Перекресток дорог и сердец

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ ДОРОГ И СЕРДЕЦ

Анатолий Липин известен любителям поэзии не только в Жуковском, где он прожил большую половину своей жизни, но и на своей родине – в легендарном Краснодоне. Анатолий Васильевич – выпускник МГУ, научный сотрудник ЦАГИ. Он автор трёх книг стихов, наполненных любовью к природе, к людям, раздумьями о прожитом. Нередко поэтические строки Анатолия Липина пронизывает легкая ирония, свойственная людям мудрым и великодушным.
Его новая книга стихотворений посвящена в основном дорожным впечатлениям, включающим яркие чувства и переживания. Светлым взглядом, иногда – с лёгкой грустинкой, автор вглядывается в пейзажи, мелькаюшие за вагонным стеклом; не торопясь, проходит он по улочкам больших и малых российских городов, с чувством невольного трепета заново перелистывает страницы истории России, так или иначе связанные «с городами и весями», которые запомнились ему своим величием.
А начинается стихотворный дневник с донецкого края, который дорог автору – и потому, что он опоясан «среброструйною» рекой – Донцом, и потому что это «перекрёсток дорог и сердец». Анатолий Липин щедро отдаёт поэтическую дань «разным городам», Крыму, Кавказу, зарубежью и ставшему родным Подмосковью.
Эмоциональный настрой, отличающий подлинного поэта, согревает вереницу дорожных впечатлений, ибо в каждом месте, где побывал поэт, он оставляет частицу своего сердца. Его зоркость в деталях сообщает читателю массу положительных впечатлений и заставляет работать читательское воображение, а значит, совершать мысленное путешествие в любимые автором уголки земли. И многим из нас, кого одолевает «сплин», полезно поучиться у Анатолия Липина детскому любопытству и свежести восприятия обыденных вещей. Такие названия стихотворений как «Излучина реки», «Первые грибы», «Ёлкино», «Мураново» и другие заставляют учащённо биться сердце искушенного читателя.
Стихи, вошедшие в новую книгу, настолько конкретны, осязаемы, что излишне их объяснять или комментировать. Из всего жизненного материала, которым пользуется поэт, самый ценный – социальный, ибо он неповторим. Писать ясно, отчётливо дано далеко не каждому поэту. Избегать красивостей, туманностей, слащавости, самолюбования, самобичевания – вот достойный путь достойного поэта.
У хорошего поэта в арсенале всегда имеется «говорящая» деталь и свежий поэтический образ. Поэт – художник слова, и оттого, как он “рисует”, зависит его состоятельность в литературном мире. Таков Анатолий Васильевич. Желаю ему удачи и неиссякаемой животворящей энергии, сопровождающей его творчество.

Татьяна Максименко, поэт,
 лауреат всесоюзного
 и областного литературных конкурсов.


Книга написана человеком умным, добрым, чуть улыбающимся, с нежностью относящимся и к Божьему миру, и к русскому Слову. Читаешь её – как дышишь; процесс чтения не ощутим, ибо стихи совершенны по форме и музыкальны, язык их – лёгкий и точный; мысли – додуманы до конца; словарь – богатый, многозвучный, многокрасочный; владение словом – блистательное!
Думается мне, выход в свет этой книги явится ярким событием в литературной жизни

Лина Иванова, поэт,
 автор книги “Стихи о любви”.
ВЫСОКИХ ИСТИН НЕ ДОРОЖЕ
НАМ РОМАНТИЧЕСКИЙ ОБМАН…

Широкая, полноводная, равнинная река течёт внешне спокойно, так и поэзия Анатолия Липина. Уже со слуха воспринимаешь, что здесь настоящее – от Бога данное, эпическое, ладовое начало. Как у народных сказителей-гусляров, голос автора на поэтическом пиру сливается с речью тех, о ком он пишет. То музыка русского и украинского наречий. Поток напевных и упругих, без выкриков, строчек увлекает за собой читателя.
Настоящую поэзию, как у Анатолия Липина, нельзя перевести прозой, настолько она образна и живописна. Открытием для меня стало изобилие в его стихах «работающих» деталей, тех радостно узнаваемых примет и «сердца горестных замет», которые составляют живую картину каждой эпохи.
Поэт выращивает из звучных «завитков» рифм и собственных, не банальных, сочных наблюдений поистине новые, содержательные образы. И хотя свойство воспоминаний — вторичность и безотчётность, силой своего темперамента Анатолий Липин заставляет читателей сопереживать.


Поэт пережил в своем сердце народные драмы. Но не стал в позу судьи или политического «интересанта». И даже не коснулся неверных, хотя и пророческих, струн мечты. Может быть, фантазия учёного-физика этого не позволяет?! Думаю, позволяет. Но поэт – служитель правды – не станет попусту забавлять читателя. Ему чужды и гордынный дух богемы, и романтизация зла. Анатолий Липин — поэт реальной школы, он не мечтателен, и тем не менее — возвышен. Как поэт этой школы он мог бы поспорить с самим Пушкиным, утверждавшим, будто «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Не бывает низких истин. Всякая истина очищает и возвышает; кого-то – до покаяния, а кого-то – до святости… Поэтому, читая Анатолия Липина, я только удивляюсь его стоянию в духе истины, его зоркости, его настрою на непогрешимое соответствие слова и жизни. И пусть ещё не все реальные явления нашли образный эквивалент в его стихах, но то, что в Подмосковье есть поэт с неповторимой русской душой и сильным эпическим дарованием — это правда.
Ирина Рубашкина, журналист.



Стихотворения… Стихи чувств… Творение души… Утренняя свежесть природы, юношеское восхищение миром – такое впечатление возникает после прочтения стихотворений Анатолия Липина. В этих стихах нет фальши и снобизма, нет искусственной придуманности – всё прошло через душу автора. А душа молода, как в девятнадцать лет.
Сборник произвёл очень живое впечатление. Уважаемый читатель, если у Вас представится возможность, обяза-тельно остановите Ваше внимание на этих наполненных жизнью и чувствами рассказах в стихах и “малых” стихотворениях.
Дальнейших творческих Вам успехов, Анатолий Васильевич.

Дина Линёва, журналист.


0
















 






 

I










Курганов седеющих пыль
Иль трепетный мех горностая? –
Волнуется мягко ковыль,
Как птиц улетающих стая.
Прозрачный серебряный дым –
Ковыль – неземное созданье,
Под солнцем мерцает над ним
Изменчивый нимб мирозданья.
Как радость порой поутру
Прекрасны донецкие дали,
Прекрасен ковыль на ветру –
Языческий символ печали.

 
      Признание в любви

Над перроном сиреневый вечер,
И ещё не остыла земля,
И, как будто высокие свечи,
На закате горят тополя.

Скоро осень. Надолго разлука…
Грусть и радость витают окрест;
Провожает студентов округа,
Птичий грай – как прощальный оркестр.

Лишь исчезнут огни концевого,
Всё затихнет здесь, словно замрёт;
Разлетятся: кому до Ростова,
Кто до северных снежных широт...

“Среднеюжной России жемчужиной”
Край наш Горький назвал неспроста,
Как и он, я пешком проутюживал
Вдоль и п;перек эти места.

Как мне дорог и как он прекрасен,
Перекрёсток дорог и сердец!
Он любимой рекой опоясан,
Среброструйной;, зовётся – Донец.

Калитва и священная Калка,
Там, рукою подать – Краснодон;
И вздыхают глубокие балки,
Где-то хмурится батюшка Дон…

Хуторок;; над излучиной звонкой
В нём ветр; о былом говорят,
В нём Аксиньин курень на пригорке
Возвышался лет десять назад.

Словно реки весной, всё сметая,
Пронеслись половодьем беды
И Гражданская, и Мировая,
До сих пор над Донцом их следы.

Зарастают окопы на склонах
Величавых прибрежных холмов.
И чернеют в степи терриконы,
Словно вехи ушедших веков...

Есть, наверно, донецкие гены –
Степь зовёт и за тысячи вёрст…
А какие здесь летние тени
И ночное сияние звёзд!

А земля здесь и вправду кормилица.
Созревает как мёд виноград.
Ах, как хочется с Дончиком свидеться,
Ах, как хочется землю обнять!

Ковыли над рекою послушать.
Там, где кручи и пойменный лес,
Отпустить мне хотелось бы душу,
Пусть, как птица, летит до небес…

Над перроном сиреневый вечер,
Остывает неспешно земля;
И, как будто высокие свечи,
Надо мною горят тополя.

г. Каменск-Шахтинский, 2003 г.


* * *

Городок у реки,
Где все улицы – вниз,
Их названья легки,
Как невинный каприз:

Луговая, Броды,
И Заречная Сечь,
И блестит гладь воды,
Словно брошенный меч.

На закате с горы –
Купола да дымы,
Меч на солнце горит,
Будто кровью омыт.

Смолк малиновый звон,
Как глазам горячо –
Я опять ослеплён
Драгоценным мечом.


* * *

Кубань и Дон – сестра и брат,
Они в одно впадают море,
Их общие ласкают зори,
Один тревожит их закат.

Казачьи дивные приволья,
Как воды рек, переплелись.
Их степи песнею раздольной
В моей душе отозвались.

Их небеса, сады и нивы,
И тёплый ветер полевой
С младенческой поры счастливой
Не разлучаются со мной.


                На бахче

Впервые я помню себя
В донецком тепле сентября.
Тот, первый… Мне стнятся и ныне:
Созревшие яркие дыни,
И словно упавших с небес
Арбузов лоснящихся блеск,
Тот радостный лепет Донца
И запах домашнего хлеба,
И сильные руки отца,
Меня приподнявшие в небо,
Шалаш у костра, запах сбруи
И коршуна плавный полёт,
Избушки ; жужжащие ульи,
И в сотах искрящийся мёд,
В телеге ; питательный груз,
И конь с лебединою шеей
(Который от сладости млея,
Звеня, разгрызает арбуз).
Шар солнечный у горизонта,
Весёлая юная мать,
И очень приятное что-то,
Наверное ; благодать!




* * *

Я был “талантливым ребёнком” –
Меня любила вся родня,
Был и улыбчивым, и звонким –
То вдруг грустил средь бела дня.
И рисовал я Кремль отменно,
И вдохновенный лик вождя;
И все соседи непременно
Меня спасали от дождя,
Конфет и лакомств не жалели,
А дождик радостный пройдёт –
Усадят кроху на колени –
И умиляется народ…

В один из дней суровых, грозных
(Мелькал войны калейдоскоп)
В огромной бочке на морозе
Крестил меня… немецкий поп.
В шинели, рясою прикрытой…
Испуганных мальчишек ряд…
А снег сиял, как на открытках,
Им присланных из фатерлянд.
Крестились набожно старушки
И дым из труб валил столбом.
И громыхали грозно пушки
В степи бескрайней за Донцом.








              “Это было в Краснодоне…”

1.
Июль 1942 года

С неделю затишье стояло;
В кольцо угодил городок.
Внезапно земля задрожала:
Фашисты пошли на восток.

Машины их в облаке пыли,
Телеги на мягком ходу;
Гремящие танки дымили,
Несли в наши земли беду.

С надсадным прерывистым свистом
Пронзали “кресты” облака…
О, как ликовали фашисты:
Ну, как же – победа близка!

Звучали губные гармошки.
И смех перекашивал рот…
Три дня краснодонской дорожкой
Шагал разноликий народ.

А сколько дорог таких рядом!
Какая несметная рать!..
Как трудно. Как трудно! Но надо
Незваных “гостей” изгонять.
2010




2.
Зима 1942 – 1943 гг.

Восточный фронт,
Донские степи,
Траншей заснеженные цепи,
В них итальянцы на войне
Мечтают о спагетти и вине,
О тёплом доме, только не о женщине:
Мороз и голод,
На руках и на лице,
Как патина, чернеют трещины.
Спагетти бы, вина иль пиццы –
Тогда бы можно и взбодриться.
Бросает аппар;кё; с неба –
Нет, не консервы с хлебом –
Пакет с конвертами.
От этого ещё больней ефрейтору.
Гремит в морозной дымке п;нцер;;
Тревожно замирает сердце,
Курок нажать не в силах пальцы,
И никуда с земли не деться…
Коль уцелеть поможет Бог –
Накажет детям,
Чтоб не ходили на восток
Войной
В донские степи…
Хозяйки здешние припоминали:
летом,
Шагая на восток, в отличие от прочих,
Они, потупив взгляд, просили млеко,
И отказать им не хватало мочи.
Они не грабили базы и огороды,
В них спеси не было в ненужном им походе.
3.
                Шахта №5, февраль 1943 года

Не смолкают боёв отголоски…
У стены на снегу – скорбный ряд;
Комсомольцы, едва ль не подростки,
Обращённые к небу, лежат.

Их шахтёры проносят, как мощи,
Поднимая на свет из земли.
С каждой новою жертвою – громче
Стон и плач матерей и родни.

Здесь, наверно, полгорода в чёрном.
Чёрный цвет – цвет беды и молитв.
Снег на солнце, в глазах воспалённых –
На блестящий похож антрацит.

Мамы их молодые – в сединах,
Их глаза – как отчаянья крик.
Будь я в праве, то всех до едина
Я причислил бы к лику святых…

Террикон величав и спокоен –
Очевидец тех грозных годин.
Он, конечно же, помнит героев.
Он в бессмертие их проводил.
2010





               
                4.       
Расстрел предателей 19 сентября 1943 года

Их было трое
У стены кирпичной,
Стоявшей на пригорке
Бани городской.
Был этот день
По существу – обычным,
Для них – последним
На земле родной.

Земля песком
Присыпана под ними,
Как здесь по праздникам
Дорожки возле хат.
Штакетником –
Дощечками простыми –
У той стены
Был выгорожен ад.

Повязаны их руки
За спиною.
О как ужасен вид
Дрожащих этих тел!
Старик высокий
Страшен худобою,
А лица всех троих –
Белы, как мел.

                В том городе
                Всё знают друг о друге
                Там жизнь суровая –
Вся на виду она.
Неверный шаг –
И не уйти из круга:
Всему даст цену
Страшная война!..

Большой «ЗИС-5»
С раскрытыми бортами,
На нём – казённый стол
И скатерть, словно кровь.
Да судьи
Чьи погоны с галунами
Для жителей в ту пору
Были в новь.

Конвойных трое –
Бравые солдаты.
Но только почему
В глазах таится страх?
В руках у них –
Простые автоматы,
Повязки красные
На рукавах.

Один из судей
Приговор короткий
В хрипящий чёрный рупор
Громко прокричал.
А эхо повторило,
Только робко –
Треск выстрелов
Команду заглушал.


               
               
                Взлетели птицы –
Небо стало тёмным,
Бежали бабы, причитая,
Кто-то выл:
Увидеть казнь –
Душе урон огромный!
До сей поры
Ту боль я не забыл!..

Как дома оказался –
Я не знаю.
В чулане, как щенок
Испуганный, скулил…
Конечно, презирал я
Полицаев,
Тюленина – почти
Боготворил.

Всё выглядит иначе
На экране…
Во мне мир рушился,
Как будто в страшном сне.
                И лишь слова и руки
Моей мамы
Вернули чудом
Снова детство мне.
2010







 5.
                Осень 1943 года

Подзабытое слово «линейка» –
Чудный транспорт: простой, гужевой.
Пассажиры на гладкой скамейке
Восседали друг к дружке спиной.

На линейке, конечно же, тесно,
Но зато в непогоду теплей,
И удобно рассматривать местность,
А не только хвосты лошадей…

Снаряженьем надёжным владея
(Длинный плащ, сапоги, капюшон),
Объезжал на линейке Фадеев
Краснодонский разбитый район.

Лучезарный, общительный, крепкий,
Белорозовый и молодой –
Мужики – те хватались за кепки,
Бабы – кланялись, чувствуя; свой.

Жили в том городке не халдеи,
А степенный шахтёрский народ.
                Говорили: “Приехал Фадеев.   
                Он опишет. И он – не соврёт!..”






                В «Клубе Ленина» – встречи, концерты…
Пацаны (что проходит без них?!)…
Москвичи – те нарядно одеты,
Мы – в ужасных “обновах” своих.

Всё давно на харчи променяли –
Из немецких шинелишек клёш.
Нам подарки Москва присылала,
Да на всю детвору – где возьмёшь?!
2010


        6.
                В дни съёмок фильма
          “Молодая гвардия”, 1947 год

Неспешный ласковый закат,
Дымочек каменноуг;льный…
Полсотни лет тому назад –
На поле матч футбольный.

Две сборные: от москвичей
И от мальчишек здешних.
Нет лавок, судей и речей,
И формы нет, конечно.

Каков накал, каков азарт!
Болеющие ; на поленьях.
Вот угловой пробил казак –
Мяч… у Ульяны на коленях.

                Как коршун, мигом подлетел
Мальчишка рослый горбоносый
И… загляделся вдруг, пострел,
На чёрные, как уголь, косы.
И молвила примерно так
Задорная Ульяна:
“Иди, играй, донской казак,
Тебе заглядываться рано”.

Побед и счастья пожелав
Смущённому герою,
Встаёт и, юбку подобрав,
Мяч выбивает в поле…

В Донбассе долго гаснет солнце…
А победили краснодонцы.
Тот счёт я позабыл, признаться,
Да разве в этом дело, братцы!
1997

                На Троицу 1946 года

Монашенки в светлых нарядах –
У каждой – берёзки росток –
От наших назойливых взглядов
Краснели, как маков цветок.

Взлелеяны школой родною
Мы строго смотрели на них:
Искали в их ликах святое,
А видели девок простых.

В те годы, что знали о Боге?!
Но всё же сильней и сильней
В сердца проникала тревога,
Как холод церковных камней.


Казалось, всё просто и ясно:
Вот – солнце, земля, небосвод...
Но помнились взрывы фугасных,
Война, оккупация, фронт,

Подвала бетонная чаша,
Икона и крест, и свеча.
Молитва нескладная наша
Была, как слеза, горяча.

Казалось – от этой молитвы
Уходит панический страх,
И меньше на фронте убитых,
Отцы побеждают в боях…

Монашенки юные в храме
С берёзками тонкими в ряд...
С тех пор на меня временами
С укором их очи глядят.


                * * *
                1945 год

Парни, воевавшие чуть-чуть,
Нам травили о своих победах,
Улыбались молчаливо деды,
Мы, мальчишки, не могли уснуть.
Были увлекательны и ярки
Эти их истории и драмы
О полячках милых и мадьярках,
О пленённых их любовью дамах
(Кое-что из тех лихих романов
Встретил я потом у Мопассана).
Несмотря на возраст, понимали,
Что они нам вдохновенно врали…
Как же мы завидовали им!
В форме новой ; сильным, молодым.





* * *
                1946 год

Путешествовал в Азии Обручев,;
Проверяя; жива ли Земля?..
Мы ; гоняли по улицам обручи.;;
Как звенели они на камнях!
Зря в ту пору на них не смотрели
Как на ценный спортивный снаряд.
Ах, как долго их помнят колени,
Получая отличный заряд.
От полуторки старой иль «Форда»
;бод – очень полезный предмет;
Мы гоняли их важно и гордо,
Нам старушки вздыхали вослед.
Нет, не просто колёса катали
Безнадзорные дети войны –
Эти обручи нас закаляли,
Дух и мощь укрепляя страны.



Вечер после войны

А помнишь, на арбе с травою,
Как на стогу,
Сидели тихо мы с тобою
На берегу.

Гнусавил шмель и цвёл шиповник
Над головой.
Куда-то даму вёл полковник
Молодой.

И новенькие, как игрушки,
Храня покой,
Зелёные стояли пушки
Там, за рекой.

И, затихая у вокзала,
И точно в срок,
Составы шли, гремя, на запад
Иль на восток.

Цветы в ладонях ты держала
И колоски.
Волна от катера бежала
На  пески.

Лениво лаяли собаки
Вдалеке.
Мерцал звездой зелёный бакен
На  реке.

Спешили сумерки с Заречья,
С той стороны...
Таким запомнился мне вечер
После войны.
 
   Наш сосед

Лето – радость! Лето – воля!!
Мама, сжалясь, наконец,
Отпустила к дяде Коле,
К дяде Коле – на Донец!

Наш сосед немножко странный:
С мая и до белых мух
Проживает постоянно
В шалаше на берегу.

У него есть плоскодонка,
Строем удочки стоят,
Есть ружьё, приёмник громкий,
Стайка преданных ребят.

В полинявшей гимнастёрке,
Загоревший, чуть хромой,
Приучал мальчишек бойких
К жизни трудной, полевой.

Подсекать учил плотвичек,
Смело раков в норах драть,
Разжигать костёр без спичек,
А ещё – не воровать!
 
Не забыть его беседы
Вечерами у костра.
Затихали непоседы,
Ночь от звёзд была пестра…

Как-то раз, наполнив флягу,
Взяв ружьё и патронташ,
В пионерский ближний лагерь
Он повёл отрядик наш.

Как лесные муравьишки,
Тащат в гору сухостой
В красных галстуках мальчишки,
Вдоль дороги пыль стеной…

Догорал костёр прощальный,
Отражаясь в глади вод,
Смолк салют необычайный,
Завершая наш поход.

Строй не старых ветеранов
С командиром впереди –
Наш сосед на фланге правом
Со звездою на груди.
 
Как выживали на Дону            
           после войны

Чтобы выжить в трудный час,
Нужен нюх и острый глаз.
Знай: у клёна лист солёный,
У акации – цветы и душисты, и вкусны
(Поясню вам между делом:
Не у жёлтой, а у белой).
Заиграет солнца зайчик ;
Появляется калачик,
Сладкий, нежный, как миндаль,
Только мал (ну очень жаль!).
А пройдёт ещё денёк ;
Закустится щавелёк.
(Тут уже ; прощай беда:
Надоела лебеда!).
На пригорке, возле балки,
Толстые родятся бабки*
(Поясню вам для проформы:
Стебель их квадратной формы,
А под горькой кожурой ;
Очень сочный сладкий слой).
А затем покроют луг
Дикие чеснок и лук.
А когда пойдут сады ;
Не захочешь лебеды:
Вишня, груша и кислица
И конечно шелковица ;
На Дону она ; царица…
Слава Богу, снова мы
Доживём, брат, до зимы!
             
              Богун

Очень яркая сценка из детства:
Нас орава мальцов и Богун –
Никуда от такого не деться –
Несусветный нахал и брехун
(Второгодник и переросток –
Был на голову выше ростом).
Он училку казнил, сквернословил,
За сараем махорку курил
(Я его хорошенько запомнил,
Хотя многих примерных забыл).
А припомнилось мне (смех и горе):
Дождь прошёл и на мокром заборе
Бог наш высится, вишни срывая
(А опасна погода сырая).
Потерял равновесие, взвился
И за провод нависший схватился.
И, поверьте, пройдёт много лет
Эту фразу никто не забудет:
“Бей меня, кто в калоши одет,
Ничего вам за это не будет!”
Как картинно мелькнул его клёш –
Огольцы были все без калош…

А вскоре загудел Богун на нары –
Портрет вождя попортил из рогатки;
Был в школе светлый день для персонала,
Вздохнули с облегчением ребятки
(И только я ходил слегка печальный –
Непостижимы чувства изначально).



* * *

Давным-давно в укр;инском селе
Такая редкая вдруг выпала удача –
На водопой доверили мне ... клячу
(А было лет совсем немного мне).
На жёсткой, как початок кукурузы,
Худой и неоседланной спине
Я гарцевал в сияющем картузе...
Застыла лошадь вдруг на полотне.
И, заглушая стрелочника крик,
Раздался резкий свист локомотива;
Бью пятками (как бесконечен миг!) –
Ни с места обомлевшая скотина.
Гремел состав, и прогибались шпалы,
Звенели и дрожали дробно рельсы;
Вот, наконец, пошла и снова… встала
У переезда в безопасном месте.

В какие позже попадал я переделки,
Но этой не забыть мне сценки...

Всё прошлое, когда пройдут года,
Нам представляется наполненным отваги.
О чём кричал мне стрелочник тогда?
Наверно, чтоб оставил я беднягу.







* * *
                1947 год

Мать у друга – донская казачка,
А отец – из культурных семей,
Читал нам стихи, решал задачки,
И, казалось, любил детей.

Заезжал за ним даже в праздник
По неведомым мне делам
Козлик – райкомовский газик –
Прокатиться хотелось нам!

Мы летели, будто на крыльях,
По станицам. Мелькал Донец.
На одной из улочек пыльных
Заглушили мотор, наконец.

Старый домик за каменной кладкой,
Пёс, виляющий хвостиком, – рад!
Ворох брёвен, с водою кадка –
Был недавно порушен сад.

Вот из дома выходит семейка:
Мать, детишки в пятнах чернил.
Сел папаша дружка на скамейку,
Полевую сумку раскрыл.

Задаёт он хозяйке вопросы,
Что-то пишет в свою тетрадь.
Дети жалобно шмыгают носом,
Сокрушённо вздыхает мать:


“Ровно год, как кормилец помер,
Нет, служивый, креста на вас”
(Был он в полувоенной форме,
Что носил управляющий класс).

Вдруг из дома – гурьбой соседи:
Годовщина. Все под хмельком.
У иных – с тонкой кожи плети,
А старик в галифе – с топором...

С той поры я уже не катался,
Как ни звал меня друг. И впредь
Я с мечтою своею расстался –
Полевую сумку иметь.


* * *

Сорок вёрст до областного центра.
Мчится «пазик» с добрыми людьми.
Путь-дорожка вьётся, словно лента,
Связывая жителей земли.

Остановка. Снова – пополненье.
Мама дочку (нет свободных мест!)
Пареньку сажает на колени;
– Ты его не бойся – он не съест!

А сама – на чемодан в проходе.
Задремала; столько ведь хлопот!
Девочке четырнадцатый годик.
В техникум дитя своё везёт.



Робкие подростки-однолетки
Замерли, почти что не дыша.
Их сердца – ну, чем не птицы в клетке?
Хорошо, что без оков душа!

– Как же он забавен и приятен!
– Как она воздушна и тепла!
Тоненькое ситцевое платье
Разделяло юные тела.

Волосы его лица касались –
Лёгкий запах полевых цветов.
За окном природа улыбалась,
Зов кукушки заглушал мотор…

В городе мгновенно растворились;
Поглотила жизни суета…
Часто им дорога эта снилась,
Словно не былое, а мечта.

Не забыть им их полуобъятья
Нежного, как самый дивный сон…
Вот такие их дорога к счастью
И надежды голубой вагон.
2010


* * *

Финский домик в донецком селении,
Ставни в ёлочку. Бра и шезлонг.
Затихая, звенит в отдалении
Брус металла как праздничный гонг.

Зв;нит церковь (обычное здание –
Крест простой, на коньке – образок).
Пасха – солнечный день ликования,,
Нынче поздний достался ей срок.

Батя друга (и он же здесь батюшка)
Преподнёс нам на праздник презент
(Разговеться, почтить его матушку) –
Ворох мятых рублей и монет.

Одноклассники и одноклассницы
Пьют с конфетами сладкий кагор,
А у девочек – скромные платьица,
На головках – неброский пробор.

Уж, наверно, волнуются маменьки,
Вечер свеж, плечи милых остры…
В эту пору в садах возле Каменки
Очень долго не гасли костры.


* * *

Качается нежно висячий мосток –
Шаги твои в нём затихают.
Тебя уже встретил другой бережок,
А этот ещё провожает.

Склонились деревья на том берегу,
На этом – застыли в поклоне.
Меж ними реки несмолкаемый гул,
То волн рукоплещут ладони.


Туман над рекою – как белый платок,
Как символ недолгой разлуки.
Качается нежно висячий мосток,
Почти не слышны его звуки.


* * *

Девчонка над цветком склонилась,
Сама не ведая о том,
Что грудь невинно приоткрылась.
Как не сравнить её с цветком!

Нежнейшее сиянье света
Своим пронзительным теплом
Затмило вдруг сиянье лета,
Преобразило всё кругом.

Смутился отрок ослеплённый,
Но оторвать не в силах взгляд.
Он от улыбки девы скромной
Готов на край земли сбежать.












    Ранняя весна

Нынче ранняя весна,
Поднимусь на горку я:
С высоты земля красна,
Жизнь не столь уж горькая.

Топят печи, жгут костры,
Дым седыми прядями,
Огороды и дворы
Выглядят тетрадями.

Под высоким бережком
Тихой речки Каменки
Синий снег лежит пластом,
Словно на завалинке.

В воду смотрится ольха –
Золотые веники;
Разорённые стога –
Словно муравейники.

Терриконы и копры
В дымке, в отдалении:
Я внутри земной коры
Чувствую движение.

Паровоз – как на холсте,
Видели б художники!
Как птенцы, на полотне
Железнодорожники.

Люди добрые с утра
Гладят землю граблями,
И воюет детвора
Палками, как саблями.

Узнаю: соседа сын
Налегке, но в валенках,
Чтоб не квасили носы,
Разнимает маленьких.

Здешние известны мне
Игры и чудачества –
В этой милой стороне
Детство моё прячется...

Солнце вызрело сполна,
Припекает темечко,
Сыпать в землю семена
Наступает времечко.
Краснодон (ближнее зарубежье), март 1997 г.


    У осеннего Донца

Воистину блаженство и покой!
Играет солнце тихо над рекой,
И дремлют рыбаки (покуда нету клёва) –
Скитальцы вечные. И бродят раколовы
 
Вдоль берега, как цапли, мелководьем.
Парит теплом последним от реки
И пахнет тиной, молоком коровьим…
В такие дни все люди – чудаки.

Щемящая до умиления картина:
Затянуты кусты сухие паутиной
И табачком попахивает хмель,
Свисающий с оград.

Как ярок виноград!
Его цветные листья,
Подсохшие хмельные кисти…
И ежевики блещет канитель…

Чернильная созрела бузин; –
Хоть окунай перо!
Пастух – как тот Пьеро –
Так пёстр наряд из полотна…

Душа дышать должна!
Не торопясь, пишите, пастухи,
На жёлтых листьях тополя стихи.


Огромное небо… на одного
    Планеру А-1;

Десятый класс остался позади,
Но не было сомнений и тревоги:
Мы верили, что планер А-1
Нас выведет на верную дорогу...

Одна из самых памятных картин:
Зелёное невспаханное поле,
Тот планер одноместный А-1,
Крылатый символ удали и воли.

Забыть ли мне волнение и страх
На старте предстоящего полёта,
Ремни, как чьи-то руки, на плечах
И лёгкий трепет крыльев и капота?
Порывистый стремительный разбег –
И вот земля уходит подо мною.
В трёхмерный мир ворвался человек,
И встречен был звенящей тишиною.

Земля внизу. Как камень из пращи,
Ты был запущен в небо голубое…
Пока ты плыл вверху в немой тиши –
Инструктор на земле не знал покоя…

Штурвал сжимает чуткая рука –
Какой восторг – парить под небосводом!
Легчайшие цветные облака
Нам обещают лётную погоду.
3.02.2004 г.


Мой ласковый Новочеркасск

Мой ласковый Новочеркасск –
Середина двадцатого века –
Огонёк твой в душе не погас
Очарованного человека…

В добрый час знаменитый казак;
Заложил здесь казачью столицу,
Вот она поднялась на холмах,
В ясный день видно Дона водицу.

Та столица студентам давно
Стала домом надёжным и добрым.
Как писал Маяковский: черно
В городке от студенческой формы.
Полагаю, со средних веков
Нет завидней студенческой доли:
Без привычных домашних оков,
Сладок вкус опьяняющей воли.

Не приемля ни лести, ни лжи,
Уму-разуму нас наставляли
Ещё царской закалки мужи
И советские строгие няни.

Не забыть “Крытый двор” НПИ,*
Новогоднего бала нирвану –
Как видения, ёлок огни
Проплывали в молочном тумане.
Смех и говор юнцов и девчат…
На Московской – как ульи, пивнушки,
Вечерами в них песни звучат
И звенят белопенные кружки…

А бывало и туго порой –
Кипяток с сахарком вместо чая.
Выручал нас базар городской –
Шумный рай изобильного края.

“Подставляй-ка, скубентик, картуз:
За бесценок желдёры и сливы”!..
А какую давали нам “Сильву”!
Со столичной сравнить я берусь.

Погорелец-театр был бездомным,
Приютил его друг-горсовет.
Размещался он в здании скромном,
За полтинник всего лишь билет.
А на месте, где был он когда-то,
Лишь руины который уж год
Возвышались живым экспонатом
Незабытых военных невзгод.

Крест собора, былинный Ермак,
Дети в форме; – живые игрушки!
Всё казалось, что только на днях
Побывал в этом городе Пушкин.

И жила в нём красавица Нина.
Чтобы снимком её завладеть,
Разбивали студенты витрины,
И убытки несла фотосеть…

О, как всё это было давно!
Серебрились над нами акации,
В летнем клубе крутили кино.
И не ссорились разные нации.

Плыл левкоев пленительный чад,
Плыли парочки в сквере Подтёлкова.
И была очень лёгкой печаль
От поющего голоса тонкого…

Не забыть золотые свит;нки,*
И барвинки**  в её окне…
Не могли нам присниться… танки***
Даже в самом кошмарном сне.
2003
* * *

Всё не верится, что утром
Мне не надо уезжать.
Будет мать смешно и мудро
Вновь о жизни рассуждать.
С нашей сладкой спелой вишней
Пироги затеет печь,
Пар выбрасывая лишний,
Заиграет чудо-печь.
На веранде – чай с вареньем,
Тишина, как встарь – кругом.
Мама выйдет на мгновенье
Слёзы вытереть платком.
Запоют в Зелёном куте,
На огонь зайдёт сосед.
Вечер благостный. Как будто
Не прошло так много лет.
Незабвенные минуты,
Неземная благодать…
Всё не верится, что утром
Мне не надо уезжать.


              В привокзальном ресторане

В привокзальном ресторане
Неуютно и темно
И слегка дрожит в стакане
Недопитое вино.

Скучно здесь официантке –
Пролетает мимо жизнь.
И, как в танце грудь цыганки,
Люстра звонкая дрожит.
Черноокая казачка
Молча смотрит в тёмный сквер,
Обернись к нему, чудачка,
Как прекрасен кавалер!..

Сколько вёсен пролетело!
Не забыть мне эти дни.
Непростое это дело –
Объяснение в любви.

Та же люстра в ресторане,
Та же ночь глядит в окно.
Не дрожит вино в стакане –
С грустью выпито оно.

Ждёт меня опять дорога –
Уезжаю, как тогда.
Всё совсем не так уж плохо,
Если ходят поезда.

Мне с платформы привокзальной,
Где вздыхает тепловоз,
Много ближе берег дальний,
И рукой достать до звёзд.


           Белый мельник

На пригорке, где кончался ельник,
Мельница стояла ветряная,
Жил при ней когда-то белый мельник –
Весь в муке, и голова седая.

То ль от взгляда, то ль от маски белой
Женщины все головы теряли.
Мельника (конечно же, за дело!)
Мужики частенько побивали.


Возвратится шалая под утро –
Платьице в муке и сено в кудрях.
– Где же ночь всю шастала, подруга? –
Спрашивать совсем уже не мудро.

А однажды мельника не стало,
С ним – красавицы районной, Светы.
Мельница работать перестала –
Говорят, ушли за ними ветры.

Чад рожать минула божья милость
С той поры. А в чём же здесь загадка?
Говорят, у мельника хранилась
Не мука – волшебная помадка...

На пригорке, где кончался ельник,
Мельница стояла ветряная.
Жил при ней когда-то белый мельник,
И в окр;ге жизнь была другая.


* * *
                Донец,, 8 мая 1975 года

В дымке зноя поникли багряные флаги,
И желтеет песок возле братских могил,
Лёгкий ветер качает цветы из бумаги;
Отдыхает земля,
Набирается сил.

Уж сады отцвели и не те, что в апреле,
И собаки не те – миновали их драки.
Даже люди не те – слегка присмирели.
                Ручейки приумолкли в овраге,

Словом, тихо везде...
Только рыбы,
Блестящие глыбы,
Мягко плещутся
В мягкой воде,
Да размеренно щёлкает дятел,
Да кукушка кому-то считает года,
И река, в бликах солнечных пятен,
Целомудренна, как никогда…
(Весна на этой параллели
Кончается уже в апреле;
Приходят странные мгновенья:
Нет сил стряхнуть оцепененье).


  На берегу Донца

   1.

Подвластная времени года
(Но лучше, коль это весна!)
Бывает такая погода:
Немая стоит тишина!
От шумных селений в сторонке
Любуешься редкой красой:
Как берега тонкая кромка
(Прямей не бывает прямой!)


Мир делит на равные части.
И вам не решить никогда,
Какую считать настоящей:
Как зеркало нынче вода!


 
 2.

О, как ужасен тёмный зев
Убитых молнией дерев!
Сплетение сожжённых трав
На месте солнечных дубрав,
Как шахтная пустая клеть.
Здесь чёрный цвет пугает птицу,
А ветер, как полёт орлицы,
Бесшумен.
Нечему шуметь!


3.

Здесь яркая зелень озимых
И блеск ускользающих трасс,
А тёрен ; отчаянно синий,
Как тысяча радостных глаз.

И высь над рекой небывалая.
Всё тот же на выступах мел…
Как выросло кладбище старое.
И как мой Донец обмелел!


                В тумане города родного

     Песня

Здесь всё старо и всё здесь ново,
Опять листвы мелькает медь,
В тумане города родного
Мне прошлого не разглядеть.

Меня от милого порога
Сманила жизни круговерть,
Под небом города родного
Не суждено мне умереть.

Пока все живы, слава богу,
Помимо тех, кого уж нет,
На крыши города родного
Ложится мягкий лунный свет.

Мы все стареем понемногу,
Такая в жизни благодать,
В тумане города родного
Теперь Её мне не узнать.

На тихой улице Садовой
Под старым клёном посижу
В объятьях города родного,
Которым с детства дорожу…

Как всё старо и как всё ново,
Опять листвы мелькает медь,
В тумане города родного
Так сладко мне грустить и петь.
2000
 

II







Жадно ищет приключений
Беспокойный человек.
Не дают покоя гены?
Оттого ль, что краток век?
Оттого ль, что одинок он
В обезличенной толпе?
Оттого ль, что так далёк он
От себя в самом себе?
Потому ли, что от века,
Как огня, боится пут? –
Потому, что человеком
Беспокойного зовут!


 
“Милый Ленинград…”

1.

Деликатная все-таки тема –
Городам объясняться в любви…
Ленинградский крутой академик;
Кратко выразил чувства свои.

Приглашений заманчивых масса –
Академии мира зовут.
Отвечает Светило: “Согласен,
Коль из окон есть вид на Неву”…


2.

Где бы ни был я,
Не забыть мне город
Тот, что над Невой
Призрачен и строг.
Милый Ленинград!
О, как ты мне дорог –
В свете алых зорь
Каменный цветок.

Небо над тобой
Помнят самым разным:
В заводских дымах,
В сполохах боёв…
Для меня твои
Небеса – в алмазах,
В шпилях, и в мечах
Вздыбленных мостов.
Иногда в ночи
Где-то на Садовой
Слышу звук своих
Собственных шагов;
Белой ночью мне
Чудится суровый
Спор твоих вождей,
Гнев твоих богов…
2010


3.

Мне хотелось бы дольше побыть
Возле этого грустного сфинкса,
У залива со свежестью финской
И с печалью российской судьбы.

Неустанно большая вода
Уносила в открытое море
Все несчастья, печали и горе –
Только вновь возвращалась беда!

Словно меч, петропавловский шпиль
В небе города сером и мглистом…
Здесь когда-то (суровая быль!)
Поглотила вода декабристов.

Помнит небо и помнит вода
Дни блокады, беду лихолетий.
Потому так тревожно всегда
Плещут волны, и мечется ветер.
2009

       Петровская слобода

Как это новое чувство зовётся? ;
Очарование Петрозаводска!
Вод подсинённых бескрайние дали,
Дальних лесов на пригорках гардины,
Шпили и башенки, как на медалях,
Редкий покой в суетную годину.
Тихо звенят Марциальные воды ;
Первый курорт на Российской равнине;
Первый же памятник нашей свободе:
Пушки Петра и Екатерины.;
В волнах холодных не тонут иконы.;;
Запах воды и осеннего леса.
Славно поют, совершая поклоны,
Дети озёр – синеокие лепсы.
Август на редкость здесь мягкий, неброский,
Сочно Онежская блещет губа.
Дышится радостно в Петрозаводске.
Птицы на юг улетают, трубя.
Воздух здесь вкусный, настоянный, крепкий ;
Силу ему придаёт иван-чай.
Солнце, слепя, заглянуло под кепку,
Низкое солнце; предсеверный край.
И потому огорчает до боли
Звон на леса наступающих пил.
Волю нарушили смены Петровой***:
Всё сохранять там, где Пётр проходил.
2009

* * *

История – строгая дама. Поди ж,
Бывает талантливым режиссёром:
Александр I въезжал
в побеждённый Париж
На прекрасном коне,
подаренном Наполеоном.


* * *

После той великой драки
Вездесущие казаки
На хвостах своих коней
Завезли в Париж репей
Или, попросту, лопух.
С той поры в нём – русский дух!


* * *

Знать, позаботились боги:
Дурные здесь были дороги,
Не дороги, а лихо:
Глина, овраги, провалы.
И не прошли дальше галлы...
Деревню назвали Дурниха.
Несправедливо? Едва ли.
Не только дороги французу мешали –
И здешние жители не оплошали.



* * *

“И дым отечества нам сладок и приятен”.
Но дымом нелегко дышать, приятель,
Не потому ли, засучивши рукава,
Отстраивалась заново Москва.


* * *

Есть приметы, без которых
Трудно родину представить.
В городах бы им и в сёлах
Надо памятники ставить.

Скажем, в Туле – самовару,
В Краснодаре – караваю,
В Златоусте – сталевару,
А в Ногинске бы – трамваю.

В Апатитах – апатитам,
Морю ласковому в Сочи,
В Антраците – антрациту,
В Петербурге – белой ночи.

Всем победам – в Сталинграде!
В Зернограде – снова – хлебу,
Всем надеждам – в Ленинграде,
В Байконуре звёздном – небу!

В Мариуполе бы – тюльке,
В Петропавловске бы – крабам.
В городах бездетных – люльке,
В деревнях безлюдных – бабам.
2000
* * *

Ах, какая сторона!
Очарован речью быстрой,
Золотым мерцаньем Нистру,;
Солнцем белого вина.

Беспокойные края!
Здесь сходились в рукопашном
Новый день и день вчерашний,
Боль и радость бытия.

Незабвенная страна!
Ливни падают на ивы,
На безвестные могилы,
На родные имена.

Благодатная земля!
Щедрая, как мать, природа,
Колыбель и кров народов,
Их опора и судья.

Ах, какая сторона!
Опускается на плечи
Виноградных гроздьев вечер,
Вечер красного вина.
Тирасполь, 1993 г.






* * *

Задумчив Яворов зелёный,
Склонились вербы над водой,
Вся в белом парочка влюблённых
И чаек суматошный бой.

Костёл. Заросшая брусчатка.
Районный, скромный стадион –
Как в доброй книжке опечатка –
Так неуместен и смешон.

Горсад. Старинная ротонда.
Уводит восхищённый взор
Гряда холмов у горизонта,
Цепочка пойменных озёр.

Невидимый за дымкой синей,
За морем беспокойной ржи,
Военный городок в долине,
Как скатерть яркая, лежит.

В нём как с иголочки казармы,
Аллеи ровные под шнур,
Плакаты, бюсты, диаграммы,
Спортинвентарь и караул.

Вот девушка в одежде скромной
Вошла в казарму-гардероб;
Оттуда выпорхнула в форме,
Прикрыт пилоточкою лоб.

Ведь в форме ей пристойней Марсу
(А с ним – Отечеству!) служить.
А с ней – солдатикам глазастым
Полегче срок переносить…
У озера пикник в разгаре,
У светлых вод беспечен он.
И только беспокоит пары
Тревожным гулом полигон.
1980


                Янтарная комната

Я встречи ждал с волнением,
Как ждут свиданья срок –
Не вызвал восхищения
Застывший сей “желток”.

Привлёк же неосознанно
Дар западных друзей:;
Панно, что были созданы
Из редкостных камней.

Собачки, денди праздные
И стайка милых дам –
Четыре чувства разные
Изображают нам.

И вот что поразительно
В игре весёлой сей:
Собачки выразительней
Напыщенных людей...

С флажком персона старшая –
Выходят люди… Но
Кого бы я ни спрашивал –
Не видели панно.
Гостям непритязательным,
Как злато и хрусталь,
(На время ль, окончательно ль?)
Затмил глаза янтарь.
2005


* * *

Ростовский пляж забыть я не могу:
От тополей земля вокруг – в снегу,
Дурманит острый запах шашлыка,
И что-то шепчет мутная река.
А за рекой, напротив, в синеве –
Собора медь и золото креста,
И черепица пёстрых крыш чиста,
Как солнышко, ползущее в траве.

Прикрыл глаза, и солнце – как за калькой.
Шуршат шаги несмелые по гальке.
Рукою пробую, на месте ль саквояж? –
Ростовский пляж!

На рынке раки, пиво и тарань,
Гудки судов чуть ниже по реке;
Армянская твоя Нахичевань,
Как пряная левада; вдалеке.
Как добрый и крутой ростовский бог –
На пляж снующий старый катерок.
И “Школьный вальс” над палубой звучит...
Проходит лето. Тихий день грустит…

    Одесские туманы

Одесское приморское подворье…
Вдыхаю влажный воздух глубоко.
Там, за обрывом, утром вместо моря –
Легчайшее парное молоко
(“Будь осторожнее, блуждающий моряк” –
Тревожным басом выговаривал маяк).

С трамвайной остановки у фонтана
За три копейки – стойкая цена –
Я пол-Одессы проплыву в тумане
От улицы Фритьофа Нансена
(Быть может, ;мундсена. Почему-то
Сих непосед я постоянно путал).

Мелькают разноцветные заборы,
Провалы живописных пустырей,
Зелёно-жёлтые корявые желдёры
И до небес разросшийся репей.
Бегут пеньки, как ст;пни великанов,
Отпиленные от стволов туманом.

В трамвае бабы в праздничных уборах
Везут в корзинах розы на “Привоз”.
Их перебранка и одесский говор
Смешны и уморительны до слёз
(Вот и фасад одесского вокзала –
В тумане строг и чопорен, как Запад).

А на “Привозе” – гвалт и суета,
В развале рыбном – тюлька, вобла, раки,
Кинжальный блеск севрюжьего хвоста,
Бычки и простип;ма цвета хаки.
С тележкой, полной льдистых рыбьих плит,
Весёлый и упитанный пройдоха
Кричит прохожим: “Берехите нохи!”;
А сам ударить под коленки норовит.
(И ощущение приходит непременно –
Ты в самом центре нынешней Вселенной...)

На Дерибасовской открылся ресторан,
И обыватель прячется в тенёчек.
А солнце, разогнав туман,
Великолепный дарит нам денёчек.
1970


                Насосные станции Абакана

В котловине лежит городок –
Рек и речек опасно соседство.
Потому и воркует движок,
Словно города верное сердце.

Если б вдруг он навечно умолк,
Поднялись бы грунтовые воды –
В Атлантиду в ближайшие годы
Обратился бы сей городок.

Монотонно стрекочет движок,
Всем привычны его обороты,
Как привычна нам сердца работа,
Как привычен нам выдох и вдох.


* * *

Новоильинский рейд,
В косынках ярких женщины,
Водицы камской мелодичен звон;
Здесь волны пёстрые трепещутся,
Как миллионы маленьких знамён.

Войдёшь по пояс –
Мало не покажется:
Ошпарит холод
Даже в жаркий день.

Старинный особняк –
Дом отдыха трудящихся;
Белы девичьи платьица
И невысок плетень.

От пристани вас тротуар дощатый,
Похожий на поваленный забор,
Поскрипывая, приведёт когда-то
Под вековой тайги таинственный шатёр.

Здесь, на юру, совсем другое царство,
Хранит его лесной зелёный бог…
Бескрайние российские пространства,
Скрещенье разных судеб и дорог.

А вдоль реки разлёгся импозантно
Огромный плот – надёжный наш ковчег.
На нём на Каспий уплываю завтра –
Туда, где устье многих сотен рек.


Приуралье

В Березниках не сосчитать берёз.
Просторы снежные – необозримы.
Сугробы возвышаются… из слёз –
Замёрзших слёз далёкого Гольфстрима.

В Ус;лье – снега или соли блеск,
Из тёмных брёвен – терема околиц.
В ночи – сиянья северного плеск
Над городом былых междуусобиц.

Град Соликамск – таинственный кристалл,
В лесу от мира спрятанный надёжно;
Сам Соловей-разбойник в нём, возможно,
Деревья громким свистом сотрясал…

Весной проснётся камская вода,
Проснётся дух лесной и дьявол горный.
Скукожатся сугробы, и беда
Подальше унесёт подол свой чёрный.

А из подснежников – и там, и тут –
По всей земле – чудесные, святые –
Из голубых – озёра голубые,
Из белых – белые озёра расцветут.
2010





             Сороки
        Письмо с дороги

Дать крюк; – таков обычай,
Настоящий (без кавычек)...
Был крюк сей недалёким:
Я заглянул в Сороки.
Что рассказать могу?
Стоит коробкой спичек
Там крепость одиноко
На плоском берегу.
И Днестр, как кофе мутный,
Домашний и уютный,
Бежит себе, бежит.
С художественным свистом,
Как мелкие артисты,
Там носятся стрижи.
(Мой друг, охотник прыткий,
Пришлю тебе открытки –
Уж больно хороши!)

Пейзаж здесь, я не скрою,
И памятен, и люб.
А ниже, за рекою,
Стоит огромный дуб,
Забором обнесённый
И от невзгод спасённый,
А в рамочке – три слова:
“Здесь отдыхал Суворов”...

Сороки – город-птица,
Цыганская столица,
В ней от платков в цветах
Пестро на площадях.
                Народ шумит, гадает
И счастье покупает,
И счастье продаёт.
В гостинице колхозной
Дежурная серьёзно
Советы нам даёт,
Чтоб прятали ребята
Туда свои деньжата,
Где чёрт их не найдёт.

Здесь на пригорке рослом,
Где трубы, словно вёсла
Огромнейшей ладьи
(Не поленись – пройди!),
Нет, не цыганский табор:
Берёзы там и грабы –
Фасады впереди.
И странные манеры –
Все стены, как шпалеры

(В картинах знают толк):
Вот милую девицу,
Цыганскую царицу,
Несёт куда-то волк.
Черны, как уголь, косы,
Глаза слегка раскосы,
Наряден гребешок.
Улыбка ярче солнца.
Над чем она смеётся? –
Цыганский знает бог...
Сороки – город-птица:
Вот, не успел влюбиться,
А позабыть – не смог.
1980
* * *

Новоанновка, Новоандреевка –
Эти звуки всегда мне новы,
Новоанновка, Новоандреевка –
Не случайно ведь рядышком вы.

Кто Андрей тот и кто эта Анна,
Что далёкой весенней порой
Поселились на склоне кургана
И нарушили здешний покой?…

Ваши внуки с курганом расстались,
В Лету канули ваши сыны;
Имена лишь на карте остались –
На подробнейшей карте страны.

Убегает по склону дорога
В новый город, зелёный, как сад.
Нам, мальчишкам, казалось, ей-богу;
Золотой в нём растёт виноград.

Так манил мужиков и молодок
Этот город, особо весной!
Коль продлится нап;сть – наш посёлок
Опустеет в сторонке родной.

И опять ковыли и полыни
Будут горькую песенку петь,
И Андрея, и Анну отныне
По-российски сердечно жалеть.


         Арарат

Поезд «Ереван–Тбилиси»
Пробегает близ границы.
В тамбуре теснится люд,
Оторвавшийся от блюд.
Тот народ чему-то рад –
Слышен шёпот: “Арарат”.
Я смотрю в окно и снова
Вижу выгон и корову,
Ближние кусты, деревья,
В отдалении – селенья,
А за ними – дымки вата:
Никакого Арарата!
И спросил я у ребят:
“Где, скажите, Арарат?”
Их глазницы жаром пышут,
Говорят: “Смотри повыше!”
Поднял я повыше взгляд –
И увидел Арарат!
Под оконной тонкой планкой,
Как прекрасная чеканка,
Серебрясь в косых лучах,
Как Эльбрус о двух главах,
Словно два родимых брата, –
Две вершины Арарата.
Пристань для ковчега Ноя
Ждёт Пришествие второе…

И когда глаза закрою,
И когда я их открою
(Что случилось вдруг со мною?)
Утром, вечером и днём
Вижу, как, горя огнём,
Две серебряные птицы
Пролетают за границей.
О божественный театр,
Эти птицы – Арарат!

Плоть Земли пылает жаром –
Где снега Килиманджаро?
Бог, спаси от сей утраты
Две вершины Арарата!
1980


* * *

Путёвочка от профсоюза,
Представьте, почти что за так –
Ждёт здравница, гордость Союза,
Меня в минеральных горах.

Там горы сияют, как сахар,
С вершины стекающий вниз;
Рабочий, учёный и пахарь
Поправит там свой организм.

Вокзал, как игрушка… Носильщик…
Схожу на перрон с жаждой жить…
Поскольку заядлый курильщик,
Решил я сперва закурить.

Но воздух, коснувшийся лёгких,
Был сладок, как мёд, – Кисловодск!
Вдруг стал я весёлым и лёгким.
Шепчу про себя: Кислородск!

И новую пачку «Столичных»
Бросаю я в мусорный бак.
С тех пор я,
                курильщик типичный,
Забыл, что такое табак.
1975


             Выборг

         Голубая мечта

У меня был отличный выбор:
Сестрорецк, Сортав;ла и Выборг,
День и ночь, что как птицы летят.
Эти птицы разного цвета,
А поскольку на улице лето –
Они светлое время продлят.

Я мечту голубую выбрал,
Не колеблясь, я выбрал Выборг –
Как хотелось туда попасть!
Уже были такие попытки,
Но попытки кончались пыткой –
Не пускала прежняя власть.

Он и финский и он же – советский,
Дух витает над городом шведский,
Над заливом, в лесных холмах
И в огромных гранитных лбах.
Здесь так много простора и света,
Здесь с грустинкой печальное лето
И звучит постоянно Бах.

Есть на острове старая крепость,
Эта крепость – загадка и ребус:
То ли крепость она, то ли храм?
Дух святого царит Саво;фа,
Явно слышатся скрипки и арфа,
Здесь взлететь вдруг захочется вам.

Жёлтый лютик в зелёной пене,
Из гранита зернистого стены,
И высокая гордая башня
Над водою куда-то плывёт.
Над заливом века пролетели,
Отшумели дожди и метели,
Но на острове крепость живёт.

У стены живописной наяды
В живописном лесном наряде
Состязаются в древней стрельбе:
Изогнулась спина арбалета,
Все движенья – как сцены балета.
Как прелестны наяды в борьбе!

В залах каменных – гулкое эхо,
Дон Кихота хранятся доспехи,
Ждут тот летний заветный день,
Когда явятся на рассвете
В крепость рыцари всего света
И брусчатку накроет тень…

Я шагаю неторопливо –
Поколенья прошли вдоль залива –
По дороге земной любви.
Долетают гудки из порта,
Ведь залив – живая аорта
Этой славной и доброй земли.
Городок этот зелен и светел,
И к приезжим весьма приветен –
Остров вольной живой души.
Здесь нежны вечера и рассветы,
В нём хорош освежающий ветер,
Хлеб и пиво в нём хороши...

Но пора! Уже поданы дроги,
Я по тихой железной дороге
Уезжаю домой, господа.
Удаляюсь в зелёные чащи,
Я хотел бы бывать здесь почаще,
Но приеду ли вновь? И когда?

     Редкий случай (я не лукавлю):
     Ожиданье совпало с явью.
2005



* * *

Дождь во Львове, в Стрийском парке –
Как за тридевять земель –
Под горою на полянке
Капли стряхивает ель.

Потемнела вмиг копёнка.
По траве, пыля дождём,
Босоногая девчонка
Пробежала. Грянул гром.



Звонкий треск, весёлый шорох…
Скрылись вдруг вершины гор,
Словно опустили штору,
Словно кто-то их увёл.

Только ёлка и копёнка,
Воздух нитями прошит...
Столько лет прошло.
Девчонка
Всё бежит.


  Старый Таллинн

Этот городок со шпилями
Измеряется шагами, а не милями,
И его старинные строения
Вмиг изменят ваше настроение...


Я давно влюблён, поверьте,
В сосен шум и в рокот ветра,
В тихие лесные дали,
В запах сланца на вокзале,
И в щемящий свет залива,
В нечто, что – неуловимо.








* * *

В крохотном эстонском городке
Словно замок – фабрика кирпичная
И звучит в нём музыка приличная
В центре у кафе на пятачке.

За оградой под большими соснами
Памятники скорбные видны,
Даты не тире на них, а звёздами
До скончанья дней разделены.

На иных одна лишь дата – первая,
Это, значит, не пришёл черёд,
Имярек на фабрике, наверное,
Иль в кафе смиренно кофе пьёт.


* * *

Стрекоза на штакетник села
И от этого жизнь, друг мой,
Не такою уж стала серой,
Одинокою не такой.

И затеплилась вновь надежда:
За штакетником серых дней
Дни придут такие, как прежде,
А даст бог – и ещё милей.

Ведь не всё отпылало лето
И трубит за рекою рог,
Может быть, стрекоза – примета
Новых радостей и дорог.

 

III










Мне маршруты далёких дорог
Вновь напомнили дивный цветок.
Лепестки его – мини-походы
К ближним весям и в давние годы.
Словно струйка – в звенящий поток;
К моему неземному букету
Прибавляется крымский цветок,
Лепестки его разного цвета!


 
Мой сердолик

Письмо из Феодосии –
Нежданно и негаданно.
Дохнуло южной осенью,
А осень пахнет ладаном.

В Москве шоссе солёные,
Снежинки да кресты.
А там – вечнозелёные
Холёные кусты.

Лоснятся виноградники
На склонах плавных гор,
И всё там – как на празднике,
А здесь – другой колор.

Морозец режет скальпелем,
И пробки на кольце,
И нет уже ни капельки
Загара на лице…

Седая Феодосия,
Зелёная вода…
Как хочется забросить всё
И убежать туда!

Туда, где у подножья гор
Так звонок чаек крик,
Где ждет, наверно, до сих пор
Меня мой сердолик.



     Коктебель

Вот на пути село большое,
Оно степное и морское,
И горное... игорное,
Активное, спортивное,
Шальное, детективное.
А море в нём солёное,
А публика – влюблённая.

Там, впереди, гора Кок-Кая,
Прелестная, как грудь нагая,
А рядом высится Кук-Люк,
Как перевёрнутый курдюк.
Стремятся все на Карадаг
Как в своём доме на чердак.
(Не торопись туда, чудак,
Коль снаряжён ты кое-как).
Сюда слетаются артисты,
А также – братья-планеристы
(При этом братья-планеристы
Парят повыше, чем артисты).
У них почти столетие –
Своя гора: Клементьева.
На ней у каменной стены
Икары гор погребены.

Поэтов здесь в иные дни –
Хоть отбавляй, хоть пруд пруди.
Тут быть им и положено
Ещё с времён Волошина…



Как хороши здесь летом грозы,
Игра поверхности морской.
С горы увидеть можно… воздух –
Легчайший полог голубой.
Здесь Грин увидел алый парус,
А Айвазовский – моря ярость.
Как жаль, что он не написал
Чудесных гор “Последний вал”.

Коктебель (Планерское), 1980 г.


  Две картины

Две картины незнакомых,
Как загадка, предо мной:
На одной – у моря домик,
Шахматисты – на другой.

Над водой белеют стены,
Крыша красная светла.
Яркий день. Контрастны тени.
Светлым парусом – скала...

За доской два господина.
Справа – с тёмной бородой,
За столом сидит картинно,
Подперев щеку рукой.






Патриарх с седою гривой,
С пышной белой бородой,
Улыбается игриво,
Ход свершая роковой.

А брюнету не до смеха –
Партия трещит по швам…
Лев Толстой, а рядом – Чехов,
Угадать несложно вам.

Чехов в сером казакине,
В белом рубище Толстой.
Мебель старая. Вы ныне
Уж не сыщете такой.

Полумрак в покоях скромных
От задёрнутых гардин;
За стеною мир огромный,
Моря синь и неба синь.

Крики чаек, шум прибоя,
Отражённый морем свет.
Подле кресел ждут их стоя
Трость и посох много лет...

Белый домик на картине,
Много лет стоит жара.
В этом домике и ныне
Продолжается игра.






  На уборке винограда

Как только наступал обед –
Ведро большое из пластмассы
Лишалось виноградной массы
И превращалось в табурет.
Рядком сидели мы на доньях,
Держали мисочки в ладонях.
Сияло море, бил прибой.
Парок витийствовал над супом…
Мы выглядели очень глупо
Там, на пригорке, под лозой.
И, невзирая на усталость
(Нелёгок этот древний труд),
Ты почему-то улыбалась,
Когда глаза встречались вдруг.
И отчего-то то и дело
Моя душа тихонько пела.
















      Долина роз

Однажды после сильных гроз,
Когда душа легка,
Блуждал я над Долиной роз
В предгорьях Судака.

Как был приятен летний зной,
Кипела жизнь кругом.
Лавандой пахло и землёй,
Пропитанной дождём.

В окопе старом средь камней
Я гильзу отыскал –
Примету тех далёких дней,
Былой войны металл.

Очистив горестный металл
От праха прошлых лет,
Вознёс его на пьедестал
Как малый монумент.

На невысокую скалу,
Где не растёт трава.
Запела гильза на ветру
Печально ноту фа.

Казалось, будто рог играл –
То был металла стон,
Который к сердцу долетал
Из роковых времён.
2000

     Старый Крым

Снова осень вошла в Старый Крым на постой,
Здесь её принимают с любовью.
Как богаты сады! И от ветра порой
Барабанят орехи по кровле.

Вековые деревья, вы помните боль
От невзгод, что ещё не утихла?
Боль разлуки, большую земную любовь,
Радость встречи и детские игры…

Вот уж тень от предгорья на город легла,
Облака над горами алеют.
Приглашает к вечерней молитве мулла
С минарета мечети Гирея.

В ней сегодня приветливый здешний имам,
Молодой, светлолицый и русый;,
Вдохновенно читал на арабском Коран,
Повторяя аяты;;  по-русски.

Мне казалось, имам не читал нам, а пел,
Голос редкий мне душу тревожил.
Основное себе уяснить я сумел –
Как Коран и как Библия схожи!…

Старый Крым был в ту осень спокоен и тих,
Тишина в нём оплачена болью…
Я Солх;ту;;; дарю свой бесхитростный стих
И о нём вспоминаю с любовью.
2005
            Лунная ночь близ селения «Приморье»

Ходит печаль по окрестным дорогам,
Спустится к морю, поднимется в горы.
Крест на скале источает тревогу,
Звёзды мерцают над тихим простором.

В лунном сиянье застыла округа.
В чаше морской ; нет числа изумрудам.
Тенью своей заслоняя друг друга,
Бродит поблизости пара Верблюдов.;

Слева у берега, в лунной купели,
Старый Алчак*, бесприютный бродяга.
Справа у моря видна еле-еле
В дымке хрустальной спина Аю-Дага*.

Всюду сверчков беспокойное пенье,
Всюду теней беспокойные пятна.
Время рассыпалось здесь на мгновенья:
И не течёт ни вперёд, ни обратно.

Синий терновник и вереск кровавый,
Строй кипарисов в прибрежном тумане.
Ярко блестят придорожные травы,
Дальний Судак лёгким маревом манит.

Крест на скале в светлой лунной полуде,
Стонет сова над последним приютом.
Жаль Алчака и уставших Верблюдов,
Лунную ночь и себя почему-то.
2009
     “Забытая легенда”

В Судаке всё выглядит иначе –
Прошлого в нём затаилась грусть,
На закате мыс прекрасный К;пчик**
Девичью напоминает грудь.
Посмотри на горные отроги –
Там, где солнце поутр; встает,
Там Алч;к, коварный и жестокий,
Много лет свою невесту ждёт.

Ей был люб красавец вольный Сокол –
Ей не жить у Алчака в плену!
На заре она с горы высокой
Бросилась в гремящую волну.

Вольный Сокол с лёгкою душою
Позабыл о деве молодой;
Замечали, по утрам с другою
Он парил над Крепостной горой.

Гордый горец оказался верным –
Вам во мгле не разглядеть лица:
Нощно ждёт Алчак, и ждёт он денно –
Зря оклеветали молодца.

Не был ни жестоким он, ни грозным,
Как считали в тот далёкий век,
В переводе (в словаре серьёзном) –
Маленький, всего лишь, человек…



В Судаке всё выглядит иначе –
Прошлого в нём затаилась грусть,
На закате мыс прекрасный Капчик
Девичью напоминает грудь.
2003


     Дождь в Гурзуфе

Опасен дождь на улицах Гурзуфа –
На горном склоне городок лежит.
По водопадам, по ручьям без туфель
Бредёт красотка с грацией Бриджитт.

Поток растёт. Вода уже – до юбки,
Настойчиво её сбивает с ног.
У ног – орехи, винограда бубки; –
Дары садов.
Помилуй её, Бог!

Поток гремит и струи влаги жгучи…
Но вот куда-то улетают тучи:
И солнца блеск, и моря синий блеск
Ласкают девушку.
Та в платье светло-синем,
Как говорят, отчаянно красива
В намокшей ткани, макияжа без.

Но рано расслабляться, дорогая,
Поток с горы всё больше нарастает –
Как страстно влага ищет к морю путь!
Так чувства, вырвавшись, не умолкают –
Сильней теснят
Взволнованную грудь.
* * *

Живописно украсил он номер
Принесённым из леса оброком,
И к часам одиноким на взморье
Одинокий явился до срока.

Не пришла. С моря тень набежала.
Парк казался пустынен и гол.
Не пришла! Словно рок, наказала
За всех тех, к кому он не пришёл.

За всех тех, кто забыт был поспешно.
Но затеплилась радость-змея:
Ах, как сладко порой безутешным
В юны годы побыть нам, друзья.

Ах, как славно побыть одиноким
И, вздыхая, себя пожалеть,
Потому ли, что старость далёко,
Оттого ли, что не было бед.

Пусть душа отдохнёт, сладко млея,
И немножко одна погрустит…
Только видит: над дальней аллеей
Дорогая на крыльях летит.








  Дорога в горы

Тяжёлая дорога вверх,
Опасная дорога в горы,
Но как хорош твой лёгкий смех
И в восклицаньях разговоры.

“Ах, что за чудо этот лес,
Ручей, зелёные поляны!”
Взирали дерев; с небес,
Огромные, как великаны.

Нас ждал Ай-Петри впереди,
Внизу – Ливадии цветенье.
Незримый бой кипел в груди –
Любви и робости сраженье.

Испив живой воды в ручье,
Богов не убоявшись гнева,
Лежали рядом на земле,
Как там, в раю, Адам и Ева.

Сияла влага на губах,
Вода была свежа, как льдинка,
Любовь превозмогала страх
В прекрасном вечном поединке.

Безумолку гремел ручей –
В нём время хрупкое дробилось.
Мне не забыть твоих очей,
Распахнутых, как божья милость.



О как хорош твой лёгкий смех
И в восклицаньях разговоры,
Чудесная дорога вверх,
Прекрасная дорога в горы!


* * *
                Любил он, усевшись на б;не;,
Под шорох волны помечтать
О том, что когда-то здесь будет
(Чему никогда не бывать).

Разрезанным пахло арбузом
Шипящее море у ног.
В воде, словно вазы, медузы
И месяца призрачный рог.

Казалось, совсем без причины
(Наверно, от дальних громов),
Стекали неспешно песчинки
С макушек песчаных холмов.

И падало сердце куда-то,
Когда опускалась волна.
И мягкое солнце заката
В воде растворялось сполна.

И было так чисто, как в храме,
В природе младенческих дней…
Откуда бы взяться здесь даме
С несносной собачкой своей?

              Когда-то за Симеизом…

Юные студенты
В дивном Кацив;ли,
На краю земли,
Жарким крымским летом
Без вина хмелели,
Чахли без любви.

В небо голубое
“Шарики” пускали,
Сложный инструмент;
Дело не простое –
Небо изучали
Как живой объект*.

Вечером у моря
Пела танцплощадка,
Дальние огни.
Старый санаторий
Был для них загадкой –
Островом любви.

Лишь начнёт смеркаться,
Дружная ватага,
Доблестный народ
В Симеиз на танцы
По крутым оврагам
Доблестно идёт.




Томные красотки
Юношей встречали,
Нежные слова.
Взгляд бросали странный;
Робкий и печальный –
Тайна в них была.

Берег. Шелест гальки.
Розы пахнут сладко.
Царство полутьмы.
Стройная красотка
В крепдешине гладком…
Только жизнь – взаймы.

Стал для вас сюрпризом,
Взрослые мальчишки,
Здешний контингент –
Русская «Монтана»;.
Кошка ловит Мышку**
Очень много лет…










Гора на равнине

Гнездятся коробочки-домики
Под облаком на горе,
И люди там, будто бы гномики,
И жизнь их подобна игре.
Игрушечных дивных собачек
Игрушечный слышится лай,
Игрушечный скачет мячик,
Горы достигая край.
Как ветви, сплетаются тропки,
По тропкам гуляет пыль,
И трубы в домах, как пробки,
Посаженные на бутыль.
Цветы водопадом стелятся,
Сбегая с вершины в дол.
Живёт там игрушка-д;вица,
Что любит смотреть футбол.
Когда же команды встречаются
На матче: “Гора” и “Низ”,
Игрушка тотчас превращается
В прелестную юную мисс…
Видать, потеряю я голову,
Взирая подолгу вверх,
Звенит там, как крохотный колокол,
Той маленькой феи смех.








* * *

В шикарном курортном местечке;,
Где соло выводит волна,
На самом заметном местечке
Стояла, как радость, она.

В неё же нельзя не влюбиться:
На фоне морской синевы
Стояла младая… орлица –
Само воплощенье любви!

Атласные пёстрые перья,
Малиновый клюв, коготки,
В глазах облаков отраженье,
И сильные крылья – легки.

А чайки кричали, как дети,
И волны хлестали, как плеть!
Тяжёлые медные цепи
Мешали орлице взлететь.

Паломник ли в бурке сутулый,
Иль старый из Д;кии скиф –
Дремал рядом с нею понуро
К оковам приученный гриф.

Солёный порывистый ветер.
Как слёзы, морская вода.
Записочка на парапете:
“Подайте на корм, господа!”


Хозяин в нетрезвом запале
Хвалился повадками птиц…
Уж лучше б его заковали,
Чтоб больше не мучил орлиц.

На Юге, где добрые лица,
Где всё лишь на благо людей,
Томилась в оковах орлица,
А море вздыхало о ней…
10.2005 г.


* * *

Ночь. Городок. Лето.
Шоссе бесконечная лента.
Плетутся за мной по обочине
Собачки в шубейках всколоченных.
Кем-то на улицу брошены,
Надеждою растревожены.
В каждом прохожем хозяина
Ищут бедняжки отчаянно.
И умоляют, наверное:
“Поверьте, мы самые верные!”
И столько любви и страсти
В их мордочках разной масти…
Свет. Станционное здание.
Милые, до свидания!
(Немой принимая упрёк,
Бросаю им свой тормозок;).


* * *

Вдоль платановой аллеи
Я ходил смотреть закат,
Белые стволы алели,
Как и много лет назад.

Солнце красное в пучину
Погружалось не спеша.
Почему-то без причины
Сладко таяла душа.

Свет над морем разливался
В обрамленье тёмных гор,
Дивный голос раздавался,
И звучал волшебный хор.

И, казалось, лишь угаснет
Солнца луч – внезапно, вдруг
Кончится чудесный праздник
С именем коротким Юг.

Будут волны то и дело
Об ушедшем дне вздыхать,
И стволы платанов белых
От огромных звёзд мерцать.








* * *

“Любовь Шевцова” и “Сергей Тюленин” –
На ялтинском причале бок о б;к.
В воде зелёной их смешались тени,
И их маршрут был прост и недалёк.

Какая-нибудь Ольга иль Наташа,
А рядом с нею её новый друг –
Какой-нибудь Володя или Саша –
В открытом море совершают круг.

На набережной встретились недавно,
А Ялта ведь всегда полна чудес,
Вдруг оказалось (это так забавно);
Билеты – на один и тот же рейс.

Всё как обычно: ветер, крики чаек,
Взлетает катер на крутой волне.
Он и она других не замечают –
И будто бы летят в волшебном сне.

На палубе, стихиею объятой,
Нептун, сей бог морей лукав,
Бросает парочку нечаянно в объятья,
Изрядно брызгами солёными обдав…








И будет звёздной ночь, кафе на крыше
Или уютный винный погребок.
И вдруг окажется (и станет сразу тише);
Кончается её путёвки срок…

“Любовь Шевцова” и “Сергей Тюленин” –
Маршрут их очень прост и недалёк.
Для многих путников, на самом деле,
Поездки той не завершился срок.

Какая-нибудь Ольга иль Наташа
В каком-нибудь Кургане иль Твери
Не позабыла Вову или Сашу,
Той палубы, той ночи, той зари.


* * *

Как быстро прошла неделя
Среди красоты неземной…
На склонах Ай-Даниэля
Бывал Николай Второй.

Казалось, от этого факта –
Ни жарко, ни холодно. Всё ж –
Приятно. И к этому как-то
Причастным себя признаёшь.
Гурзуф, 2000 г.





* * *

Дымит теплоход, словно домна,
И в термосе плещется чай.
Сидели бы, милая, дома –
Ведь влюбитесь невзначай.

Попутчица, только попутчица,
Откуда же острая боль?
Кому-то дорога – разлучница,
Кому-то дорога – любовь.

Смотрела влюблённо и пристально,
С надеждой. Вдруг слёзы ручьём;
На гулкой и ветреной пристани
Разлука взмахнула платком.

Разлука – лечебное средство.
Как жаль. Ах, как жаль. Ах, как жаль!
Ну, жили бы по соседству –
Меж нами бескрайняя даль.

Меж нами пространство и годы,
С соблазнами города.
Мы в разных морях пароходы,
Плывём неизвестно куда…

Попутчица, только попутчица.
Откуда бы взяться любви?
Неужто дорога-разлучница
Поймала нас в сети свои?..



* * *

День выдался голубовато-алый,
В такие дни во мне поёт душа,
На шумном ялтинском автовокзале
Автобус жду в кафе из камыша.
(На столике – какой-то острый супчик,
Стакан вина и шашлычок за рупчик).

Поодаль, приподняв бетонные бока,
Шумит миниатюрная река.
Легко одолевая повороты,
Она бежит вон с той горы напротив.
Там, в небесах, природный заповедник,
В нём побывать мне довелось намедни.

Оттуда Ялта – словно на ладони,
И море – величавее стократ.
Под кроною пасутся мирно кони.
О, как бы там любил бывать Сократ,
Сидеть, в свои раздумья углублённый.
Там рай земной для сирых и влюблённых.













Вода в реке чиста, свежа, прохладна.
И вот что удивительно, читатель:
В ней громоздятся каменные ванны,
Наполненные влагой.
О, Создатель!
Они белы, словно колени женщин,
Их контур выразительно очерчен,

Неведомый их скульптор изваял.
Рассказывать о них бы в пору мифы,
В них девы выглядят, как нимфы
Иль как русалки среди белых скал.
(Коль повезёт вам оказаться в Ялте –
На той горе, прошу вас, побывайте)…

Но вот и мой автобус объявили.
Я водружаю свой рюкзак на плечи.
Прощай же, Ялта, здешняя Севилья…
Окончен бал… В душе погасли свечи...
1975














* * *

Прощай, Судак,
Прости, коль что не так.
Недосмотрел, недолюбил,
Приходится признаться,
На все вершины не успел подняться
И воздухом целебным надышаться,
В любовный омут, как с горы, сорваться,
За даму благородную подраться…

Но солнцем и вином успел я напитаться
И готикою гор успел налюбоваться,
И с обитателями моря пообщаться,
С друзьями старыми нежданно повстречаться.
Как сладко было с морем целоваться,
Как горько будет снова расставаться.
Прощай, Судак,
Прости, коль что не так.
Прощай, Судак!
2005

 

IV













Далёкие огни казались чудом в детстве,
И в ранней юности тревожили они.
Там мир иной, хотя и по-соседству
Далёкие вечерние огни.
Как волновал их золотистый рой,
Манил к себе, особенно весной.
Наверно, там живут прекрасные богини
И к ним со всей земли приходят корабли?
Однажды с другом ранней ночью синей
Мы к тем огням мерцающим пошли…
Ни кораблей и ни богинь там нет.
Но я люблю огней далёких свет!


 
“Неправильный блюз”

Мерцает созвездье Стожары,
Под шорох и треск грозовой
Играет в эфире Кит Джарит;
Над сонной летящей землей.

Слагают небесные звуки
Волшебный “неправильный блюз”.
И нет больше долгой разлуки,
Земли ощущается пульс.

В тех звуках тревожная тайна,
В них память о лучших мирах,
Уходит от них изначальный,
Таящийся в радости страх...

Волшебная магия ритма,
Мелодии мягкая нить –
И будто не блюз, а молитва,
Над тихой землёю летит.

И верится: люди все – братья!
Зачем же прекрасен так блюз?!
И просятся руки в объятья,
А души – в единый союз.







Вид из автобуса

Захолустье, заросшая пашня,
Неприглядная местность вдали...
Вдруг над полем кремлёвская башня
Поднимается из-под земли.

Сонный взгляд её радостно ловит,
Вид её благотворен душе,
Кто-то даже захлопал в ладони
На далёком степном вираже.

До свиданья, неведомый Зодчий,
Твоя песня вполне удалась:
Пассажиры, не спавшие ночью,
Не отводят обласканных глаз.

Знать, Всевышний рукой его правил,
Ах, какой же он славный чудак –
Он нас всех встрепенуться заставил,
Водрузив этот радостный знак.


* * *

У горизонта кромка света.
Дорога. Старый тёмный дом.
Над чердаком в порывах ветра
Фонарь стучит, как метроном.
Печальные пустые звуки
В пространстве носятся пустом.
На крыше – трубы, словно руки.
К кому взывают и о чём?
* * *

Сквозь ночи июньской подсвеченный купол,
Пронзая деревьев печальные купы,
Летят облака в беспорядке и строем,
Как нечто живое.
Похожи они на двугорбых верблюдов,
На спящих богов, на седых фараонов.
Летят издалёка, летят ниоткуда,
Дробясь и сливаясь без шума и звона.
Летят отрешенно, куда-то спешат,
Какое-то свыше задание,
На грешную землю, на дивный ландшафт
Не обращают внимания.
Застыли под ними поля и дубравы.
Какой напряжённый покой!
Как хочется крикнуть:
– Куда вы? Куда вы?
Возьмите с собой!


Лунная ночь

Притворилась речка ручейком,
Тоненьким таким, одноголосым,
Светлый месяц, как мальчишка босый,
До зари всё куролесил в нём.
А под утро заглянул к нам в дверь –
Дверь у нас стеклянная, как в сказке.
Знать, чудак искал тепла и ласки,
Как порой их ищет добрый зверь.



И, окинув мир печальным взором
(Видно, ночь – его ушедший день),
Скрылся за сиреневые горы,
На пороге обронив сирень.


* * *

На море штиль –
Блаженнейший покой
(Коль нет над головою паруса).
Не море это, а субстант живой
Из множества отдельных ярусов.
На море штиль,
Не шелохнёт суда.
В туманной дымке солнце с позолотою.
Как не похожа на себя вода –
В такие дни охватывает оторопь.
И кажется, что в море нет воды
Под тканью изумрудно-синею,
Коль побежать – останутся следы,
Как на траве газона в инее…
На море штиль.
Темнеют небеса.
Сегодня ночь придёт без опоздания.
Темнеет ткань воды,
И тьма течёт в глаза
И опускается на горы и на здания.






* * *
Весна.
На кладбище машин покой и тишина,
И грусть, похожая на счастье.
Звенят чуть слышно металлические части,
И тёплая от них идёт волна.
Весна, она везде ; весна.
Здесь чья-то радость и любовь кого-то
Лежат на солнце просто, как дрова.
И заглушает запахи тавота
Из-под рессор ползущая трава.
Всё зарастёт когда-нибудь травою
И незаметно превратится в прах,
И оттого ль, что радостно весною –
Здесь не витает страх.
(Лишь иногда грусть станет очень острой,
Когда поверженный увидишь остов).
Всё тихо спит, что бегало и пело,
Покой и тишина на кладбище машин,
А на шоссе сигналят то и дело...
О, как обманчив мерный шелест шин!

* * *

Дождь. Полустанок. Полумрак…
   Километровый
Состав грохочущих тяжмашевских цистерн…
Жизнь оборачивается стороною новой,
В чрезмерном напряженье каждый нерв.
Но пролетит состав, исхлещет вам лицо
Холодной пылью отражённых капель.
Затихнет шум и свист, в конце концов…
За боль свою не обвиняйте скальпель.

* * *

Нещадно тополя пылили.
За это люди их спилили.
И изменилась вмиг дорога:
Исчезла лёгкая тревога,
Просторней стала и длинней,
И чёткое возникло эхо,
Но эхо – это не помеха…
О чём же я? Да всё о ней!
И о цветке разлуки жёлтом –
Всё меньше у меня друзей,
Уж многие – за горизонтом.
Пустеет впереди дорога,
Как эхо, приближается тревога.
Короче путь, а не длинней,
Как после старых топалей.


* * *

Я иду осторожно по льду,
Словно денежки, время транжирю;
Вижу дно в застеклённом пруду,
Тени мягкие цвета инжира.

А на белом, как пух, берегу
Приглушённо, невнятно, несмело
Колокольчик трезвонит в снегу,
То и дело звенит, то и дело.

Снег под солнцем – парчовая ткань,
Как накидка на травы наброшена:
Подними осторожно за край –
И замрёшь, не дыша, завороженный.
Ты увидишь, что травы в соку,
Жизнь под снегом своя, незаметная.
Колокольчик трезвонит в снегу,
А, вернее, душа его летняя...


* * *

Шаги в ночи, чуть слышимы,
Луна висит над крышами,
И яркая, и юная,
Как яблочко в саду.
Настало полнолуние
Девятое в году.

В такое ж время года,
В такую же погоду,
Под этим лунным кругом
Здесь Пушкин ехал к другу.
Луну он ту же видел,
Что и Назон Овидий,
Ценимый им поэт,
Тому назад тьму лет.
Пути их в назидание
Пересеклись в изгнании
На берегах лимана,
Где против Аккермана,
Как серебристый тополь,
Пылит Овиди;поль;…


     Белый остров

Я на острове белом,
Я к нему прикасаюсь руками –
Несмываемым мелом
Окрашены тёплые камни.

    Плыл я долго. Вода нелегка –
    Стар Балхаш и тревожен –
    Не пускает к себе чужака,
    Как казах, осторожен.

Я на острове голом –
Только камни и чёртовы пальцы.
Как бело здесь от рыбьих иголок,
Как белы птичьи в крапинку яйца.

    Тишина… Вдруг отчаянных чаек
    Оглушительный штурм. Быть беде.
    Свет померк. Но Балхаш выручает:
    Нахожу я спасенье… в воде.

Чайки дружно и смело
Отстояли родные владенья.
Там, на острове белом,
Нежеланный я гость, к сожаленью.







* * *

Проходит август. Липы мироточат,
Их листья как в расплавленном меду.
Короче дни и холоднее ночи,
Тревожней сердце бьётся на ветру.

Оно сильнее чувствует ненастье,
Душа острей предчувствует беду.
Душа и сердце вместе ищут счастье,
Душа и сердце жить должны в ладу.

Ещё есть время распрощаться с прошлым,
Ещё есть время… Только будь смелей...
Сегодня снова мироточат сосны,
Сегодня снова их стволы в смоле.


* * *

Что заставляет вновь меня стремиться
За сотни вёрст к заветному пруду?
Мне кажется, всё может измениться,
Когда опять в тот лес я попаду.
Я чувствую Природы благосклонность,
И потому так часто поутру,
Когда гремят на станции вагоны,
Мне в доме усидеть невмоготу…

Вот этот пруд! Иль это только снится?
Бросаюсь в его воды с головой.
Мне в глубине прекрасно, словно птице,
Летящей над зеркальною водой.


   Аллея одинокого монаха

На далёком и суровом Валааме
Есть аллея одинокого монаха;
Если вас безумно тянет к даме –
Выходи на ту аллею, бедолага.
(Та аллея вот чем интересна:
Даже в ясный день там мало света –
Сосны в ней посажены так тесно,
Между ними не найти просвета).
Дама выйдет вам навстречу
В этот вечер,
Непременно выйдет –
И пути сойдутся,
А поскольку на аллее той не разминуться
(Мудрецами были те монахи!) –
Дама – тенью с вами в вашу келью
И совсем, поверьте, не от страха.
Не судите эту пару строго:
В этом ведь и есть предназначенье
Той аллеи одинокого монаха:
Чтобы не остаться одиноким...

В дефиците нынче ребятишки.
Хорошо бы посадить, однако,
В каждом захудалом городишке
По аллее одинокого монаха.






На Волге-реке у Казани

На Волге-реке у Казани
Вечернею алой зарёй
Пивали и мы «Мукузани»
В компании золотой.

Как ночь – справа тёмная чёлка,
Как день – слева светлая прядь.
И справа, и слева девчонка ;
Такая вот благодать.

Напротив умело на вёслах
Дружок закадычный сидел.
И был тот пленительный возраст –
Не возраст, а водораздел.

Играя, звенела и пела
У лодки шальная вода,
То юность на крыльях летела
Пока неизвестно куда.

На днище плескались стерлядки ;
Поистине царский улов.
И был упоительно сладким
Дымок от прибрежных костров...

На Волге-реке у Казани,
В другой, а не в этой стране,
В далёком  вечернем тумане
Ты, юность, пригрезилась мне.



* * *

Над рекой божественное утро.
На пригорке столб, как буква “А”.
Довоенный, чёрный репродуктор
Пел на нём с утра и допоздна.

Волжский плёс. Я в нём души не чаял,
Золотая вольная коса.
Вместе с Бунчиковым пел Нечаев –
Над рекой звучали голоса.

В песне той кого-то очень долго
Звал гудками старый пароход.
И катилась величаво Волга,
И за годом удалялся год…


* * *

Сволочи* ; они простые люди
И притом полезные дружки…
В старину на Волге было худо:
Перекаты были нередки.

Б;ржи в них могли бы сесть на мели,
И убытки б принесла река.
Мужики на берегу сидели,
Ждали груз, валяли дурака.
      “Сво–ло–ч !!” ; с баржи дружкам кричали,
      И они тотчас же выручали…

Вот такой была у нас культура.
Был бурлак на Волге знаменит.
В Рыбинске есть бурлаку скульптура:
Больно худ и немощен на вид.

                Осенняя охапка листьев

Однажды, как всегда, проездом,
Бродил я в Нальчике чудесном.
Долинск и дальние селенья…
Но не о них стихотворенье –
О памяти, капризной даме,
Которая удержит в раме
Порой не то, что важно нам,
Сказать смешно – какой-то хлам.

Казалось бы, я должен помнить
Журчанье водопадов томных,
Каньон, волнующие взгляды
(Которые милей награды),
Восточный страстный колорит
Той ночи, что стремглав летит,
Вершины гор посеребрённых,
Шальную парочку влюблённых,
Иль стаю дикую собак,
Загнавшую меня в овраг,
Среди ненастья и дождя,
Близ дачи бывшего вождя.
На дне – приметы прошлых дней –
Трофеи славные вождей:
Зверей невинных шкуры, кости
(Изрядно потрудились гости)...

Так нет же, помню до сих пор
Обыкновенный пыльный двор,
Почти что антисанитарный,
Тот магазинчик промтоварный,

Рубаху моего размера
(Из хлопка чистого, холера!)
Очаровательной расцветки
(Нет, не в полоску и не в клетку) –
Завидовали бы артисты:
Осенняя охапка листьев!
Как ни крути – не мог купить
(На что-то надо было жить).
Припомню – вновь забьётся сердце:
Такими были наши средства…
И до сих пор я сожалею,
Что не имел и не имею
Такой расцветки одеянья…
Какие милые страданья!
Давно б рубаха та истлела.
А память? Ей какое дело…
Уже не помню многих лица,
В глазах опять мелькают листья,
Не Нальчик, горы и овраг –
Охапка листьев тех в руках.
1980


* * *
 Цикады

Питаясь соками корней,
Прожить семнадцать лет в земле,
Чтоб несколько чудесных дней
Звенеть в саду в вечерней мгле,
Увидеть ласковый рассвет,
Познать блаженство и любовь,
И ровно на семнадцать лет
В темницу погрузиться вновь.
* * *

Ужом наш поезд стелется
По дну глубокой ночи,
И всё же мне не верится,
Что завтра буду в Сочи.

Вдохну пыльцу мимозы
И эвкалиптов прель ;
Нежнее нежной розы
Божественный апрель.

И весь он словно выткан
Из самых нежных чувств ;
Любуйся этим зыбким
Искусством из искусств!..


* * *

Юкка славная, агава
И пампасная трава,
Говорят, на вкус ; отрава,
А на вид ; найти б слова!

С пирак;нтой городч;той
Рядом лавр и эвкалипт,
От цветов их, как от злата,
Целый день в глазах рябит.

Тамарийск и аукуба,
Лох колючий и бамбук…
; Это Ява или Куба?
; Это Сочи ; русский Юг!
* * *

Выдались под стать погоде сумерки.
Август мягок, словно нота ля.
Тёплые деньки ещё не умерли,
И любовью полнится земля.

Тускло светят фонари-отшельники,
Окна ослепительно желты.
Сумерки, как добрые волшебники,
Изменяют города черты.

В этот час у Золотого грота,
Где зари пылает акварель,
Непременно славная погода,
И поёт волшебная свирель.

Затаились ангелы на фресках,
На   поблескивает мох.
Не вспугни одним движеньем резким
Ту любовь, что подарил нам Бог.











                Две встречи с Пицундой;

1.

        Октябрь 2006 года

Тихо. Малолюдно. Речь гортанная…
Странная Пицунда стала, странная.
Пасмурно. заметна листьев дрожь:
Плачет над Пицундой редкий дождь.
Пыль прибита каплями-гвоздями,
Пахнет отсыревшими цветами.
Словно привидения на площади ;
Местные бурёнушки и лошади.
Дом с пустыми окнами, весь в трещинах,
Словно на поминках горьких женщина.
Только Храм, недавно обновлённый,
Не даёт забыть душе, влюблённой
В здешние приморские ущелья,
Ту былую радость и веселье…

Я сегодня здесь недолгий житель,
Потому и сбивчив мой рассказ.
Всё проходит. Только вы держитесь.
Мы верны вам, и мы помним вас.

Страна души;;, я от тебя не скрою:
Душа моя уже давно с тобою.



   2.

     Октябрь 2008 года

Любуюсь закатом
с балкона гостиницы “Бзыбь”,
Дорожкой по морю
уходит янтарная зыбь.
Костры у воды
в проёме распахнутых штор
(Дрова для костров
заготовил заботливый шторм).
Доносится песня
и плеск утомлённой воды.
Как славно мечтать
и не ждать постоянно беды.
А днём ликовала Пицунда,
Искрилось вино ;
Мир снова вернулся,
надежда вернулась в ваш дом.
И так же, как прежде,
(мы помним те давние дни!)
Туристы опять потянулись
в родные “владенья” свои.
Второе ущелье,
мой верный надёжный причал,
Я вновь посетил –
словно прежнюю жизнь повидал…*
Вдыхаю божественный запах
пицундской сосны.
Спокойно в горах
засыпает сегодня Апсны**.
 Воспоминание о Понте Эвксинском;

Есть на Понте Эвксинском “корыто”;; –
Это Сочи пожизненный крест,
Ни кают в нём, ни бани, ни быта,
Только много седалищных мест.


Ходит в Хопу сей борт осторожно,
А когда повезёт ; и в Трабзон.
(Первый порт вам запомнить несложно,
Для второго есть рифма – “Кобзон”).

На борту тихо дремлют армяне,
Снится им дорогой Ереван.
Суетливые в нём россияне
На турецкий спешат шарабан.

Все на нём – нелюбимые гости:
Чуть подует ; качает, как в шторм.
Почему б не размять ваши кости?
Нет на шторм узаконенных норм.

В Хопе пристань в кольце хулахупа ;
Из крутой арматуры забор.
Вас, таможник (компьютер), прощупав,
Без хлопот выдаст свой приговор.;;;

И бредёшь по турецкой дороге
Весь разбит ты, и хочется спать.
Эх, “калоша”, моя недотрога,
Где отец твой и где твоя мать?!

Говорят мне, что фильмы Гайдая
В ней снимали в советские дни,
Для комедий ; нет лучшего рая,
А для плаваний ; извини!
2010


   Стамбул ; Херсон

Вековечным здесь веет простором,
Istanbul как загадочный сон…
Всё прошло, как мосты над Босфором,
Возвращаюсь в осенний Херсон.

Это будет внезапно, поверьте:
Несмолкавшая стихнет волна ;
И «Виктория» станет на рейде,
Ширпотребом турецким полна.

Всё в былое уложится быстро:
И мечетей несчётных салют,
И гортанные крики таксистов,
И каюты нехитрый уют,

И колонны, и купол Софии;
На великой солёной реке,
И обычаи, вечно живые:
И намус, и сайгы, шереф;;;,
И витрины, витрины, витрины…
(В них есть всё, что угодно душе),
Байский взгляд и согбенные спины
(Извините за это клише).

Не забыть чай и кофе с лимоном ;
Несравненнейшие образцы,
И гостиницы ; мини-притоны,
И отели ; ну, чем не дворцы?

Мост у Рога*, весь мокрый от рыбы,
(Где рыбалку богаче найдёшь?),
Стариков (словно прошлого глыбы)
И познавшую кайф** молодёжь,

Гечек;нду*** ; частицу свободы
(Очень добрый закон дал Аллах)…
Но вернёмся в днепровские воды.
Эйваллахъ, Истикляль! Эйваллахъ****!..

Ждёт нас город с улыбкою милой:
`Здесь славянское солнце встаёт!
Встретят нас Ушаков и Нахимов,
И простой, дюже щирый***** народ.






Здесь повсюду арбузы и дыни
И киоски с пытн;ю* водой.
После моря нас нежно обнимет
Золотой и звенящий покой.

Речь здесь мягче и солнце нежнее,
И трава зелена в октябре,
Здесь акаций стручки, словно змеи,
Шоколадные в яркой траве…


    * * *

Давно ли Расул** Афродиту***
В стихах приглашал на Кавказ?..
Сейчас я прошу: “Не спешите,
Сегодня опасно у нас”.

Отложим на время, царица,
Каспийских чудесный поход;
Теперь здесь легко заблудиться,
Попасть на …кирпичный завод****

Не мог всё предвидеть, конечно,
Мудрейший в стране аксакал…
Пред Вами, красавица ; вечность.
Свершится, о чём он мечтал!



Туманный Альбион

Меня влечёт туманный Альбион,
Где марево огней в зелёной дымке,
Омнибуса невидимого звон,
Биг-Бэн вечерний, словно невидимка.

Косые блики света и теней,
Прохожие, зонты, автопокрышки,
И кружево несбывшихся идей,
И замыслов невыпавшие фишки.

Слова и шорохи со всех сторон,
Газоны, как зелёные лагуны,
И над рекою – мягкий тихий стон
В тумане удаляющейся шхуны.

Смешались и привычки, и любовь,
Очарование неяркой кисти...
Всё тот же паб меня встречает вновь,
Как старая испытанная пристань.


         Утконос

 Читая Джеральда Даррелла

   1.

О, как бывает человек жесток,
Когда жестокости приходит срок!
И как нежны порою звери, рыбы, птицы –
Братишки меньшие и меньшие сестрицы.
А кто из них нежней? На сей вопрос
Немедля бы ответил: “Утконос!”
Как нелегко ему на белом свете,
Он беззащитен, как грудные дети.
Не только носом он в утёнка вышел –
Он из яйца является на свет.
И молоко он не сосёт, а лижет –
Сосков, представьте, у мамаши нет.
Ему баланс тепла и влаги нужен,
Опасен шум и сероводород.
Питается в воде он, а на сушу –
Есть у него своеобразный ход.
И вот что здесь, читатель, интересно:
Лаз должен быть не мягким и не жёстким –
Пока ползёт он коридором тесным,
Должна отжаться и обсохнуть шёрстка,
Иначе при его строенье нежном
Простуда, несомненно, неизбежна.
Вот так и шастает наш утконос волшебный
Со странною улыбочкой блаженной.
Живут они в Австралии спокойной...

   2

А здесь, в Европе, полыхают войны,
Грохочут пушки, воют паровозы
(Вновь что-то на планете делят черти!)
И вот решил смешной и мудрый Черчилль:
Быть в Лондоне военном утконосу!
С ним в Альбион воротится удача
(Поставлена нелёгкая задача!).
Корабль с его купальней снарядили,
Когда ж до Англии остались мили –
Акулы Вермахта вдруг вырвались из мрака
И обстреляли мирное плавсредство.

Корабль тот уцелел. А утконос, однако,
Почил внезапно от разрыва сердца.
От горя Черчилль выпил пинту рома,
Сигару, как обычно, закурил,
Желая фюреру скорейшего разгрома,
Взял, наконец, и... фронт второй открыл.

Учитывая глубину вопроса,
Пора бы памятник поставить утконосу!
И пусть Уинстон в ярких позументах
Сигарою дымит у постамента.

2005


В горах

         1.

Древнейшая дорога в Кабал;.
Внизу остались пыльные селенья.
В невыносимую зловещую жару
Невыносимо быстрое движенье.
И вдруг как дар Всевышнего – родник!
Хранимый змеями, заросший ежевикой.
Упав на землю, я к нему приник
И пью сводящий зубы холод дикий.
Непроизвольно исторгая крик
Природного счастливого восторга,
Вдруг вижу удивлённый её лик,
Прекрасный грустной тайною Востока.
И изорвав в терновнике одежды,
Наполнив влагою сосуды под обрез,
Мы с сожалением и с тайною надеждой
Покинули тенистый этот лес.
         2.

Вот, наконец, разлом земли –
Раскопки древних погребений.
Останки серые, в пыли,
Давно ушедших поколений
Провалами пустых глазниц
Взирают в небо, не мигая.
Кто были вы? Каких границ,
Каких высот вы достигали?
Не страшен вам ни дождь, ни зной,
Вместилища былой надежды.
Но вечен не сосуд пустой,
А то, что в нём хранилось прежде.
Сия картина, видит Бог,
Не вызывала боли, страха:
Стояли путники у ног
“Обезразмеренного” праха.


  Мой Иссык-Куль

Какие маки яркие
Цвели над Иссык-Кулем! –
Сияла лента алая
На светло голубом.*
Да тигр рычал отчаянно
В ущелье за аулом,
Последний тигр у озера,
Как я узнал потом.
Мой друг-киргиз на лошади –
Что организм единый
(Казалось, окончательно
Седок к седлу прирос).
Лежал наш путь извилистый
Под горные вершины;
Кошара там под елями,
Его земной форпост.

Взгляну – земля закружится –
Так высоки здесь ели.
Сторонка поднебесная,
А рядом – озерцо –
В зелёном обрамлении
В уютной колыбели,
Живое, словно солнышко,
Как д;вичье лицо…

Мой друг мне на прощание
Вручил рога марала.
Огромные… Прибили их
В турбазе на конёк;
Пусть осеняют озеро
И розовые скалы,
Пусть осеняют жителей,
Юг, запад и восток.

Внизу село Ананьево –
Славянская “столица”.
Простые пятистенки в нём,
Зелёные дворы.
Отменные здесь яблоки,
Картошка и пшеница.
Здесь люди светлолицые
С далёкой той поры;.

Прекрасна чаша озера –
Небесный кубок славы*,
В котором волны плещутся
И где звучит хорал…
Здесь русский путешественник
Внезапно мир оставил;;,
А юный Македонский здесь
Полвойска растерял;;;…

Гласит легенда древняя;
В грозу ночную летом
Из града затонувшего
(Хранит его вода)
Красавица восточная
Выходит незаметно,
Кто с ней случайно встретится –
Полюбит навсегда…

Нет ничего прекраснее
Грозы над Иссык-Кулем.
Гром... Всполохи небесные…
Пороховая тьма…
Красавица у озера.
Стон тигра за аулом,
В тот год от одиночества
Сошедшего с ума.
2010
* * *

Закат ливийский был песчано-ал.
Умолк воображаемый хорал…
Казался нереальным к;мел-тр;ффик,
Далёких гор замысловатый график
И месяца серебряного профиль,
Верблюдицы насупленные брови
И бедуин в трепещущих одеждах,
И ветра свист,
вернее ; свист песка.
Глухая бедуинская тоска:
Иссякнет старый их колодец прежде,
Чем новый сыщется…
И где же? И когда?
(В пустыне с ним все связаны надежды ;
Дороже золота священная вода).
Нам, зрителям, все эти их страданья
Казались просто сценкой театральной…
Когда ж, пыля, умчатся наши «джипы»,
Они с тоской нам вслед смотреть должны бы,
Но лишь вздохнут свободно,
облегчённо:
Ведь и в пустыню можно быть влюбленным!
2009


 

V











Пленяя душу, поражая разум,
Слагает жизнь затейливей Эзопа.
Как ярок мир и как разнообразен,
И чем-то схож с простым калейдоскопом.
Сравнение с игрушкою стеклянной
Страдает, как и всякое сравненье:
Асимметричен мир сей изначально,
Симм;трия в нём – только исключенье.
Но всё же существует ось вращенья!
Она – не власть, не золото, не слава.
Любовь! Её земное проявленье –
Всепоглощающая огненная лава.
Её ничто не может погасить.
Даже сладчайшая привычка жить.


 
* * *

Ты придёшь, как обычно,
    свежее, чем персик,
И цветы непременно
    с улыбкой подаришь.
Как красивы в цветах
    твои дивные перстни,
Ненаглядная девушка-ландыш.

В своей сумочке странной
    откроешь ты дверцу,
Как младенца,
    букетик свой распеленаешь.
Что творится в моём
    зачарованном сердце
Ты не знаешь. Наверно, не знаешь.

Долгим взглядом ты молча
    в глаза мне посмотришь,
Словно книгу, глаза мои перечитаешь,
Для меня эти встречи –
    великая роскошь.
Время, время! Куда убегаешь?..

В белом платье, волнуясь,
на сцену ты выйдешь,
У рояля блестящую крышку погладишь.
Сколько глаз, обращённых к тебе,
ты увидишь,
Ненаглядная девушка-ландыш.



                Зарисовки дорожных откровений

      1.

Вы редкой любовью меня отогрели
В годину суровых дорог.
И это не страшно на самом-то деле,
Что я до сих пор одинок.

От Вашей любви отступали метели,
Вы ; солнце в холодной воде.
И это так правильно, что не посмели
Вы друга оставить в беде.

Бесстрастный судья суд вершит свой над нами,
Но если моя Вам судьба суждена,
Я с любящим сердцем вернусь,
    чтобы с Вами
Допить чашу жизни до дна.

        2.

Как хочется любить и быть любимым.
Какие сокровенные слова!
На этом корабле мы – пилигримы,
Неведомые ищем острова.

Где и в помине нет постылых-буден,
Где царствуют надежда и весна
И где любовь как истинное чудо,
Конечно же взаимна и верна…



Смятенье чувств зовут порой любовью
Всей правде и рассудку вопреки
Когда весной приходит половодье –
Не одолеть течение реки..

С разбитым сердцем – что уж тут скрывать,
Ведь жизнь прошла или проходит мимо,
Я говорю и буду повторять:
Как хочется любить и быть любимым!

        3.

Как тепла ты, милая, со сна,
Будто бы на летнем солнцепёке.
Прикоснусь –
сгорю, сойду с ума:
Нежностью пылают эти щёки!

Поутру мила ты и смешна,
Как ребёнок маленький спросонок.
Ты без макияжа ; чуть бледна,
Выглядишь на двадцать в свои сорок.

Шёлковый халатик у тебя,
Словно на конфетке яркий фантик.
Сколько же бесценного тепла
На тебя природа щедро тратит?






            Письмо;
                Как там жизнь твоя сложилась новая?
Где же ты кантуешься теперь?
Незавидна доля невесёлая –
Ждать и ждать, когда же скрипнет дверь.

Пусто в доме. Руки опускаются.
Белый свет не бел мне и не мил.
С кем же ты милуешься, красавица?
Чем же я тебе не угодил?

Ранит сердце тонкая иголочка,
Не припомню тяжелее дней…
Так же хороша твоя светёлочка,
Посторонних не бывает в ней.

Возвращайся! Я прощу, пока ещё…
Горький дым от торфа над землёй.
Сходим вместе к доченьке на кладбище,
Ей нельзя так долго быть одной.

Наконец, махнём на Север к сыну,
Я вот и деньжат поднакопил.
Купим, что ли, новую машину,
Чтоб никто нас старой не корил.








Брошу я свои командировки,
Стану домоседом – вот те крест!
Узнавал: теперь у нас в посёлке
Работёнка для шофёра есть.

Молча за заботами покаешься,
Не нужны нам громкие слова.
Возвращайся! Я прощу, пока ещё.
Не прощу я после Покрова...
2002

* * *

В садовый домик я
не заходил с неделю.
В нём в форточку открытую –
малина,
Как руки, ветви длинные продела,
Кого-то ищет, как в игре старинной;.
Пичужка на ветвях гнездо себе свила…
Такие вот садовые дела.






                * * *

Человек спешит куда-то
Человек несёт стекло,
Блики света по асфальту
Разлетаются легко.

Груз опасный, груз стеклянный,
Человеку нелегко,
Отчего же, окаянный,
Улыбается светло?

Потому, что солнце светит,
Люди добрые кругом.
Потому что этим летом
Он привёл хозяйку в дом.

Будет солнце пялить в окна
Своё рыжее лицо,
И жена глядеться в стёкла,
Выбегая на крыльцо.

А когда, устав, светило
Завершит свой путь дневной,
Загорятся с новой силой
Окна охрой золотой...

Дождь прошёл, денёк погожий,
Тихо, трепетно, тепло.
Осторожнее, прохожий,
Человек несёт стекло!



                * * *
О, как хотелось мне,
Чтоб Вам уютно было
Там, в домике родном,
Где с пылу пироги,
Где не твердят с утра
О времени постылом,
Что всё уже не то
И все кругом враги.

Где половицы скрип…
(Ах, эти половицы!
Они ещё скрипят
В одних и тех же снах;
И даже наяву,
Подобный крику птицы,
Я слышу его вновь –
И ощущаю страх).

Вас пригласил бы в дом
На чай, само собою,
Отведать пирогов –
Заведено здесь так.
С неизъяснимым мне
Волнением, не скрою,
Я заманил бы Вас
На старый наш чердак.

Оттуда виден сад
И в дымке берег дальний.
Там любопытный скарб
И запахи свежи.
Там вялятся лещи
Под пожелтевшей марлей.
Там словно навсегда
Остановилась жизнь.
* * *

Мама с доченькою милой
На свиданья приходила.
Что поделать, жизнь заставит –
Не с кем девочку оставить.
И ему, и ей неловко:
Что там, в маленькой головке?
Посылала дочку мать
На поляну погулять.
Непослушная сорока
Прибегала раньше срока,
Осуждая лишь глазами
Радостный румянец мамин,
И ловил такой же взор
Неуклюжий ухажёр
(Не сумел он за полгода
К девочке найти подхода –
Непростительный изъян)...
Чем закончится роман?

* * *

Волейбол до ночи синей
В горсаду – свиданья срок,
Он играющей богине
Объяснялся так, как мог:
Пас сильнее и опасней
Посылал ей как прекрасный,
Дивный, редкостный цветок.
Но она другому с жаром
Пас тотчас же возвращала...
Здесь заметит даже школьник
Знаменитый треугольник.
 * * *

О как хороши её руки!
Как ласковые зверьки,
В движеньях не ведая скуки,
Проворны, сильны и легки.

Их лак не касался, и перстни
Не жалили их, как пчела,
Они – словно крылья из песни,
Два трепетных белых крыла.

Какие же нежные руки!
Нежнее, чем страстная речь,
Последняя пристань разлуки
И первая – радостных встреч.


Комнатные розы

Заполонили розы
Дом её – добрый кров,
Яркие, как мимозы,
Нежные, без шипов.

С розой сравнил бы чайной
Милой хозяйки лик.
Нет никакой здесь тайны –
Манит к себе цветник.

Скрипнут дверные петли,
Люстры зажжется гроздь –
Роз раздвигая ветви,
Входит к хозяйке гость…
– Так отчего же слёзы?
– Что проку от пылких слов…
Плохо, коль в доме розы
Нежные без шипов.

Монолог

Ты сегодня вялый, скучный,
Как пустая лесть,
Подозрительно послушный
Абсолютно весь.

И какой-то жалкий, грустный,
Как дурная весть,
И скрипишь, как лист капустный,
Когда надо петь.

Где же юмор твой осиный,
Где же твоя спесь?
Весь дрожишь, как лист осины,
Абсолютно весь.

Или время поджимает?
Просто нет лица…
Иль другая поджидает
Дома у крыльца?








                * * *
                Вы замечали!.. Балдеют
От собственной красоты
С третьей декады апреля
Женщины, птицы, цветы.

И будто бы по мановению,
Здесь, на планете Земля,
Закончится это явление
В первые дни октября.


* * *

Соседство изначальное:
Смешное и печальное,
Элитное, лимитное,
Трагедия и фарс.
Младенец появляется –
Часы тотчас включаются,
И жизнь во всю старается,
Обсчитывая нас.
Отнимет на взросление,
Отнимет на старение,
Предложит сновидения
С зари и до зари.
О, время неуёмное,
И светлое, и тёмное,
Совсем ты не огромное,
Прошу тебя: Замри!




      Ноктюрн

   1.

Не пытайся подсматривать, друг мой,
Когда сон к изголовью придёт
И тебя он на лодочке утлой
В своё царство легко унесёт.

Сон сравнил бы я с чуткою ланью
На опушке лесной в летний день:
Лишь моргни – и в хрустальном тумане
Лань исчезнет, как лёгкая тень.

Так прикрой же глаза до рассвета,
В полумраке пусть дремлют цветы.
Сон уходит от яркого света,
Сон стыдится своей наготы.

2.

Снится мне, что на лодочке утлой
Я плыву неизвестно куда;
На реке перламутровым утром
Так приятно играет вода.
Берега не спеша отступают,
В омут;х копошатся сомы,
Изумрудные капли свисают
С кромок вёсел и низкой кормы.
Тишина, не слыхал такой в жизни,
Лишь звенят изумрудные брызги.



На футбольном матче

У феи с очами, как ночи,
С пучком конопляных волос –
Обязанность редкая очень
(Неужто мужчин не нашлось?).

Судья она. Здешнее диво!
Красивый священный божок.
Полощется так торопливо
В руках её пёстрый флажок.

Внимательно смотрит на поле –
Отметит тотчас же офсайт.
Арбитр ею очень доволен,
Болельщики – боготворят.

Чеканные крики фанатов,
И солнца оранжевый шар...
Такие вот нынче таланты,
Такой вот особенный шарм.

С заливистым лаем вдогонку
За девушкой носится пёс...
А вечер оранжевый, звонкий –
Под цвет конопляных волос.


* * *

У Природы нет плохой природы
Всякая природа – благодать:
Гейзеров серебряные воды,
В серой дымке сумрачная падь,
Гор непостижимые творенья –
Снежные и скальные дворцы,
Тропики, пропитанные ленью,
Тихая задумчивость Тверцы,
Мрачное полесье, перелески –
Яркий нескончаемый букет,
Море в нестерпимо синем блеске,
Мягкий перламутровый рассвет,
Скорбные карельские берёзы
И садов сентябрьская эмаль,
Севера застывшие морозы
И пустынь пугающая даль,
Неземная древняя дорога
В каменных окрестностях Шакэ;,
Степь с неуловимым ликом Бога,
С поцелуем лёгким на щеке,
Свод небес и океанов воды,
Блеск озёр и половодье рек…

У Природы нет плохой природы,
Если не вредит ей человек.

* * *

На Купалу – короткая ночь,
Побродить вдоль реки я не прочь.
Тихо плещутся тёмные воды,
Над рекою – огни, хороводы.
Холодеет спина от прохладного ветра.
Просыпаются ночью русалки и ведьмы.
Бой в кустах происходит, наверно.
Оттого ль так колышутся ветви


И взлетает над ними Луна,
Словно бабочка-непоседа?
И не спит ещё дочь у соседа:
Словно тень промелькнула одна...
Насекомыши тоже не спят
И не спят млекопиты:
Все ужасно, ужасно шумят,
Проверяя крыла и копыта…
И согласно старинной молве
(Я вам тайну открою),
Прикорнувший к утру на траве,
Утомлённый борьбою,
В эту ночь ни за что не простудится –
Сохранит мать-природа-заступница…
(Вот опять промелькнула соседская дочь).
Мне не спится в июньскую ночь.


      Осенний пляж

Шумят устало тополя от ветра.
Пустынен пляж. И жёлтые пески
С листвой дерев почти сравнялись цветом.
Как много нежной грусти и тоски
В печальном этом шелесте осеннем.
На диво солнечный и тёплый нынче день,
И тень деревьев чем-то несомненно
Напоминает прошлой жизни тень.
Ещё два-три последних смельчака
Отчаянно вбегают с криком в воду.
Их тотчас гонит н; берег река,
И незачем винить природу…


 Сон в полнолуние

Деревенька обветшалая
У скрещения дорог,
Нынче жизнь такая шалая –
Чудом Бог её сберёг.

Плохо спится в полнолуние
В старом доме на печи,
Будто в страшном фильме мумии –
Оживают… кирпичи,

Вспоминают годы длинные,
Как седые старики,
Жизнь свою простою глиною
У излучины реки.

Как ласкали волны нежные,
Прикасались корни трав,
Сны дарил им безмятежные
Безмятежный ледостав.

Как белели в полнолуние
На курганах ковыли,
И была такою юною
Грудь зелёная Земли...

Коль ночное – кони лёгкие,
Тяжелы – когда поход.
Надрывает криком лёгкие
Непоседливый народ.

Страх лютует в полнолуние,
Будто кто-то за спиной:
Или та, с косой, за клунею,
Иль с кастетом кто чужой...
Просыпаюсь: ночь химерная,
В окнах – словно серебро,
А в постели трубка верная
Больно давит под ребро…

Деревенька спит замшелая
У скрещения дорог.
Нынче время оголтелое –
Чудом Бог её сберёг.


* * *

Под сосной снег сияет взъерошенный:
Разбросал звонкий дятел кору.
След ведёт нас к сторожке заброшенной
В золотом первозданном бору.

А в сторонке – след, нежно очерченный,
Словно россыпь серебряных роз.
Шли к сторожке мужчина и женщина,
Шли недавно и, видимо, врозь.

Вот она под раскидистым деревом –
Струйкой в небо уходит дымок.
В этом царстве лесном Берендеевом
Так легко заблудиться, дружок…

К той сторожке и я раньше хаживал
С непоседой моей озорной,
Изумрудным снежком приукрашенной,
Ослепительно молодой.


* * *

Распрощался с грибами и лесом.
Низко кланялся им в этот день.
Вновь сковала меня под навесом
Станционная гулкая тень.

Только долго, до сладостной муки,
Будут чудиться мне вразнобой
Чудо-озера блики и звуки
И берёз нескончаемый строй,

Эти радости, эти тревоги
И цветов торопливый рассказ,
И попутчица в платьице строгом
Да с небесным отчаяньем глаз.


* * *

Семицветиком-цветком
И полынью горькою
Жарко пахнет сено днём
И вечерней зорькою.

Пахнет сено молоком,
Домом и достатком.
Как целебен перед сном
Этот запах сладкий!

Встретит ночь тебя в пути –
Месяц в небе свечкою –
Лучше крова не найти,
Чем в стогу над речкою.
Будет ночь чуть слышно петь
Под журчанье речки,
Месяц на небе гореть
В золотом колечке...

Тихо веет ветерок
С дальнего урочища.
Разгорается восток
За далёкой рощицей.


* * *

Снег тает.
Земля зарастает,
Бедняжка –
Ей тяжко,
Ведь столько мороки:
Все требуют соки.
Приносят страдания лемех, лопата
И низкая очень зарплата –
В виде одних удобрений.
И только работа до пота
Без праздников и воскресений.
Помочь ли травинке пробиться
Сквозь почвы спрессованный пласт,
Иль вовремя почке раскрыться
Сегодня, немедля, сейчас.
Наполнить ли влагой берёзы
В весеннюю пору любви.
Их сок – это сладкие слёзы
Уставшей земли.


* * *

В белом поле, в редколесье
Словно чудо из чудес,
Бродит вольно, словно леший,
Как владыка, белый смерч.

И высок он и прекрасен,
Молодой славянский джинн,
И совсем он не опасен,
И к тому же не один.

Посмотри: за ним сторонкой,
Как блестящая юла,
Пробежала смерч-девчонка,
Как стройна и как мила!

Виражи и пируэты,
Сила, грация и стать...
Смерч спешит. Исчезнет ветер –
И ему несдобровать.


* * *

Щебетали свиристели,
Оглашая ближний лес,
Как апрельские капели,
Как диковинный оркестр.

Привлекли рябины гроздья
Этот табор кочевой,
Непоседливые гости,
Ждёт их где-то лес другой.
Ждёт их новая сторонка,
Дали солнечной реки,
Потому поют так звонко,
Подымая хохолки...

Щебетали свиристели,
Удивлял их тихий люд:
Почему же здесь в апреле,
Люди мало так поют?

* * *

День безоблачный весенний
Удивительно хорош:
Лёгкий треск древесной сени,
Словно редкий тихий дождь.
То ль сосна на солнце сушит
Отсыревшую кору,
То ли лист спешит наружу,
Разрывая кожуру.
То ли травы прорастают,
То ли чей-то лёгкий шаг,
То ли это молодая
Тишина звенит в ушах.

* * *

Какое ласковое лето:
Как нежный трепет первоцвета,
Как детский смех, как аллилуйя,
Как тихий лепет поцелуя,
Как умиления слеза,
Что сладко щиплет нам глаза,
Как миг свиданья на рассвете,
Как в жаркий день прохладный ветер…
* * *

Июнь. Цветенье лип. Явление обычное.
Асфальт одет в жёлто-коричневое сари,
Тропинки узкие в траве жёлто-коричневы –
Сбор скромных липовых даров в разгаре.
Как тонок аромат цветов жёлто-зелёных,
Полны цветами сумки и пакеты.
Сегодня в парке летний слёт влюбленных
В чай липовый, в цветы и в лето.


   Излучина реки

Излучина реки
За синею горой.
Там помыслы легки,
Там воля и покой.
Там ветерок свежей,
И радостней, представь,
От посвиста стрижей,
От половодья трав,
От блеска светлых вод,
От звуков и теней,
И, кажется, вот-вот
Дождёмся лучших дней!
Там за рекой обрыв –
Он от стрижиных нор
Похож слегка на сыр,
Слегка – на домино.
И здесь борьба за жизнь!
Я видел редкий бой:
У нор своих стрижи
Сражались со змеёй.
Той битвы, видит бог,
Коварству вопреки,
Был справедлив итог
На берегу реки…

Излучина реки,
Отменный дикий пляж,
Прекрасные пески,
Смех, крики, детский плач.
Там граждане в траве
На солнышке лежат.
Над ними в синеве
Пернатые парят,
Внимательно на них
Взирают с высоты.
Как отношенья их
Приятны и просты!
Вдали за камышом,
Где старый карагач,
Почти что нагишом
Народ играет в мяч.
Из рощи за мостом
Доносится гармонь.
Дымочек над костром
И крохотный огонь.

Излучина реки,
Исконный водопой.
Коровы и быки,
Пыля, прошли домой.
Запутался закат
В ветвях седой ольхи.
Вдоль берега внакат –
Коровьи лепяхи.

Давным-давно казак
Познал сей дар всерьёз:
Коль в печь его – кизяк,
Коль в огород – навоз.
И этот славный плод,
Такой недорогой,
Прокормит целый год,
Согреет вас зимой.
На мостике рыбак
(Не проморгать бы клёв!) –
Ну, клёвый он чудак!
Как всякий рыболов.
Там братья с бредешком
Из маминых гардин.
Улов: две щуки, сом,
Плотва, карась и линь…

И, навевая сон,
Река шумит едва,
Вращая колесо,
Вращая жернова.
Спадает флаг зари
С ветвей седой ольхи.
Фиалки пахнут и
Коровьи лепяхи.
Хранит деревьев тень
Прозрачная вода…

За мелководье тем
Простите, господа.
2000



* * *

Глухомань, снега и льды,
Рыбачок сидит на ящике.
Лунка, лёгкий всплеск воды –
Всё живое, настоящее.
Ловит рыбу на пруду,
И лежит она, блестящая,
Приморожена ко льду,
Несомненно, настоящая.
Несомненно, настоящее
Вороньё, вокруг кричащее.
И заборы настоящие,
На задах дворов стоящие
Над обрывами и рвами...
Я люблю бродить снегами.
Лайка звонкая со мной,
Весело и вольно лает,
И закат её ласкает
Тёплой розовой щекой.


   Первые грибы

По траве, по листьям прелым
Я люблю ходить, друзья,
По грибы в конце апреля –
Нет ни мух, ни комарья.

На заветных бугорочках,
У обочины порой
Шоколадные комочки
Попадаются гурьбой.

В незатейливых уборах,
Как лесные старички,
Разбрелись по косогорам –
Это, стало быть, строчки.

Появился на поляне
Тёмно-розовый стручок –
Старичок в тулупе рваном –
Это, стало быть, сморчок.

Собирать их – наслажденье:
И упруги, и легки,
Улучшают настроенье,
И годятся в пироги;

Как наивные опята,
Не хоронятся в кусты,
Хоть на вид и неопрятны,
Но целебны и вкусны.

Прекращаю уговоры:
Посети Природу-мать!
В эти дни Природа Флору
Будет спешно наряжать.

Сарафан сошьёт зелёный
На подкладке голубой...
В вешний лес давно влюблён я –
Есть в нём воля и покой.

                * * *

                Прозрачные люблю я октябри!
Хоть солнечно, но в пору брать перчатки.
Летят кленовых листьев пятерни,
Как яркие советские тридцатки.
Собрать бы их. О, как бы стал богат!
Но только их нигде не принимают,
И ветер это тоже понимает,
И ветер любит листьями играть.

Они, как деньги, превратятся в тлен
Или в гербарий в тоненькой тетрадке.
Их ждет снегов невыносимый плен –
Такие здесь заведены порядки…

Ну а пока они танцуют вальс,
Прощальный вальс с ветрами на асфальте,
И это всё слегка волнует нас,
Волнует нас, бесчувственных, представьте!


       Два посёлка

1.

Хорошо в посёлке старом,
Где река за сеновалом,
Сосны, ели и песок.
Где мычат с утра коровы,
Быт размеренный, здоровый,
И горланит петушок.

Там на насыпи двуликой
Ярко зреет земляника,
Как малиновый браслет.
Там волшебница по травам
Напоит меня отваром,
Даст совет от разных бед.
Во дворах сады с плодами,
Пахнут женщины цветами,
И блестит на крышах жесть.
Коль туда я приезжаю,
Непременно оживаю –
Жить и петь желанье есть!

2
Где-то там, в посёлке новом,
Пахнут шпалы солидолом,
И коровы не мычат.
А ещё в посёлке оном
Всё пропахло самогоном,
Даже губы у девчат.
Нет садов, сплошные лужи,
С каждым годом – хуже, хуже,
Петушок попал в ощип.
Процветают вольно жрицы,
Перебита черепица,
Мост единственный трещит.
Коль туда я попадаю –
Я на время пропадаю
Как сложившийся субъект:
Как сомнамбул, засыпаю…
Не хочу такого рая,
Не хочу туда я, нет!

* * *
Ночь прекрасна над заливом,
Звёзды смотрят вниз…
Так не будь же торопливой,
Жизнь.

Всё-таки непостижимы
Мир и свод небес.
Просека, как струйка дыма,
Покидает лес.
Просека, как струйка дыма,
Улетает ввысь...
Так не будь же торопливой,
Жизнь.


     Водомерка

В ведре с водою – водомерка,
И словно на родной реке,
Легко скользит от стенки к стенке,
Как фигуристка на катке.

На тоненьких иголках-ножках,
Как крохотный подъёмный кран,
Она, потанцевав немножко,
Застыв, глядит по сторонам:

Пропали рыбы и пиявки,
Жук-плавунец – и тот исчез,
Нет отмели, стрекоз и травки,
Не берега – сплошная жесть.

Вода покрылась мелкой дрожью –
Тревога ей передалась:
Бедняжка улететь не может,
Ни выпрыгнуть и ни пропасть...

Когда ж домой она попала
Всем опасеньям вопреки,
Как веселилось и плясало
Всё население реки


Маленький родник

У меня в саду звенит
Маленький родник,
Знатен он и знаменит,
Тем, что невелик.

А в саду зелёном – дом
Средь антенн-вериг,
Всем в округе он знаком,
Хоть и невелик.

Удивляется сосед:
“Чёрта только нет!
Есть и аудио-центр,
Даже – Интернет”.

Слава богу, есть в дом;
Старенькая мать.
Мне частенько одному
Любит повторять:

“Домик есть, в саду родник,
В Интернете чат,
Только нету, озорник,
До сих пор внучат”.

Будет солнце, словно тать,
К нам глядеть в стекло,
Будет каменная кладь
Греть дневным теплом.

Будут: музыка звучать
И греметь кино,
В Интернете разливать
Мнимое вино.
Будет жаворонок петь,
Родничок журчать,
Будет кланяться сосед,
Будет мать ворчать:

“Домик есть, в саду родник,
В Интернете чат,
Только нету, озорник,
До сих пор внучат”.


* * *

Высоковольтной старою лыжнёй
Иду на лыжах, весел и беспечен,
Звенит неумолкающий кузнечик
На изоляторе блестящем надо мной.

И сон берёз, и шорох тишины
Не нарушает шум промчавшейся ватаги,
Их куртки разноцветные – как флаги
Весёлой, но неведомой страны.

Над головой стрекочет самолёт,
Доносится мелодия Россини,
Берёзы белые мерцают в небе синем,
Играют лыжи, и душа поёт.

И слушая причудливый оркестр,
Иду на лыжах, весел и беспечен,
Мой отдых профсоюзом обеспечен,
А настроение – сиянием небес.


Рассказ художника

Разбирая вновь картины,
Как всегда, под Новый год,
Я дружку на именины
Выбрал яркий натюрморт.

Срез лимона жёлто-снежный,
Сок, застывший, как слеза,
Затонированы нежно
Слив прикрытые глаза.

Виноградинки прозрачны,
В каждой свет, как в янтаре,
Апельсин ; моя удача –
Словно солнце на заре.

Штоф родимой, охлаждённый,
В тонком матовом поту.
Бок белужий, обнажённый,
Что так нравился коту.

Белые грибы в лукошке,
Над лукошком ; стрекоза,
И фужер на тонкой ножке
Смотрится в её глаза…







                * * *

                Природа очень плавно
Меняет время суток ;
Спасибо ей за славный
И дружеский поступок.

И так же осторожно
Красавица Природа,
Жалея нас, возможно,
Меняет время года.

И всё-таки заметны
Её шаги к разлуке:
Взрослеют быстро дети,
Ещё быстрее ; внуки.


* * *

Мокрый кочет сидит на заборе,
Изгибаясь и жердь теребя,
И в неистовом брачном задоре
Лихо крыльями хлещет себя.

Оттого ль, что один на заборе,
Оттого ли, что выбор большой,
Хлещет крыльями в брачном задоре,
Хлещет кочет, пока молодой.

Не назвать его возгласы пеньем –
Каждый крик завершает фальцет;
Живописно раскрашены перья,
А в глазах – удивительный свет.
* * *

Четыре совёнка, комки серой пакли,
Прижавшись, сидели на ветке одной.
Сидели тихонько. И дождика капли
Вспугнуть не могли их.
Вечерней порой
Бесшумно являлась их строгая мать ;
Кормила, поила, учила летать.
И были смешны их полёты, паденья.
Каким же тяжёлым бывает взросленье!
Легко ль, опираясь о воздух пустой,
Впервые подняться, друзья, над землёй?!


* * *

С дождём весенним опустился
На землю радостный денёк,
Сад, наконец, воды напился,
Как подрастающий бычок.
Взглянул с надеждою и смело.
Вздохнул свободно и легко.
А на земле пятно белело,
Как пролитое молоко.
То меж деревьев, словно мех –
Шагреневый сжимался снег.







* * *

За рекою, за Окою
Набирался как-то сил –
Я на лыжах под горою
Зачарованный бродил.

Радовала прелесть вечера,
Дым над деревенькой плыл…
“Дяденька, вам делать нечего?” –
Мальчик весело спросил.

Вёз на санках ворох хвороста –
Печь на зорьке разжигать.
“Извини” ; прошу вполголоса
(Что ещё я мог сказать?)

Скрылись медленно за горкой
И возница, и возок.
Жив не только в поговорке
Мужичок наш с ноготок.



 

VI















Заколоченный крест-накрест
У дороги домик скромный.
На воротах чья-то надпись:
“Задержись, дружок, и вспомни!”
Тот шутник – почти философ –
Сразу душу наизнанку:
Сколько мыслей и вопросов
Пешеходу спозаранку.
Я пошёл своей дорогой,
Но когда ни оглянусь –
Вижу домик тот далёкий,
И вдыхаю чью-то грусть.


 
      Яков Брюс

Жил в России Брюс печальный
Под петровскою звездой,
Пересмешник окаянный
С благородною душой.

Он нерусским был по корню;,
Но в Россию крепко врос,
Он царю служил покорно,
Умно, преданно, всерьёз.

С ним Иссак** дружить изволил –
Брюс имел к наукам дар –
С мудрецом на равных спорил,
Создавая календарь.

В картографии он дока,
На Руси – первейший спец
(Я на карту кинул око –
Вмиг узнал родной Донец).

Брюс был первым дипломатом:
Труд его – Ништадтский мир.
А каким он был солдатом –
Первоклассный бомбардир!

Он мортиры к конной тяге
Пристегнул, собрал их в полк –
Шведы первыми, бедняги,
Тех реформ познали толк.

Про полтавского героя
Говорил, возвыся глас,
Пётр Великий перед строем:
– Яков-то каков у нас!

А в своём чудн;м именье*,
Что в слиянии двух рек**,
Чудеса на удивленье
Совершал сей человек.

Брюс летал на чёрной птице,
Слыл великим колдуном.
Он целебную водицу
Отыскал в селе родном.

Знал он толк в вине и травах,
Ведал срок, когда пахать,
Мужиков учил упрямых,
Как припасы сохранять.

Парк разбил, пруды, фонтаны,
Круглый год держал каток,
На коньках скользили дамы –
Развевался дивно шёлк.

Из одних цветов девицу
Брюс прекрасную создал.
Царь приехал подивиться –
Не поверил государь.



Вмиг красавицу создатель
У сиятельств на глазах,
Шпильки выдернув из платья,
Обратил в цветочный прах...

Брюс, когда Петра не стало,
От двора был отстранён.
Масками дворца порталы
Повелел украсить он.

Эти маски – месть вельможам –
Все к двору обращены:
Корчат рожицы, тревожат
Их покой, балы и сны…

Все назвать его таланты
Я, конечно, не берусь.
Пусть учёные-педанты
Объяснят фен;мен: Брюс.

Чередой теснятся годы
И, поколь пребудет Русь,
Будет памятен народу
Этот странный славный Брюс.

P.S.

Сохранился парк отменно,
А хоромы – лепота!
Приезжайте непременно
В гости к Брюсу, господа!
2005


       Кратовское озеро

В посёлке зима коронована.
Снег. Сосны, летящие ввысь.
Гладь озера накрепко скована ;
Приятно, ей-богу, пройтись.

Иду я по озеру в Кратово,
Меж сосен маячит луна,
Не только вода запечатана ;
Застыла, как лёд, тишина.

И если б не звон электрички,
Минувший привиделся б век:
Закат – догорающей спичкой,
Летящая тройка фон Мекк,

Тревожный гудок паровоза
И снега алмазного блеск,
А рядом – цветущие розы
Да благоухающий лес.

Пространство в зелёных объятьях,
Оркестр в окружении вод,
На дамах – вечерние платья,
И танго сменяет фокстрот.

Поручики – и комиссары,
Всплеск вёсел, заливистый смех,
Опасные женские чары…
Последнее время утех.



Гвоздики иль розы в петлицах,
Вагоны с двуглавым орлом.
Взгляните, какие здесь лица:
Россия летит за окном!

Молочницы в фартуках белых,
В бидонах – звенящая медь;.
В престольной и красным, и белым
Грозила голодная смерть…

“Сад-город” – не явь и не сказка ;
Несбывшийся остров любви:
Романтики терпят фиаско
В больные историей дни…

Иду я по озеру в Кратово,
Как в прошлые годы иду,
По белой нетронутой скатерти,
По тонкому памяти льду.
1999


        В электричке

За окном – огни Томилино:
Оторвать не в силах глаз.
Говорю себе: “Там – милая!” –
Проезжая, каждый раз.

Тишину сосед нарушил,
Разбитной не по летам:
“Здесь не кто-нибудь, а Пушкин
Встарь выгуливали дам”.
Парк в посёлке просто диво –
В нём скульптуры из дерев.
Мне б туда! Но еду мимо,
У окна оцепенев.

Сердце, памятью томимое,
Вновь забилось чуть сильней;
До свидания, Томилино,
Остров юности моей.


     Жуковские бараки

У леса бараки с чудинкой,
(Чудильники – так их прозвали).
А стали меж ними тропинки –
Дорогой в небесные дали.

Их крыши, как крылья в полёте –
Из той, самолётной, фанеры;;
Легко узнавали пилоты
Свои долгожданные “цели”.

Семей по семнадцать в бараке –
Считай, батальон новобранцев.
Их жизнь была схожа с атакой,
И было за что им сражаться.

Здесь слушали сосны тревожно
Моторов прерывистый рокот;
Здесь небо почувствовать можно,
В нём жизнь обрывалась до срока...
Согласно обычаям древним
С жильём этим ветхим расстались:
Мальчишки глазели с деревьев
Как ярко бараки пылали!..

Как были похожи на крылья
Бараки из ценной фанеры!
Былое становится былью,
Свидетельством духа и веры.


Рассвет над городом Жуковский

Любимый город дремлет на рассвете,
Фасады на восток, как напоказ.
Горит на солнце золотистым цветом
Причудливый его иконостас.

Вот дали огласились повсеместно:
На “Туполевском” нарастает гул.
Взмахнул смычком невидимый маэстро –
И новый день свой полог распахнул.

Спокойны лип душистые террасы,
Пылит сосна горчичною корой,
И лайнера серебряная трасса –
Как росчерк на открытке голубой.







* * *

Зной в станционном селении.
Вишни янтарные. Пыль.
За полотном в отдалении
Мягко белеет ковыль.

Тихие звуки голоса,
Дивная нежность лица,
Моет прекрасные волосы
Девушка у крыльца.

Моет прекрасные волосы,
Ткань облегает грудь…
Десять минут до поезда –
Встречу ль когда-нибудь?


Ёлкино

В Ёлкино опять я с вами.
(Ах, какой вокруг видок!)
Месим глину сапогами,
Выбираясь на песок.
Переходим вброд Медведку
По коричневой воде
И выходим на разведку
На пригорок ранний, где
Ловко прячутся опять
Поселения маслят.
Знай лишь разные приметы,
Торопись и не зевай:


Гриб скрывается в кювете,
В клеверах им просто рай.
По оврагам и овражкам,
Под пеньком и на пеньке
(Явно сделаешь промашку,
Если спустишься к реке).
Тих народец голосистый
(Вам секрет открыть спешу:
Денежки не любят свиста,
А грибы пугает шум)...
Вот уже полны корзины.
Пикничок в святом бору.
Освежись в карьере синем,
Коль попал сюда в жару...
С рюкзаком и сапогами
(Где берётся наша прыть?)
В Ёлкино опять я с вами,–
Значит, продолжаю жить!


  * * *

Был бы другим –
Настрелял бы я уток,
Только б пыжи разлетались, как снег!
Время охоты –
Редкий такой промежуток,
Когда посещает успех.
Встать на заре
И, замедлив дыханье,
Спуск осторожненько пальцем нажать…
Нет, не могу я


Небесные эти созданья,
Хоть вы убейте меня, убивать.
Дичь не спеша я куплю в гастрономе столичном,
Спрятав ружьишко своё под полой.
То, что очищены перья отлично,
Я объясню. Это мне не впервой...


                * * *

Осень. Бойкая сорока.
Их заветная скамейка.
За дождём берёз высоких
Утонула деревенька.

Не пришли. Не состоявшись,
Отцвела любовь до срока…
Улетела, не дождавшись,
Любопытная сорока.



                В жару

Блондинка со сметанно-белой кожей,
Собачки сонные блаженствуют в тени,
С бутылкой пива (потною) прохожий,
Асфальт поплыл, и марево над ним.

Зависли на ветвях в тени стрекозы
Безжизненно, как редкий минерал,
Привязанные, нежно блеют козы.
В мундире нараспашку генерал.
Испепеляет быстрое движенье,
Звенит в ушах, и солоно во рту,
И влажной простыни прикосновенье,
Как летний дождь, ласкает наготу.


                Голубая кружка
                Непридуманная история

Кружка голубая,
Да графин с водой
На столе стояли
Летнею порой.

Наслаждаясь, с толком –
Пузырьки шипят –
Выпьешь газировки;
Снова жизни рад!;

Летний день в разгаре,
Вдруг – переполох;
Космонавт Гагарин –
Гостем на порог!

И, конечно, свита –
Свита ещё та! –
Мудрая элита,
Рядом – мелкота.





Удивил героя.
Малый наш «Восток»;*
Мал, но верно скроен –
Искренний восторг!

Гость смеялся звонко,
Весело шутил.
Нашу газировку
Он из кружки пил.

Провожали дружно
До входных дверей…
Мысль пришла мне; кружку
Спрятать поскорей.

Прибежал, волнуясь;
Грустно мне до слёз –
Кружку голубую
Кто-то уж унёс!

Наших расспросил я –
Совесть их чиста.
Вывод; прихватила
Кружку мелкота.


* * *

О, как он любил Подмосковье!
Ах, как Подмосковье любил!
И в нём укреплял он здоровье,
И в нём же здоровье губил.
О, вы, комсомольские стройки,
Рыбалки, друзья, пикники,
Бессонные, синие зорьки
У тихой зелёной реки.
По весям, лесам и просторам,
Прекрасным, как сказочный сон,
Бросал и его на рессорах
Прекрасный «Харлей-Давидсон».
Сливался шум ветра с мотором...
Но кто-то подсказывал нам,
Что в эту прекрасную пору
Нельзя доверяться волнам...
2002


Мураново
                Музей «Усадьба Ф.И.Тютчева»
                Н. П.

Пожелаю утром рано Вам
Оказаться вновь в Мур;ново.
С неожиданным волнением
С высоты взглянуть кругом,
Когда наши поколения
Ещё спят блаженным сном.
Есть у Вас серьёзный шанс
Встретить старый дилижанс
Тех времён, когда цилиндры
Были в моде у мужчин,
А у женщин – кринолин.
По мосту через ручей
Звонко застучат подковы,
И вор;тится в мир новый
Старый мир, вспугнув грачей.

Дилижанс, проехав луг,
Остановится (ей-богу!)
Там, где парк листвой шумит,
Где напротив основного –
Дом игрушечный стоит…
В центре залы стол чудесный
Ярко люстрой освещён:
Тайну сохраняет он –
Имена гостей известных
(На столешнице поштучно
Вписаны собственноручно)…

Коль ещё Вам повезёт:
Только солнышко взойдёт,
Вы увидите картину
(В рамку бы её включить!):
На горе, под небом синим,
Где манит за далью-даль –
Белой птицею рояль!
В чёрном фраке пианист.
И звучит чудесный Лист,
И Рахманинов, и Скрябин
(Звук просторами ослаблен).
На опушке вторит Листу
У берёзовых кулис
Хор прославленных артистов –
Императорских актрис...








Первый снег

Проклёвывался день застенчивый, неяркий.
На ферму торопилася доярка.
Прошёл грибник (последние грибы!),
А вдоль дороги шли пешком столбы.
Сначала робко падать стал снежок,
Припорошил неубранный стожок.
Затем он повалил, насколько было сил…

Венец его работы жаркой:
Засыпал он дорогу и столбы,
Последние грибы
И грибника с дояркой…
Снег новенький
Был идеально чист.
Исчезло всё.
Земля –
Как белый лист.
2010


Провинциалы

Первый курс. Провинциалы.
Ресторанчик скромный “Кама”.
Очень яркая, в вуали,
Привлекла нас чем-то дама.






Кто она? Официантка
Дорогого ресторана?
А, быть может, иностранка –
Столько шарма и тумана.

За окном, через дорогу,
Был театр малоизвестный.
Дама, посидев немного,
Скрылась вдруг в его подъезде.

Спор иссяк: актриса в гриме.
Настоящая. Едва ли
Кто из нас встречался с примой –
Первый курс, провинциалы...

Ресторан тот канул в Лету
Безвозвратно. В нём, бывало,
Баритон хрипел Поэта
Накануне его славы.

А театр тот из подранка
Знаменитым стал на зависть...
Это было на Таганке –
Вы, надеюсь, догадались…

Тема – это не проблема.
Память помнить не устала.
Где вы, под каким вы небом,
Первый курс, провинциалы?






* * *

Раздавался голос грустный
На просторах русских нив –
Пел певец земли французской,
С именем коротким Ив.

Самый яркий из поющих,
В том далёком январе
Пел Монтан (с земли встающий;),
Пел, конечно, о земле.

Переполненные залы
Замирали в тишине,
Когда он, слегка картавя,
Пел о Сене и весне.

Как раскованно и живо,
Без жеманства ; се ля ви –
О Париже пел любимом!
Пел, конечно, о любви.

Кто же там, как ангел милый,
Смотрит в зал из-за кулис? –
Свет в очах любви счастливой
Самой дивной из актрис.

Молодой, в рубашке тёмной,
Как блистательный атлет,
Обаятельный и скромный,
Он глядел сквозь бездну лет.


В вихре танца

Ах, как она плясала!
Был в моде рок-эн-ролл.
Ах, как кружилась зала,
Как ловок был партнёр!

Манило глаз сиянье,
И каждый был готов
Отдаться на закланье
За яркую любовь.

Её удел – дороги,
Сиянье её глаз
Сразило очень многих,
Пал Крым и пал Кавказ...

Но пролетали годы,
Смолк восхищений хор,
И стал совсем не моден
Прекрасный рок-эн-ролл.

Её полёт свободный
Припомнился опять,
Но встретил я холодный
И одинокий взгляд.

Вуаль лицо скрывала,
Зонт трепетал в руках.
Весной всего нам мало,
Зима внушает страх...

Ах, как кружилась зала
Как ловок был партнёр.
Начнись бы всё сначала –
Всё б повторилось вновь.
* * *

Подошёл сей момент –
Покорён этот пик:
Ты уже не студент,
Ты теперь – выпускник!

На костюме горит
Яркий новенький ромб:
– Для чего? – От других
Отличить тебя чтоб.

У дубовой двери –
У святого столпа –
Возбуждённо гудит
Молодая толпа.

Первый вышел, прошептал:
“Караул!
Посылают за Урал –
В Барнаул!”

А второй уныло молвил:
“В Тамань.
Я бывал в ней –
Гостиница дрянь,

                Но казачки хороши
И тарань…
Так и быть –
Уезжаю в Тамань”.
1970


* * *

Я люблю расставаться с Москвой,
Когда в окнах вечерний пейзаж,
И под грохот моста над рекой
Погружаться в дорожный мираж.

И растаять, подобно звезде,
Незаметно, но всё ж раздвоясь:
Половина – окажется здесь,
Там – другая останется часть.

Жизнь нельзя, как роман, отложить,
Взяв в дорогу, на время, другой;
Их сюжеты волшебница-жизнь
Перевяжет единой судьбой…

                На заре возвращаться домой
С неизменным волненьем привык.
И под грохот моста над рекой
В тишину погружаться на миг.

Вновь увидеть столичную жизнь,
И тебя на платформе пустой.
Стать единым. И вновь ощутить
Безмятежный желанный покой.


* * *

                Уверен: мысли об одном,
Но многих ; сила верная.
От этого порой кругом
Всё вертится, наверное.
Подумал я: “Пора давно
Поднять бы мухинскую парочку;...”
И вот – сбывается!.. Смешно?!
Ей богу, я не вру под чарочку.

Пришла мне мысль в урочный час –
Звучал концерт Обуховой –
Сустава на три (в самый раз!)
Поднять бы вышку Шухова;;.

Не надо ни жилье сносить,
Ни учрежденья разные…
В Москве б возник прекрасный вид.
А ваше мненье, граждане?

Уверен: быть (держу пари!)
Второй здесь башне Эйфеля!
Москва – не хуже, чем Париж,
Мы перед ним не дрейфили.
2007


* * *

Пройдёмся вновь по улицам Москвы,
Которой восхищались поминутно.
Пройдёмся вновь. И вспомнить наше утро
Помогут нам бульвары и мосты.

Как было тихо в парке над рекой,
Ловил стрекоз белоголовый мальчик.
Не смог нарушить солнечный покой
Вдруг выплывший из-под моста трамвайчик.
Там на цепях раскачивались ядра,
Проспекту пробивая путь прямой.
На перекрёстке постовой нарядный
Красиво дирижировал Москвой.

Вдруг вспомнил, как шипела газировка,
И пузырьки покалывали нос…
Как хороша ты, милая плутовка,
С копною удивительных волос...

Пройдёмся вновь по улицам Москвы,
Где мы когда-то целовались поминутно.
Пройдёмся вновь, не убоясь молвы…
А над Москвой уже другое утро.


           Рассказ москвича-старожила

В сорок первом в Москве
Покупали мы вёдрами пиво
(«Жигулёвское», в бочках – почти что за грош),

Добавляли крахмал и варили кисель,
Был кисель тот – на диво.
(В кулинарных рецептах такой не найдёшь).

Благотворный процесс совершался на кухне:
Испарялся весь хмель, оседала вся муть.
И гудели над плиткой весёлые мухи,
И старушки хмелели чуть-чуть.




Помню окна в крестах,
И тревожные звуки сирены,
И пустую у дома в снегу карусель.

Помню холод и страх,
Тишину на большой перемене,
Ну и тот, горьковатый, из пива, кисель.




* * *
             1943 год

В руках почтальона,
Почти что ребёнка,
Казённый листок.
В избе – бабий крик:
“ Похоронка!
Ах будь ты неладен, сынок!”
Очнувшись, старуха
Прижала мальчонку к груди:
“ Прости, сиротинка,
За бабий язык мой, прости...”











* * *

На этом месте взгляд кого-то ищет,
Хотя я знаю: н;кого искать!..
Малина хороша на пепелище,
Но я её не стану собирать.

Стоял здесь домик с черепичной крышей,
Как в песне старой: два окошка в сад.
Порой звучал, то ниже чуть,  то выше,
Прекрасный голос с целым миром в лад.

Тот домик погубила не стихия,
Не молния жестокая сожгла…
В который раз враги рвались в Россию,
Земля качалась под напором зла.

Вдруг ночью тёмной ослепил долину,
Клеймённый свастикою огнемёт.
Костёр пришельцы яркий распалили –
Все в чёрном. Жизнерадостный народ…

Теперь не так уж и горька картина:
Прикрыли ветви чёрное смольё…
На пепелище хороша малина,
Но я не стану пробовать её…
2009







Под русским небом синим

                П.Б.
                Здесь, на старом кладбище опрятном,
Где особо солон; слеза,
Памятная дата – сорок пятый –
Часто попадалась на глаза.

В сорок пятом уходили деды –
Вон их сколько, близнецов-могил,
Сил у них хватило на Победу,
А на жизнь – не сохранили сил…

Проводили старого солдата,
Предали защитника земле,
И остались от него лишь даты
С двух сторон короткого тире,

Да ещё – спасённая Россия…
А была последняя мечта:
Встретить здесь, под русским небом синим,
Двухтысячелетие Христа…

Помянули старого солдата
По-российски; водка на столе.
Берегите стариков, ребята ;
Их осталось мало на земле.
1999





* * *

Я спешил, и мне попался частник,
Деньги взял, промолвив без вины:
“Извините, Вы же не участник”
(Той великой, разумеется, войны).

Как же так? Но кто ж тогда участник?
Ведь погибла треть моей родни,
Мой отец – солдат стрелковой части,
Был убит в ней в первые же дни.

Да и сам я просто чудом выжил:
Шрам на мне – как личное досье,
С мамой из избы горящей вышел –
Спас Всевышний: я один в семье.

В погребах, в сырых холодных ямах,
С Рождества и до весенних дней
Голодали и молились с мамой,
Чтоб война закончилась быстрей.

А каким огромным было счастье,
Встретить наших, предложить… воды…
Ты не прав, несправедливый частник:
Я – участник горькой той беды.
2009






У могилы неизвестного солдата

Отец мой погиб в сорок первом.
Могилу найти я не смог.
Бывал и в архивах военных,
Немало прошёл я дорог.

В Москву приезжая, с перрона
Спешу я к Кремлёвской стене;
Под Вечным огнём похоронен…
Отец мой… Так кажется мне.

Всё сходится, всё совпадает:
И время, и место тех битв.
И должность – защитник – святая!
Известный солдат здесь лежит.
2010


   Командирские учения

На просёлочной дороге
Пыль столбом (видать с Луны) –
Едут пушки, едут боги
Ожидаемой войны.
Обстановка непростая,
И колонна боевая,
С нею ; кухня полевая.

Девушка, увидев их,
К дому – стёжкой, напрямик.
Той девчонке повезло
Раструбить на всё село:
“На учёбу едут командиры!”
Красные командиры,
Довоенные командиры,
Скромные и милые мундиры.

Их казармы – на опушке,
Не видать со стороны;
А во поле чистом пушки
В землю-мать заглублены.
Палят пушки холостыми,
Командиры ; холостые,
И бабёнки молодые
На деревне – чуть живые.
Вечером же – благодать:
Ходят парами гулять…

Как-то раз, совсем случайно,
В тех местах я побывал
И в лесу глухом, печальном
Те казармы разыскал.
Архитектор был серьёзным –
Обожал он очень звёзды:
И фанерные их гроздья –
По стене, по потолку…
И хватило этих звёзд бы
Всем убитым в том полку.










* * *
Ф. И.
                Дядя Федя ; заметный мужчина
И поэтому – дамы вокруг.
Он не носит удобной личины
И поэтому – многим он друг.

Дядя Федя – король Ленинграда
И у стойки он первый герой.
Ждёт его от оркестра награда
В виде песни лихой, заводной.

Запоёт баритоном корявым,
Выпив стопку (довольно одной):
“Вейся, вейся, чубчик кучерявый,
Вейся чубчик, чубчик золотой”.

Дядя Федя на фронте был асом.
Кто пред ним этот скучный чекист?! –
Сочинял он стихи и рассказы,
Выступал, как заправский артист.

Был контужен он под Сталинградом,
И поэтому слух – на мели,
И поэтому скучные дяди,
В годы прежние, не замели...

Но настали деньки золотые:
В сэконд-хэнде наш Федя одет,
Собирает бутылки пустые
На обед.
1997


На съемках кинофильма

Шляпка, цветы в ладони…
Густой ядовитый дым…
Женщина на полигоне
Просит глоток воды.

Как ты сюда попала
В этот кромешный ад?
Женщина гарью дышала,
У ног умирал солдат.

Как беззащитно небо,
Как беззащитен мир!
Всё это так нелепо:
Цветы и разрывы мин.

Только одни сраженья
Оставь, Вездесущий, нам:
Рыцарские боренья,
Турниры за милых дам...

Шляпка, цветы в ладони,
Густой ядовитый дым.
Женщина на полигоне –
Словно глоток воды.

В мрачных разрывах дали,
Гудит орудийный раскат...
Гасят «юпитеры». Сняли
Фильма последний кадр.



Проводы в армию

                И этот день,
И эти ветви ивы
Мне не забыть
До смертного конца.
Разлука нам
Глаза на мир раскрыла,
И души нам раскрыла, и сердца.

Оркестр играл
Взволнованно и звонко,
Река неслась, зажатая меж скал.
Прощай, прощай,
Родимая сторонка,
Мой первый
И единственный причал.

Качнулся «МАЗ»,
В брезент, как в плащ, одетый;
Качнулся луг
И на лугу цветы.
И не было прекраснее букета,
И не сыскать милее красоты.
И вот сейчас
Просвет закроют сосны,
Сомкнётся лес,
Разлукою грозя;






И заблестит
(О, как же это просто!)
В глазах девчонки
Первая слеза.

Оркестр играл
Взволнованно и звонко.
Река неслась, зажатая меж скал.
Прощай, прощай,
Родимая сторонка,
Мой первый
И единственный причал.


* * *
                Тёплая осень в родимой сторонке
(И не думать бы о холодах!)
Я будто бы в командировке
В детские мои года.

Тот же сад и та старая груша
В золотом осеннем плену,
Друга жду и окунаю душу
В осеннюю тишину.

Красным перцем пылает шиповник,
Улетают стрижи за Донец.
Я, забаву былую вспомнив,
Вишнёвой смолы жую леденец.

Стонет ворот на срубе колодца,
Звонко падает в воду ведро.
Угасает тревожное солнце,
Отдавая по капле тепло.
Скромный путник “из лесу, вестимо”,
На коляске дровишки везёт.
Не проходит, сердечный, мимо –
Первым меня узнаёт...

Мне понятны старания друга:
В дефиците у них уголёк
(Ведь нередко жестокая вьюга
Залетает и в сей уголок).
Донбасс, 2003 г.


* * *
                Вновь я чинары Чардж;у
Вижу во сне неспроста –
Ярко привиделась снова
Ваша, Айгюль, красота.

Счастье казалось мне близким,
Жизни коварна волна:
Наша судьба волей близких
Рано за нас решена.

Где же те тёмные сливы
Ваших пленительных глаз?
Поступь и взгляд Ваш орлиный,
Танца волшебный рассказ?..


Старый и строгий Чардж;у
Встал между нами стеной.
Что же я снова и снова
Губ Ваших чувствую зной?

* * *
Как же далёк мой родительский дом –
Сердце забилось, как птица в руке…
Вот бы опять оказаться вдвоём
В поле, в лесу, на любимой реке.

Волны легки, и вода так тепла –
Жар наших тел невозможно унять...
Всё позади, как за твердью стекла.
Что же ты снишься опять?


* * *
Хоть разок, от счастья млея,
Возвратиться в юность мне бы,
В этот парк, совсем недавно
Превратившийся в каток.
В снежных насыпях аллеи
Полосаты, словно зебры,
И снежок в огнях фонарных –
Конфетти цветной хлоп;к.

Раздевалки тесной царство
Пахнет кожей и духами.
И блестят, блестят конёчки
И звенят, звенят коньки.
Льда блестящее пространство
Всё исчерчено коньками
В эти зимние денёчки
В этом парке у реки.

         Ореол огней далёких
                Мир объемлет светлой рамой.

         Карусель в снегу и кони
         Создают волшебный фон.
         Твои розовые щёки
         Холодны, как чистый мрамор,
         Как теплы твои ладони!
         И помпон до слёз смешон.


Воспоминания
   о Сибирском тракте

                С. Перову
                А помнишь, Слава,
Славные денёчки:
Был в нашей жизни
Небольшой антракт,
И тишь да гладь,
И ни сучка, ни кочки,
Лишь в стороне шумел Сибирский тракт.
Смешались в этом праздничном букете
И молодость, и практика, и лето.

Мы просыпались на матрацах с сеном,
И в окна светлые
Нам улыбалось солнце.
Мы спали на полу,
Как спят японцы,
И восхищались необычным пленом.
Пленила нас тайга
И “Опытная база”,
Её к природе чуткие приборы,
Пленили тишина и разговоры,
Пленила юность –
Милая зараза.
Пока от вас я ненадолго скрою:
Пленило нас и кое-что иное.

Как упоителен
Был славный треугольник,
Который поутр;
Свершали, как святыню:
Наш путь лежал
Размеренный отныне
По л;су до реки,
Где мы бросались в воду,
И – до столовой абразивного завода
(Алмазную на нём дробили крошку),
Где подавали нам холодную окрошку.
И мирно небеса над головой дышали,
Цветы и девушки в лесу благоухали.
Откуда девушки в лесу (узнать неймётся?) –
Мне это ниже объяснить придётся.

                А помнишь, Слава,
Ловко, как мальчишки,
Взбирались мы
На смотровую вышку
И, от простора получая шок,
На всю Сибирь кричали:
– Хо–ро–шо!!
И девушки, подъемля к небу очи,
С земли нам вторили:
– Прекрасно! Очень!
А были эти юные богини –
С Пальмиры Северной метеорологини.
И выделялось среди них Созданье
С косою смоляною до колен,
Достойное особого вниманья,
А в чьей-то жизни – скорых перемен.
А помнишь, Слава,
Гулкий самолётик,
Поднявший в небо наше населенье,
Ту суету, веселье, оживленье
(Полёты – обольстительный наркотик!)
Внизу тайга – не плод воображенья,
Озёра круглые, в них – острова-кружочки.
Девичьи, жаркие от возбужденья,
Иллюминаторов касались щёчки.
Свет солнца отражали реки-ленты,
И закруглялся горизонт вдали.
Шёл по земле, летел над всей планетой
Тот первый, самый первый Год Земли.
Но омрачала нам небесный путь
Разлуки приближающейся грусть.
2005


Государственный экзамен

Сегодня грустно
В этом добром здании:
На днях расстанемся,
Мой МГУ...
Волнений нет
На выпускном экзамене;
Предмет несложный –
Одолеть смогу.

За окнами сияет снег…
Завьюжило…
Наш замдекана,
Вежливый, седой,
Как будто бы со взрослым,
А не с юношей,
Не торопясь,
Беседует со мной.
Билеты на столе
И… «Дело личное».
Он первую страницу
Прочитал…
Вдруг вздрогнуло
Лицо его привычное;
“Из Краснодона Вы? “–
И замолчал…

                Сияет снег
Как той зимой морозную,
В тот день февральский –
Радостный, шальной,
Когда мы с мамой,
Молодой, серьёзною,
На танке возвращались
В город свой.
В степи нас подобрали
Наши воины
(С узлами по сугробам
Мы плелись).*
И тот поход –
Освобожденье родины –
Запомнил я надолго,
На всю жизнь.
Наш городок
Очищен был без выстрела –
После боёв
На берегах Донца…
О время, время! –
Колесница быстрая
Во власти
Своенравного гонца…

                Как мечется душа,
Былым задетая…
Экзаменатор, наконец,
Изрёк:
“Я в феврале, представьте,
Сорок третьего
Освобождал
Ваш тихий городок
Бригада наша ворвалась
Стремительно.
Народ вокруг,
Встречая, ликовал.
Я помню до сих пор,
Как ослепительно
На тёмных терриконах
Снег сиял”.
И не взглянув в билет мой,
Он размашисто –
«Отлично» –
Мне в зачетке написал.
Глаза он прятал от меня,
Мне кажется,
Печальные
И влажные глаза.*
2010
 
“Цыганский табор”

Война поднимала с насиженных мест,
Нередко квартиры в домах пустовали.
Бездомные с радостью их занимали,
Соседи искали теплее насест.

Когда на легке м вернулись домой
(Когда-то в село на арбе уезжали),
Мы в нашей квартире, представьте, застали
Весёлых цыган, ставших к нам на постой.

В безвластье не счесть “положительных” черт!
Понять, вас, романэ, конечно же можно:
Зима в том году оказалась морозной,
Поэтому много так горестных жертв.

Ещё продолжались в округе бои…
Мы кров отыскали себе по соседству,
Поверьте, такое случается в детстве –
В том таборе я оказался своим.

В том пёстром и шумном особенном мире
Так много артистов и много детей,
Там время летело средь игр и затей,
Как будто в детство в тесной квартире.

Любил я игру (называлась: «Кто выше?»)
Как трудно попасть на вершину горы!
(Давно не встречал той картонной игры).
Театрик теней – целый мир для мальчишек!

Порой приходилось возиться с младенцем –
Спокоен, как Будда, лукавство в глазах –
Как будто держал у себя на руках
Живое, в ладони мне бьющее, сердце.

А как хороша из огня кукуруза,
Ну, чем же не наш современный поп-корн?
Зимой мамалыга с парным молоком
Для братьев голодных вкуснее арбуза…

Внезапно наш табор куда-то исчез.
Нарушив обычаи гордо и смело,
Остался лишь пылкий цыганский Ромео,
Влюблённый в красотку, живущую здесь.

Цыган оказался шофёром искусным.
А вечером летним у окон её
Дарил нам другое искусство своё,
Играя на скрипке душевно и грустно.
 
* * *

Вспомнилась дорога длинная
Из дому в мой детский сад –
Всё покрыто белым инеем:
И трава, и палисад,
Провода, мосты, ограда...
Завораживает даль:
Ах, какая же отрада –
Мягкий праздничный январь.
Не увидишь резких линий –
Сбился фокус у Творца.
Всё сияет. Белый иней
Не коснулся лишь лица.
Белый шарфик стал светлее,
И такая тишина –
Тихо, как у Мавзолея,
Словно замерла страна.
Окрыляются надежды,
И объемлет душу вдруг
Радостный, безумно свежий
Снежный дух.


 
POST SCRIPTUM

*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *

До свидания, навсегда

С Новым годом, друзья! Доброй встречи!
Чем-то новым полна голова.
В новогодний томительный вечер
Я услышал смешные слова:
“До свидания, навсегда!”
Со слезами, по-детски упрямо
Сын кричал их взволнованной маме
(Уезжает встречать Новый год,
А мальчишку с собой не берёт).

Аналогия здесь не по теме,
Улыбнуться бы и забыть,
Но не те мы, давно уж не те мы ;
Пропитала политика быт.
Нестерпимая острая грусть
Ожила, словно старая рана:
Вот и я ведь один остаюсь ;
Разъезжаются… веси и страны.

До свидания, навсегда,
Поднебесные тропы Кавказа,
Над родною рекою ковыль.
Всё привычнее форма спецназа,
И таможни негаданной пыль.
Это горькое слово чужие –
Как беда, как отчаянья крик…
А ведь были и мы молодыми
И счастливыми были, старик.
До свидания, навсегда,
Голубая, как небо, вода,
Золотые пески Иссык-Куля
И ущелие “Бабы-Яги”,
Слободз;йские сладкие дули
И полтавские пироги,
Наши праздники, наши застолья
От Карпат и до самых Курил.
Эх, вернулось бы время застоя ;
И ему бы руля и ветрил!

До свидания, навсегда,
В старой Риге аккорды органа
И зурна, и Алайский базар,
И пустынная прелесть Севана,
Приозёрск, Коктеб;ль и Кап. Яр,
И саянские быстрые сани,
И Байкала живая вода,
Цинандали, Твиши, Гурджаани,
До свидания, навсегда.

До свидания, навсегда,
Приамурские чёрные срубы
И закат над обжитым плотом,
Юных женщин горячие губы
Рек сибирских волна за бортом,
Аккерманские крупные раки
И медовые гроздья сошлы,
И киргизские чудо-собаки,
И хорезмские чудо-ослы,
Сортавальские белые ночи,
Синь Гек-Гёля, Домбай, Теберда,
И крымчанок весёлые очи,
До свидания, навсегда.

Под луною мерцание льда –
Изумрудная Пирита-речка.
До свидания, навсегда,
Закарпатские чудо-местечки
И, как вьюн, ледяная Кура,
Рукотворное тёплое море,
И т. д… Но настала пора
Вспомнить мальчика личное горе.

Той обиды давно уже нет.
Хорошо быть ребёнком здоровым
Тех особенных радостных лет,
Когда в мире всё кажется новым,
Как снегов свежевыпавших свет!
1995

 
Физики-лирики
*  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *  *

На днях в редакции “Современника” состоялась беседа с нашим гостем Анатолием Васильевичем Липиным, кандидатом физико-математических наук, научным сотрудником ЦАГИ, автором большого числа научных публикаций.
Родился наш собеседник в Краснодоне, где в годы войны действовала подпольная молодежная организация “Молодая гвардия”. Детство, опалённое войной, школьные годы, согретые верой в будущее победившего Народа, оставили неизгладимый след в его жизни.
После окончания средней школы были прекрасные и незабываемые годы учёбы на физическом факультете МГУ. Тогда – в “хрущёвскую оттепель” – были и физики, и лирики в почёте! Выпуск курса (450 “новоиспечённых” физиков) напутствовал сам… Никита Сергеевич! Вот с той-то поры и работает Анатолий Васильевич в ЦАГИ, в области экспериментальной аэродинамики разреженных газов. Он автор 24 изобретений. Результат одного из первых его изобретений – локальная визуализация разреженного потока, полученная (впервые в стране!) с помощью сканирующего электронного пучка – электронного “ножа”… На основании одного из недавних его изобретений в ЦАГИ создана установка для метрологической аттестации вакуумметров. По прогнозам специалистов эта установка может стать базовой для российского пользователя...
В беседе с Анатолием Васильевичем выяснилось, что он вполне выполнил предназначение Мужчины. Построил своеобразный дом в виде вакуумной аэродинамической установки, посадил большое число деревьев (любит хлопотать на садовом участке), вырастил с женой, педагогом-литератором, сына и дочь, написал книгу стихов и миниатюр «Ковыль на ветру». И немудрено! Изобретательство – это искусство мысли. Стихо-творение – искусство чувства. И обе эти ипостаси – Творчество!..
Любовь к литературе Анатолию Васильевичу привили: мама Раиса Ивановна, школьная учительница, и необыкновенный человек: преподаватель русского языка и литературы В.Т. Василевский…
В одном из его стихотворений есть строки, адресованные и неизвестной нам героине, и самому себе:
               
                Но больше чем злато
Стихи обожала –
Пронзило когда-то
Волшебное жало…
Из газеты “Современник” № 46 от 20 ноября 2002 г.,
г. Жуковский