Из детства

Из детства
Памяти друга детства Толика Зубкова.

Всё в мире идёт своим чередом, - как и прежде, над Землёй век - за веком проносится,
Кому-то ведь, - всё равно надо становиться, нашей жизни, бековой, - летописцем…


С соседом по коммуналке, другом Толькой, - радостей, шалостей и обид, пережито вместе, столько!
Через дорогу – ограда (в ней сломан пролёт) Исторического бульвара (наших детских сердец отрада).
Летом там целые дни напролёт, шаталась, закадычных дружков,  неразлучная пара.

Время пришло, - и мы, с Толяном, вместе отправились, я – во второй, он – в первый класс,
шесть лет прошло, - как помер Сталин, и Мао не слушал больше нас…

На гребне крепостного рва, – батарея поручика Толстого Льва,
и тонны повсюду, ядер и пуль,  из города, с вкусным названьем , таким, – Ливерпуль.
Панорама, редуты, фонтан, – океан для хрупких корабликов наших,
всё это нам - Эльдорадо – Клондайк, и для детских утех, – не сыскать места краше.
Сто лет минуло с той обороны, но мы, любопытные как вороны,
всё лето, - с зари и до темноты, изучали окопы пещеры и схроны.

От голода тогда, спасали Тольку и меня,  кисло-сладкие почки акации и миндаля.
В тесной кухоньке коммуналки, с вечным в зубах, бычком " Беломора",
Толькина бабка делилась с оглядкой, пережитыми ужасами " голодомора".
Ну а мы с Толькой, - прихода весны, ждали только: славная это пора, когда зеленеет, сочнеет трава,
становится мягше и слаще, фруктовых деревьев,  кора…

" Жрать хотите?" – вопрошал Толькин отчим, дядя Витя, - " бздулики – духарики? –
- Ну, так кушайте тогда, – вчерашние сухарики!" – "А их уже с утра нема!"
" Так есть – вода, пейте её, - в кране ещё полно!" – " А мы её не хотим, - обпились уже давно!"
" Ах, архаровцы – обжоры! Щас мне добалуете! - Я гляжу, - вы уже харчами вередуете?!"


Ватой затыкали уши мы, - так  нас замучили сиренами - тревогами теми, воздушными, -
- потому что – полгода, помнится мне, шли тренировки, - к той ядрёной войне, - подготовки,
Под городом – развитая сеть катакомб, бомбоубежищ, коммуникаций и канализаций, -
- нам объясняли: «…и пять атомных бомб, нам в них не страшны, - мы будем сражаться!...»

Парт-хоз-аппарат, дети из-за парт и их родители, - бомбоубежищ-подвалов- штолен, – частые посетители,
и крысы, – их постоянные жители, уже нас не боялись: друг к другу привыкли как старые, добрые сожители.
Мы знали: каждого из нас, - там ждали: - еда-вода-кровать-матрас и свой персональный, противогаз….


В пионеры нас принимали тогда на борту флагмана Чёрного Флота – крейсера "Михаил Кутузов".
Бил его именитый тёзка врагов, турок – под Измаилом, под Москвой, – ненавистных французов.
Когда наша ватага прорывалась через КПП в/ч, на посадку на катер, - (для доставки на флагман),
в давке - турникетом,  мне сломали пальца фалангу, - и мой праздник,  закончился на этом.
Новоиспечённый пионер-калека, - а ведь до этого был вроде бы, здоровым, нормальным человеком!


Я подрос, ремнём меня уже не били, - разве, теперь, только – кулаками,
а народ, - (как ребёнок - погремушке), - радовался, когда Пауэрса сбили, где-то над Уральскими горами.

Помню, - был день весенний, и в школе уроки я  прогулял, (учиться не было настроения),
у репродукторов на улице, народ стоял, слушал о Гагарине он - ТАСС, объявление.
Вглядывался в людей, счастливые лица, и представлял, – что сейчас в мире творится:
Ведь - не самолётом, линкором и танком, - космическим кулаком, мы грозили уже, - этим проклятым янкам!


Всё изменилось с рожденьем Андрюши, - от воплей его у меня пухли уши,
Он почти - что не спал и не срал, - а только и делал, - что орал,  наверно, хотел кушать…

Чтобы быть первым в очереди за хлебом к утру, - с вечера надо её занимать,
По малолетству, на ночное дежурство к магазину я первым иду, - второй, в два часа заступает мать.
Но очень трудные денёчки для семьи настали, – когда папа с мамой разводиться стали…

Жили плохо, – но не долго, сознавая чувство долга,  и (если надо!) полгода в очередях тех,  готовы стоять,
- (есть с коркою арбузной, жёлтый  и не вкусный, хлеб тот, кукурузный), -
- только б,  буржуинам проклятым, - завоеванья Великого Октября  не отдать!

Мы ныряли,  искали мидии, - их тогда почитали за сало, братику было пол годика, когда у мамы молока не стало.
Было дело, - с голодухи  помню, - дохли даже мухи! Проводил я то лето  в очередях к окошку молочной кухни.

Кукурузный, горький хлеб с солью, с постным маслицем, с другом Толькой мы считали лучшим в мире лакомством.
В преддверье грядущей Кремлёвской пересменки, мы научились и с горячей воды снимать пенки...

Моя бабка - Манька, ночи все вздыхала: родимое пятно на лбу братика, - спать ей не давало,
То и дело бормотала: " Время придёт, - и он его поздно иль рано убьёт",
И, опечален подобным возможным концом, - остался я после ихразвода, с отцом…


В то время  клеймили стилягу – пижона, и всем было жаль - Кеннеди Джона, -
- ведь как оказалось, тогда всех нас, - от ядрёной войны, он с Никиткой спас…

С уходом Никиты, – не только в Кремле, - в каждой семье произошли перемены,
и нам – пацанам, не было ничего слаще-вкусней, (ну прям - как шоколад!), аптечного гематогена.
И жить становилось всё интересней, в школе нас заставляли снова и снова, -
- разучивать хором испанские песни, (ждали приезда Феди Кастрова)…

Лето – славная пора, и до вечера с утра, мы за крабами ныряли,
В Ихтиандра всё играли, все каникулы купались - загорали.


Это - потом мы стали дурить, - песни петь до утра, курить, девчонок любить,
" Матюхинских" бить, а они – нас, если встречались в переулках тёмных в неурочный час,
из поджёгов стрелять, "Биле мицне" пить, и домой ночевать, не всегда приходить…

Мой батя уверовал в мраксовый постулат: что только битиё - определяет сознание,
и, в качестве метода воспитания, - всё чаще применял кулак, (до полного моего бессознания)…

И, помянув закадычных дружков, - Андрюшку, Владьку, Аркашку и Юрку,
вспомнил, – как из рогаток стреляли в котов, и в соседкину кошку - Нюрку.


В углу холодильника, – засохший торт, (который уже не лезет в рот), -
- его Надя ела, пока это ей не надоело, и она его недоела,
и лежит он и сохнет, среди таких же, как он, недоеденных шпрот.

Получила тот Надя торт, – как приз, за стрелковый спорт!
Упражнялись с Юркой мы в стрельбе из старого обреза, -
- …пресс на животе у спортсменки Нади, оказался - будто из железа!
Этот торт, – подарок ей, от обоих стрелков – друзей,
в благодарность - за то, - что не сдала нас - ментам, а ствол и патроны - в музей...

Ржавую гранату, Толька раскопал, и, как принято, - друзьям, тут же  показал.
Что мы с ней ни вытворяли, - (детонатор заржавел, - и словно чёрт,  нам в бошки влез!) -                - и пинали и бросали, и с балкона и с горы!
…длилось это до поры, - пока вдруг не проснулся, в ней дремавший бес!
…Не ходили больше мы с друзьями в это лето в лес…

Спас меня от той напасти, пионерский лагерь "Ласпи".
Как вернулся я оттуда, – Юрку навестил в больничке, -
- слушал его " Ах!" да " Ох!" - (Наловил осколков он, – как собака – блох!)
Владьке взрывом  повредило, едва тронутые пухом, яички, -
- ещё долго потом был он плох,  да к тому же,  на правое ухо оглох …
Не было с тех пор детей, у бедняги Владьки, ему в этом пофартило, - менее, чем Надьке…

Встречаюсь теперь я с Толькой, - на его могилке только, - (вечный его некрополь),
когда приезжаю в отпуск, в  Город Герой.  Свой последний День Флота встретил он рано - в 22 года, вступившись за даму, у ресторана гостиницы "Севастополь"...