Пророк проварьированный

Написал как-то парафраз на тему стихотворения Пушкина («ПРО РОК»), но снова потянула меня варьировать «неведомая сила».

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,--
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.

Любит Пушкин прилагательные «ужасный» и «мрачный». В своей лучшей, почти гениально написанной поэме «Медный всадник» то и дело эти эпитеты следуют один за другим:
Но бедный, бедный мой Евгений...
Увы! его смятенный ум
Против УЖАСНЫХ потрясений
Не устоял. Мятежный шум
Невы и ветров раздавался
В его ушах. УЖАСНЫХ дум
Безмолвно полон, он скитался...
…...................................
…......................... МРАЧНЫЙ вал
Плескал на пристань, ропща пени
И бьясь о гладкие ступени,
Как челобитчик у дверей
Ему не внемлющих судей.
Бедняк проснулся. МРАЧНО  было.
Наверно Эллочка -Людоедка любила Пушкина, ибо тоже говорила частенько: МРАЧНЫЙ муж пришёл...
Во втором отрывке из поэмы снова наблюдается присущая поэтам амнезия (потеря памяти): Мрачный вал плескал и БЬЯСЬ, а ЧТО ДАЛЬШЕ? Дальше – бедняк, то есть Евгений, а не мрачный вал, проснулся. Но коль начал деепричастный оборот, то уже заверши его! Забыл поэт, ЧТО начал и мысль прыгнула, как блоха, к Евгению. Ведь проще пареной репы – напиши Пушкин: И БИЛ о гладкие ступени...

Возвращаемся к пустыннику.
Влачился – два смысла: ВОЛОЧИТЬ или вести жалкое существование.
Если герой чего-то волочил, то сказать следовало, а ЧТО? Цепь, телегу, мешок с провиантом или ещё что-нибудь.
Допустим второе: вёл жалкое существование по причине духовной жажды. То есть влачил жалкое существование в духовной пустыне. Может не о географии речь, а о временнОм ходе жизни. И, что за перепутье в пустыне?  Каменистая или песчанная, так там, наверно, шоссе проложены с перекрёстками и со светофорами. А герой, томимый жаждой, не заметил и попёр на красный свет! Тут и случилось ДТП!!! То ли милиционер в образе серафима его скурочил, то ли взаправдошний шестикрылый словил.
Перстами лёгкими, как сон...
А тяжёлых снов не бывает? Кошмарных снов?
Тем более, в упоминавшемся «Медном всаднике» говорится:
Его терзал какой-то сон... Чем терзал? Перстами лёгкими?
Ладно, следуем дальше за героем в пустыне его жизни или всё же в географической?
Моих ушей коснулся он
И их наполнил шум и звон:
И внял я небо содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход,
И дольной лозы прозябанье.
Внял – то есть УСЛЫШАЛ. Это сквозь шум и звон герой услышал и горний ангелов полёт, и плавание рыб (морских змей и угрей?) под водой и даже некие звуки прозябанья дольней лозы?  Опять, знакомая полная амнезия. Строкой раньше -- уши наполнил шум и звон, а всё равно, высокая избирательность слуха героя всё превзошла и услышал он такие вещи, что самые чувствительные современные микрофоны без какого-либо шума и звона уловить не могут!
Приник к устам и вырвал герою язык. И ЖАЛО (не жало, а язык!) змеи вложил «Десницею кровавой». (Жалит змея специальными зубами с каналами для впрыскивания в жертву яда.)
Это когда же серафим руку себе раскровавил? До сих пор он только легко прикасался то к зеницам, то к ушам!
Потом лежал герой как труп и Бог его реанимировал, дабы жёг глаголом сердца людей. То есть делал, как серафим: из сердец – пылающие огнём угли? Так, если У ВСЕХ будут пылающие сердца, ЧТО тогда жечь-то глагодом?  Желудки, кишечник иль чего пониже? Но эти части к глаголу безразличны!

Если бы Наталья Гончарова читала стихи (а она к поэзии была, ну, совершенно равнодушна, для жгущих сердца глаголов неуязвима, покрыта бронёй антиглагольной), она про стих этот сказала бы, как та же Эллочка:
МРАК!
4 I 2016