Монолог сердца

Меня размазывает по простыне.
Мои кости плавят, как будто меняют форму железа
Специальные люди, специальными лампами, горячими сверлами.
И показывают мне какая я жалкая,
какая я одинокая и какая я темная.
Я бы хотела навсегда оказаться в этой суточной фазе,
Когда Земля повернулась Америкой к солнцу.
Когда мое сердце как запертый в комнате клаустрофобик о мое тело,
словно о двери бьется,
А я взлетаю, и все время смотрю на компас
И тяжело вдыхаю этот густой  атмосферный воздух.
И мое сердце  как будто вопит истерично
– Выпусти, дура, выпусти ты меня!
В твоем исхудавшем и запущенном теле
проходит за зря моя восемнадцатая весна,
Ты вроде бегаешь по вечерам
и не сильно красишь глаза,
Но мы с тобой это два абсолютных врага,
Я хочу быть чистым, а ты хочешь быть грязна.
Для тебя лишь бы с кем, а по мне лучше будь одна.
Эй, ты, непутевая хозяйка моя,
Я тебе не раб. Без меня перестанешь жить.
Прекращай же дура кому не попадя меня отдавать,
дарить,
Я ведь тоже живое, я врастаю под кожу каждого твоего кавалера,
как блестящая и колючая нить,
А ты, дорогая, для приличия перестала бы хныкать,
писать свои гавно-стихи, смотреть в потолок и ныть.
Твое сердце размером с твой хрупкий кулак,
но смогло абсолютно каждого мальчика в отдельности полюбить
Сильнее чем ты смогла бы едва ли ну хоть одного.
Мои двести пятьдесят красно-жилистых грамм
против твоих сорока болезненно-бледных кило.
Но во мне есть все, а в тебе ничего.

Потом отдираешь меня, отрезаешь меня, отскребаешь меня,
Будто ногти из пальцев стягиваешь,
кожу снимаешь с лица,
Ты купаешь меня, моешь меня,
заодно сушишь волосы феном,
А еще сушишь феном желудок,губы и даже кожу.
И потом, упаси Боже,
сбереги Боже,
Я надеюсь не вставишь в ухо наушник
с сучка-стерва-шлюхастая тварь подбора.
Мне ведь слух мой дороже,
и совесть моя дороже,
и гордость моя дороже.
И в таком настроении ты на лаковых шпильках шагаешь
к очередному городскому вельможе.
Тянешь губы и брови, гогочешь
и строишь все те же самые рожи!
Ты не слишком тревожна,
Ведь все твои чувства уже давно весят на веревках,
сгорают на солнце, с них слезла вся кожа.
Но ты не будешь их трогать, пусть весят, дорогие,
пусть они сдохнут.
Ведь сейчас у нас такая современная мода,
убивать все, что делает нас хоть капельку слабым,
убивать все, что нам хоть капельку дорого.

В тебе, девочка, больше в разы радиации, чем треть сотни назад в украинском Чернобыле.

До меня все равно тебе не добраться, твое сердце из стали,
Дурь в себя не пропускает, соки из себя не выпускает.
Оно все еще дышит, последнее,что у тебя осталось живое.
Последний живой ветеран, пришедший на марш своего полка.
Не будь тревожна.
Твое сердце будет жить и завтра, и послезавтра, и еще тысячу лет спустя.
Даже тогда,
когда твои глаза и гнилые уже без того мозги,
сожрут личинки и червяки.
Не будь тревожна.
Ты просто вновь доказываешь насколько ты в самом деле ничтожна,
И насколько наше соседство ошибочно
 и скорее всего ложно.
А меня в тот момент пробирает дрожью.
Ну разве так можно?
Быть столь безответственным и неосторожным,
Поселить в один дом лживую шлюху и доброе сердце.
Ну давай же, хозяюшка,
ты уже жаждешь перед кем-то раздеться
И о чье-то мужское, голое тело капельку обтереться,
согреться.
Извини уж, я все таки сердце,
мои функции вовсе не обогревать,
Мои функции биться о стены и их ломать,
чтобы кровь твою белую, порошковую и холодную разгонять,
А особенно, когда ты умудряешься за ночь столько химки вынюхать и сожрать,
твою ж мать,
Девочка, сладкая ты моя,
иди же скорее в кровать,
Пожалей и побереги меня,
я ведь тоже могу подкачать и сдать.