Синтрапель. Глава 8. Диалог душ

Я жил в разбойничьем чертоге, как в заколдованной стране,
безвестной миру, на пороге великой тайны и луне
лишь поверял свои терзанья про безысходный поиск мой
сестры Марьяны и признанья взлетали скорбью неземной.

Бурлящим чёрным водопадом постигло горе нас, теперь
чума и голод шли парадом, и смерти ненасытный зверь.
Так, день и ночь, не уставая, лечил больных, что было сил,
могилы рыл и, забывая про снег и ветер, хоронил.

Разбойники ж в унынье впали, боясь заразы, и с тоской
уж избегать друг друга стали, забыв про дружбу и покой!
Заснув в испуге угнетённом, они в кошмаре утром вновь
очнутся с видом посрамлённым - от страха их чернеет кровь.

Я не хочу ханжой казаться, но в чистой, дивной простоте
мне сил не жалко, чтоб прибраться, и в свежести, и в чистоте
лежат больные с их недугом. Болезнь и смерть у нас гостили!
А Ибрагим, что был мне другом, давно пропал. Его убили.

И вот, когда я в лес собрался, чтоб в замок привезти дрова,
внезапно громкий стон раздался, и Казимир, живой едва,
возник, как робкое виденье, вскричав: - Виновен пред тобой,
прости! - и продолжал в смущеньи, Наказан буду я судьбой!
Хочу напомнить, между прочим, что стужа жуткая в лесу,
а ты не спал четыре ночи, и смерть твоя уж на носу!
Ты, верно дьявол или, может, святой, что столько тратя сил,
не устаёшь? Нас совесть гложет ведь помощи ты не просил!
Я за дровами сам поеду, а ты готовь крупу и чай,
и если не вернусь к обеду, то вечером меня встречай.

И тут же я без промедленья запряг Корунда, как во сне,
в столовой же, на удивленье, еда не удавалась мне.
Сомкнулись сонные ресницы, в истоме сладкой я поник,
и сновиденье райской птицей вспорхнуло трепетно на миг;
в нём слышал вопли, ржанье, скрежет ворот железных. Вот опять,
хоть свет небесный веки смежит, но надо непременно встать!

На землю ночь уже спустилась, - проспал весь день! А во дворе
испуганно вся шайка сбилась, собака выла в конуре.
Корунд взбесился и в напрасной попытке удержать коня,
нелепо Казимир злосчастный кружил вокруг, себя браня.

Конь прыгал тигром и брыкался, ревел белугой, а не ржал
и неестественно кидался на тех, кто ближе подбежал.
В глазах огонь горел кровавый, осмыслен злого духа взор
был феерический, лукавый, - судьбы нелепый приговор.

Пренебрегал я страхом с детства, на удивленье остальным,
и знал, решимость - это средство в печалях пагубных и злых.
Вновь крики, ужасом сковавши ряды разбойников, но я
к Корунду подошёл, а дальше, - вдруг заглянул в глаза коня.

Перекрестив его, молитву пытался я произнести.
Конь на дыбы встал, словно влитый, готовый череп мне снести.
Блестят зарницею копыта и пена - хлопьями из рта,
дорога к смерти мне открыта, как коротка дорога та!

Схватить Корунда за уздечку я не сумел и в этот миг
конь сделал бешеную свечку. Вдруг сумасшедшей слышу крик -
(так выл шакал больной, опасный, себя до крови искусав,
на ноте жалостной и страстной внезапно песню оборвав).

И силуэт скользнул меж нами - шальна, неистова, тонка,
с русалочьими волосами и бесноватая слегка!
Корунд лягнул, - печать проклятья легла на голову её,
и в запоздалые объятья мои упала. Не сберёг...

Уж к нам со всех сторон сбегались Корунд взревел в последний раз
под взмах кинжала. Как ругались бандиты, окружая нас!
В глубоком, жалком потрясенье я ничего не понимал...
И кто-то в гневном ослепленье из рук несчастную забрал.

...Опомнившись, я первым делом помчался в левое крыло
чертога мрачного; несмело искал её, но подвело
меня наитие, а чувства - испуг и жалость, горечь, грусть
и удивленье, как безумство, мной завладели. Ну и пусть!

Мои терзанья прекратились с приходом Толстого Мыша:
- Что надо вам? Зачем явились?! - спросил он в гневе, чуть дыша,
- К чему искать её напрасно? Под сенью тягостного сна,
став ещё более прекрасной, со смертью борется она.
О, вы, пришелец непонятный, святоша мерзкий и злодей,
каприз судьбы невероятной, светлейшую среди людей
сгубили вы! О, как жестока агония её! Пусть конь
убил бы вас, исчадье рока, низвергнув в дьявольский огонь!

Вот, духом сломленный, несчастный, едва ли не лишившись чувств,
пришёл к себе я и в напрасной тоске и горечи безумств
отдался тягостным рыданьям. Как безысходностью велик
был этот час! К моим страданьям Господь был глух, и я поник...

И вот, в тиши ночной прохлады сомкнул глаза я ... Что за бред?
Очей чарующих агаты, безбрежней и печальней нет,
в причудливых витках-ресницах узрел как на экране я.
Волшебный сон мне, что ли, снится? Иль то фантазия моя?

Дышать не смея, чтоб случайно духовный образ не спугнуть,
в томленье замер я печально, в очах желая утонуть...
Вдруг голос, сладкий и журчащий, в моей раздался голове,
от умиления дрожащий, как феи ласковый напев:
Синтрапель:
- Не унывай! В любом созданьи есть искра Божья - дух мятежный,
судьбу творящий в мирозданьи и вдохновляемый надеждой.
Он в Сущности - алмаз нетленный, гонитель страхов малодушных,
всесильный свет Творца вселенной. Рой мыслей чёрных, непослушных,
согласно собственной природе, он дерзновенно разрушает!
Не покоряйся злой невзгоде, не будь рабом её! Свершает
преображенье в человеке лишь сила жизненная воли.
Не отступай назад вовеки! Да сбудется сие, доколе
ты сердце радостью осветлишь!
Адриан:
- Ты - бред души моей, ответь лишь?
Синтрапель:
- Я - Синтрапель, звезды летящей переливающийся след,
во мраке гибельном светящий на миллионы тысяч лет!
Адриан%
- О, золотые искры света, в Святой, Божественный Экстаз
мой дух возносят... Что же это?!
Синтрапель:
- То благодать ласкает нас!
Адриан:
- О, Синтрапель, теперь навеки несчастлив, безутешен я:
ведь стоит разомкнуть мне веки, исчезнешь ты, мечта моя!
Моя любовь, отдохновенье от зла, забот и суеты,
мираж мой, чудо-сновиденье и верный друг - всё это ты!
Синтрапель:
- Твоей наивности цветы так пахнут дивно! Заблужденья
пора оставить, милый друг! Я - искра Божьего творенья,
а не мираж... И сердца стук, и взгляд, и голос, смех игривый,
и белизна искусных рук, и лава раскалённой гривы присущи мне...
Адриан:
- Но если вдруг
ты всё же - плод воображенья истерзанной души моей?
Синтрапель:
-  Я - глаз бездонных отраженье твоих и сладостный елей,
на сердце льющийся потоком, лаская и искрясь; и явь,
что легче сна. О, как жестоко неведенье твоё... Восславь
любви бессмертной отреченье, души мятущийся огонь,
вглядись в очей моих свеченье: узнал ли ты меня?..
Адриан:
- О, конь
тебя, проклятый, покалечил! А ты спасла мне жизнь, теперь
я узнаю твой стан и плечи... И я люблю тебя, поверь!
Каким мистическим прозреньем внезапно разум пробуждён?!
С восторгом, с высшим упоеньем тобой, о чудо, побеждён!
И я узнал твой образ нежный...
Синтрапель:
- Тогда ответь скорее мне: кто я?..
Адриан:
- Свет кожи белоснежной и очи видел я во сне:
ты - часть души и продолженье меня же самого! О рай!
Твоё предвижу приближенье!
Синтрапель:
- Ты прав, но больше не теряй
бесценной близости духовной - дороги в Золотой Экстаз!
И в жалкой слепоте греховной не пребывай! Ответь сейчас:
что ищешь в этом ты чертоге?
Адриан:
- Мне чужд сей замок, только я не миновал к нему дороги...
О, как горька судьба моя: монахиню с лицом богини,
с волной искрящихся волос я погубил. Теперь отныне
её ищу. Мне довелось пройти немало испытаний,
но этот грех не искупить, и скорбь немыслимых страданий
не отпускает...
Синтрапель:
- Как же быть?
Адриан:
- Я малодушен и ничтожен! Она прекрасна и мудра,
а путь мой к ней тернист и ложен...
Но знаю, что придёт пора найти невинную Марьяну,
однажды преданную мной, она ж чиста в ней нет изъяна...
Что ты смеёшься, ангел мой?
Синтрапель:
- Не обольщайся понапрасну:
изъяна нет! В своей душе она тебя любила страстно!
Адриан:
- Не может быть! О, я уже не смею больше удивляться,
откуда это знаешь ты?
Синтрапель:
- Я знаю всё! Сопротивляться
и убивать свои мечты - удел бессмысленный, жестокий.
В премудром сердце расцвели Божественной Любви истоки.
Никто из женщин всей Земли не знал подобной страсти жгучей..
Адриан:
- О, не терзай меня, не мучай и сердце бедное не тронь!
Синтрапель:
- В её глазах сиял огонь Любови истинной навеки!
Ей дал Всевышний эту Суть, и в строгом, честном человеке
она нашла Небесный Путь...
Адриан:
- Узором тысячи созвездий он в сердце стелется моём,
но где здесь грех и страх возмездий?
Синтрапель:
- В уродстве гибельном своём
внезапно Эго возродится в источнике Любви. Всё зло,
что в мире есть - с ним не сравнится! И в любящих сердцах дало
оно ростков своих растленье: обида, ревность, суицид
и обезьянье вожделенье - не правда ли, столь мерзкий вид
Любовь иметь совсем не может?! Энергий тонких механизм
в душе - то динамит, о Боже! «Любить» - вот это героизм!
Представь, небесное сближенье порывов страсти. Эгоизм,
избыток горечи, вторженье, - вот человеческий трагизм
эпох, времён, народов, наций! Ведь сущность тонкая Любви,
её космических вибраций способна разорвать; в крови
металлом вечности играет, захватывая существо
и волю, разум угнетает. Доколе наше естество,
что состоит из чувств и тела, не затворяет дверь грехов
- Любовь во Гневе без Предела томима Ужасом Оков! '
Но для святых иль для блаженных - то сладкий, райский эпизод;
в покрове тайна совершенных. Из отреченья не прейдёт
Любовь - она сильна и вечна, божественна и... человечна!
Адриан:
- А что Марьяна ревновала иль обижалась на меня?
А, может, тайно возжелала...
Синтрапель:
- Средь ночи и при свете дня она не знала чувств подобных -
так горделива и чиста была она. Таких, способных
на Счастье, нет! Но вряд ли та вела тропа её незримо!
И в чёрных пламенных очах стихийно и необоримо
огнём металась страсть в лучах тобою завладеть всецело,
любить твой Звёздный силуэт, твой Дух и Сущность, а не тело...
Но и оно любимо! Нет страданий выше и прекрасней,
и яркий пурпур нежных губ кривился в горечи напрасной...
Адриан:
- Как был я недалёк и груб!
Синтрапель:
- Ты бесподобен был! Марьяна на горе знала, что Любовь
«захватывать» не станет рьяно, пленить и будоражить кровь.
Любовь - сама в себе; ей Богом дано лишь только отдавать,
всё превращая понемногу в Неслыханную Благодать.
И дверь к ней может отворяться - внемли ж мне и не прекословь! -
лишь от себя. Но грубо рваться - ты этим дверь захлопнешь вновь...
А чем смущён твой взор прелестный?
Адриан:
- Где мы с тобой, мой друг чудесный? В каком отрезке мирозданья?
Синтрапель:
- О, Адриан, мы в сверхсознаньи. Испей же ты познанья чашу:
пусть разум предпочтёт сомненье. В единство душ и дружбу нашу
поверит сердце в упоеньи.
Адриан:
- Но, Синтрапель, не грех ли это, что мы духовно так близки?
Тьма непроявленного света есть зло, - оно стучит в виски,
как эхо, робко, в заточеньи я слышу ночи жуткий смех,
и в судорожном исступленьи я верю - всё это не грех...
Синтрапель:
- Пойми, мой друг, что грех - граница, где жадный зверь сплошных излишеств
без всякой меры, как лисица, хитёр и льстив. В бесчинство пиршеств
он погружён чревоугодных, как сотни гадин подколодных,
он жалит в мозг до пресыщенья! Любови плотской ненасытной
претерпевает превращенья волшебный лик на первобытный
оскал животного разврата, опустошая грязью душу -
вот грех и за чрезмерность плата! Незнанье - гибель! Но разрушу
я бред иллюзий сонно-сладких! Где ж юности златые сны?!
Как жаль людей, на глупость падких! Мир роскоши - вот сатаны
очаровательные сети!
Адриан:
- Неправда, все мы - Божьи дети!
Синтрапель:
- Мы - сами боги, только путь здесь выбирают самый разный:
кто познаёт Святую Суть, а кто-то образ безобразный.
Адриан:
- Стремлюсь понять тебя напрасно как может светлая душа
себя чрез зло познать? Проклятья
на всех нечистых...
Синтрапель:
- Нет! Так платья
меняют люди: в этот раз оденусь в атлас белоснежный,
а чёрный бархат к цвету глаз мне завтра подойдёт, и нежный
он будет облик мой ласкать... Не только чрез добро, мой друг,
хочу заметить я опять, лежит познание себя...
Адриан:
- Безумных наваждений круг! Я чувствую смятенье вновь!
Синтрапель:
- Не осуждай! Мы - есть Любовь! Мозаика Творца Вселенной!
Судить Себя не будет Бог премудрый, вечный и нетленный.
Он есть Добро и Зло, Он - Вздох Последний, Тихий и Начало
Свободы Яростных Высот! Он - Свет и Мгла, Нектар и Жало:
Себя чрез нас Он познаёт. И чувства - вот Его Общенье,
а не слова...
Адриан:
- Я в восхищеньи,
и Знанием твоим сражён, но не грехам ли оправданье ты ищешь?
Разум погружён опять в печаль...
Синтрапель:
- Гони страданья! Неведенье - один лишь грех,
непреходящий свет сознанья уразумеет тайны всех
миров неведомых, круженье времён в причудливой игре,
восторг Любви и Зла крушенье, и в созидаемой поре
расцвет и красоту Вселенной!
Адриан:
- Из этой речи вдохновенной я понял: зла не может быть?
Синтрапель:
- Нам на Земле дано забыть: своё добро считает каждый
единственным добром на свете, а остальное - злом. Однажды
за это будет он в ответе. Так, мало истинных злодеев:
стараясь только для себя, мы зло творим, на самом деле,
не замечая и губя всех тех, кто с нами не согласен.
О, заблуждений горький ад! Но час придёт, как он ужасен:
мы свой же жгучий выпьем яд. Всегда быть честным, без уловок -
вот Сила, Истина, Величье! А кто хитёр, коварен, ловок, -
тот слаб, имеет сердце птичье.
Адриан:
- Но как понять, что мы неправы иль что-то сделали не так?
Ведь вкус вины страшней отравы... Ниспослан ли какой-то знак?
Синтрапель:
- Есть чудо в жизни повседневной, - оно уму непостижимо,
из сердца Совесть (голос древний) течёт рекой невозмутимо.
Он не солжёт и не слукавит, он попадает точно в цель!
Он все дела людские правит, и сладкозвучен, как свирель.
Он в нас живёт, и пониманье его спасительных октав
так явственно! Но нет желанья их слышать. Только осознав
свой смысл, судьбы предначертанья, мы выбираем чести путь.
Он труден - сущее мученье! Но кто на нём, - тех не свернуть.
Адриан:
- Ты так светла, мудра, правдива, но есть ли слабости в твоей
душе прекрасной, справедливой: тщеславье, гордость, или ей
понять такое невозможно?
Синтрапель:
- Земное мелко и ничтожно.
Я ненавижу бесконечно, как жухлый, гибельный росток
тщеславия взойдёт беспечно в душе, и каждый лепесток,
что полон горечи и тленья, М несёт в себе пустой обман
очарованья, заблужденья, мираж причудливый, дурман.
Когда достоинств нет в помине, когда ничтожен праздный дух,
вкусив от славы, и отныне речами усладив твой слух
в нелепом и согласном вое, - О, обольщенья звёздный миг! -
и, взяв господство над тобою, льстецы ведут тебя в тупик!
От ложных взглядов, фальши мнений авторитетов вековых
ты несвободен. Подтверждений признаний гнусных, роковых
ты ищешь, хоть и не уверен в себе самом, но громкость слов,
жаль, не заменит в полной мере духовной крепости Основ!
А гордость розою пурпурной так редко расцветает в нас!
И лепестки с росой лазурной, переливаясь, как алмаз,
с душою мудрою и тайной ведут волшебный разговор -
прозренья миг необычайный и духа сладостный простор!
К чему нам самоутвержденье, банальность глупых, льстивых фраз,
когда искрою вдохновенья Творец вселяет гений в нас?!
Созвездием сокровищ вечных взыграет разум, впереди
всех поколений бесконечных тропой бессмертия иди!
О, Боже! Нам прощаться надо!
Адриан:
- Чудесный разговор с тобой! Моя любовь, моя услада!
Кристалл души моей святой! Мой райский сад химер, страданий,
ты только будь всегда, живи! И, словно облако, плыви
над прошлым разочарований... Останься! Говори со мной
на струнах сердца утончённых, развороши покой былой...
Синтрапель:
- О, нет, прощай! В неизречённых смятенных чувствах снова я,
разлукой горькой, удручённо, тоски и боли не тая,
скажу ещё - на все вопросы из века в век один Завет:
в Святой Любви найдёшь ответ! А страхи, ненависть, угрозы -
всё растворится в ней, ты знай, и стон, и гнев, и ложь, и слёзы...
Адриан:
-Душа моя, не исчезай! Останься только на мгновенье!
Прошу, последний дай совет...
Синтрапель:
- В одной Любви найдёшь ответ! Пусть канет эта ночь в забвенье...