Когда я пил, теперь я понял...

Когда я пил, теперь я понял, всё так было просто,
Вино – мой допинг, моя цель была, мой плед.
Всё было скрыто пеленой и целый остров,
Из жизни остров, из моих ушедших лет.

      Меня вскормили и взрастили папа с мамой,
      Они отдали теплоту своих сердец.
      Я их любовь срубил под корень самый,
      Теперь скорее, я ответчик, чем истец.

Они прошли войну и все преграды,
Им не пришлось, не лгать, и не юлить,
Всё на виду, а на груди награды,
И людям было нечего делить.

      У всех одно и то же – боль утраты,
      Бараки, голод, холод, теснота, всего не счесть.
      И люди в выходные были рады,
      Чтоб вместе поболтать или попеть.

Чтоб заглушить тоску, печаль, усталость,
Все приносили, кто пол-литра, кто рубли,
И начиналось всё, и забывалось,
И дети тут же бегали одни.

      Я не хочу винить то поколение.
      Прошедшее разруху и войну,
      Война не спорт, им допинг был спасением,
      А мы всё это принимали за игру.

Прошли года, а игры те остались,
Сквозь призму стали все глядеть: «Подумаешь, беда».
И обороты всё быстрее нарастали,
Кто сомневался, им говорили: «Ерунда!»

      Подумаешь немного для веселья,
      А кто с похмелья, а чтоб унялась дрожь,
      И многие поддались суеверьям,
      Кто от простуды, для согрева. Ну, и что ж?

      В обычаи вошло и в ритуалы,
      В традиции, которых нам не счесть…
      Вот и меня Судьба подстерегала,
      И не дала мне полностью созреть.

Я в жизнь вошёл трусливо, не умело,
Мой мозг, с трудом выдерживал накал.
Я был тепличным, был ещё не спелым,
И вот, однажды, я свой кайф поймал.

      Я заглушал свой страх, свои сомнения,
      Вином я подавлял обиженную плоть,
      И робость убивал, в других – к себе презрение,
      И не достать меня ни чем, ни уколоть.

      Реальность меня  просто истязала,
      Не создан я для бурь и для интриг,
      И сердце моё часто тосковало,
      Что я не смог, не сделал, не достиг.

Так, двадцать лет по жизненным дорогам
Скитался я, не жизнь была, а мрак,
То упирался я горбом, то бился рогом.
А что осталось? Да, всё тот же страх.

      Не за себя, за будущее племя,
      Поверьте, я душою не скривил…
      А я клину своё сердцебиение,
      А я молюсь, чтобы не выбиться из сил.

Январь 1989 года
         (Москва)