Опостыло всё до рвоты...

Опостыло всё до рвоты, даже бредить стал во сне,
Вот летит за мною кто-то – кто-то белый на коне.
Вот коня своего пришпорил, саблю острую достал,
Ну, а тот, кому он вторил, меня за руки держал.

Размахнулся – вхолостую, повезло на этот раз,
Надо мною Смерть ликует – нету носа, нету глаз,
И гортань кричать не может – нету мочи, нету сил,
А второй – меня стреножит, руки, ноги прикрутил.

Весь опутан паутиной, не хватает даже зла.
И откуда эта "нечисть" в мою душу заползла?
«Змей Зелёный» вьётся рядом, вон подначивает, гад,
Знать не хочет быть внакладе и словам моим не рад.

Надоели разговоры, всюду хают и клеймят,
Всюду крики, всюду споры, всюду лозунги пестрят:
«Всё, что было – это плохо, именуется – Застой».
А душа моя оглохла, душа рвётся на покой.

Мой отец от Сталинграда до Берлина прошагал,
Моя мать не за награды предпочла лесоповал.
Ну, а тот, кто не вернулся, в полной мере испытал.
А во мне второй проснулся, он их всех оклеветал.

По верёвке нас равняли, затыкали кляпом рты.
Были – те, кому вменяли, но молча, сбросили висты.
Ну, а – тот, кто отвернулся, хоть и мог, но не солгал.
А во мне второй ругнулся, он их всех обматюгал.

И откуда он берётся – этот призрачный второй,
Вместо сердца часто бьётся и живёт за нас порой,
Он за нас дела решает без бравады, без прикрас,
То на смерть нас посылает, то заводит нас в экстаз.

Вот опять он ест поедом, уж не прячет свой оскал,
Жжёт меня пытливым взглядом, час предсмертный мой настал,
Ждёт, когда я ослабею, здесь не нужен чей-то блат,
Сам петлёй сдавлю я шею без удара об заклад.

Я давно бы влез – да страшно, трус наверно, не горазд,
А второй устал ужасно, от натуги и злорадств.
Вьётся нитью Ариадны. Только, что произошло?
Вдруг, видение – мир превратный, в бездну кануло, ушло.

Мой второй куда-то сгинул, но в этом нет моей вины,
И ругаются пучины, плачут, что обличены.
Я свободу обретаю, лёгкость чувствую, тепло,
Постепенно сердце тает, стало ясно и светло.

Как в эпоху Возрождения, снова веет запах роз,
Предают мне вдохновение Клаус Слютер и Фейт Штос.
Это позднее прозрение, как Бертрам или Бельшоз,
Я впадаю в опьянение: «Где ты мой, Иисус Христос?»

8 января 1989 года
          (Москва)