Синтрапель. Глава 5. Лесная колдунья

В кромешной ночи два луча шептали мне: - Очнись, - мигая,
иль это плакала свеча, с прохладным воздухом играя?
Открыв глаза, я поняла, что нахожусь в огромном замке,
где арка два моста свела, образовав пред дверью рамки.

Кругом - тропических цветов кусты и пальмы, и гирлянды...
И шёпот призрачных листов. Живут здесь герцоги иль гранды?!
Созвездия свечей горят под сводом потолка чудесным,
гармонии разлитой сад, как чары музыки небесной.

В густой ковёр из алых роз я тихо руку погрузила:
какой пушистый, мягкий ворс! О, как же сердцу жить здесь мило!
Зеркал причудливых парад в оправах медно-золотых,
в истоме млеющих услад - как мифы памяти о них...

Неслышно приоткрылась дверь и в узенькой полоске света,
тихонько крадучись, как зверь, возникла тень... Что было это?!
Прекрасный, мужественный лик- мой похититель благородный!
Я подавила нервный вскрик, от страха глупый и бесплодный.

- О, женщина! - воскликнул он, - зачем прикидываться спящей?
(Какой суровый, резкий тон, в глазах застыл огонь молящий).
Ты заставляешь умирать всю плоть мою от мук блаженства!
Осколков сердца не собрать, возьми его, о, совершенство!
С каких высот, в каком году, с каких ветров блаженных, пьяных,
и с Божьей истиной в ладу спустилась ты с небес туманных:
как жерло пламенных страстей безбрежна в мудрости незрячей
слезой брильянта на листе святая жалость в робком плаче!
Змеёй коварная напасть сожгла, испепелила душу!
В безумстве - грёз полночных власть! И сладость снов я не нарушу!
Твоих волос искрящий плен развеет в прах пустой столетья,
прелестных глаз, как у сирен, и всю тебя готов воспеть я!
Испей бокал любви до дна! Познай себя в моих объятьях!
Как ослеплённая Луна, что Солнце отражает в счастье!
Ни через день, ни через час, инее виденьях воспалённых,
прильни ко мне теперь, сейчас в фантазиях неутолённых!
Считаешь ли грехом любовь, где наслажденье мощным током
по телу разгоняет кровь в полёте чувственном, высоком?

Я оценила дерзость слов, вскочив, как фурия, с подушек,
и пала золотом оков вся мудрость в пламенную душу:

- О, наслаждение - не грех, и вкус божественный природы
не зря имеет; только с тех времён древнейших- дни и годы
оно есть райский эпизод, принадлежит иному миру, -
где синью блещет небосвод и жизнь светла, и слышно лиру...
Душа Единая - она себя откроет в двух созданьях,
соединяясь вновь, до дна испив бокал Любви в рыданьях!
Чрез очи смертные свои не видят люди то, что рядом
скрывается опасность, и она-то и зовётся адом...
Один безжалостный закон, что входит в таинства Вселенной,
он неизвестен, но силён: утратится в потере тленной
или в разлуке, что дано для наважденья, без усилий...
И сердце восскорбит, оно всё помнит о счастливой были.
Как за волной идёт волна, - всё неслучайно в мире этом.
Любовь ты выстрадай сполна и сделай для себя Заветом.
Любовь из Духа рождена, и всяк, кто ищет наслажденье,
преткнётся; гибель суждена святому чувству в наважденье.

Разбойник на колени пал, и было откровенье это
воспринято с тоской; страдал он от нежданного ответа.

- Я постараюсь заслужить твою любовь, моя Сивилла! -
промолвил он, - но будешь жить ты с нами здесь легко и мило!
Так царствуй в замке - ты одна, как королева или фея
своей страны, что грёз полна и яркой роскоши; не смея
тебе препятствовать ни в чём, скажу: весь лес - твои владенья.
Прошу лишь страстно, горячо: не покидай меня, виденье!
Промозглой осенью в лесу, в пещере хладной, одинока,
чтоб стала делать ты? Весну не дождалась бы... Как жестока
природа зимнею порой, когда серебряные крылья
ветров со сказочной игрой завьюжат лес хрустальной пылью!
Зима прекрасна, но она безжалостна к цветам несчастным,
и блекнут нежные тона созданий хрупких, ей подвластныхЩ
Прости меня, но неужель с твоею мудростью златою
ты не оценишь, Синтрапель, добро с изящной простотою?

- Великолепный Ибрагим! - я отвечала, улыбаясь, -
душа и сердце широки твои, и в щедрости купаясь,
нежданной и ненужной мне, позволь тебе ответить ясно:
уж год живу я, как во сне, обворожительно прекрасном.
Добра и зла, как таковых с начала всех Времён Великих
не существует в роковых сплетеньях жизни луноликих.
Так нет и истинных злодеев, но есть у каждого дорога:
в пути о ближних не радея, мы отдаляемся от Бога.
А кто-то в тихом мирном счастье находит горестную муку,
как юной осенью ненастье наводит сумрачную скуку.
И нет Добра и Зла, как вечных канонов мира нерушимых,
как нет конца у бесконечных пороков, совестью гонимых.
Их гонят сотни побуждений, то вероломных, то блаженных;
всё - дым лишь горьких заблуждений в сердцах, добром отображенных.
О, наша слабость в хрупкой воле, творцы слепые! Повезло
нам взращивать в земной юдоли добро своё и своё зло.

И атаман, главой поникнув, как сыч сверкнул глазами, но
сдержался и, зубами скрипнув, отвёл свой взгляд на миг в окно...

- Чудесных я речей не слышал таких, - промолвил глухо он,
и, помолчав, добавил тише, - мудра, прекрасна, словно сон.
Теперь я вижу - неуместно чего-то от тебя скрывать
и лгать - наивно, бесполезно! Я чувствую людей. Опять
скажу лишь - каждою частицей своей души правдив с тобой
и искренен, она стремится к тебе, подаренной судьбой!
Ты мне подарена навеки, и наша жизнь забьёт ключом...

Я смежила устало веки, надменно поведя плечом.
Тебе ль, великий искуситель, мой дух смутить? Святой покой
со мной, а сердца повелитель скрыт Провидения рукой.

- Но, Ибрагим, ты ль в совершенстве познал себя? - спросила я.
- Не в забытьи и не в блаженстве так сладкозвучна речь твоя?
Да, ты правдив! Гадюка лжи клубком гнуснейшим завернулась
и спит на дне твоей души, но вот она опять проснулась...
Так, бессознательная ложь ютится в слабом сердце нашем,
она, как наше «Я», так что ж - мы свыклись с этим, приукрашен
и даже искажён бесстыдно наш разум, словно древний миф.
Мы столько лжём, что и не видно, как ложь взрастает, всё затмив.
Не говорю о тех, кто грязен, кто малодушен и труслив -
в них ложь укоренилась... Ясен мне человеческий порыв
поступков пламенных, природа возвышенных идей и дел,
но всё пройдёт, и год от года меняться - это наш удел.
Но коли ты, в себя поверив, познал свой дух и смысл всего,
земного призрачность измерив, и истребив до одного
все страхи, горькие сомненья - на всё в душе хватало мест! -
Ты понял вдруг в одно мгновенье, не лгать совсем - вот тяжкий крест!

О, тишина, какая сила в тебе сокрыта, трепет, страсть!
Своим дыханием сразила сердец немало, разлилась
ты, словно чьё-то вдохновенье, среди цветов, свечей, зеркал...
Вдруг Ибрагим пришёл в смятенье, глазами хищно засверкал.

Но я застыла изваяньем, невозмутима и горда,
не страхом - светлым ликованьем был полон дух мой, как всегда.
Потрескивал огонь в камине, приятный полумрак витал
в виденьях ночи, и отныне мне атаман уж не внимал.

И вот рассудок помутился у Ибрагима - он упал
вдруг на колени, разразился злым криком, что рыданьем стал:

- Прошу тебя пока смиренно под серебристою луной -
отдай мне сердце сокровенно и стань мне другом и женой!

И смех мой был ему ответом - он оскорбительно звучал,
брезгливо, дерзко и при этом я поразилась: зарычал
вдруг в ослеплении от гнева коварный, грозный атаман.
Ещё смешнее стал, о небо, - как будто тигр попал в капкан!

- И сердце подарю, и душу, - в слезах передразнила я:
- ты, что за бред несёшь, послушай! Вот грива красная моя
волнами плечи окатила,.. - и в наступившей тишине
взорвался рёв ужасной силы! На миг вдруг стало жутко мне.

- О, дьяволица! И за что же проклятый ад в погибель дал
тебе тончайший бархат кожи и дух - сверкающий опал?
Переливаясь каждой гранью своею мудрости златой,
ты недоступна пониманью. Но ты, душа моя, постой!
Сейчас легко и вдохновенно ко мне ты, шельма, подойдёшь -
в покорности, самозабвенно всех сладких гейш ты превзойдёшь!
Тебе есть шанс: в любови страстной, медовой лаской опьяня,
ты погаси мой гнев опасный, и нежно укроти меня!

В моих очах костром взметнулся небесной молнии огонь.
Держись, чудовище, очнулся ты слишком рано, и ладонь
в узоре пальцев белоснежных внезапно станет палачом...
Ты хочешь ласки сладкой, нежной? Её в руках моих прочёл?!

Стремительно, как вихорь горный, я к Ибрагиму пронеслась
по зале длинной и просторной. Над знаньем обретая власть,
вдруг прикоснулась к атаману, и руки превратились в «змей»,
играя и разя, - вулкану подобен миг «любви затей»!

Сияя и преображаясь в палящем золоте лучей,
духовным светом приближаясь, блаженнее и горячей
нисходит Мудрости великой уменье дивных юных жриц,
познанье ласки многоликой и дар мистических цариц.

В руках моих - огонь Вселенной: разящий, гибельный поток.
Он - страсть и нежность, просветленно иль чувственной любви виток.
Не женщина - оракул звёздный, - вот кем была я в этот раз!
Что ж, Ибрагим, разбойник грозный, я проучу тебя сейчас!

Всего одно прикосновенье - пронзительный я слышу крик,
и Ибрагим в одно мгновенье вдруг зашатался и поник,
сознания лишившись. Может, неискушённым сладкий ток
смертелен? Я - убийца, Боже? И хоть бы кто-нибудь помог!..