот.
Погиб поэт, не каждый знает,
Что травля длилась круглый год!

Лермонтов.
Я знаю. Полк родной гусарский
С Дантесом мерзостным делил.
И караул, и выезд царский.
А сколько слез и сколько сил
Давно оставил за Невою?
Хотя, к чему уж вспоминать?
Быть может схваткой боевою
Развеюсь где-нибудь опять!
Здесь горцев частые набеги
Скучать по долгу не дают.
И жизнь без роскоши и неги!
И мысли пламенной приют.
И пули свист и звон булата!
И крик, поверженных в бою!
И честь, и слава, и цитата
Про Петербургскую мою
Шальную юность, все смешалось.

Данзас.
Но, вы не бросили писать?

Лермонтов.
А что же мне еще осталось?
Чем буду я себя спасать
От грустных дум? Ведь «поколенье
Сенатской площади» ушло!
Кто пал в бою, кто заточенье
Не пережил. И тяжело!
И вижу, нет уж тех идиллий.
Что раньше двигало умы,
Что многих стоило усилий,
К чему должны стремиться мы?

Данзас:
Простой ответ: да все к тому же,
К чему и те, кто был до нас!
И жизнь не лучше и не хуже!
И честь превыше пышных фраз!
И долг, к служению толкает
И память записей верней.
Ее никто не измарает
Кичась «цензурою своей»!
О, Бог – Владыка справедливый!
Благодарю за этот дар.
Там, Пушкин юный и счастливый
Лицей, прогулки стройных пар!
А мы и пылки, и болтливы
Кошанский лекции ведет.
Куницин строгий и красивый.
И кто бы знал, что дальше ждет?
И кто бы знал, что так случится?

Лермонтов.
Судьбы возможно ль избежать?

Данзас:
Как знать? Хотя приноровиться
Никто не смог. И как объять
Умом страну с такой судьбою?
Лишь Бог, взирая   свысока
Ее поймет! А нам с тобою
Сюртук Тенгинского полка!

Лермонтов.
Но это лучше чем шинели!

Данзас:
А может, Царь не досмотрел?
Иль просто, где-то не успели
Ему сказать? Иль не посмел
Граф Бенкендорф чинить расправу?
А, впрочем, этот разговор
Войдет в историю по праву!
Как все, что было до сих пор!



Разговор генерал – губернатора графа Милорадовича с Великим Князем Михаилом Павловичем Романовым.

Романов.
Как жаль, что Гвардия восстала!
Стоят знакомые ряды.
Не уж то крови было мало
За столько войн? Какой беды
России ждать? В какие годы?
Не уж то царствие падет?
И кто столь многие народы
В обитель правды поведет?

Милорадович.
Как знать, что двигало умами?
Каре на площади стоит.
И только выстрел между нами.
Чья кровь мятежных напоит?
Кому придется головою
За примиренье заплатить?
Чье имя грязною молвою
Не смогут люди извратить?
Сколь велика цена покоя?
И кто, сказав: «да будет мир».
И сделав действие благое,
Падет, простреленный до дыр?

Романов.
Соратник, нет во мне сомненья?
Пусть будет счастлив мой народ!
Свою цену за примиренье
Я назначаю наперед!
И я подъеду к ним спокойно.
Пусть слово Божие в устах
Их разоружит, и достойно
Приму свой жребий! На глазах
И тех, кто встал ко мне штыками,
И тех, кто высится за мной.
Пусть будет мир! А между нами
Пусть будет Ангел! Успокой
Мою родню, коль что случиться.
Я должен сделать этот шаг!
И пусть мой брат не огорчиться!
Свою любовь не на словах
Я докажу, что я достоин
Быть братом нового Царя!
Приносит жертву храбрый воин!
И кто сказал, что это зря?
Не зря и то, что мы родились
Среди потомственных дворян!
И то, что жертвам научились!
И то, что может слишком рьян!
Но, долг и честь повелевают
Народ от крови отвратить!
А тех, кто тело убивают,
Поверь, способен я простить!
Приобретения иль утрата?
И то, и то нам Бог дает!
Но тот, кто жертвует за брата,
Уж верно небо обретет!

Милорадович.
Какая честь, что мы знакомы?
Что я могу вам услужить!
Что провиденьем влекомы,
Решая: «жить или не жить?»
Мы к исполнению готовы!
Пусть будет мир любой ценой!
И это тело – лишь оковы!
И Бог не ходит стороной!
А честь и долг повелевают
Принять свой жребий «За Царя»!
И страха нет! И пусть стреляют!
И всё, что сказано не зря,
Когда души младой порывы
Тянули к блеску эполет!
Когда в боях остались живы!
Когда служили столько лет!
Когда исполнили присягу
И был разбит Наполеон!
В тот день, когда мы взяли шпагу:
Колоколов набатный звон
Призвал, к «обетов исполненью»,
На Бородинские поля!
Но веря Божьему знаменью
И доблесть ратную хваля,
Мы долг Отечеству отдали!
Неужто,  княже, и сей час
Не встретим судьбы без печали!
Бог есть любовь! Он любит нас!
И любит тех, кто чести ради,
Не побоялся долг свершить!
Кто неприятелю, ни пяди,
Земли не отдал! Может быть,
Что коль не вам, так мне удача
Поможет кровь предотвратить.
Ведь мы дворяне, и иначе
Нам недостойно поступить!

Романов.
О, да! Ни радость, ни утрата
Нас да не будут волновать!
Дай обниму тебя как брата!
А тех, кто жаждет убивать,
Своей улыбкой удостоим.
Блажен, кто истину вкусил!
Даст Бог – восставших успокоим!

Милорадович.
Дай Бог на это только сил!



Разговор арестованного декабриста прапорщика Сухинова
с генерал-губернатором графом Воронцовым.



Сухинов.
О граф, меня вы удивили!
О милосердии таком,
Я и не мнил, а вы решили
В сей день, ввести меня в свой дом!
Меня отмыли, расковали,
На смену выдали белье!
У вас Цари квартировали!
А я за мытарство свое,
Уж заслужил,  чего не знаю…
Влекут предстать перед судом!
Но, я не думал, заверяю,
О милосердии таком!

Воронцов.
На все поручик есть причины!
Ведь вы герой Бородина!
Тогда мы были все едины!
Мы знали – Родина одна!
И нам, вовек,  другой не надо!
А впрочем, стоит полагать,
Что покаранье и пощада
Идут от Бога! Помогать
Его идеям воплотиться
Все «осознавшие» должны!
И людям есть чему учиться!
И в мире нет другой страны,
Где так бы все перемешалось,
В противоречиях живя!
Кричим: где Бог? И что осталось
От правды? Сделать норовя,
Кому-то жизни облегченье!
А кто-то скажет либерал!
Но, есть страна на попеченье
И город! Бог меня избрал
Преобразить его с размахом!
И я стараюсь в меру сил
Хоть все что любим станет прахом!
Еще никто не уносил
Богатств накопленных в могилу.
Но есть культура! А она
Нам придает и честь и силу,
Благого веянья полна!

Сухинов.
Да, граф, ваш город процветает!
Как жаль, что, въехав в кандалах,
Я не прошел, как подобает.
Не встал торжественно под флаг!
Ах, жизнь – занятнейшая пьеса!
А все же дело ваших рук:
Живет великая Одесса!
Не зря, не зря великий Дюк
Ее построил, не взирая
На козни множества врагов!
Приют последний  избирая,
Отдал последний из долгов,
Хотел бы я сюда вернуться!
Но только вольным – без цепей.
И в шум  «Привоза»  окунуться
И запах липовых алей
И блеск домов и шум прибоя,
И радость жизни ощутить,
И это небо голубое,
И люд не любящий грустить
Я и в Сибири не забуду!
Моя судьба предрешена.

Воронцов.
Не разучившись верить чуду,
Получит искренний сполна
Святое право размечтавшись,
На крыльях мысли улетать.
И с другом искренним расставшись,
Встречаться мысленно опять!
Спросить хочу: какая сила
Уйти в чужбину не дала?

Сухинов.
Не смог покинуть то, что мило!
Возможность легкая была.
Смотрел на Днестр – за ним свобода!
Но вспомнил тех, с кем выступал.
Манила дикая природа!
Туман и лодка. Но упал
И плакал. Вот он путь к спасенью!
А остальным – тюрьма, этап,
И долгий путь к освобожденью.
И не сумел «печальный раб
Своей судьбы» спустить на воду
Свой челн. Вернулся в Кишинев!
Тоске, нахлынувшей в угоду,
На встречу с тяжестью оков.
И вновь вернулся к той же лодке.
И плача, вновь не смог отплыть.
Но, зря вернулся. Выпил водки
И схвачен. Могут и казнить,
А могут, в ссылку по этапу
Пустить сподвижникам вослед.
«орлу двухглавому под лапу»
и что оставлю? Только след!

Воронцов.
Да нет! Поступок милосердный!
Вам снисхождение дает!
Полковник Гебель, наш усердный,
Еще конечно не встает,
Но, будет жить, врачи сказали!
Вам был приказ – его добить.
Но, вы приказ не исполняли,
А пожелали подсобить
Ему взобраться на телегу,
Из милосердья к лекарям
Его отправив, и по снегу.
Пошли назад. На милость к вам
Надежда есть, а Провиденье
Когда-то всех вознаградит!
За все! А лишнее сомненье
Не укрепляет, а разит!
И видит Бог, что не жестоким,
Его откроются врата!

Сухинов.
Пришедший к выводам глубоким,
Сотрет пороки дочиста!
Но, благодарные порывы
Не смогут правнуки забыть!
На том стоим, покуда живы.
Сказать могли Вы, может быть!




Разговор Симферопольского губернатора Г.Баранова с князем Голицыным,   графом Ланжероном и доктором Мюльгаузеном.

Баранов.
Друзья, и радость и досада
Смысл придадут моим словам!
Имея в жизни все что надо,
Я все равно не знаю сам.
Того, откуда происходит
Причина зависти и зла?
И что к злословию приводит?
Намедни книга мне пришла.
Наш щелкопер месье Гераков
Про нас немного написал!

Голицын.
Наверно так же, как про Краков?

Баранов.
Уж я того бы не сказал!

Ланжерон.
Но почему?

Баранов.
- Судите сами:
Все оставляет в жизни след!
Ведь был в те дни и Пушкин с нами!
А в книге Пушкина здесь нет!

Мюльгаузен.
Ну, как же? Быть того не может!
Скажи, не я его лечил?
А вдруг месье обида гложет,
Что Пушкин взял и насолил
Ему, но это ж - только шалость!

Ланжерон.
Поэт, шалун еще какой!
Да эпиграммы пишет малость
Своей безжалостной рукой!
Раевский-младший, другу вторя,
Иную шалость поддержал.
Им было весело, но вскоре
Гераков сильно возражал.

Голицын.
Они все эти возраженья,
Не больно стали принимать.

Баранов.
Месье Геракова стремленье,
Всех поученьем донимать,
Пришлось наверно не по вкусу
Двум острословам молодым.

Ланжерон.
Скажите слава Иисусу,
Что власть потешились над ним!

Голицын.
Потеха славная и что же?

Баранов.
Месье Гераков разозлясь,
Из текста вычеркнул похоже,
Поэта Пушкина. Взбурлясь,
Его обида подтолкнула
Сменить всегда спокойный тон.
И желчь в чернилах утонула,
И стиль уж чуть ли не смешон!
Он написал: юнец во фраке,
Весьма отплясывал в тот день!

Ланжерон.
Не видя истины во мраке,
Глупец на все бросает тень!

Мюльгаузен.
И недоверия бросает
К себе горстями семена.
Ни стиль, ни критик не спасает!
Писать – так правильно, сполна!

Голицын.
Хотя, писать, как Пушкин пишет,
Скажу: не каждому дано!
Пророчеств  звук не каждый слышит!
Не всем средь муз отведено
Парить, над миром зависая!
На арфе вечности играть!
Дар пробуждая, честь спасая!
Нектар в стихи свои вбирать!
Святой нектар извечных правил,
Пришедших к людям свысока!

Ланжерон.
Нам Пушкин многое представил,
Хоть приукрашенным слегка,
Но, как всегда весьма правдивым.

Мюльгаузен.
О да! И я его читал!
И если быть уж справедливым,
То восторгался и «взлетал»!
И пылкой мыслью окрыленный,
Благословлял его талант!

Ланжерон.
И я в поэзию влюбленный,
Уж, не ханжа и не педант,
Его стихи прочту с волненьем.
И сладость душу утолит!
Уж, ободренный вдохновеньем,
Поэт и дальше пусть творит!

Баранов.
Вот так: и счастье и досада
Страниц писательских удел!
А кто писал не так как надо,
Свое бессмертье проглядел!
Ведь он не внял, что Пушкин гений!
А те, кто счастлив рядом с ним,
Для многих – многих поколений
Милы! Кто истиной храним,
Свои напишет мемуары,
Поэта Пушкина хваля,
Того, вовек, «забвенья чары»
Не поглотят. И вся земля
Ему воскликнет   зачитавшись:
Блажен, кто гениям воздал
Почтенья долг, навек оставшись
Средь тех, кто правду утверждал!

Часть 7.

Разговор А.С. Пушкина с Амалией Ризнич.


Пушкин.
Не вы ль как стало мне известно
В отъезд намедни собрались?

Ризнич.
В том промедленье не уместно
Да и к тому же не сошлись
Еще характерами с мужем
И стал он холоден со мной.
Коль размышленья удосужим,
То проходит стороной.
И жизнь, и радость, и веселье.
Как представлений череда.
Как на чужом пиру похмелье.
Как грусть, искавшая всегда
Железный повод чтоб излиться

Пушкин.
Мадам, но стоит ли спешить?
Всегда есть шанс остановиться
И переждать и пережить!
Что, шум и пляски и забавы,
Когда нависло над тобой
Судьбы решение?

Ризнич.
- Вы правы.
Не все ль мы  ходим под судьбой?

Пушкин.
Конечно все! Хотя не знаю
Всего, что сбудется со мной.
Но я надежды не теряю
И жизнь не кажется шальной.
И смерть страшна ли, иль желанна?
От многих жизненных причин
Сие зависит. Будет странно.
Коль их рожденных хоть один
Избегнет вечного распада.

Ризнич.
Но все ли может умереть?
Стихов извечная услада
Способна смерть преодолеть.
Давно Гомер свои творенья
Стихом чудесным изложил.

Пушкин.
Вы правы! Нет ему забвенья
Не зря поэт когда то жил.

Ризнич.
И вы мой друг не зря писали.
Хотя ваш час еще придет.

Пушкин.
Мы будем счастливы?

Ризнич.
- Едва ли!
Но кратковременное ждет.
Среди смятений утешенье.
Мой юный друг, всему свой час!
И Бог Всевышний даст знаменье!
И сонмы дев полюбят вас.
И сонм художников подарит
Свои рисунки в ваш альбом!
И возраст душу не состарит!
И гений в облике любом
Своим читателям любезен!
Народом искренне любим.
И Златоуст и не  скабрезен.
И славен вечно иже с ним!

Пушкин.
Но я пишу не ради славы
Мне не возможно не писать.
Хоть вольнодумцев ждут расправы.
Иным придется жизнь спасать,
Кому ценою отреченья.
Кому зловещею ценой.
Добиться можно снисхожденья.
Жить под Монаршею рукой.
Но нет! И то имеет цену!
За все приходится платить!
Мундир ли юнкерский надену
Иль стану менее шутить.
Иль все быть может по иному
Сам Бог навстречу повернет!

Ризнич.
Но упоению хмельному
И огражденью от забот
Тебя прошу, не поддавайся!
Игры азартной сторонись!
Коль ты поэт то развивайся
Лицом к театру повернись.

Пушкин.
А вы? Быть может вам остаться?

Ризнич.
Но чем меня остановить?

Пушкин.
Там далеко все может статься!

Ризнич.
Смогу дождаться, может быть
Того, к чему давно готова.

Пушкин.
Чем помогу я вам?

Ризнич.
- Ничем!
Хотя быть может ваше слово
Блеснув в одной из вечных тем,
Мне память вечную дарует.

Пушкин.
Я буду рад вам услужить.

Ризнич.
И ветер свечи не задует!

Пушкин.
И тайной будем дорожить.



Разговор поэта В.А. Жуковского с фрейлиной Ее Величества Государыни Императрицы Александрой Смирновой – Россети.



Жуковский.
Как жаль что многое в кпадок
Способно время привести.

Смирнова – Россети.
Конечно, я люблю порядок,
И «свет» и славу, уж прости.
И все что мне судьба дарила
Я принимала поклоняясь.
И «двор», как видишь, покорила!
Наш «свет» отталкивает грязь!

Жуковский.
Наш «свет»? Но даже в нашем «свете»
Порой злодеи на виду.
Они в чести. А о поэте
Что говорят? Билиберду!
А ведь поэт для «светлой славы».
Усилий много приложил.
Во славу Бога и Державы.

Смирнова – Россети.
Но многим голову кружил.
Тогда когда он был моложе.
Романов сколько за спиной?

Жуковский.
Довольно много! Ну и что же?
Теперь наш Пушкин стал иной.
Ведь говорят остепенился.

Смирнова – Россети.
И верно правду говорят!
Незря недавно он женился.
И восторгались все подряд.
Его женой. Она милашка!
Хоть легкомысленна порой!
То распоется словно пташка.
То в танце некою игрой,
Открыв таланты, насладится.
Одна беда что муж ревнив.
Тут миротворец пригодится
Всю вашу скромность оценив
Вас примирителем считаю.

Жуковский.
Порой сомненья Божий дар.
И я на благо обретаю.
И укрощаю тот пожар.
Что может в миг воспламениться.

Смирнова – Россети.
Умеет гений наш вспылить
А после может повиниться.
Тут лишь бы «масла не подлить».

Жуковский.
Беда что те кто «подливает»
Имеет доступ ко двору.
И жизнь одна и все бывает!
Но свищут птицы по утру!

Смирнова – Россети.
Еще и как! Выводит трели.
Стихов Российских соловей.

Жуковский.
А где то сеть уже успели
Ему сплести. Спешу живей.
Все обстоятельства уладить.
И оградить и увести.
С арены сор. И вспышки сгладить.
Ах этот гнев. И обрести
Во всех превратностях опору
Дай Бог чтоб я всегда успел!
Дай Бог чтоб царственному взору.
Он был угоден. Не вскипел
Перед монархом справедливым.
Увы все тонкости двора
Легко понять коль быть сметливым.

Смирнова – Россети.
И жизнь как странная игра.
Непредсказуема в начале – незабываема в конце.
И только горе и печали
Свой след оставят на лице!
Но все пройдет и нет возврата.
Вот посмотрите на колье
Мне подарил его когда то.
Мой крестный Дюк де Решелье.
Тогда в Одессе. А досталось.
Оно от бабушки егог.
И так в роду передавалось.
И что ты скажешь про него?

Жуковский.
Скажу : реликвия благая
Вам в жизни счастье принесет.
От разных бед оберегая.
От всяких жизненных невзгод.
Хоть честь вернее талисмана
А святость боле защитит.
И от врагов и от обмана
Как свет что мудрых посетит.
Как то что истине основа!
Как то что с  Господом роднит.
И все не старо и не ново.
И долг возвышенных манит.
И все, что в муках обреталось.
Народ возвысит, возневет.
В культуре лучшее осталось!
Оно от прошлого спасет!

Смирнова – Россети.
Мой друг вы правы! Нет сомненья.
Дай Бог, чтоб Пушкин был спасен!
Нас помянут за наше рвенье.
И будет мудрый вознесен!


Разговор  Н.В. Гоголя с поэтом Языковым.

Языков.
Хула иль правда? Все приемли!
Господь не ходит стороной!
Не обессудь . Чужие земли.
Мне не заменят край родной!
Запала в душу ностальгия.
Вернусь на родину – домой!
Пусть счастье ищут здесь другие!
Мой друг поехали со мной!

Гоголь.
Нет! Пока что не поеду!

Языков.
Но почему? Чего ты ждешь?
Святых ли Иноков беседу?
Благословенье, правду, лож!
Скажи! Мне тягостна чужбина.
А ты все здесь! Но почему?

Гоголь.
На все на свете есть причина.
Как много нашему уму
Порой для дней счастливых надо!

Языков.
Да что ты Гоголь! Бог с тобой!
Где мыслей истинных услада?
Где счастлив каждый и любой?
Где все течет необратимо?
И нет границы естества.
Где доброта непобедима?

Гоголь.
То царство Бога!

Языков.
- Иль Москва!
Иль Петербург – оплот дворянства.
Иль даже Царское Село!

Гоголь.
Без прегрешений и без чванства?
Поверить в это тяжело!

Языков.
А ты поверь! Душа народа
Блаше помыслы хранит.
Чиста в знамениях природа.
Духовность тянет как магнит!

Гоголь.
Но там же юдоль испытаний!

Языков.
Ты в жизни много испытал?
Ты веришь в счастье без страданий?

Гоголь.
Я верю в «чистый идеал»!

Языков.
А я в народ Великий верю!
Краевский с ним и Хомяков.
И обретенье и потерю
Терпи покорно, будь таков!
И за терпение воздастся!

Гоголь.
Увы! Как долго я терпел!

Языков.
Не отступать и не сдаваться
Таков подвижников удел!

Гоголь.
Мой друг я так и поступаю!
И так живу почти всегда.
И к новым книгам приступаю.
И в спешке этого труда,
Живу горю и жду финала!
Хотя мне хочется порой.
Все сжечь и вновь начать с начала!
Все жизнь казалась мне игрой!
Покуда весть не оглушила.
Что друг мой искренний убит.
Что забрала его могила!
Что гвоздь во гроб уже забит!
Была дуэль и нет поэта.

Языков.
О нет! Нельзя так говорить!
Его величием согрета
Душа всех жаждущих творить!
Он пал, но знамя принимая,
Грядут приемники его!
И жизнь поэта воскрешая,
Во славе полного, всего,
От чудных строк неотвратится.
Как горевал народ простой!
Историк многий обратился
К нему. Богатые мечтой,
Поэты вспомнят путь страдальца.
Живее Пушкин всех живых!
На что нам Гоголь жизнь скитальца?
Нам? Внемли зов краев родных!

Гоголь.
Ты прав мой друг! Еще немного
И я на родину вернусь.
С крестом раденья, с верой в Бога!
Совсем вернусь – не оглянусь!
Ты прав Отчизна призывает
Своих радетелей назад.
Душа о Боге изнывает.
И мысль струится невпопад!
И все что было возникает.
На что не падал беглый взор.
Там Пушкин рукопись читает
И Декабристов приговор.
В театре читка «Ревизора».
Адьюкта кафедра, село.
Полтава, Миргород, как скоро
Я их увижу? Тяжело
Творцу и горько на чужбинке
Зовет отечество назад.
Как наземь брошенной рыбине
Вода желанна? Буду рад.
Когда вернусь друзей увидеть!
И я поеду за тобой
А Бог дающий дар предвидеть
Подаст урок моей судьбой!

Разговор М.Ю. Лермонтова с генералом Арнольди.

Лермонтов
Бог помощь! Снова кисть и краски
Помогут вам запечатлеть
Вельмож, без грима и без маски.
Иль сей пейзаж
Коль в даль смотреть.

Арнольди
И я смотрю: краса природы
От многих бедствий отведет.
Здесь были многие народы.
И лишь Подкумок - все течет.
Хоть рядом многое сменилось.
Осталась прежнею река.

Лермонтов
А что, коль спросим, изменилось?
Хоть и прошли с тех пор века?
Скажи, тиранства меньше стало?
Иль стало более святых?
Иль небо мерзких разметало?
Иль не бранят людей «пустых»?
Иль всё вдруг стало справедливым?
Иль жизнь нам кажется другой?

Арнольди
А все же можно быть счастливым.
Мой собеседник дорогой.
 
Лермонтов
Но как? Секретом поделитесь.
И я б счастливым стать хотел.
 
Арнольди
Секрет простой! Уж не сердитесь.
Вот соловей сегодня пел.
Он счастлив, много ль в нем желаний?
Своею жизнию простой
Безмерно рад, без колебаний
Поет не мудрствуя.
 
Лермонтов
Постой!
Сказать ты хочешь, что проблема
Не в обстоятельствах, а в нас?
Зачем нам лишнее - вот тема!
А ведь и правда
Каждый раз,
Когда, мы требуем чего-то,
Что нас потом отяготит,
Мы ждем проблем –
на все есть квота.
И дух сомнения претит.
Удел довольствоваться малым
Спасет от множества проблем.
Подобно инокам бывалым.
Сколь много в мире мудрых тем?
И будет жалко, коль беседу
Продолжить будет не дано.

Арнольди
Вам приглашение к обеду
Могу прислать.

Лермонтов
Да, есть одно
Лишь обстоятельство, не знаю,
Я, даже, буду ль жив в обед.
Судьбу Всевышнему вверяю.
А время милостей и бед
Лишь он, один, прервать способен,
Когда пробьёт исконный час.
И миг прозренья бесподобен.
И жалость, к каждому из нас
Он, вероятно, проявляет.
Но, все зависит от стрелка...
 
Арнольди
Так, значит, он вас вызывает?
Майор «валяет дурака» -
Не велика его обида.
Уж мог бы, думаю, простить.
Ладью готовить в мир Аида
Вам рано! Стоит погостить
Еще средь нас. Ведь мир поэта
Неповторим - непревзойден!
Пусть даже честь его задета,
Он будет славой награжден.
Коль муз избранника не станет
Бесценной жизни прерывать.
И дар бесценный не увянет.
И кто сказал, что убивать –
Предначертанье человека?
Родился гений, чтоб творить.
Забудут все забавы века.
Но трудно гения забыть.
 
Лермонтов
Ведь я желанья не имею
Его за глупость убивать.
И быть жестоким не умею.
Могу обиды забывать.
Да всё по-детски так случилось,
Что стоит в сторону пальнуть,
Но что-то сердце вновь забилось.
Врачу, пожалуй, и взглянуть
На это стоит.
 
Арнольди
Я Де Толли
Рекомендую вам весьма.
Да не того, что в бранном поле
Сводил захватчиков с ума.
Они - родня, но медицине
Другой сраженья предпочел,
Отдав примочке и вакцине
Года учения. Пошел
Весьма неплохо.
Он врачует. И очень милый человек.
 
Лермонтов
Не пьет «Аи», кто не рискует.
Хотя, на наш гусарский век
Угроз не мало доставалось.
Даст Бог - дуэль переживем.
 
Арнольди
Так дай вам Бог, чтоб так и сталось!

Лермонтов
Не мы истории прервем
Дуэльной нить
Исход фатальный
Иль пуще благостный исход,
Решает Бог. И гениальный
Порой, сюжет меняет ход.
Так, положась на милость Бога,
Несу свой жребий до конца.
И жизнь, как длинная дорога.
И век осудит подлеца.

Арнольди
О! Да! Дантеса осудили.
Неужто ж после кто другой?
Убьет поэта. И в могиле
Бессмертен Пушкин всеблагой.
А подлый Гекерн - червь презренный.
Хулу приемлет и позор.
Плевок потомков непременный
И смерть и правнуков укор

Разговор литовского военного
губернатора будущего фельдмаршала
М.И. Кутузова с графом М.А Огинским

Огинский
О генерал! Вы столь любезны?
Что я не знаю, в свои черед,
Как вас, спасителя от бездны
Тревог и тысячи забот,
Благодарить. Мечта свершилась:
Походатайствовал не зря!
Господь послал и вашу милость
И милость Русского Царя.
И вновь отчизне обретенной
Готов я ревностно служить.
О службе честной и законной
Могу ли рапорт положить!

Кутузов
Конечно, граф! Не ошибался
Лишь тот, кто действий не свершал.
А впрочем, кто не увлекался?
И кто других не увлекал
В свои идеи посвящая?

Огинский
В природе нет таких людей.
Мой Государь, меня прощая,
О кладезь благостных идей,
Столь поступает благородно,
Что можно ль это описать?
И я на Родину, свободно,
Вернулся Родину спасать
От диких орд Наполеона –
Изгоев западной земли.
И вы прибежище закона
Мне стать полезным помогли.

Кутузов
Всегда служить готов любому,
Кто любит родину свою.
Кто верен чести. Верен дому.
Кто может выстоять в бою.
Кому присяга - кодекс чести.
Кто выше лести и интриг.
Кто выше зависти и мести.
Кто ценит жизнь,но может вмиг
И ей пожертвовать, спасая
От интервентов свой народ.
Стеной защитной нависая
Над полем брани. Все пройдет.
Но не всегдашняя отвага.
Не доблесть любящих страну.
И штык надломиться и шпага,
Но не характер Помяну
Немало доблестных героев.
Снискавших милости Царя.
И этим душу успокоив,
Служу отчизне! И не зря.

Огинский
Хотя, сколь это безотрадно?
Навет завистников пустой
Вас очернил. Писали складно,
Кривя бессмертною душой.
Уж как мне жаль, что Прозоровский
Так подло вас оклеветал.
И этот кризис Приднестровский,
Что разрешимее не стал.
Когда таланты притесняют,
В ферзи лишь временщик пройдет.
Когда великих задвигают,
Кто защитит простой народ?
Кто угнетенным даст спасенье?
Кто янычаров разобьет?
И ждут солдаты донесенье,
Что вас фельдмаршал призовет.
Иль Царь покончит с клеветою.
Иль Бог вмешается. Мой Бог!
И наделенных простотою
Взметнет над тысячью тревог.

Кутузов
И я на Бога полагаю
Свои надежды. Бог спасёт.
И свой народ оберегаю.
Спасенья жаждущий народ.
Хотя враги грозят войною.
И будет страшная война.
Пойдут захватчики стеною.
В боях их мощь обретена.

Огинский
Но изъявлю свое сужденье:
Культуре варварство грозит,
Коль мы потерпим пораженье.
 
Кутузов
Наполеон не победит.
И почему - скажу открыто.
Не сделал ставку на дворян.
Хоть пол-Европы им разбито.
Хоть, с ним талант.
Один изъян
В его расчёты затесался.
Погода русская за нас.
Ещё он в грязь не спотыкался.

Огинский
Всему свой день.
Всему свой час.

Кутузов
Ещё он с русскою зимою
Мороза русского не знал.
И остров может стать тюрьмою.
И горьким может стать финал.
А мы свой долг исполним свято.
Ошибки мелкие - не в счёт.
Ваш полонез - врагов расплата.
И это время, что течет.
И этот век, забвенья чары
Не поглотят. Страстей накал
Пройдёт. Смирятся янычары
И тот, кто войны навлекал.

Разговор актёра Щепкина с Г. Нащокиным и драматургом Квиткой-Основьяненко

Щепкин
Ну, что ж, друзья, не все пропало.
Сражаться будем до конца
За пьесу. Может, после бала
Монарх заслушает истца.

Нащокин
Дай Бог! А я уж постараюсь
К монаршей милости взывать.
В письме к поэту обращаюсь,
Могу на друга уповать.

Квитка-Основьяненко
Ваш друг снискал почет и славу
Ему в России равных нет.
Держащий скипетр и державу
Его помиловал и свет
С его величием смирился.
Хотя, конечно, за спиной
Все говорят, что притомился
Его талант. И что виной
Его величие считают.
Эх, зависть - гениев беда.
И боль злословьем причиняют,
И задевают иногда.
Но он к друзьям благоговеет
И протежировал не раз.
Великий гений, он умеет
Толкать собратьев на Парнас.
 
Нащокин
Друг Пушкин, милый,милый Саша.
Проси Жуковского, ведь он
К царю приближен.
Просьба наша
Дойдет к монарху без препон.

Щепкин
Дай Бог! Уж пьесу больно жалко.
Уж как бы я ее сыграл!

Квитка-Основьяненко
Порой цензура, словно палка.
А наш жандармский генерал!
В сомненьи, что там просмотрели
Все эти цензоры: «Ату!
Опять про вольности посмели
Писать, уж чую за версту»
И рвет цензура беспощадно
Творенье гения в куски.
Цензура, будь она неладна:
Стенать заставит от тоски.

Нащокин
Хотя и цензор попадает
Порой в немилость, говорят:
Что в ссылке Болдарев страдает.
 
Щепкин
Скажи за что его корят?

Нащокин
За что, известно - Чаадаев
Статью в «Московский телеграф»
Пробил. Сказал мне друг Минаев.
Но Бенкендорф - жандармский граф
Пришел в неистовство.
Сверкали в приемной молнии.
Гроза пошла, и цензора сослали.
И отругали, за глаза,
Во всём виновных либералов.
Закрыт «безнравственный журнал»,
И снова тысячи капралов
Снуют. Как сложно?
Кто бы знал?

Квитка-Основьяненко
Лишь Бог про все, конечно, знает.
Хотя, порой, для земляка
Земляк такое совершает.
Что удивит наверняка
Любых любителей курьёза.
 
Щепкин
А Гончаровы - древний род.
Хоть, родословные - лишь проза.
В них есть чудесное, так вот:
Был Дорошенко гетман славный.
Его имение, потом,
Ушло к Загряжским, презабавный,
Конечно, случай, но учтем,
Что внучка славная по крови.
Во предках значиться была
Самой Н.Н., - не морщи брови.
 
Нащокин
Весьма забавно, вот дела!
Н.Н. - Наталья Николавна!
Ей гетман предок был родной!
Так, значит, Пушкин и подавно
Украине вовсе не чужой!
Ведь он - и Гоголя приятель.
И за Хмельницкого просил.
Благодарю тебя, создатель.
Что эту тайну мне открыл!

Квитка-Основьяненко
Все так, но как же наша пьеса?

Щепкин
Милейший, нужно написать:
Во имя высшего прогресса
Друзей приходится спасать.
Дворянских выборов премьеру,
Бог даст, приблизим.

Нащокин
Дай-то Бог!
Хотя с жандармами, к примеру,
Не каждый справиться бы смог.
Квитка-Основьяненко
Всё так, но Пушкин средство знает.
Они с Жуковским завсегда
К Царю зайдут, как подобает.
И не составит им труда
Подать Властителю прошенье.

Щепкин
Дай Бог, им горестей не знать
И не остаться без именья.
И гордых глав не пригинать.
Избегнуть сплетен и злословья
Врагов злокозненных интриг.

Квитка-Основьяненко
О! Образа у изголовья!
Благодарю за каждый миг,
Что вы поэтам ниспослали,
И в том приемлю Божий план.
Да будет так, как мы желали!
Хотя потомки целый клан
Организуют непременно,
Чтоб жизнь великих изучать.
 
Нащокин
И напечатают отменно.
Щепкин
И станут славу расточать.

Разговор поэта Нестора Кукольника с графом Виельгорским

Кукольник
Мой милый граф, прошу прощенья
За невнимательность свою.
Какое страшное мгновенье?
У гроба Пушкина стою.
И потрясен, и раздираем
Утраты горечью, мой друг,
И эта боль, когда теряем,
Извечной музы лучших слуг.
Как будто громом оглушает!
 
Виельгорский
И скорбь народа велика!
А скорбь друзей границ не знает!
Скорблю, но может ли строка
Вместить всю боль переживаний.
Как будто я осиротел.
Как будто пепел начинаний,
Объятый вихрем, улетел.
Перенести потерю друга,
Сколь эта чаша тяжела!
А на дворе - мороз и вьюга.
Дай Бог, чтоб черные дела
Того месье-дегенерата
Суд справедливо покарал!
 
Кукольник
Как декабристов, что когда-то
Подняли бунт? Конвой забрал.
И этот щеголь, под конвоем,
К Монарху будет приведен.

Виельгорский
Он был во Франции изгоем.
И в офицеры возведен.
Казалось, должен бы гордиться
Царю возможностью служить.
А он способен лишь напиться
Да дамам головы кружить.
Да тень бросать на невиновных.

Кукольник
Дантес - мерзавец и пошляк!
И негодяй в делах любовных.
Мне рассказал один поляк,
Какие пошлые остроты
Он юной даме говорил.

Виельгорский
Рекомендуют идиоты,
И принят в гвардию дебил.
Но, видно, точно отслужился.
Погоны царь с него сорвал.
И даже очень разозлился
Один жандармский генерал.
 
Кукольник
Скажи, казнят ли негодяя?

Виельгорский
Его немедля б я казнил.
Но Царь, на правду не взирая,
Уж как бы участь не смягчил
Того ужасного злодея.
Что нас заставил так страдать.
Ни капли чести не имея.
Мерзавец должен будет ждать…

Кукольник
И он дождется приговора –
Есть суд людской и Божий суд!
Но я боюсь, что очень скоро
Его, помиловав, ушлют.
Отдав фельдъегерю бумагу,
Чтоб он его сопроводил
К Березине. А вдруг и шпагу
Ему вернут? Хоть он убил
Того, кто самый цвет дворянства
Своим талантом украшал.
А при дворе - разврат и пьянство
Стыдил и к долгу вопрошал.

Виельгорский
Порой пророков отвергая,
В делах греховных развратясь.
Народы, долг ниспровергая,
Теряют честь И, обратясь
К иным кумирам нечестивым,
Ведут блудниц и пьяниц в дом.

Кукольник
Но провиденьем справедливым
Был уничтожен весь Содом,и вся Гоморра. 
В грех ужасный Дантеса Гекерн старый ввел.
И тем, подав пример опасный,
К финалу страшному пришел.
Но, жизнь заставит расплатиться
За все греховные дела.
Убит поэт. И мне столица
Вдруг стала менее мила.
Полтава вспомнилась, Одесса.
Краса Украинских полей.
Где нет похабника Дантеса.
Хотя в столице веселей.
Но, есть расплата за беспечность.
За праздность. Как там наш Крылов
Писал: «Цените человечность
Гуманность, правду и любовь!»
Но стрекоза ценила праздность,
А муравей - упорный труд.
Постиг я оргий несуразность.
Балы уж боле не влекут.
Извечных истин постиженья
Цена бывает велика.
И только Пушкина забвенье
Не ждет! Он гений - на века!

Часть 8.

Разговор А.С. Пушкина с бароном Дельвигом.



Дельвиг.
Мой друг, не все еще пропало!
Хоть нас, не мало и теснят.
Хоть ропщет «свет». Хоть денег мало.
Мечты великие манят!

Пушкин.
Мечты! Одно лишь утешенье:
Сквозь них на будущность смотреть!
И жизнь как – сладкое мгновенье!
И рок, не так пугает впредь.
И путь, который мы избрали
Спокойной жизни не сулит.
На что мы раньше уповали?

Дельвиг.
На то, что долг не умалит.
На то, что каждому таланту
Найдется славная стязя.
На то, что даже арестанту
Грозить неправедно нельзя.
На то, что все чины, погоны
Отличий временных печать.
На просвещенные законы
На то, что мы должны начать.

Пушкин.
И мы начнем. Литература
Должна гуманность источать.
Гуманность – высшая микстура.
Ну, да! И смысл, какой ворчать
На наших дней несовершенство?
Не лучше ль, истине служа,
Добиться праведных главенства
Быть чистым, честью дорожа.
Испить из кубка вещей славы,
Коль муза взор свой обратит
Столь благосклонно. А забавы?
А вдруг история простит?

Дельвиг.
Не ты ль служитель музы Клио!
Весьма в историю вникал?
И было б, в общем справедливо,
Чтоб одобрение снискал.
Среди потомков отдаленных
Среди народов всей земли.
Средь многих, в творчество влюбленных.
Нас травят здесь. Но там, вдали,
Лет через сто придет признанье.
И удивятся, что сейчас,
Монарха грозного вниманье
Под подозреньем держит нас.

Пушкин.
О, да! Уж это подозренье…
Жандармов долг подозревать.
И даже Божие знаменье
Не знают, как истолковать.
Как бич, жестокая цензура
Стремится все пересмотреть.
И каждый цензор смотрит хмуро!
Увы, и также будет впредь.
Слова… слова… ведь я умею
Постичь, что многие из вас,
Довольны жизнию своею,
Среди иных красивых фраз.
Но всё… Мой цензор размахнулся,
Он слово жизнии лишит.
И слог под дланью встрепенулся,
И буква каждая дрожит.
Кричат: пощады нам, пощады!
Мы подневольные слова.
Украсить строчку будем рады.
Подумал, автор – ли сперва
Нас к написанью обрекая,
Что цензор будет нас судить,
Давая жизнь, иль не давая.
И как его разубедить?
Скрепит перо и гибнет слово.
Жесток твой цензор приговор!
Ты мог судить не так сурово.
И все, что было до сих пор,
В моем твореньи «не распятом»
О милосердьи вопиит!

Дельвиг.
Пером ли? Пулею? Булатом?
Нам непрерывно рок грозит.
И что спасет? Лишь вера в Бога!
На что же боле уповать!
И жизнь как странная дорога.
Но есть ли повод унывать,
Пока в руках не смолкнет лира?

Пушкин.
О, никогда! Мой друг поэт!
Живи для Бога! Не для мира!
Напутствий лучших в жизни нет!

Разговор поэта В.А. Жуковского с Владимиром Далем.

Даль.
Мой друг, смятенью есть причина.
Поэт уходит в мир иной.
Все ищут славы, просят чина.
И вновь судьба играет мной.

Жуковский.
Судьба смешает гениально
«Колоду жизни всех мастей».
И все случится так фатально.
И нет хороших новостей.
И все, что раньше было мило
Теперь, невольно тяготит.
Не на чужбину ли уныло
Лежит мой путь. И Бог простит
Меня, за то, что все старанья
Поэта друга не спасли.
И мы давали обещанья
Исполнить коих не могли.
Пришла пора «вина забвенья»
Как утешенья возжелать.
Хотя, быть может даст знаменье
Господь! И будет тишь да гладь!

Даль.
Но только Пушкина не будет!
Придет ли вскоре кто иной?
И «души спящие» разбудит?
Но нет! Нависло надо мной
Горой ужасной сожаленье.
На что, я раньше уповал?
Как жаль мне наше поколенье
Почти никто не сдобровал
Из тех, что с лирою родились.
Кому Всевышний дал талант.
И вновь вельможи возгордились,
Что держат царство как Атлант.
Хотя, не все ль по воле Бога
Течёт. Но «низким» не понять
Его путей. И есть дорога
Как жизнь. Мы можем лишь принять
Судьбу, без ропота и страха
Но всё не к месту и не так!
И царь не Бог. И «двор» как плаха.
Но честь не сгинула во мрак!

Жуковский.
Ах, честь, возвышенных порука.
«Отмыта кровью столько раз»!
И смысл, и правда, и наука.
Войдут в поток красивых фраз.
И всё, что в нас доселе тлело
Обидой ум «воспламенит»
И скажут: Случай! Было дело.
Но гений раненый лежит.
И ждет. Чего?

Даль.
- В обитель Бога
Когда откроются врата.
Я не из тех, кто судит строго.
Но этот мир – лишь суета.
А там – «нетленно царство света»
Оно возвышенных манит.
Одно лишь виденье поэта
Картины райские хранит.
В уме. И силой созиданья
Преображает ум людей!
И позабыв про расстоянья,
Разносит свет своих идей!
И мы, которые стояли
У изголовья как друзья.
Не все конечно представляли
В какие дальние края.
Душа поэта устремится.
Он не от мира, но в миру
Учил, и нам помог учиться.
Не Бог играет ли в игру,
В которой Богопостиженье.
И святость – самый главный приз!
И есть мечта! И есть виденье!
Нет только выхода «на бис».

Разговор Н.В. Гоголя с профессором Краевским.

Гоголь.
Увы, мой друг, пора прощаться.
Мой путь Европою лежит.

Краевский.
Ещё придется возвращаться.
Как жаль, что головы кружит,
Подумать – только заграница.
Ведь ты – же сын земли родной?
Москва тебе еще приснится.
Тоска не ходит стороной.
Вот, я бы, вряд ли, смог покинуть
Москву! Злотые купола
Горят на солнце, отодвинуть
Любые можем мы дела.
Но всё равно родные стены
Потом обратно призовут.
Ведь заграницей выше цены.
Быстрей здоровье подорвут.

Гоголь.
Всё так, но здесь теснят таланты
Талант от Бога! Но над ним
Нависли цензоры педанты.
Да, и Монархом не любим,
Скажу, меня пока терпели.
Но, в кабинетах суета.
Писцы, жандармы. В самом деле.
Ведь похоронена мечта!

Краевский.
Мечту, мой друг, пока, что рано
Без сожаленья хоронить.
А мир сомненья и обмана
Не должен нас обременить,
Ведь, мы порою, сквозь мирское,
Предвидим замыслы творца.
И вновь чудесною строкою
Наполним радостью сердца.
Вдохнем блаженства дух отрадный.
И не прожить без Божества.
На Алтаре. И беспощадный
Не скажет горькие слова.
И гордый, гордость не посмеет,
Кичась, пред нами выставлять.
И дух парит и мысль умеет.
Длань провиденья восхвалять.
И мы, как древние пророки,
О правде людям вопиим!
А кто писал благие строки
Знаменьем Божиим храним!

Гоголь.
О да! Не Ангел – ли хранитель!
Отводит страшное от нас?
И ты хороший утешитель.
И Пушкин взвился на Парнас!
Хотя, предчувствие терзает
Меня, что точно не к добру
Подлец Дантес приударяет
За Натали! Живя в миру,
Мы так безвыходно ранимы!
Мы так зависим от всего,
Что скажет «свет». Надежды мнимы.
Толпа желает одного:

Краевский.
Чего? Кровавого финала?
Чтоб обсуждать и осуждать.
В миру хулителей не мало.
Им правда будет досаждать!
Они не терпят превосходства.
И у поэта за спиной
Твердят, без тени благородства,
Что он – задёрганный, больной,
Долгами, бытом сокрушённый
«В придворной клетке соловей»
Поет про честь. Но беззаконный
Дантес – сомнительных кровей
Подлец, Отечества изгнанник,
К злодейской роли уж готов.
А подлый Гекерен посланник?
Мне говорил о нем Хвостов,
Что он с грехом содомским дружен.
Что он и Жоржа соблазнил.
И осужденья удосужен.
И слишком много возомнил.
И впал в маразм, не отвергая
Злодейских методов пути.
Из сердца злобу извергая
Сумел к бесчестию придти.
А там - ...?

Гоголь.
- Кровавая развязка.
Я это видеть не хочу!
И мир жесток и жизнь не сказка.
И путь один. Я не шучу.
Скажу; уж лучше заграница
Чем тело друга на руках.
Мой долг писать и не лениться!
И отразить в своих строках
В обитель правды путь короткий.
Меня не надо осуждать.
И след в миру не самый четкий.
О чем скорбеть? И что мне ждать?

Краевский.
Не знаю! Только возвращенье
Тебе мой друг предрешено.
Пройдут обида, возмущенье!
И ты вернешься все равно!


Разговор князя Васильчикова с М.Ю. Лермонтовым.

Васильчиков.
Мне жаль, не всё от нас зависит.
Рок беспощаден, как палач!
Дуэль. Кто голос свой возвысит
За примиренье? Или плач
Раздастся скоро. Уверяю,
Что я того бы не хотел.
А вдруг помиритесь?

Лермонтов.
- Не знаю.
Всему на свете есть предел!

Васильчиков.
И надо ж быть таким жестоким?

Лермонтов.
Да, я его давно простил.
Он был от истины далеким.
А впрочем, сам же превратил
Себя в посмешище для света.
Теперь ему не сдобровать.

Васильчиков.
Он хочет кровию поэта
Свою победу отмывать.
Нет! Не победу а злодейство.
Он негодяй и вертопрах.
Паяц, любитель лицедейства
И весь злословием пропах.
Он так желал чины, награды!

Лермонтов.
Уж знать, что мало заслужил.
А Петербуржские парады?
Он всё имел, но низложил
Себя, и здесь в горах Кавказа,
В отставке, он почти никто.
Как жаль, что брошенная фраза
Его задела ни за что.
Не стал бы требовать развязки
Иной – возвышенный душой.
Хватило б нам минутной встряски.
А там… Да, впрочем, мир большой!

Васильчиков.
Но, ложь везде преуспевает.
И сплетни - слаще, чем зефир.
И каждый масла подливает
В огонь… Какой жестокий мир?

Лермонтов.
А что, правитель не жестокий?

Васильчиков.
Правитель времени под стать.
А вы, как путник одинокий.
Могли бы в Питере блистать.
Там череда увеселений!
А здесь сражений череда.
И только вечный ход мгновений
Над нами царствует всегда.

Лермонтов.
Всегда! Как много в этом слове
Для нас дворян заключено?
Но, пистолеты наготове.
А, впрочем, все предрешено!
А мы поэты фаталисты.

Васильчиков.
Не все. Жуковский не такой.

Лермонтов.
Был Пушкин! Были лицеисты.
Но, подписал своей рукой
Наш царь приказ, и нет их боле.
Кого винить? К кому взывать?
Дантес разгуливал на воле.
Теперь министр. Повелевать
И прикрывать имеет право.
Подлец смеется над судом.

Васильчиков.
Мне жаль, что кончилось кроваво.
Но, уничтожен был Содом.
И вся Гомора. А смеялись
Они не менее его.
Всему свой срок! Они дождались
И Жорж дождется своего!
И все виновные дождутся
Есть Божий суд и суд земной!
Вдруг подлецы переведутся.
И мир небесной белизной
И светом правды воссияет!
Я верю: будет этот час!
И Бог не спит. И все бывает.

Лермонтов.
Но только каждому из нас
Своя назначена дорога
И всяк идет своим путём.

Васильчиков.
С крестом надежды. С верой в Бога.
Иное Царство обретём!
Сильна мечта, но я согласен
Всю жизнь стараться для мечты!
И цель ясна и выбор ясен.
И нет духовной пустоты.
И Божьей милости предела
Во всей вселенной не сыскать.
И те, кто преданы всецело
Не станут долю попрекать.
Мой друг, я с Глебовым, пожалуй
Вас постараюсь примирить.
Коль Бог не даст… Но, ты не балуй.
Себя надеждой. Всё решить.
Способно малое мгновенье.

Лермонтов.
Тогда, да здравствует судьба!
Благодарю за утешенье.
Есть в чаще старая изба.
Там жил отшельник одинокий.
И всех других предостерег.
Что в мир заветный и далекий
Приводит тысяча дорог.
Что всё течет, но изменяясь
Приобретает вид другой.
И грешник искренне раскаясь
Ковчег увидит дорогой!
И всё вне нас. И мы вне мира.
И жизнь как странная игра.
Но, всё нужна поэтам мира…

Васильчиков.
Будь счастлив! Мне уже пора
С корнетом Глебовым встречаться
И все условия решить.
Пора! Не будем огорчаться.

Лермонтов.
Коль Бог сподобит – будем жить!


Разговор князя П.А. Вяземского с начальником штаба корпуса жандармов
генерал – майором Л.В. Дубельтом.


Дубельт.
Не очень князь бы мне хотелось
Вас вопрошать в сей страшный час.
Причина веская имелась
Чтоб я отвлечь решился вас.
Вы знали князь или не знали,
Что замышляется дуэль?
Ведь вы, по-моему, скрывали
От многих истинную цель
Врагов желающих стреляться.
Возможность их остановить
Тогда была. И может статься,
Что мне придется объявить, что вы опять на подозреньи.

Вяземский.
Мой Бог, но я не виноват!
Не дай мне Боже, в заточеньи,
Познать, чем может быть чреват.
Неверный ход. Уму отрада
Сто оправданий сочинить.
Помилуй Господи! Не надо
Меня судить. Себя винить
Я буду долго. Это точно.
Словам, услышанным не внял!
И этим, может быть досрочно
Приблизил траурный финал.
И что теперь? Могила друга
Укором вечным тяготит.
И отравляет час досуга.
И мыслям радостным претит.

Дубельт.
Так, значит, вы про это знали?

Вяземский.
Но не поверил ничему.

Дубельт.
И вы спокойно промолчали?
Хоть расстреляйте, не пойму.
Покойный вас считал за друга.

Вяземский.
Клянусь барон, я им и был!
И раньше, я бы без испуга
Его от выстрела закрыл.
Но… Боже. Как это ужасно?
Что «ссора черная» была?
Порой, поэт шутил опасно.
В последний год его дела
Совсем разладились. Простите.
Поверил в сказочный навет.

Дубельт.
А вы не так уж и грустите,
Хотя поэта больше нет!

Вяземский.
Барон, мне горько! Уверяю.
Доселе духом не воспрял.
Что в жизни многое теряю
Не знал. Эх, зря я доверял
Мадам Полетике. Злодейство
Благословлял ее язык.
Хотя, какое лицедейство?
А я к обману не привык.
Сказали: Он к Александрине…
Сколь мерзко было так сказать?
А впрочем, чести и в помине
От подлецов могу – ли ждать?

Дубельт.
Всё так! Но в том ли суть вопроса?
Недоносительством своим
Вы впали в грех. Царь смотрит косо.
Хотим мы или не хотим.
Но князь, иль раб, перед законом,
Должны ответить всё равно!
И будет суд по всем канонам.
И засудить немудрено.
Но, вы до чина Камергера
Дошли милейший при «Дворе».
Царь ждал достойного примера.
А вы в опаснейшей игре,
Так полагать свой долг забыли?

Вяземский.
Нет! Как вы можете барон?
Признаюсь, вы меня смутили.
И это после похорон?
И что ж? но годы верно – верно
Я отслужил другим под стать.
И обвиняем беспримерно
Святое право обвинять
Бог дал, но люди столь чрезмерно
Опасным даром увлеклись,
Что милосердие, наверно
Давно забыв, они прошлись
По душам пылким и ранимым.
Будь Боже милостивый к нам!
Дай Бог, Фортуною хранимым
Не верить злобным словесам.
Дай Бог, как я не ошибаться
И не казнить себя потом.

Дубельт.
Коль Царь простит, то придираться
Не стану. Старое замнем.

Вяземский.
Тогда спасибо! Передайте
Царю что каюсь день-деньской!
Лишь на одно надежду дайте!
Что обретет душа покой!
Что власть и злато без покоя?
Что слава, если виноват?
Был лучший друг. А ныне кто я?
И сон мучением чреват!
И жизнь уж боле не пленяет
Готов предстать перед судьей.

Дубельт.
Коль Царь простит и Бог прощает!
Наказан будешь. Но не мной!

Разговор поэта Грибоедова с Вильгельмом Кюхельбекером.

Грибоедов.
Мой Бог, как плохо быть в опале?
Не в том ли общая беда,
Что мудрецов не замечали
Во все прошедшие года?
Что те, кто к трону протолкнулись
Делится местом, не хотят.
А те, кто видит – ужаснулись.
И всё не так. «И невпопад»
Министры что-то тараторят
Про пользу собственной родни,
Не позабыв. И много строят
И как из этой толкотни
Извлечь зерно благих радений!
Мой друг уж верно тяжело.
И сколько спящих поколений?
И сколько мытарств? А село?

Кюхельбекер.
Не говори. Народ страдает.
Хоть Царь свободу обещал.
Но, где она? Никто не знает.
И где тот Бог, что всех прощал?

Грибоедов.
Бог есть! Но люди возгордились
Ему не следуя в делах.
И в этой смуте совратились.
И позабыв и стыд и страх,
Творят достойное позора,
Забыв о праведных путях.

Кюхельбекер.
Я точно ведаю, что скоро
Ещё взметнут свободы стяг!
Ещё… Тиранов ждет расплата!
Есть те, кто верит в идеал.
Есть те, кто чтёт не только злато.
Есть те, которых рок призвал.
Великой правды к воскрешенью.
Их много, даже и вокруг.
Призыв к великому служенью
Без страха примешь ли мой друг?

Грибоедов.
Коль цель чиста, чего боятся?
Коль всё законно, что таить?

Кюхельбекер.
Но, и такое может статься,
Что «правду могут запретить».
Иль тем, кто ввел «свои законы»
Святая правда не нужна.
И есть сибирские прогоны.
И есть кавказская война.
И есть жандармов легионы.
И есть штыки. И есть картечь.
Но, из села всё громче стоны.
И можно ль этим пренебречь?

Грибоедов.
Нельзя! Я точно полагаю,
Что наилучшие примкнут,
К рядам поклявшихся. И знаю,
Что час придёт. И призовут,
К тому великому свершенью.
Ну а пока живу и жду!
И счастлив каждому мгновенью.
И близок честному труду.
И замер сердцем в ожиданьи
Счастливых дней и пылких слов.

Кюхельбекер.
А ты всё бросить в состояньи?
Навстречу с тяжестью оков
Возможно, выступят по зову.
Цена свободы велика!

Грибоедов.
Мой друг, я так же верен слову!
Я с вами! Вот моя рука!
Я ваш, и жду святого знака!

Кюхельбекер.
Знак будет. Уж не долго ждать.
Одно лишь жаль, скажу, однако.
Не всех мы можем посвящать.
Есть друг! Да, ты с ним также дружен.
Он очень пылок. Рвется в бой.

Грибоедов:
Нет! Пушкин для другого нужен.
Для битвы хватит нас с тобой!
Бойцов решительных хватает.
А он – Парнаса властелин!
И слог и рифмы обуздает,
В порыве творчества един
Со всем, что славу пробуждает,
Со всем, что к чести вопиит!
Со всем, что веру возрождает.
И этот царственный пиит
Не должен риску подвергаться.
Ведь остальным: «не мир, но меч».
Для музы должен он остаться
В живых. Поэта уберечь
Наш долг святой. Ведь может плаха
Стать постаментом для бойцов!
Для тех, кто жертвует без страха.
Для тех, кто может и готов.
На все пойти для высшей цели.
Придёт свободы торжество!
Живи поэт! Ведь неужели,
Все не свершиться без него?

Кюхельбекер:
Предначертание свершится!
Своей судьбой не избежать!

Грибоедов:
И зло падет, как пал «Денница».
И свет не станут искажать!

Разговор генерала Ермолова с Денисом Давыдовым.

Ермолов:
Я счастлив. Силой провиденья
Моя судьба предрешена!
Пред нами отчие именья.
А завтра может быть война.
Война. Сколь много в этом слове
Для наших дней оттенков есть.

Давыдов:
А мы всё время наготове.
Всевышний дал и ум и честь,
И долг, который исполняя
Мы живота не пощадим.
И жизнь одна, но всё меняя
И смерть не властна над благим!
Вот, я читал: ушли герои!
Остались только имена.
Хотя, французские изгои
Еще не поняли сполна,
Что здесь их ждет не то, что ране.
Они здесь много не возьмут.

Ермолов:
У них и головы в Тумане.
Их генералы не поймут,
Того, что русский за Отчизну
Сражаться будет до конца!
Падёт герой, но справят тризну,
И вновь «великие сердца»
В порыве гнева преграждают
Пути надменного врага.

Давыдов:
И что ж? Венцы не увядают.
Героям слава дорога.
Грядут бои. А передышка
Меня невольно тяготит.
И грянет бой. И снова вспышка
Всё озарит. И кровь претит.
Но, долг взывает, что без крови
Родной земли не отстоять.
И вновь Светлейший морщит брови.
Убитым быть иль убивать,
Не всем дано. Не всем приятно.
Но, кровь не спутница ль войны?
И смерть не станет безвозвратно
Всех забирать. И сочтены
Деньки тирана – коротышки
Он сам себя похоронил.
Когда, подобие мартышки,
Себя способным возомнил
Завоевать саму Россию.
Какой напыщенный глупец!
Пытались многие другие
Завоевать. Но всем конец
Господь ужасный дал к уроку.
Без Божьей помощи сюда
Идти – иметь одну мороку
И нет Отечеству вреда!
От этих многих покушений
Стояла Русь во все века.
А покорители, мгновений
Не замечали, но крепка
Была Отчизны оборона
Всю Русь возможно ль победить?
А мы с тобой как слуги трона
Должны врага остановить!

Ермолов.
Не сомневайся, остановим.
Ждет пораженье всё равно
Врага. Победу подготовим.
Твоя земля – Бородино.
Здесь предков вотчина. На славу
Гуляли в детстве. Правда, брат?
Земля, родимая по праву,
Убережет своих солдат!

Давыдов.
Спасибо брат, но мне приснилось:
Здесь у холмов огонь и дым.
И небо тучами покрылось.
Но, словом Божиим храним,
Во славу Божию взмолился:
Храни родимая земля.
И Ангел радостный явился.
И хоть придется нам с нуля.
Москву отстраивать, но Ника,
Над нами крылья разложив,
Покорна Богу. А взгляни-ка.
И я пишу покуда жив.
И честь и гвардия спасают.
И смысл пророчеств. Всё за нас!
И пью за тех, что побеждают,
То интервентов, то Парнас!

Часть 9.

Разговор А.С.Пушкина с Анной Керн.

Керн:

Ужель отрадное виденье
Вовсю сбывается! Мой Бог!
Всего одно стихотворенье.
Но стиль возвышенный и слог,
Достойный вечного вниманья
И чувства… Пылкие слова…

Пушкин:
Из всех законов мирозданья
Один я выделю сперва…

Керн:
Какой? Мне очень интересно.

Пушкин:
Один любви обет простой.

Керн:
Его вы приняли? Чудесно!
Ах, бедный, бедный рыцарь мой!
Ах, паладин, в предверьи храма!
Теперь ваш долг его блюсти.

Пушкин:
Ах, сердца рыцарского дама!
Ах, фея млечного пути!
Я преклоню свои колена…
И в этом сладостном плену…
Одна любовь сильнее тлена!
И Бог нам дал всего одну
Святую цель. Она прекрасна!
Здесь совершенство обрести.

Керн:
Любовь дается не напрасно!
Известны Богу все пути!
Но, путь священного обета, -
Законов рыцарства устой!
Нас вдохновят. И скажут где-то:
Любовь пленяет красотой!

Пушкин:
И милосердием пленяет.
И я, как Лев, у ваших ног.

Керн:
Ваш брат? И он приударяет
за мной.

Пушкин:
Проказник. Как он мог?

Керн:
Силен писать в альбом стихами.
Но, с вами брата не сравнить.
И мир, придуманный не нами,
Легко поэзией пленить!

Пушкин:
О, да! Но вряд ли что мирское
Способно вечно волновать!
Нельзя кривлянье шутовское
К дарам Господним приравнять.
Нельзя.…  Но то, что всех равняет…

Керн:
Ах, смерть! Нет выше всяких сил
Про это слушать!

Пушкин:
                Всё бывает.
Был Веневитинов вам мил!

Керн:
Не был - а есть! Стихи нетленны.
И будут многих волновать.
Ты посмотри на эти стены!
Здесь многих жребий был бывать.
Они ушли.…   Но недалече
стоит из мрамора стена.
Напоминание о встрече.
О жизни выпитой до дна.
О смерти, память не могущей
отнять у тех, кто дружен был,
о тех, кто в жизни предыдущей
любовь и дружество дарил.

Пушкин:
Мой Бог! Вы вспомните едва ли
когда-то шалости мои!
Места, в которых мы бывали.
Так влага чистая струи
под солнцем жизни истощится.

Керн:
Ну, нет! Не стоит забывать,
Что к славе трудно приобщиться,
Что мудрость благо воспевать,
Что вдохновение пленяет
Всех тех, кого Господь избрал.
Хоть в этой жизни все бывает,
Еще никто не умирал
Из тех, кто муз святой избранник.
К ним память вечная пришла.
А вы – Фортуны вечны данник!
Талантам вашим нет числа!

Пушкин:
Да ну! Пожалуй, перегнули
Меня избранником считать.
А вдруг придется пасть от пули?
Так дай мне Бог не возроптать!
Судьбу в наш век не выбирают.
Талантом Бог нам подает!
И все уйдут, но все ли знают…?
Из чаши жизни кто не пьет?

Керн:
А как же зло?

Пушкин:
По воле Бога
Нас что-то может искушать.
Но тот, кто чтит уставы строго
И злу способен помешать,
Тому порукой вдохновенье,
Которым Бог вознаградил!
Я вспомнил чудное мгновенье…
А Глинка музыку сложил
И всем искателям порука
Слова, которые поют!
Не это ль вечность в форме звука?
Не так ли душу познают?


Разговор поэта В.А.Жуковского
с баснописцем Иваном Крыловым.


Крылов:
Судить потомкам справедливым
За кем осталась правота.
А как хотелось быть счастливым!
И как воздействует мечта!

Жуковский:
Мечта! Взывали: «Просвещенья,
Свободы, равенства!.. Но рок –
Непостижим. Пройдут мгновенья,
Часы, века и наших строк
Поймут ли истину потомки?
Всех обстоятельств не учесть,
Застыв над вечностью у кромки
событий, что нам предпочесть?

Крылов:
Я, брат, намек предпочитаю.
Косноязычные слова
Откроют замысел. Я знаю:
Читают Цензоры сперва,
Затем жандармы – это ясно.
Затем, быть может, даже Царь!
Писать в открытую опасно.
Но есть спасение, ведь встарь,
Где притча с баснею родились,
И где мудрейший дал зарок:
«не обличай». Но мысли бились
О стену замысла. Игрок,
Свой куш солидный предвкушая,
От славы суетной подчас,
Искусство басни возвышая,
Явил возвышенного глас.
И жизнь, казалось, принимала
Такие правила. Мой Бог!

Жуковский:
Кто начинает все сначала?
Кому сей замысел помог?

Крылов:
Да всем! Читатели смеются.
И Царь доволен, может быть?
Доволен Цензор. Перебьются
Жандармы, что и говорить.
И вот «возвышенных услада»
Находит чуткие сердца.
И мысль кипит. Да так и надо.
И обличаем подлеца,
Монарший гнев не навлекая.
У нас, увы, за прямоту
На все заслуги не взирая,
За сто девятую версту
Сослать способны из столицы
Всех тех, кто дерзкое писал.
А есть и Азии границы.
И есть Кавказ, и есть Урал,
И есть Бобруйск, перечисленья
Немало времени займут.
И жизнь похожа на мгновенье.
Но мысли правнуки поймут.

Жуковский:
Поймут, но жизнь – она проходит,
Я мог бы мир перевернуть.
Порой отчаянье приходит,
Коль дали б волю мне хоть чуть,
Я б просветил иные страны.
Не только свой родной народ.
Хотя стоят, как истуканы
«Столпы толпы, набравшей в рот
Воды, от сытости и скуки»
Россию губит бюрократ!
А темп «воинственной науки»
Сословий гибелью чреват.
Нет, не наука, а духовность
Способна  Родину спасти.
Не вольнодумствия греховность,
А святость Божьего пути!
Так, дай нам Бог в другие страны
Свои таланты не сгонять
И мысли тех, что в вере рьяны,
Как Дар от Бога воспринять
Бог посылает, но в опале
Свой век избранники влачат.
И скажут: «было, но проспали»
И скажут: «многие кричат
Свободы требуя и права»
Но… неужели снова кровь?
И так история кровава
И «мир насилия» суров.

Крылов:
Увы, вкушая правду мира,
Не до веселия отнюдь.
И даже пламенная лира
Не может высказать всю суть.
Ах, вечный зов добра и света!
Приемлют чистые сердца
Святое виденье поэта
Святые мысли мудреца.
А на устах иль страх, иль дума
Бог вечен! Что же  нам жалеть?
Но мир, что давит так угрюмо…
Иль чин, иль крест, иль гроб, иль плеть.
Четыре главные исхода,
Помилуй Боже, на Руси
Укоренились год от года.
От бездны, Господи спаси!
Ужасной бездны, что способна
Всё то, что свято изломать.
Вот Пушкин пишет бесподобно!
Но, как его воспринимать?

Жуковский:
Как патриарха восприемник
Он пишет то, что Бог велел.
И пусть жандармы «новый темник»
Пришлют. Стихи его удел.
Но… нет! В политику опасно
Ему вникать. Он так горяч!
И поминает не напрасно
Чреду удач и неудач.
А все же… жизнь порой прекрасна!
И Царь порой благоволит.
И я привык шутить опасно.
И сердце больше не болит.
Я понял: случай – воля Бога.
Хотя усилья приложу.
А примут строго иль не строго?
Да, я и сам порой сужу
Помилуй Бог, лицеприятно.
Ах, эти жесткие  слова.
Как жаль, что их не взять обратно!
Порой... подумал бы сперва,
Порой…  А, впрочем, и не скучно.

Крылов:
Тебя Господь вознаградит!
Была бы Русь благополучна!
А там… и Царь, не будь сердит,
Опору даст для просвещенья,
Не зря мы ратуем, не зря!
И вспомнят наше поколенье,
И встанет «новая заря»!


Разговор Н.В. Гоголя с княжной Зинаидой Волконской.



Волконская:
Увы, мой друг, ничто не вечно!
Хотя, трагедия в другом:
Убит поэт бесчеловечно
Своим безжалостным врагом.
О Боже! Бедная Россия!
Теряя гениев своих
Ты плачешь. Будущий Мессия,
В своих молитвах, вспомнит их.
Где добродетель постоянства?
Где дух возвышенной мечты?
Где жизнь без страха и без пьянства?
Где правда горней высоты?
Где, мой народ, твои кумиры?
О Русь, куда тебя несет?
А вы – «парадные мундиры»?
Весь мир запомнит этот год!
А вы? А вы недосмотрели!
И гений творческий убит.
И дни для многих посерели.
И сердце к Богу  вопиит!

Гоголь:
Страны «земли обетованной»
Я в удаленьи не забыл.
Да, кто я в жизни этой странной?
Там прах отеческих могил.
А здесь свобода и порука
Талантов – «благостный раёк»
Но … то ль печаль, а то ли скука…
Хочу бежать, не чуя ног:
Назад в Отчизну. Там сомненья
Развею. Истина в ином!
Здесь хорошо, но Бог прозренья!
Здесь все в гостях, а там наш дом!
Здесь все не так, как в отчем крае.
И я не знаю что сказать.
И каждый вечер выбираю
Слова, способные связать.
К «родным пенатам возращенье»
С веленьем Божьего пути.
И вновь, то радость, то сомненье.
И где свободу обрести?

Волконская:
Свободы  истинной обитель
Нам в «бренном мире» не найти.
Верши дела, но будь как зритель!
Известны Богу все пути!
И все желания известны.
Приемли жребий до конца!
И сожаленья не уместны.
И жалко «чистые сердца».
И Бог, когда-то откровенье
Для русских сам провозгласит.
За все страданья и мученья.
А кто страдал – тот будет квит.
Да, есть прозренье за страданье!
И есть покой и благодать.
Но, только сила воздаянья
Все воздает, чтоб нам не дать
В Господней воле усомниться.
Молись, постись и обретешь!
Отчизна или заграница?
И там внимал и здесь растешь.
Ему все жребии покорны!
Неси свой жребий до конца!
Порой, у многих мысли вздорны.
Но, есть и чистые сердца!

Гоголь:
Да есть! Прибудет и убудет
Морей всех уровней вода.
Но будет Бог! И правда будет!
И честь и Родина всегда!



Разговор М.Ю. Лермонтова с Екатериной Григорьевной Быховец и
Львом Сергеевичем Пушкиным.



Лермонтов:
Друзья! Я счастлив вместе с вами!
Какой чудесный яркий день!
Какой пейзаж! Судите сами.

Быховец:
Как будто здорово, но тень
Чего нависла, я не знаю.
На сердце что-то тяжело.

Пушкин:
Наверно я вас понимаю:
К вам озарение пришло,
Что мимолетно все мирское,
Что ждут героев небеса.
И это небо голубое
Таким прибудет пол часа.
А, может, нет. Но где-то туча
Не к Пятигорску ль собралась?

Лермонтов:
Есть ситуации покруче,
Был повод - ссора пронеслась.
Но, я то думаю не сильно
Один из спорящих задет.
Под вечер дождь польет обильно.
И спора нет! И ссоры нет!

Быховец:
Когда б так просто все решалось?
То я б не стола говорить.
Что наша жизнь? Всего лишь малость.
Но, даже малостью сорить
Уж я то думаю,  не стоит.
Вот, Лев, трагически ваш брат
погиб. И сильно беспокоит
Меня предчувствий водопад.

Пушкин:
Отнюдь! Да все не так опасно,
Я полагаю, как тогда.
Хоть, впрочем, многое не ясно:
Кому счастливая звезда
Еще сегодня улыбнется?
Кто будет счастлив? Или нет?
Кого по случаю коснется
«перст  провиденья», и тенет
кто избежит по воле Бога?

Лермонтов:
Уж, я надеюсь избежать.
Пусть в Пятигорск лежит дорога.
Не буду грозное стяжать
Самой судьбы определенье.
К чему играть своей судьбой?
И что поможет? Лишь везенье.
А впрочем, все само собой
Еще до ночи разрешится
Я пули вовсе не страшусь.

Быховец:
Но как средь молний изловчится
Остаться целым? Я бешусь,
Когда не знаю в чем развязка,
Каков истории финал?
И мир не Рай и жизнь не сказка.
И смерть никто б не миновал,
Когда б была альтернатива,
Когда б зависело от нас…
Жить вечно – счастья перспектива!
Но, что мешает каждый раз?

Лермонтов:
Сама судьба порой мешает
Достичь того, чего хотим.
И только память воскрешает
Всех тех, кого мы свято чтим!
Всех тех друзей, что были с нами.
Иных, уж в этом мире нет.
Что движет лучшими умами?
Одно ль движение планет?
Иль в том прозреньи тайна Бога?
Хочу все знать и не хочу!
И я, как странник у порога
В «ворота вечности» стучу.
Они почти уж отворились.
К заходу солнца буду знать
Куда ушедшие сокрылись?
И где для сердца благодать?
И где предел земных желаний?
И где прозрения предел?

Пушкин:
Но не давайте обещаний
И не ищите новых дел,
Пока «уверенность святая»
От вас беду не отведёт.
Горит  свеча, и воск растая,
Уже не мнит, что все пройдет!
Что снова в форму будет вставлен,
Чтоб снова мыслить и гореть,
И от забвенья избавлен.
Живет. И так да будет впредь!
В благих стихах душа поэта
Несет потомкам «высший свет».
И не коснется строчек «Летта»!
Ни жизни нет, ни смерти нет!
А есть лишь Боговдохновенье.
А представление персон
Для Бога только представленье!
А наша жизнь лишь яркий сон!

Лермонтов:
Но, нет! И Бог аплодисменты
Способен чудом воссоздать!
И все стихи и документы
И письма – все решат издать!





Разговор генерала М.Ф.Орлова с Его
Величеством Государем Императором Николаем Павловичем.



Император:
Подумать граф, да как вы смели
Смутьянов дерзких предводить?
Иль мало милостей имели?
За то я буду вас судить,
Что вы, забыв свой долг дворянский
В большую смуту вовлеклись.
Ведь вы ж не «данник басурманский»?
В гвардейца форму облеклись.
Во славу Родины служили.
Чего же вам еще желать?
Французы «голову вскружили»?
Могу и «плаху исполать»!
Я Царь! Сам Бог моей рукою
Велит казнить бунтовщиков.
Хотя и горько мне, не скрою.
А ты то, батенька, каков?

Орлов:
Нет, Государь. Я невиновен,
Что брат ваш много обещал.
Путь возмущения греховен.
Не Бог ли к духу причащал
И говорил, что обещанья
Должны мы честно исполнять?
Скажу я так же в оправданье,
Что много ль можно мне вменять?
Не шел на площадь пред Сенатом.
Царя убить не призывал.
Ведь вы же знаете нас с братом.
Хотя, положим, я бывал,
Средь тех, что вышли пешим строем
Что б конституцию стяжать.
Теперь они уж под конвоем.
Иным тюрьмы не избежать.
Иным не каторгу дорога.
Кому-то даже эшафот.
Но, всех казнить побойтесь Бога!
Гнев, раздраженье – все пройдет.
Но всем явленьям есть причина!
Я вам напомню, что всегда,
Когда приходит годовщина
Цареубийства, господа,
Из тех, что очень много знали,
Напомнят: брат ваш обещал
Нам конституцию, едва ли
Забудут все и вот финал.
Финал ужасный и плачевный.
И кровь течет по мостовой.
И плач раздастся многодневный.
Когда бы брат ваш был живой…

Император:
Так вы… так вы об это знали?
Ну… Все же ладно. Говорят,
Что стены многое скрывали.
Что тайны многих ободрят.
И я, во имя тайны брата,
Вас, может быть, и не казню.
Но, всем положена расплата.
Кому-то, может, отменю
Час исполненья приговора.
Но… ссылки вам не избежать.
И я вас вышлю очень скоро
Но, вы мне можете сказать,
Но только очень – очень честно:
Граф Пушкин в заговоре был?

Орлов:
Нет, не был! Пишущий чудесно,
Конечно, с многими дружил.
Его любили и ценили
Но, чтобы в заговор вовлечь?
Того б потомки  не простили.
Ваш долг поэта уберечь.
Вы Царь! А он всю Русь прославит,
И это время! Жизнь как сон.
Но, гений вечный след оставит.
Вот повесть «Пушкинских времён»,
Потомки скажут: «Повезло же».
Ведь кто-то с гением дружил.
Пусть цепь звенит порой, а все же
И я в одной эпохе жил
С поэтом « горнего размаха».
Он все сумеет охватить.
Всю Русь! Весь мир! И даже плаха
Не сможет славы прекратить!
Да, я поэту современник!
Что положение мое?
То генерал, то просто пленник.

Император:
Уж не хотите ль «под ружье»?
И на Кавказ вину исправить,
Промашки кровью искупить?
В особый век я буду править!
Пришлось мне кровью окропить
На трон вступление. Но все же
Не назовут меня плохим!
Его я сделаю, о Боже,
Историографом своим!
Талантом с ним никто не равен!
К чему «мышиная возня»?
Доколе Пушкин будет славен,
Дотоле вспомнят и меня!


Разговор поэта Адама Мицкевича с Каролиной Собаньской.



Мицкевич:
Помилуй Боже! Каролина,
Всему на свете есть цена!
И жизнь и слава – все едино!
Хоть жизнь одна и честь одна!
Поступков жизненных для «взвеса
Весов Судьбы», не утаить.
И ты, и Пушкин и Одесса
Способны были упоить
Меня общения отрадой.
Но, все не к месту и не так.
И за кладбищенской оградой
Его могилы скорбный знак
Стоит. Увы, как знак укора.
Где примирение мое?
А он ушел. Ушел так скоро.
Кричит и кружит воронье.

Собаньская:
Увы, мы тоже удивились.
Вы были лучшие друзья.
И до сих пор не примирились.

Мицкевич:
Во всем, во всем вина моя!
Не ждал он страшного упрёка.
Я был игрушкою страстей.
И ранил душу так жестоко.
И ждал крамольных новостей.
Но, то восстанье подавили.
А он приблизился к Царю.

Собаньская:
Быть может, было в вашей силе
Не бить. Я правду говорю.
Ведь сколько бед приносит слово?
Когда в сердцах смиренья нет,
Когда мы действуем сурово
И злы на весь «придворный свет»?

Мицкевич:
Хотел бы я не ранить друга,
Но к сожаленью написал
Те строки, бившие упруго.
И свет сатирой сотрясал.
И думал: мир остановился,
Коль не сумели победить.
То пил, то плакал, то молился.
Не мог себя разубедить.
И та жестокость, так ужасно,
Была виновницей всего!
И было дико и опасно
Навстречу гнева естество
Открыть, заветы нарушая.
Заветы дружбы, Боже мой!

Собаньская:
Да не казнитесь. Жизнь Большая.
И мне надорванной струной
Известье страшное сыграло
Такой трагический аккорд,
Что пережить всей жизни мало!

Мицкевич:
Ну, что ж, я тоже буду тверд!
Вина? Но все мы не безгрешны!
Война ли, пуля или штык,
Пути насилия кромешны,
Как тьма, сползающая вмиг,
Когда прекрасное желает
Собою скрыть. Одна беда:
Всевышний жизнями играет!
Увы, и будет так всегда!
И жизнь известна. Что мы можем?
И смерть является свой укос.
Слезами мертвым не поможем.
И этот путь шипов и роз
К могиле гения приблизил,
Но ничего не умалил.
И совершенства не унизил,
И тайн сокрытых не открыл.
Я знал, что может завершиться
Любая ссора точно так.
Ведь каждый может ошибиться.
Но Боль продлится, и обмяк
Поэт, руками друга схвачен.
Не мсти, он скажет, за меня.
И друг той просьбой озадачен,
Судьбу тяжелую кляня,
Под грузом горести прогнётся.
Виновен! Как теперь нам жить?
И всякий мукам ужаснется.
И ненавидеть и любить –
Опасный дар. Любовь порою
Сведет несчастного с ума.
А злая ненависть, не скрою,
Отравит многим жизнь сама.
Не осуждать и не казниться.
Вот жребий славный, но, увы!
За что нам совестью плениться?
За что не поднять головы?

Собаньская:
За то, что судим слишком часто.
За то, что слишком горячи.
За то, что ум калечит каста,
А тело… Бисер не мечи…
Но, мы порой иное можем:
Вы написали некролог,
И тем сомненья подытожив,
Вы извинились!

Мицкевич:
- Я не мог
Не написать. Душа горела.
А подпись? Я не сочинял.
Я друг! Я друг его всецело!
Иначе вряд ли бы писал!




Разговор князя Петра Борисовича Козловского
с писателем Проспером Мериме.



Козловский:
Париж – обитель просвещенья!
Но, здесь мой временный приют!
Подумать, как текут мгновенья?
Как рано горесть познают?
Как рано старость беспокоит?
Как одиноко иногда?

Мериме:
Мой друг, Париж обедни стоит!
Ему счастливая звезда
Столь долгий век предначертала,
Что и шутить не мудрено.
Но вы грустны. Так что же стало?

Козловский:
Меня событие одно
И взволновало и убило.
Убит мой друг. Убит поэт.
И все что раньше было мило,
Что волновало много лет,
Вдруг отступило. Лист роняет
То древо самых чудных слов,
Что никогда не увядает,
Что сохранит первооснов
Благую истину. Поэты
Его взлелеяли в саду
Нетленных рифм. Свои обеты
Давая. Всякую нужду,
Одолевая в предвкушеньи
Расцвета мысли и труда.
А пребывающим в забвеньи
Вкусить полезно иногда
Тот плод, что всё преображает.
Мой друг, И я о том скорблю!
Сама природа увядает
по смерти Пушкина. Люблю
Смотреть, как гениев венчают
Зеленым лавровым венком.
А вот, когда их убивают
Мне дух отчаянья знаком.
Вы, может, даже и не знали,
Что он меня переводил,
Давно и вспомните едва ли.

Козловский:
Вас Пушкин? Право удивил!

Мериме:
Издал я как-то подражанье
Те «Песни западных славян».

Козловский:
Ах, это старое изданье?
Тогда понятно. Не обман,
А просто стиль. И Пушкин «клюнул»!
Не разобравшись до конца.
И вдохновенья ветер дунул.
И вновь взволнованы сердца.
Шумят салоны Кишенёва.
Сам Инзов даже похвалил.
Прекрасный стиль. Какое слово?
Писал возвышенно, как жил!
Хотя, порой, шутил опасно.

Мериме:
Мы все шутили в те года!
Казалось, жизнь была прекрасна!
Казалось, будет как всегда!
И что всего первооснова
Законы вольности святой!
И вечен дух, в котором слово
Искриться мысли чистотой.
Я даже слышал, говорили:
«Он превзошел оригинал!»
Переводя меня « затмили»!
Когда б я знал! Когда б я знал!
Мне так хотелось пообщаться.
Нам, право, было б что сказать.
Ушел поэт. Могу признаться.
Что вряд ли явится опять
Способный так писать умело.
А ваш приятель граф Толстой?
Ведь что-то в нем меня задело.
Он стал другой. Совсем другой.
Ведь он когда-то восхищался
Поэтом Пушкиным. И вдруг:
С врагами Пушкина сравнялся

Козловский:
Предатель хуже мертвых мух.
Когда по делу «Декабристов»
Его хотели допросить,
Притих, хоть раньше был неистов.
И не могло не возмутить
Меня как быстро он отрёкся
От тех, с кем вместе начинал.
О неприятности «обжегся»
И к власть имущим в ноги пал.
Да, есть одно предположенье:
Не Бенкендорф ли за него
Изрядно взялся. Есть сомненье.
Но он отрекся от всего.
Так дай нам Бог не отрекаться.
От тех, кто дружен с нами был,
От тех, чьей дружбой восторгаться
Потомки будут. Бог судил.
Нам разный жребий. И дороги
Нас разделили навсегда.
И лишь «поэт, почивший в Боге»
Забыт не будет никогда!

Часть 10.

Разговор А.С. Пушкина с поэтом Дмитрием Веневитиновым.

Веневитинов:
Хвала Парнасу! Сколь отрадно
С поэтом близкое родство!

Пушкин:
Порою может быть накладно,
И даже горько от того,
Что кто-то кровный, не взирая
На обстоятельства иных,
Их интересы попирая,
Узнав о выгодах своих,
Намерен требовать упорно:
«отдайте кровное моё»,
И ищет способы проворно,
И портит искренне житьё.

Веневитинов:
Павлищев, видимо всеядный.
Он жаден, хуже не сыскать.
В своих упреках беспощаден,
Другими любит помыкать.
Одна беда – родство такое!
Помилуй, Боже, от него!
Забудь о нём, ведь есть иное,
Что захватить тебя всего
Способно. Муза созиданья
Даёт возможности творить
И поглощает всё вниманье.
И вдохновенно воспарить
Поможет, крылья расправляя,
Над повседневной суетой.
По воле Бога поднимая
Навстречу истине.

Пушкин:
- Постой!
Мой друг, ты тоже так считаешь,
Что волей  Божией пиит
«несет дары» и забываешь
Про этот мир, который спит,
Не приняв высший дар полёта
Не поняв «волю Божества»,
Где величают патриота.
А Муз питомцев, лишь едва
Узнав, судить имеют право.
И весь цензурный комитет,
И полицейская управа,
И Царь и судьи – разве нет?
Веневитинов:
Увы, иные под надзором,
Иных, уж даже нет средь нас.
И в возвышеньи нашем скором
Что нас утешит? Лишь Парнас,
Который музы украшают.
Я знал, поближе, пару муз.
И только в памяти витают:
Шалун по прозвищу: «Француз»,
Графини, фрейлины, служанки,
Гусары, Царское село,
Балы, забавы, шутки, пьянки,
Лицейский круг. И тяжело
С туманной юностью расстаться.
Я был так часто увлечён.
Любил шутить и забавляться.
Но, всё прошло как дивный сон.
И вот как выстрел прозвучало.
Был в исполненье приведен
Тот приговор. И горько стало.
И Царь к престолу возведён.
Хотя, и ссылка завершилась.
Но многих близких не вернуть.
Веневитинов.
Судьба опального решилась.
А впереди нелёгкий путь.
Но, мы, однако же, не вправе
Забыть хотя бы пятерых.
Потом, когда-то к вещей славе
Ещё напишут и о них,
И о других, что всё теряя,
От убеждений ни на шаг
Не отошли, и уезжая,
В Сибирь, под стражей, в кандалах.
Своей главы не опустили.
Пушкин:
Увы, как горько! Я их знал.
Они меня боготворили.
И переписывать «Кинжал»
И «Вольность» было очень модно.
И дух воинственный витал.
И было «общество» свободно
От незаслуженных похвал
И не заслуженных упреков.
И мне казалось, что всегда
Был «высший план». Иных намеков
Я и не понял. Но беда
Пришла. Расстреляны картечью
Полки, восставшие в тот день.
А мы с тобой, владея речью,
Почтим их подвиги. А тень
Репрессий – пусть она нависла!
Найду я нужные слова.
И мир запомнит эти числа
И будет летопись права!

Разговор В.А.Жуковского с начальником
Третьего полицейского управления графом А.Х.Бенкендорфом.

Бенкендорф.
Конечно, многие услуги,
Смогли вы трону оказать.
Но, несмотря на все заслуги,
Увы, я должен вам сказать:
Ту доверительность, что многим
Не снилась, даже, никогда,
Хоть мне не хочется быть строгим
Вы не ценили. Вот беда.

Жуковский.
Да что вы, граф! Да не возможно!
Представить это… как же так?
Иль я сказал неосторожно
О том, что делают не так?
Иль злопыхатели доносом
Меня решили извести?
Иль честь придворных под вопросом?
Иль я кому-то на пути
Стою, карьеру преграждая?
Иль целый мир сошел с ума?
И мысль рассудку угождая
Не постигает всё сама?
Не ждал я этого укора.
Уж, хорошо не от Царя!
Не ждал! Так что же будет скоро?
Я так служил! Неужто зря?

Бенкендорф.
Не зря! Но разве вы забыли
Приказ: «бумаг не выносить».

Жуковский.
И вы, … и вы за мной следили?

Бенкендорф.
Мой высший долг за всем следить.
Сам Бог и Ангелы призвали
Меня сей важный пост занять.
И буду мягок я едва ли.
На это смысла нет пенять.
Ведь вам – же дали это право,
По усмотрению сжигать.
Бумаги. Действуя лукаво,
Нельзя на верность присягать.
Все то, что свет неверный бросит
На друга можно было сжечь:
Наш Царь ошибок не выносит.
Нельзя приказом пренебречь.
Нельзя милейший забываться.
Всему на свете есть предел.
И смысла нет со мной «играться»
Нет оправданья тайных дел.
И я вам честно предлагаю
О том, всю правду рассказать.
Что, под цилиндром, я считаю,
Вы пронесли? И наказать
Вас могут, если отпираться
Вы захотите. Ваш черед!
Итак, я слушаю!

Жуковский.
- Признаться
Могу, что этот страшный год
Меня наверно доконает.
Я вынес письма и прошу
Учесть, что Бог всю правду знает.
А я хитрить не выношу.
Порой, семейственная тайна,
Увы, не любит лишних глаз.
Я вынес письма не случайно.
Я друга выполнил наказ.
Его с женою переписка
Жене должно принадлежать.
Порой, невинная записка
Способна часто возбуждать
Иль клевету иль подозренье,
Но мы их бережно храним.
И мне понятно ваше рвенье.
Но, как ужасно быть одним
Из тех, кого потеря друга
На муки сердца облекла.
И пусть вдова в часы досуга
Читает письма, ведь была…
Любовь священная до гроба,
Сердец возвышенный союз.
Души давнишняя зазноба
Прожитых лет счастливый груз.
И вдруг…

Бенкендорф.
- Но, всё же мы проверим
Насколько точен адресат.
И всё - что было соизмерим.
А вы милейший, невпопад,
Уж, лучше так не поступайте.

Жуковский.
Простите граф. Последний раз!
«не до свиданья, а прощайте».
И слезы капали из глаз.
И друг рукою охладевшей
Мне руку искренне сжимал,
О той дуэли нашумевшей
И Царь узнал, и свет узнал.
И вся Россия. Мы не вправе
Судить того, кого уж нет.
Он незабвенен в вечной славе,
Восторга чистого поэт!


Разговор Н.В.Гоголя с писателем Аксаковым.

Аксаков.
Виват, мой друг, ты возвратился!
Скажи, сомнений не тая,
Что с заграницею простился
Ведь мы же лучшие друзья!
И кто нам ближе? Только муза.
Да Бог, что сможет нас понять.
Надежд, сомнений, рвений груза
Лишь одному ему принять
Дано. Всесильно провиденье!
И невозможно дрожь унять.
Души безгрешной утешенье.
И я могу тебя обнять.
А ты… а ты не изменился
И верен долгу своему.
И послушанью научился
И жив. Одно лишь не пойму.
Зачем ты с Родиной расстался?
Зачем покинул круг друзей?
 
Гоголь.
Да я и сам не разобрался.
Сколь много мыслей не имей,
А всё же вовсе не понятно,
Что движет нами иногда?
Но не суди меня превратно
Ещё горит моя звезда.
Ещё живу, для вечной славы
Ещё пишу, хотя порой
Судьбы невинные забавы
Мне представляются игрой,
В которой много ли понятно?
Порой, почти что ничего.
И быть веселым так занятно,
И жизнь влечёт меня всего.
И мы для Бога как песчинка!
Но, всё равно и мы важны.

Аксаков.
Конечно каждая крупинка
Добытой мудрости, вины
Не умалит и не прибавит.
И все течет своим чредом!
И добродетель не оставит
Мою страну, мой край, мой дом!
И все сердца, что вдруг открылись
Навстречу помыслов добра.
И мысли в русло возвратились.
И жить сегодня как вчера
Я не могу. Душа желает
Познать все тайны бытия.
И Бог послушным помогает.
И вновь обласкан буду я.

Гоголь.
А я уж даже и не знаю,
Чего намедни натворил.
На дело рук своих взираю.
Ведь Константиновский корил…

Аксаков.
Отец Матвей?

Гоголь.
- Увы, он самый.
Звучат в ушах его слова.

Аксаков.
Уж не закончилось бы драмой.
Чего он требует?

Гоголь.
- Сперва
Я даже впал в оцепененье,
Давал я рукопись читать ему.
О страшное мгновенье!
И что пришлось мне испытать?
А он сказал: «благословенья
За это Божия ладонь
Не даст. Нелепое творенье
Перекрести и брось в огонь».
И если хочешь быть утешен,
То, от поэта отрекись.
Известно, Пушкин многогрешен
И впал в язычество, кажись.
И от княжны Волконской тоже,
От Зинаиды… Боже мой!
Как это страшно было всё же.
Ну, почему это со мной
Случилось? Я не понимаю,
Но и нисколько не солгу,
Из повелений, понимаю,
Лишь только первое смогу
Исполнить. Друг мой и во гробе
Мне дорог. Я не отрекусь.
А на Волконскую, по злобе,
Пусть говорят. Я не боюсь.
Она мне хлеб и кров давала.
Я не могу так поступить.
Пусть в нашей жизни всё бывало.
Вину возможно искупить,
Но, не такой ценой ужасной.
Не отреченьем от друзей!
И жизнь мне кажется напрасной.
И сколько денег не имей,
Но, всё равно, не откупиться
От «вечной совести». Она
Не даст от чести отступиться.

Аксаков.
Не велика твоя вина!
И том второй, я умоляю,
Не жги. Священник поспешил.

Гоголь.
Увы, что делать я не знаю.
И тот не жил, кто не грешил.
Но, призывает мой «духовник»!
Из трех велений хоть одно
Исполню. Радуйся церковник!
А мне же горько всё равно.

Аксаков.
Мой друг! Подумай ради Бога!

Гоголь.
Я в этих мыслях каждый день.

Аксаков.
Он судит, слишком даже, строго.
Ведь книга – мыслей наших тень,
Но, в ней всевышнего вниманье
Хулы превыше и похвал.
Найдут потомки оправданье.
И скажут: «лучше б не сжигал»!

Разговор М.Ю.Лермонтова и опального декабриста Николая Ивановича Лорера.

Лермонтов.
Нельзя, без слез воспринимать
Судьбу невинно осужденных
Тех жертв репрессий беззаконных
Но, буду небу я внимать.
И вопрошу, в который раз
За что невинному гоненье?
За что великим осужденье?
За что ссылают на Кавказ?

Лорер.
Уж я ответить вам смогу.
Моя невинность в чем то спорна.
А быть солдатом не позорно.
И я от горцев не бегу.
Хотя все быть могло б иным
Быть может мы бы преуспели,
Пади Тиран, но неужели
Одной лишь крови мы хотим?
Иль даже вольности одной.
Порядка нет без дисциплины.
И снова кнут сгибает спины
И слышен стон над всей страной.

Лермонтов.
Но так же было не всегда.
«порфироносные злодеи»
Иные вечные идеи
Не похоронят без следа.
Хоть на Руси одна беда:
Что тот, кто это понимает
В немилость царскую впадет
И будет сослан без следа.

Лорел.
О, нет! У действий есть следы!
Ничто следы стереть не сможет.
Вода порою камень гложет
И пусть утес не знал беды.
Но… все пройдет и упадет.
И в том великое знаменье
И жизнь – великое боренье
И смерть – итог земных забот.
А жизнь похожа на поход.
Что толку думать о привале?
И жаль мне тех, чей бег прервали
И кто сказал, что все пройдет?

Лермонтов.
Экклезиаст. Но мысль витала
От сотворения времен.
Был автор более умен
И тех, кому богатства мало,
И тех, кто земли прокутил
И тех, кто дерзостно шутил
Насчет Вселенного начала.

Лорер.
Да мудрость выше всех даров!
Я ни когда не сомневался.
Каким я был таким остался.
Уж, слава Богу, что здоров.
И жив. Давно иные пали
Меня, их судьбы тяготят.
Хотя потомки нас простят,
Как многих ранее прощали.

Лермонтов.
В одном вам все же повезло.
Вам поколеньям предыдущим.
За свет и вольность в бой идущим.
Свергать насильственное зло.
А нам осталось лишь вздыхать.
Мы, если честно, опоздали.
Иных по тюрьмам разбросали.
Сибирь, Кавказ. Ни дать ни взять.

Лорер.
Отнюдь, я слышал, вам внимали
Ведь вы, рискуя головой
Явили всем пример живой
«на смерть поэта» написали.

Лермонтов.
Того не мог не написать
В те дни душа моя кипела
И мысли, пылкие всецело,
Спешили толпы сотрясать.
О том могу еще сказать:
«не молвлю слово покаянья».
И буду силою призванья
Святую вольность воспевать.

Лорер.
Да будет так! К чему взывать
К «столпам тиранства и наживи».
Исполним долг, покуда живы.

Лермонтов.
На вечность будем уповать!


Разговор Натальи Николаевны Пушкиной со своим братом
поручиком лейб – гвардии гусарского полка Иваном Николаевичем Гончаровым.



Гончаров.
К чему позвали столь поспешно?

Пушкина.
Прости мой милый-милый брат
Недавно шли дела успешно,
Хоть относительно. Но Ад
Несчастным людям в наказанье,
Врата железные раскрыл.
И два ужаснейших созданья
На наши головы явил.
Один: Луи – мерзавец знатный
И негодяй и дипломат,
Подонок подлый и развратный,
Себя ведущий как примат.
Содомских игрищ попечитель.
Завистник, мразь и пасквилянт,
Невинных юношей растлитель.
А сеять зло его талант.
И с ним «презренный лягушатник»
Подлец сомнительных кровей:
Дантес – похабник и развратник,
Один из «ханжеских червей».

Гончаров.
Подонков знаю ну и что же?
Их Пушкин тоже презирал.

Пушкина.
Мой муж, отчаявшись… о Боже!
Дуэльный вызов написал.
Дуэль! Однако, что страшнее?
Немилость царская потом
И ссылка. Будто в страшном сне Я.
И все не ладится притом.
Дантес судьбой своей играет!
В таких мерзавцах чести нет.
И от паяца отличает
Его лишь пара эполет.
Ну почему наш царь решает
Их возвышать? И что виной,
Тому, что быстро процветает
«иной французишка дрянной»
Ведь есть и русские дворяне!
Своих бы лучше выдвигать.
А то наедет всякой дряни…
Но нам ли это предлагать?

Гончаров.
Увы, не нам и это гложет.

Пушкина.
Есть план: Жуковского просить
Вмешаться, думаю, он может
Двух дуэлянтов примирить.
А там, быть может, негодяя
Переведут куда-нибудь.
И я, на это уповая
Живу. Однако не забудь,
Что не могу я напрямую
Послать записку. Муж прочтет.
Тебя лишь братец мой могу я
Позвать по свойскому и вот
Мои слова: «скачи стрелою
Скорее в Царское село.
Найди Жуковского. Со мною
Исполни то, что тяжело».

Гончаров.
Я рад бы, только смотр назначен.
Сам Царь осматривать полки
Пребудет, сильно озадачен.
Мне опозданье не с руки!
А по другому не успею.
Уж, слишком долго мне скакать.
Довольный жизнию своею,
Я буду сильно рисковать.
Представь себе, что Царь увидит,
Что нет поручика в строю.
Он и полковника обидит,
И пригрозит, … но я стою
Пред тяжким выбором. Спасенья
Цена быть может велика.
А вдруг сошлют на поселенье?
Иль на Кавказ? И я слегка,
Царя, уж честно, опасаюсь,
Но, должен шурина спасти.
И все же медлю, не решаюсь.
За то, молю, меня прости,
Что выше, долг иль честь гусара?
Кто ближе, Царь или сестра?
Что хуже – жертва или кара?
Победа зла или добра,
Порой, от нас самих зависит!
Но, я решился! Я скачу!
И эта жертва всё превысит!
И быть казнённым не хочу!

Пушкина.
Мой брат! Мой рыцарь избавитель!
Мне этой жертвы не забыть.
Когда б, не Жорж – дрянной мучитель…
Твою карьеру погубить
Ни что б на свете не посмело.
Молюсь в дороге за тебя.

Гончаров.
Но честь семьи - большое дело!
Судьбы превратности любя,
Скажу, что страху наказанья
Я честь гусара предпочту
И нет иного притязанья
И жизнь похожа на мечту!

Разговор поэтов и драматургов П.А. Катенина, А.А.Жандра и А.С. Грибоедова.

Катенин.
Театр и служба! принимая,
Судьбу такой, какой она
Пришла, подвижникам внимая,
Я счастлив истинно, сполна.
К чему ненужные упрёки?
Творить влюбляться и мечтать
Бог дал. И шатки только сроки.
И нет желания роптать.

Грибоедов.
Глупцов мольбы не принимая,
И развлекая, просветим,
Народы истине внимая.
Мой Бог! Не хлебом же одним…
Живет народ. Ему культура
Для воспарения дана,
И в этом лучшая микстура
И чаша выпита до дна.
И мы, я думаю что сможем
Сознанье многих изменить.
И все ошибки подытожим
И в лести некого винить.

Жандр.
И цель ясна и жизнь прекрасна
И дар великий – познавать.
Хотя, постигший – это ясно,
Придется многим рисковать.
Ведь я же чувствую, что много
Друзья поведать не хотят.

Грибоедов.
Мой друг, у всех своя дорога.
Ошибки горечью претят.
Порой терзает ум сомненье,
Но, всё придет само собой.
Я знаю наше поколенье
Зачем-то избрано судьбой.

Жандр.
Хотя, судьба не благосклонна
Быть может к тем, кого избрав.
Не защитит. И всё законно!
И все догадки перебрав,
Я понял: будут перемены
Иль все погибнут, кто примкнул.
Так дай вам бог не знать измены.
Событий новых мощный гул.
Уж приближается! Я чую.
Хотя ваш долг сие скрывать.
Скрывайте. Я не негодую.

Катенин.
Но, и не всем же воевать?

Жандр.
Не всем. Вот Пушкин прямо рвётся.
Он по, секрету, мне сказал,
Что, где-то, что-то создается.
И присмотреться обязал.

Катенин.
И ты конечно присмотрелся?

Жандр.
И понял тайна для чего.
Хоть он идеей разгорелся.
Но, что на сердце у него,
То, по лицу прочесть не трудно.
Да, плюс на шалости мастак.
В порыве лишнее прилюдно
Сказать он может.

Грибоедов.
- Это так!
Он пылок, выше всякой меры.
Когда идеей увлечён.
И не утратит «символ веры»
Но, будет лучше, если он.
Для муз, для творчества, для славы,
Другими будет сбережен.
Порой события кровавы.
А кто, скажите, как не он
Наш дух и цель увековечит!
По воле муз и Божества?
И продолженье обеспечит.
И потрясут его слова.
Всех тех, кто искренним остался
Кто внемлет воле Божества!
И навсегда короновался
Поэт. И вечная Нева.
По воле Божия воспета
Его пленительным стихом.
По щедрой милости поэта.
И всадник, скачущий верхом,
Хоть, уж давно отлит из меди,
И тот тотемом может стать.
Мы без него пойдем к победе!

Катенин.
А он нас будет вдохновлять!
Так дай нам Боже вдохновенье.
Иного даже не прошу.
И нет иного предпочтенья
Пока дышу, пока пишу!

Разговор будущего канцлера Александра Ивановича Горчакова
с Иваном Ивановичем Пущиным.



Горчаков.
И вот опять, как в дни лицея.
Мы вместе. Драма вся не в том,
Что, изгибаясь и робея
Мы подневольные живём.
И у дворян своя неволя.
Попробуй только отлучись.
От службы дружбе благоволя.
Неси свой крест и не ленись.
Но, просьбу друга я исполнил,
Хотя, по службе рисковал.

Пущин.
Златые дни ты мне напомнил
Ты и тогда  не унывал,
Похоронив в себе педанта,
Ты был проказник и шалун
В лицее будут помнить «франта»
Когда приблизится канун,
Мой Бог! Лицейской годовщины.
Уж, кто-то может быть в цепях
Хотя на все свои причины,
А мудрецам не ведом страх,
Скажи, мой друг, как ты решился
Ведь ты карьерой рисковал?

Горчаков.
Я лишь немного изловчился.
Ведь никогда я не скрывал
Что дружба всё! Хотя карьера
Была мне раньше дорога.

Пущин.
Достойней не было примера.
Пусть, даже ждут меня снега.
И тюрьмы, есть мне, чем гордиться.
Есть в мире мой соученик,
Что может многим поступиться.
Для друга. Может быть дневник
Когда-то примет благодарность.
Сейчас писать я не могу.
Судьбы нелепую коварность
Мы замечаем на бегу.
Когда со свистом пролетают
Этапы жизни! Боже мой!
Но мысли чистые витают.
И всем по сердцу путь прямой.
И что превысит помощь друга?
Ничто, нигде и никогда.
Твоя огромная услуга
Не растворится без следа
В глубинах памяти. Признает
И Бог, что лучший из друзей
Большой ценой меня спасает
Ценой карьеры может всей.

Горчаков.
Да, полно! Дружба слов превыше.
Вот паспорт с деньгами! Бери.
И коль угодно будет свыше
Стремись к свободе, но смотри,
Не забывай, что мы, когда-то
Учились вместе. Эх, года!
А всё же честь превыше злата
И все герои иногда!
Но, ты одно скажи мне честно.

Пущин.
Я думал, тайн меж нами нет!

Горчаков.
Одно мне только интересно
Дух чистой вольности воспет.
Всех прежде Пушкиным. Он с вами!

Пущин.
Он о восстании не знал.
Конечно, были мы друзьями
Ему я даже обещал,
Что намекну, когда начнётся,
Но, передумал намекать.
Порыв, желанье все минётся,
Но, он не должен рисковать
И так его ссылали в степи.
А он другое заслужил:
Венок лавровый, а не цепи.
И я горжусь, что рядом жил
С ним - величайшим из поэтов.
Друзья и слава – навсегда!
А на спасенье нет запретов.
Так пусть минёт его беда!

Горчаков.
Я тоже Пушкину желаю
Парнас заветный покорить.
Хоть путь нелёгок – полагаю!

Пущин.
Коль Бог сподобит – будем жить!