праздники

мой стол рабочий стоял у окна, и я
помню, как она пролетела мимо.
тихо, неслышно, размытая,
стремительная, я решала физику.



зеркало сохраняет тень, угол зрения превращая в точку
невозврата, когда мама переодень
говорит эти рваные джинсы –
стыдно перед соседями, стыдно, что я так дочку воспитала, что не могу одеть прилично её/
мамы нет, я купила рваные джинсы (на обеих коленках)
чувство вины – самое голодное в человеке.
мама, соседей нет, они не увидят, можно
я буду одеваться, как бомж тут?
можно буду в пижаме ходить в магазин, я ушла с работы,
мне очень стыдно, не плачь, ну что ты? ты не плачешь.

в праздники одиночество расцветает кувшинкой в легких,
разрывает тебя на аджну и шесть других.
чувству собственной важности тоже положен отдых
от тех, кто живет в тебе, но ты не в них.

сворачиваясь молоком, укатываюсь к углу
преломления, изменяя форму в «никто не нужен».
человек в вагоне бьет кулаком по стеклу:
его чувство вины тоже требует ужин.

вписывая себя в квадрат экрана, вгоняешь в рамки
запрещенных терминов, исключая
возможности просто жить, и лай енота (или собаки)
отвлекает тебя навсегда от недопиточая.

одиночество жарче всего ласкает ночью,
когда зеркало запотевает от наготы, и стоны
отвлекают тебя навсегда от недожатой строчки.
пожалуйста, сделайте мне небольно.
пожалуйста, сделайте мне небольно.
пожалуйста, сделайте мне небольно.

отправить. никогда не отправить. отвлекли.




я боюсь умирать, когда слышу сирен марши,
когда в подлокотники в самолете вжимаю ногти,
когда где-то что-то болит, а раньше
я тоже боялась умереть в некрасивой позе.