Три стихотворения о смерти

- 1 -

АЛЁША ХОДИКОВ

Памяти А.Х. (1961-1989)

Шагнул вперёд Алёша Ходиков
и четверть века обогнал.
Сбежал из плена у наркотиков -
непобеждённый генерал.

Он телу битому пристанище
нашёл на узком пятачке
(а точной рифмы к слову кладбище
не сыщешь в русском языке).

Наполнив синие стаканчики
водой de vie "зелёной марки",
седые божьи одуванчики -
стоим в прихожей коммуналки.

Торчат издёрганные нитки,
зияют поротые швы,
и фотоснимки, фотоснимки
глядят сквозь временно живых.

Стаканчик пластиковый с водкой
ему поставил я в уста.
Тут он меня царапнул веткой
растущего над ним куста.

Да, мир раскроен, мы - нарезка,
как чёрный хлеб и сервелат.
По струнам шкрябает стамеска.
А помнишь звон мечей и лат,

вертеп-Арбат, Арбат-базар,
где - начинающие нищие -
скитались мы и Кортасар,
Джим, Джэнис, Велимир и Ницше?

Мы шли под "бейбилайтмайфаер"
посамураить кодлу правил...
Но тот, кто обещал нас краем
над бездной провести, слукавил.


- 2 -

МИШКА

Когда-нибудь он разумрёт. Скорее б
изобрела бессмертие наука!
Сказал сосед - полковник Веремеев:
"В стране полно Капиц и Челомеев".
Он знает - он летал быстрее звука.

Пинали мяч на днях мы на коробке.
"Гуляйте, пацаны, покуда лето", -
сосед присел и выдал по "Коровке",
и мы гуляли до колючей проволоки,
где на дежурстве боевом ракеты.

Когда-нибудь он заживёт обратно!
У мамы Мишки я спросил: "Простите,
зачем на лбу коричневые пятна?"
(я что-то знал о гриппе, вероятно,
но ничего не знал о менингите).

"Будь проклят!", - прохрипела та, что ближе ко
мне сгорбилась - старуха в длинном платье,
как у колдуньи в нелюбимой книжке.
И я ушёл домой, а ночью Мишка
пришёл и зажил под моей кроватью.

Потом учил я "мглою небо кроет" -
да мало ли чему учили в школе!
Я научился жить, всему шутя.
Сосед давно по небу ходит строем.
И я привык, что Мишка ночью роет
и роет, отрывая слой за слоем,
так глубоко, где мы полов не моем.
И мгла моя заплачет, как дитя.
И я стараюсь думать о футболе.


- 3 -

ЕЩЁ ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ О СМЕРТИ

Всё начинается с крокета,
квинтета или пикника.
Мы ждём, блеснёт ли сталь стилета
и не испортит ли букета
яд, влитый в рюмку коньяка,

но ничего не происходит,
Клотильда варит к ленчу суп.
И вдруг племянница находит
в библиотеке дядин труп

с раненьем свежим огнестрельным
в обугленностях по краям
и с завещанием поддельным,
несправедливым к сыновьям.

Дай крови в первый раз пролиться -
она польётся, как фонтан.
Кому ещё в него свалиться,
попасть в поставленный капкан?

Кем списку полниться - девицей,
полковником, слугой? Сержан-
там даже лучшей из полиций
не разгадать: а есть ли план,

рандомно ль опадают листья;
сие раздумие старо,
как у самой Агаты Кристи
стары мисс Марпл и Пуаро.

И что такое, джентльмены,
смерть? Это жизнь наоборот?
Урок она иль перемена,
иль выход, леди, или вход?

Кто, насовсем захлопнув дверцы,
разбил оконное стекло?
В каких пропорциях у смерти
намешаны добро и зло?

(Вот в строгих рамках детектива
герой, лишающий людей
их первозданного актива, -
и при наличии мотива
смягчающего - суть злодей,

except, хоть и большое "если",
когда решительную весть
в застрявшем "Ориент-Экспрессе"
приносит праведная месть).

Так передайте salt и pepper -
суп мог бы быть и поострей.
Ко праху прах и к пеплу пепел,
а к семильону - сельдерей.

Один, другой... десятый тонет
из нас, из всех, из негритят.
Убийца - лорд, садовник, конюх.
На золотом крыльце сидят.