Во языцех

я не обладаю
никакими речевыми признаками.
у меня даже отсутствуют челюсти,
а язык
мечется в бешенстве, непослушный.
я отпугиваю от себя призраками
величья и счастья
ненужных и нужных.
ко мне безотрадно привык
стерильный вид
опрятного муравейника за окном,
а стыд
стал подноготной,
выделениями
и даже самим нутром.
у меня столько глупости,
сколько нет во мне прелести.
двадцать два –
всего лишь цифра ночи,
когда положено укладывать головы
на разные виды упругостей
в сон,
чтоб добраться до учреждений
не совсем трухой
и без прелости.
завещаю вам траур,
вечный покой
и такой же извечный гон,
пить по несколько капель прозрачненькой
и для пущего плаканья
закапывать в глаз.
что оплакиваем, как не вас,
нас,
тебя,
его,
меня,
но я пас.
не люблю слезоточить в компании.
от сварливого тявканья
бабской хартии
укрываюсь в экран,
но там тоже опасно,
пропал или пан.
об меня ударялись, как в колокол,
фобии,
ко мне ластились,
как дворовые кошки, мании.
меня коверкали часто и властно.
особенно мамочка.
протокол
исчеркан, но ясен.
мамочка,
никогда не будет ни клятв, ни басен,
только иссохшие кости
зазубренных строчек.
у меня всегда не хватало злости,
а ещё не хватало денег,
но это ведь то же самое.
копить бы в носочек.

09.12.2015