Синтрапель. Глава 6. Поединок

Я долго странствовал без цели с надеждой тщетной отыскать
в огне, в ветрах, в дожде, в метели следы Марьяны, но опять
вдруг почему-то в лес дремучий меня дорога завела.
Зима свинцово хмурит тучи, всё завалила, замела.

Глупа ошибка и постыдна, - на гибель верную обрёк
сестру свою, всё Богу видно. Мучительный и злой упрёк
больное сердце рвёт на части! Я изнемог и смерть алкал.
Ведь не в моей, а в Божьей власти найти мне ту, что так искал.

Припасы кончились, так что же, мне тварь лесную убивать -
немыслимо, и жалость гложет. На Бога буду уповать!
Святая нежность лучезарно все помыслы мои вершит,
и даже здесь, в ночи полярной, мой дух покой животворит.

Не нужен Небу я, проклятый, навек монахиню сгубив,
её прекрасный образ святый пред церковью всей осквернив!
И снова рядом волчья стая, рыча, ощеривши клыки,
узрев меня, не нападает, а убегает вдоль реки.

И долго дух мой безутешный блуждал бы у замёрзших вод
с дыханьем смерти, но поспешный иной судьбы грядёт исход.
Предсмертные я слышу крики, что переходят в хрип глухой,
и рёв звериный, гневный, дикий - ужасный рок судьбы лихой!

И, из последних сил рванувшись, на шум борьбы спешил я, снег
глаза слепил крупой; согнувшись, не замедляя быстрый бег,
нырял под лапы молчаливых огромных елей и, скользя,
шептал в тревоге торопливо: - Мне опоздать никак нельзя!

Вот развернулось предо мною величье скорби, словно бред,
иллюзий, видимых луною, и на снегу - кровавый след.
Нежданно, вскормленных грехами, людей к беде приводит гнев.
Слепцы, так близко, рядом с нами сам дьявол - рыкающий лев...

Вот, на заснеженной поляне, как на арене - два борца.
Медведь над сделанной им раной горой склонился. Звать Творца
лишь остаётся человеку, но человек ослаб от ран,
сомкнул свои бессильно веки... Что будешь делать, Адриан?

Мне с детства страх был неизвестен, и здесь не дрогнула душа;
для зверя был я неуместен, - он на меня пошёл, дыша
звериной злобой; я собрался и сжал кинжал в своей руке.
Тут на дыбы медведь поднялся, - кровь на оскаленном клыке.

Бессмысленны медвежьи глазки, темна звериная душа,
и рык чудовищный... Под маской то смерть сама, но сокруша
свою невольную тревогу воспоминанием о том,
как сатана восстал на Бога - я в сердце жар зажёг своём!

О схватке жуткой, беспощадной ветра рыдали, сонный лес,
как созерцатель кровожадной расправы, восскорбел: небес
впервые я узрел страданья - они пурпуром золотым,
как в пламенном венце сиянье, горели таинством святым...

Метались по снегу две тени, рыча, как демоны в аду;
от напряженья - дрожь в коленях; я весь в крови был и в поту.
Трещали кости и суставы, мешались пальцы и клыки,
а снег ложился в след кровавый, и волки выли у реки.

Крепки медвежии объятья, - зверь как в тиски меня зажал.
Но я, творя в душе проклятье, вонзил в живот ему кинжал!
Медведь взревел, ослабла хватка, а я рванул кинжалом вверх -
победой завершилась схватка: медведь упал с рычаньем в снег.

Терзаясь болью нестерпимой, я к человеку подошёл,
и волею неукротимой взял верх над телом; словно шёлк -
снег на поляне, кровь цветами пылает бедственным огнём,
и рядом с редкими кустами несчастный, и кинжал при нём.

Просил у Бога откровений я в своём сердце, всё забыв.
Ужель он на реке забвений? А, может, всё-таки он жив?
О, бедный юноша, дыханье его уж не вздымает грудь...
Но что это? - в лице сиянье: святая, жизненная суть!

Я ликовал, смеясь и плача, и славу Богу воздавал,
слёз радости своей не пряча! Страдалец тяжко застонал.
В его очах смятенья муки, лик бледен, сам черноволос,
трясутся судорожно руки, а на устах застыл вопрос.

Я в свете меркнущей Авроры и в сказке ночи, полной звёзд,
за жизнь его сражался; скоро он поправляться начал; грёз
не лелеял в своём сердце, но и в тревогу не впадал,
ведь Бог, открыв нам жизни дверцу, всю Землю нам во благо дал!

Заботиться о пропитанье не нужно было - ведь теперь
наградой свыше за страданья лежал убитый мною зверь!..
Как только землю укрывала крылами тьмы седая ночь,
нас волчья стая охраняла, а утром убегала прочь!

Хмельное зелье ран горящих я врачевал, смывая кровь.
Сквозь вереницу дней летящих бессмертным гением Любовь,
как луч Божественного света, нам помогала выживать,
но тяжесть горького завета мне часто не давала спать...

Однажды у костра ночного, болезненный потупив взор,
он, в жизнь свою поверив снова, затеял странный разговор:

- Я - брат лихого атамана, мне имя - Чёрный Казимир.
Мы убиваем неустанно, а наша жизнь, - как вечный пир.
Бесчисленных сокровищ бездны - мираж для алчных душ; златой
не счесть монеты, замок звездный блистает дивной красотой
и роскошью неотразимой. Там ароматом напоён
весь воздух небыли незримой, как сладостный забытый сон.
Возрадуйся, мой друг печальный! Тебе окупится с лихвой
моё спасенье, неслучайно теперь мы вместе. Головой
клянусь тебе, о, мой спаситель: что не останусь я в долгу,
мне стал ты братом, ты - воитель! Теперь тебе я помогу:
Я к замку укажу дорогу, она дремуча и длинна.
Преодолеем понемногу проклятый путь!

...Луна видна
сквозь панораму туч безбрежных и мягкий сказочный узор
безмолвием ложится снежным, украсив девственный простор.

Мой дух в тоскливейшем смятенье: врага, как брата полюбил!
Закралось в сердце сожаленье, что я бандита не убил...
О, Боже! Гнев неудержимый, что бьёт вулканом, затуши!
Открой Свой смысл непостижимый для верной любящей души!

В чём провинился я, злосчастный, пред взором огненным Твоим?
Понять стараюсь я напрасно убийство, ненависть к другим
созданиям земным, бесценным, за что когда-то осуждён
и сам скитаться в мире бренном под солнцем, снегом и дождём...

И я - злодей, как тот несчастный, сгубивший души, растеряв
сокровищ истинных, прекрасных духовный кладезь! Буду ль прав,
когда уйду, его покинув? Так прочь сомнений горький яд,
безумьем налитый, отрину бесчеловечных мыслей ад!

И по искрящимся сугробам, по снежной пустоши лесной,
по скользким и опасным тропам я Казимира нёс домой.
Застыло время, каруселью дождя студёного хрусталь
сменялся снежною метелью, закрыв серебряную даль.

На смену черноокой ночи спешила красная заря,
слепя слезящиеся очи в бессонных бденьях и даря
надежды эфемерной крылья, что скоро завершится путь,
и в удручающем бессилье я скоро лягу отдохнуть...

И вот, когда изнеможенье меня сломило, в тот же миг -
что это: бред воображенья иль грёзы наяву: велик
и неприступен замок чудный явился пред глазами; он
рождал во мне восторг подспудный, и вспомнил я тот давний сон...

Чертог иль замок это? - Своды червонным золотом горят,
их блеск мистической природы, над ними вороны парят.
По тёмно-синей черепице гуляют сонные ветра,
позёмка серебром кружится, спит время: завтра - как вчера.

О, место повседневной сказки! По лабиринту колдовства,
мешая радужные краски, вхожу я с ликом торжества
в ворота - таинства видений - узор сплетающих во мгле,
танцуют призрачные тени, как блики пламени в золе.

Деревья в белых одеяньях ветвями тянутся к луне,
все в ослепительном сиянье, как в смутном и забытом сне...
Какая дикость заблуждений, как глуп сейчас я и нелеп!
Прочь, радость детских впечатлений, ведь то - разбойничий вертеп!