Чем земля была богата, камнем стало

И несчастные зверушки
стали мигом каменеть:
и лягушки-попрыгушки,
и огромнейший медведь,
белки, зайчики, мышата,
и деревья, и трава…
Чем земля была богата,
камнем стало. Но едва
прекратилось то вещанье,
звери стали оживать.
Нет же силы у молчанья!
Колдунишка рёк опять:
«Друды-нуды, дрыки-ныки,
пыры-ныры, трын-да-да!»
Каменели снова лики…
«Это что за ерунда! —
возмутился Колдунишка, —
мне бы нужен диктофон,
а не то настанет крышка.
Да и клонит что-то в сон…
Не могу же я извечно
заклинания вещать.
Всё возможно, но конечно,
мне со сном не совладать.

Но продолжил снова, силы
ниоткуда, но взялись.
Бормотал Колдун уныло:
«Дрыки-ныки…» — «Ох, уймись!» —
вдруг за Ксениной спиною
звонко крикнул голос. Чей?
«Ой, ты снова здесь со мною!» —
«Никуда без этих Фей, —
Кот, почти окаменевший,
еле-еле произнёс. —
Погляди, что сделал Леший,
просто жуть, довёл до слёз
нашу Ксеню. А зверята?
Бедных — в камни превратил.
Как-то здесь нам жутковато». —
«Он и сам уже почил, —
рассмеялась Фея. — Тихо…
Ведь не станем же будить.
Кот, я Фея, не портниха,
чтобы рот ему зашить». —

«Колдунишка бодрый нужен,
для спасения Совы!
Там Сове всё хуже, хуже…
Без него — никак, увы. —
Дятел к Фее обратился,
умоляя жизнь спасти. —
Чтобы век Совы продлился,
Колдунишку разбуди!
Колдовское знает слово
только он».— «Ну, значит, спать
он не станет. Я готова,
будем снова пробуждать».

Фея быстро подбежала
к Колдуну — накидки взмах,
и рукою нос зажала.
Вмиг проснулся, страх в глазах:
«Кто тревожит сон глубокий?
Заколдую! Накажу! —
прошипел он, злобноокий. —
Я вам силу покажу!»

Не успел. Увидев Фею,
сплющил круглые бока:
«Ох, подруга, околею…
Как же ты издалека
прилетела в местность эту?
Иль покой тебе не мил?
Прямо к самому рассвету…
Иль тебя кто насмешил?» —

«Не юродствуй! Гибнет птица,
расколдуй её скорей,
хватит ей сто лет томиться.
Неужели ты — Кощей?» —
«Да, Кощей! И я бессмертный! —
Колдунишка завопил. —
Нанесла урон несметный,
я б Сову тотчас убил!» —

«Э, да ты неадекватен.
И в своём ли ты уме?
Ты красив, умён и статен,
не Кощей, тот страшен мне». —
«Я?» — глядел он изумлённо,
лести хитрые слова
слушал ласково и скромно,
закружилась голова.
И сомнения исчезли,
он поверил Фее вдруг:
«Доброта всего полезней.
Больше я, чем даже друг».