В изгнании

Как хочется отречься иногда
от того, что нам не суждено забыть
и думать: то лишь страшный сон,
а не, что наяву пришлось все пережить.

Когда нам муки совести теперь уж не унять,
раскаяние не дарует забвенья,
и время не воротишь вспять,
грех искупить - тщетно стремленье.

Блажен лишь тот, кто все забыл,
иль помнит, что не совершал дурного,
кто честен пред собой и пред другими был,
а не кто памятью на век свой обреченный.

Ужасно тяжело помнить свой грех,
знать то, что совесть никогда не даст покоя,
знать то, что был одним из тех,
кто сам себя предал и предан был жестоко.

Ведь тяжела же жизнь того,
кто с совестью своей в вечном раздоре,
кто чужд для всех и чуждо ему все,
кто будет вечно предавать все вскоре,

кто путь утратил в тьме ночной,
влекомый вдаль лишь бурей роковою,
и вечно борется в тиши немой
в поединке с совестью, самим собою.

Тяжело знать то, что был поэтом,
но теперь слово вдруг покинуло его,
что играл ноты от зари и до рассвета,
но звуки теперь стихли для него,

что некогда был славою исполнен,
но вскоре был лишен всего,
что был когда-то чувствами влекомый,
теперь же не осталось ничего,

что в жизни не нашел ответы,
даром прошел весь тяжкий долгий путь,
в огне пусть пляшут силуэты,
пусть время унесет всю боль, смоет вину.

Но как отречься от себя,
как принять сном, что было явью,
как совесть обмануть и жизни время коротать
в забвеньи и изгнаньи?