Землетрясение

Откуда  я  беру 
свои стихи?
Их  мне  несут 
ветра  моих  скитаний,
с  души  срывают 
пласт  пустых  признаний,
слетающий 
потоком  шелухи.
Вновь  под  ногами 
гул  толчков  глухих.
Вновь  слышу 
треск  качающихся  зданий.
Землетрясение…
Экран  из  белой  ткани
в  клочки  разорван 
натиском  стихий.
Жизнь  разнесло 
на  мелкие  штрихи
из  впечатлений 
и  воспоминаний.
Но  как  же  крепко 
держит  память  детства
все,  что  составит 
лет  моих  наследство.
Пока  я  жив –
мне  это  не  забыть,
поэтому  поэме 
моей  быть.
Я  вижу  здесь 
надежный  показатель.
И  это  ты, 
любимый  мой  читатель.
Ты  одарил  меня 
своим  вниманьем –
с  тобой  делюсь 
своим  воспоминаньем.
Мечтаю  я  о  том, 
чтоб  мое  слово
легло  мазком 
на  полотно  Брюллова.
Его  шедевр 
«Последний  день  Помпеи»
к  той  ночи 
отношение  имеет.
Ту  ночь  в  Коканде 
вспоминаю  снова.
……………………….
Ферганской  долиной 
шагает  весна,
Коканд  как  крылом 
накрывает  она.
И  город  затих, 
погрузившийся  в  сон.
В  маршрутах  веков 
пробирается  он.
Что  снится  ему
в  эту  темную  ночь?
Мне  Клио и  здесь 
захотела  помочь.
- Ты  знаешь, 
по-моему,  нынче  в  обед
он  вправе  отметить… 
две  тысячи  лет.
Да-да,  ты  не  смейся, 
ведь  я  не  шучу.
Давай  на  верблюде 
тебя  прокачу.
Давай  свою  руку, 
садись  за  спиной.
Мы  шелк  из  Китая 
везем  под  луной.
Днем  знойное  солнце 
сожжет  караван,
поэтому днем 
разбиваем  мы стан
и  дремлем  под  сенью 
походных шатров.
Ты  ночью  брести 
по  барханам  готов?
Гордись,  ты  открыл 
для  Европы - Восток.
Да,  Шелковый  Путь 
и  велик,  и  далек.
Опасностей  цифра 
на  нем  велика,
но  жаждет  Европа 
одеться  в  шелка!
В  Коканде  привал. 
Из  Европы  купцы
спеша  разбирают 
себе  образцы.
Шелк  оптом  берут. 
За  ценой  не  стоят -
в  Европе  их  прибыль 
взлетит  во  сто  крат.
Сказав  про  Великий, 
про  Шелковый путь,
смотри,  про  Коканд 
помянуть  не  забудь.
Прекраснее  места 
он  выбрать  не мог –
в  Ферганской  долине 
сошлись  сто  дорог…
И  Клио,  увлекшись, 
рассказ  повела
о  том,  как  в  Коканде 
сложились  дела.
Родился  Коканд 
на  восходе  веков
из  кучки  саманных 
простых  кишлаков
в  низовьях  речушки 
с  названием  Сох.
Сады  и  поля  здесь 
спланировал  Бог.
По-русски  он  Бог, 
а  по-тюркски  Аллах.
Себя  он  не  сдерживал 
в  добрых  делах,
но  с  тряской  земной 
он  прокол  допустил.
Я  эту  ошибку 
ему  не  простил.
Всю  жизнь  я  живу, 
за  людей  беспокоясь,
узнав,  что  под  ними –
сейсмический  пояс.
Ташкент…  Ашхабад… 
Бухара…  Андижан…
Коканд…  ведь  под  ними 
в  земле  ураган.
Я  помню,  хоть  дожил 
до  белых  волос,
тот  ужас, 
что  в  детстве 
познать  довелось.
Но  экскурс  в  историю 
я  продолжаю.
Я  Клио, 
по  правде  сказать,
уважаю…
Вот  от  Бухары 
отошла  Фергана.
Столицей  Коканд 
объявила  она.
«Приятный», 
«прелестный» -
такие  слова
про  древний  Коканд 
разносила  молва.
Как  Феникс  из  пламени 
он  восставал.
Чингиз  и  Тимур… 
после  них  лишь  развал.
И  местные  ханы, 
дорвавшись  до  власти,
вели  себя 
хуже  подземной  напасти.
Но  лишь  при  Норбуте 
(был  хан  и  такой)
Коканд  наконец 
обретает  покой.
Норбута  соседей 
пресек  хулиганство,
расширив  границы 
Кокандского  ханства.
Дворец-цитадель –   
по  узбекски  урда –
здесь  хан  Худояр 
возводил  навсегда.
Конечно,  не  сам, 
а  руками  умельцев.
Но  их  мы  не  помним – 
мы  помним  владельцев.
Читатель,  а  мне 
довелось  осмотреть
и  этот  прекрасный 
дворец,  и  мечеть,
в  которой  по  пятницам 
магометане
приносят  молитву – 
как  все  мусульмане.
Бродил  по  Коканду  я, 
мир  познавая,
красоты  Востока 
душой  принимая.
А  вечером,  в  койке, 
не  чувствуя  ног,
я  мамин,  в  ладошке, 
сжимал  локоток.
О,  древний  Коканд, 
я  влюблен  в  тебя  с  детства.
Богатство  и  бедность – 
простое  соседство.
Саманные  сакли, 
дувалы,   арыки.
Базара  восточного 
звонкие  крики.
Пурга  ароматов. 
Самум  впечатлений
от  дынь,  шашлыков, 
винограда,  солений,
урюка,  джюды, 
ишаков  и  верблюдов.
От  пчел  и  от  мух, 
что  летают  повсюду,
халатов  цветных 
на  плечах  аксакалов,
фигур  в  парандже, 
здесь  которых  немало,
проворных,  в  грязи 
и  лохмотьях,  мальчишек.
Их  после  войны 
здесь  был  явный  излишек.
Я  помню  отца 
опечаленный  взгляд,
когда  он  глядел 
на  голодных  ребят.
Не  знал  я  тогда, 
а  узнал  лишь  потом,
что  этих  сирот 
уже  ждал  детский  дом.
Мне  жаль  было 
брошенных  этих  детей.
Я  маме  с  отцом 
предложил  без  затей:
- Родители,  как  бы  нам 
с  духом  собраться…
Из  этих  грязнуль 
подберите  мне  братца
или  сестренку. 
Отмоем,  откормим...
Я  буду  любить  их… 
И  будет  все  в  норме…
Тут  предки  мои 
друг  на  друга  взглянули
и  мигом  с базара 
домой  повернули.
А  дома  был  трудный 
потом  разговор.
Да,  трудный. 
Я  помню  его  до  сих  пор.
Отец  говорил. 
Да  и  мать  не  молчала.
Сейчас  понимаю… 
душа  их  кричала.
Итог   разговора 
был  необходим
как  мне,  так  и  им: 
"Мы  сестренку  родим!"
Не  знаю,  случайно  ли 
выпала  карта -
сестренку  8-го 
родили  мне  Марта.
Но,  правда,  всего  лишь 
два  года прошло,
прежде  чем  стукнуло 
это  число.
Читатель,  признаюсь 
тебе  без  кокетства:
сестра  мне  порядком 
испортила  детство.
Повсюду  за  мной, 
словно  хвостик,  моталась.
Порой  и  подраться 
мне  не  удавалось.
Она  с  кулачонками 
шла  на  "врагов",
пугая  ребят 
из  других  округов.
Короче,  родители 
слово  сдержали,
когда  мое  детство 
сестрой  "нагружали".
Нам  волосы  с  ней 
побелил  суховей.
Поднять  довелось  ей 
троих  сыновей.
На  встречу  с  ней  в  Томск 
тороплюсь  я  всегда.
С  сестрой  меня 
не  разлучили  года.
Два  "землетрясения" 
мы  пережили,
когда  мы  родителей 
с  ней  хоронили.
Ведь  ради  нее 
мы  Коканд  покидали
все  тем  же  Турксибом, 
каким  приезжали.
И  как-то  так  вышло, 
но  землетрясенье
в  Коканде  забыли   
в  одно  мы  мгновенье.
Вновь  поезд  нас  вез 
по  степям  Казахстана,
бескрайним,  безлюдным 
в  глазах  мальчугана.
И  только  однажды 
мой  взор  оживился,
где  танков  погост 
мне  когда-то открылся.
Там  стаи  вороньи 
все  так  же  метались.
Все  так  же  вороны 
друг  с  дружкой  ругались.
От  кладбища  танков 
осталась  лишь  тайна.
Наверно,  металл  их 
пошел  на  комбайны.
Про  март  не  случайно 
я  здесь  вспоминаю.
Ведь  в  марте  Коканд 
затрясло…  намекаю.
Весна  началась. 
Март  приносит  тепло.
Хоть  снега  и  не  было, 
все  потекло.
Зимой  раза  два 
здесь  снежок  выпадал.
И  южный  Коканд 
от  восторга  рыдал...
В  ту  ночь  очень  долго 
не  мог  я  уснуть.
Хотелось  мне 
воздуха  глубже  вдохнуть.
Вновь  гипертонический 
приступ  у  мамы -
паук  ей  свалился 
на  голову  прямо.
А  военкому 
на  службе  погон
чуть  не  проткнул 
в  темноте  скорпион.
Отец  незаметно 
от  мамы  кряхтел,
что  раны  болят – 
говорить  не  хотел.
За  стенкой  никак 
не  стихал  ребятенок.
То  вскрикнет, 
то  пискнет, 
как  будто  цыпленок.
Лошадки 
на  конном  дворе 
взбунтовались.
Коровы  доиться 
и  пить  отказались.
Сороки  и  голуби 
громко  галдели –
как  будто  сказать  нам 
о  чем-то  хотели.
А  крысы  и  змеи 
бурлящей  рекой
шоссе  перекрыли 
преградой  такой.
И  вдруг все  затихло, 
как  перед  грозой.
Мне  глаз  и  сейчас 
прошибает  слезой.
Два  года  спустя,
то  есть  в  48-ом,
застыл  Ашхабад 
в  ожиданье  таком.
И  в  эти  часы 
два  седых  аксакала
возникли  в  горкоме – 
не  много,  не  мало.
Их  принял,  как  водится, 
сам  секретарь.
Он  встретил  их  так, 
словно  подданных  царь.
- Я  слушаю  вас… - 
важно  проговорил.
Ответ  аксакалов 
его  удивил.
- Прости  нас,  начальник, 
что  мы  отрываем
от  дел  тебя  важных. 
Мы  все  понимаем.
Но  мы  к  тебе  с  делом 
сверхважного рода.
Народу  бедой 
угрожает  природа.
Аллах  посылает  нам 
предупрежденье, 
чтоб  люди  готовились 
к  землетрясенью.
По  радио  нужно  бы 
им  объявить,
что  надо  на  улицы 
всем  выходить.
Кому  от стихии 
захочется сгинуть?
Поэтому  лучше  бы 
жилища  покинуть.
Беда  приключится, 
мы  думаем,  ночью.
Народ  тебе  верит. 
И  мы,  между прочим.
Аллах  видит  все... 
Аксакалам  поверь.
Открой  же 
к  спасению  города  дверь.
А  мы  возвратимся 
к  себе  в  кишлаки.
Без  дела  сидеть 
нам  сейчас  не  с  руки.
- Откуда  вы  знаете  все, 
старики?
- А  норы  покинули 
все  пауки.
И  все  скорпионы. 
И  все  червяки.
И  змеи,  и  ящерки. 
Даже  сверчки.
Слепые  кроты 
выползают  из  нор.
Да,  вот  еще… 
шелест  доносится  с  гор.
Туркмены  давно 
хорошо  это  знают –
так  горы  нам,  людям, 
беду  предвещают…
- Спасибо,  учту 
ваши  все  наблюденья.
Мы  городу  скажем 
про  землетрясенье…
Но  дверь  за гостями 
еще  не  закрылась,
а  все,  что  сказали  они, 
позабылось.
Напрасным  был 
их  судьбоносный  визит.
Тупость  властей 
через  годы  сквозит.
В  жертву  ей  был 
Ашхабад принесен.
Лишь  третий 
из  троицы  каждой  спасен.
Взрослые 
не  успевали  проснуться.
Детишки  от  сна 
не  успели  очнуться.
Первым  толчком 
был  удар  в  9 баллов -
и  спящего  города 
как  не  бывало.
Пошли  чередой 
за  толчками  толчки…
Ну,  кто был умней? 
Секретарь? Старики!
Груды  развалин 
рядами…  рядами…
Солдатики 
их  разбирали  руками.
Машины,  конечно, 
потом  подошли.
Но  поздно...   в  живых 
никого  не нашли.
Город  накрыла 
плитой  тишина.
О  смерти  его 
не  узнала  страна.
Лишь  годы  спустя 
разошелся  туман.
Прочел  я  Карелина 
классный  роман.
«Классный»  в том смысле, 
что  кровью  написан.
Изданы  сборники 
горестных  писем.
И  для  меня  это – 
горький  сюжет.
Города  смерть 
превратили  в  секрет.
Кому  это  нужно? 
Не  людям – я  знаю!
Секретность  такую 
и  я  отметаю.
Но  знаю  –   в  народе 
растет  настроение
устроить  чиновникам 
землетрясение.
Пусть  воля  народа 
им  будет  слышна.
Нуждается  в  правде 
родная  страна.
Секреты  нужны  тем, 
кто  людям  не  верит.
Ну  Бог  им  за  все 
полным  весом  отмерит.
Я  предкам  своим 
отбиваю  поклоны.
Сибирские  гены 
на  правде  мешоны.
Жил  правдой 
до  смертного  часа 
мой  дед.
Помог  он 
нащупать  мне 
правильный  след.
Я  в  жизни  прошел 
много  разных  дорог.
Но  деда  наказ 
позабыть  я  не  мог:
-  Ты  с  чистой  душою, 
внучонок,  шагай.
От  кривды 
ты  душу  свою  сберегай.
И  помни  -  кто  с  правдой 
по  жизни  идет,
Тот  все  испытания 
с  честью  пройдет…
Коканд  тоже  спал, 
чтобы  ночью  проснуться.
Ему  предстояло 
в  реальность  вернуться.
Да,  хватит  бродить 
по  столетьям…  Пора
и  вернуться… 
Быстрей  со  двора!
Подальше  от  стен, 
на  открытое  место.
Стихия  сильна, 
но  и  мы  не  из  теста.
Я  с  первым  толчком 
открываю  глазенки.
Родители,  где  вы? 
Сплошные  потемки.
Отец  матюгнулся 
впервые  при  мне.
Стекло  от  толчков 
вылетает  в  окне.
- Славка,  на  улицу! 
Анна,  за  мной!
Простыни  всем 
прихвати  по  одной.
Хоть  ночь  на  дворе, 
нагишом  неудобно.
В  простынках 
мы  римлянам 
будем  подобны.
На  кладбище  нам 
рановато  спешить.
Мы  эту  трясучку 
должны  пережить.
Все  будет  нормально. 
Быстрее,  быстрей…
Мы  вырвались  пулей 
на  двор  из  дверей.
И  вот  мы  в  толпе 
полуголых соседей.
В  ночи  все  похожи 
на  сонных  медведей.
Все  в  шоке,  но  нет 
ни  психоза,  ни  крика.
- Наряд  к  арсеналу! 
Фонарь  захвати-ка…
Вспомнил  отец 
фронтовую  привычку.
Между  толчками 
провел  перекличку.
Солдатиков  быстро
развел  по  постам.
Женщин  с  детьми 
рассадил  по  местам.
Все  офицеры 
ему  подчинялись.
Приказы  безропотно 
все  выполнялись.
Все  успокоились 
и  подтянулись.
Как  будто  военные 
будни  вернулись.
Военкомат  стал 
похожим  на  крепость.
А  эти  толчки… 
они  просто  нелепость.
Людей  перестала 
страшить  темнота.
Уже  не  боялись 
они  ни  черта.
Все  были  уверены: 
живы  мы  будем.
Отец  между  делом 
внушил  это  людям.
Маме  на  ушко 
чего-то  шепнул
и  в  темноту 
незаметно  шагнул.
Вот  этот  отцовский 
нежданный  побег
на  днях  объяснил  мне 
наш дворник-узбек.
- Ты  знаешь, 
у  нас  был  домишко 
приличный.
Из  глины  с  соломой, 
ну  антисейсмичный!
Папаша  твой 
вместе  с  бабаем  Саидом
его  обвязали 
канатом  солидным.
Канат  не  канат, 
но  уж  кабель-то  точно
сплетенный  из  жил 
металлических  прочных.
Они  им  домишко 
под  крышей  скрепили
и  там,  где  фундамент, 
связать  не  забыли.
Отец  твой  нам  в  этом 
тогда  помогал.
Он  кабель  для  нас 
этот  приберегал.
И  в  том,  что  мы  живы 
остались  в  ту  ночь,
отец  твой  всем  нам 
постарался  помочь.
Домишко  наш 
выдержал  первый  толчок.
Лишь  плоская  крыша 
прогнулась  чуток.
Мы  в  жаркие  ночи 
всем  детским  кагалом
на  ней к увыркались 
и  спали  навалом.
А  ночью  той  в  марте 
сопели  в  домишке
в  четырнадцать  носиков 
наши  мальчишки.
Как  только  наш  дом 
от  толчков  зашатался,
их  дедушка  всех 
разбудить  постарался.
Без  паники  выйти 
во  двор  приказал.
- Аллах  не  оставит  нас, - 
тихо  сказал.
И  бабушка  молча 
прижалась  к  нему,
смотря  боязливо 
в  дрожащую  тьму.
- Ну,  как  тут  без  нас 
вы  живете, узбеки?!
Трясет? И  нас  тоже… 
Мы  все  человеки…
Я  в  военкомате 
порядок  навел
и  к вам  молодых
офицеров привел.
Возьмите  одежду. 
Еды  прихватите.
Воды  не  забудьте. 
И  к  нам  приходите.
Идите  спокойно 
и  знайте  –  вас  ждут.
А  вот  оставаться 
опасно  вам  тут…
Отец  мой  отправил 
всех  в  военкомат,
а  сам  свой  район 
был  обследовать  рад.
Таких  глинобитных 
домов  здесь  десятки.
Домов-то  уж  нет… 
громоздились  остатки.
Люди  на  улицах 
жались  понуро.
Военных  с  расспросами 
встретили  хмуро.
Кирпичной  же  кладки 
дома  сохранились.
Потрескались  стены, 
но  не  покосились.
Аллах  сохранил 
цитадель,  медресе.
А  вот  минареты 
обрушились  все.
Вот  так  из-за  тряски 
такой  хулиганской
сыграть  не  пришлось  им 
роль  башни  пизанской.
- Ты  знаешь, -  сказал  мне, 
подумав, Ахмет. –
папаша твой  нам
подарил белый свет.
Когда  ребятня 
утром  к  дому  пришла,
не дом,  а  развалины 
дома  нашла.
Но  власть  и  военные 
нам  помогли.
С  их  помощью  вновь 
мы  жилье  возвели.
И  дед  мой  был  горд 
возрожденным  жильем.
И  я  им  горжусь –
ведь  родился  я  в  нем...
Я  слушал  и  верил 
Ахмета  словам,
как  верил  своим 
и  ушам,  и  глазам.
Я  видел  и  слышал:
в  Коканде  нигде
никто  одинок 
не  остался  в  беде.
Да,  быстро  отстроился 
город-оазис.
Заводов  и  фабрик
расширился  базис.
А  в  кинотеатрах 
и  парках  Коканда
при  мне  уже  дули 
в  трубу  музыканты.
Отстроен  Коканд. 
Возродился  Ташкент,
ужасных толчков 
переживший  момент.
Спитак  помогала 
спасать  вся  страна.
Себя  же  спасти 
не  сумела  она.
В  народе  давно  уже 
вызрело  мненье:
А  было  ли  нужно  нам 
«землетрясенье»,
которым  по  пьяни... 
бездумно  и  бойко…
Союз  разнесла 
беловежская  «тройка»?!
....................................................
Читатель,  прости, 
но  пора  нам  расстаться.
Земные  толчки 
еще  будут  случаться
(ведь  я  говорил 
про  ошибку  Аллаха).
Но  люди  сумеют 
встречать  их  без  страха -
как  было  в  Коканде, 
как  было  в  Ташкенте.
Вот  я  и  прощаюсь 
на  этом  моменте...