Георги Борисов Мама Майка ми

„МАЙКА МИ” („МАМА”)
Георги Богданов Борисов (р. 1950 г.)
                Болгарские поэты
                Перевод: Наталия Ванханен


Георги Борисов
МАЙКА МИ

Така и отпътува – без дума да продума,
без тя да ме целуне, без аз да я целуна.

Дори бележка вкъщи не ми остави: „Жоро,
аз няма да се връщам. Вечеряй сам. До скоро.”

На тънката си сметка изтеглила чертата
и в юли по жилетка отворила вратата.

И как сама е слязла по тия тъмни стълби
без капчица желязо в душата и в кръвта й,

и как е полетяла над къщи и шосета
без дъх и в слънце цяла – да хване самолета

в една посока само – и все по-нависоко,
без да успея „мамо!” насън и да изохкам,

и горе с чужденците наздравица да вдигне
за свойта смърт честита след мъките родилни –

за мене е загадка. И колкото да бия
с глава стената гладка – ни дявол, ни светия;

ни кос да ми подсвирне – тъй сякаш тя е тука
и както вън простирам, отнякъде свирука;

нито светулка прага да прелети и лумне
като ключалка в мрака, издигнат помежду ни...

О, само ако можех – дори да ослепея,
дори върхът на ножа да светне вместо нея –

в ключалката да впия око, докато още
оттатък някой пита за нас и пали нощем!..

И в просеката златна да видя как се спуска
с конопена забрадка и с младенец на скута

тя право срещу мене, как миг преди да падне
под свода на колене – като гергьовско агне

на прага го полага, развива и повива –
без прага да досяга, без него да помилва.

               1999 г.


Георгий Борисов
МАМА (перевод с болгарского языка на русский язык: Наталия Ванханен)

Так и ушла без шума, не проронив ни слова.
Как ни зови, ни думай – не отзовется снова.

Хоть бы черкнула записку, хоть пару строчек: „Жора,
я по соседству, близко. Ты ужинай, я скоро”.

Так нет ведь – отчеркнули уже черту итога,
и ты ушла в июле, помедлив у порога,

в домашней кофте в лето – что было, не изменим!
По лестнице без света спустилась по ступеням.

А солнце так блестело, когда, лишившись плоти,
ты в небо полетела на странном самолете,

где не дают упрямо обратного билета,
а я не крикнул: „Мама!” – ведь я не знал про это,

я ничего не понял, а там, в воздушных сводах,
кто тост с тобою поднял за смерть твою при родах?

Но как же это, Боже? Ни ангелы, ни бесы
не ведали, похоже, про тайну той завесы.

О ней не спела птица – большой беды примета.
И все как будто мнится, что рядом, здесь ты где-то,

что светлячком полночным сверкнешь над тъмой оврага,
как в скважине замочной – слепящий луч из мрака.

Готов ослепнуть мигом и рухнуть бездыханным,
чтоб ты мелькнула бликом на лезвии карманном,

чтоб знать, что нас в печали все ждут назло неверью,
что жгут костры ночами и кто-то есть за дверью!

Там, у истока детства, по золотой тропинке
она, неся младенца, идет в простой косынке

навстречу, как бывало, идет, как на свиданье.
Но прежде чем упала, как агнца на закланье,

кладет ребенка с краю, у двери, пеленая,
травы не принимая, дитя не обнимая.