Важная вещь

Ближе к полудню она проснулась. Продолжая лежать с закрытыми глазами, сладко дремала, наслаждаясь уютом своей постели, как вдруг вспомнила. Что-то.
Что-то важное.
Села.
Мгновенно ее бетонную (но в то же самое время какую-то рыхлую) голову резанул раскаленный серебряный прутик: ему будет неприятно узнать об этом. Очень – не стоит добавлять, ибо это очевидно.
Нехотя она встала.
Не хочу думать об этом.
Кровать в ответ недовольно заскрипела отрывком из «Крейцеровой сонаты».
Двадцать лет назад (или около того) ее назвали в честь какой-то похотливой римской богини. Такие девушки живут припеваючи, им незачем думать, какое завтра число, и чем заняться сегодня вечером. Они обворожительны и роскошны, расточительны и необузданны. Они хороши еще и тем, что быстро становятся женщинами. Сейчас она шла в ванную и действительно чем-то напоминала женщину. Определенно, эта милашка была привлекательна, как брусничная поляна.
Заработал душ. Когда-нибудь точно не вылезу отсюда без посторонней помощи, сложный будет выбор, мать вашу: трагическая степень алкогольного опьянения или самоубийство. Инфантильное стекло ее мыслей разбил звонок древнего, как череп неандертальца, телефонного аппарата. Она полезла, было, из ванны да застыла, едва шагнув, левую ногу согревал акрил, правую – кафель (теплые полы), ожидая нового дребезжания, однако дубля не последовало. Мысленно осыпая ругательствами позвонившего козла (в том, что это был именно он, не было никаких сомнений), она со вздохом ретировалась. Это уикенд, детка! Ее выходные – постскриптум банален всегда, но не сегодня, когда выяснилось, что она потеряла то, что должна была хранить до свадьбы. Да, к завершению своей молодости она шла, к замужеству.
Дверь санузла противно скрипнула фрагментом из похоронного марша.
Хватит, я сказала.
Я не помню, кто его автор.
В квартире было достаточно тепло, так что завтракать (хотя за окнами уже давно шевелился тяжелый день) можно совершенно голой.    
Она ее потеряла. Произнести щемящее слово даже в уме было нестерпимо больно. Хрусталь разлетелся, тропические рыбки  (четыре темно-желтые красавицы с длинными плавниками плюс еще пара чернильных телескопов) скачут по паркету, осколки сверкают, что твои октаэдры, босые ноги беззащитны.
Ты должна сохранить ее до свадьбы.
Позавчера он (названный в честь какого-то развратного греческого бога), говорил эти слова, они ничего не значили, сегодня кровавыми ошметками разбрызганы по стенам (дорогие обои, кстати). Ответить нечего, да, она ее потеряла.  Да, вчера она вела себя… неподобающе. В смысле, как последняя потаскуха. Она ее потеряла, и все-таки, она не виновата. Она перепила, она редко пила вообще, но в этот раз просто перепила и уже не помнила, как все началось и чем кончилось, а очнулась уже от удара и как будто треска разрываемой ткани – было больно. Затем провал и новые кадры: они с подругой обратились в бегство на плохо освещенной улице, последний автобус, он ждет их, они едут, трясутся, сидя рядом, кажется, плачут, обнимаются, пассажиры на них смотрят и не сводят восхищенных глаз. Один пьяный студент в захудалом советском пальтишке с оторванными пуговицами в своем гипертрофированном от хмеля восторге даже прослезился.
Она добралась до квартиры, было темно, только здесь она поняла, что не сохранила ее, не сохранила ее до свадьбы. Она тогда слишком устала, чтобы снова заплакать, она заснула, покачнувшись на краю бездны и упав в агатовую черноту серебристым перышком под слабый стон ветра, гибнущего в самых глубоких и мрачных узилищах ада. Да, все это ужасно, но кроме ее собственных мучений есть еще одна проблема: ее жених. Будущий муж, который настоятельно просил сохранить ее до свадьбы. Сохранить.
В двери позвонили. Вся как в лихорадке, девушка пошла открывать. На пороге стоял тот, с кем ей предстояло составить блестящую партию и умереть в один день. Доморощенный грек.
Он испытующе смотрел на ее волосы, затем заглянул в  полные ужаса глаза и грязно выругался. Девушка побледнела и закрыла лицо руками. Вот и все. Мне крышка. Без бэ.
– Дорогая, надеюсь, ты не потеряла заколку?