Юсуп! Отголосок Войны... Роман 1-12

Юсуп! Отголосок Войны...  Роман 1-12

1."Жизнь прожить,не поле перейти."
Глава 12
Доверие и недоверие...

    Доверие и недоверие… Чем больше ко мне росло доверие
немецких военнопленных и политических, тем большее недо-
верие я вызывал у СС. Они постоянно меня проверяли и даже
приставляли другого переводчика, чтобы тот в случае обмана
в переводе им докладывал. Но я же был предупреждён, вид-
но, там, в концлагере, чужих среди своих было достаточно, и
продолжал правильно переводить. За это мне давали дополни-
тельную пайку, которую я иногда прятал и совал кому-нибудь
в бараке. Там я познакомился с одним политическим немцем
моего возраста. Может быть, я был слишком дружелюбным. Я
часто видел, что он полуголодный, и отдавал чаще ему. В се-
мье его звали Фриц, но у меня плохая ассоциация сложилась
с войны с этим именем, и я его называл Федя. Первое время
он не оборачивался, но когда все из нашего барака так начали
его величать, то он смирился и стал отвечать, улыбаясь. Перед
сном мы подолгу разговаривали с ним, он рассказывал, что он
сын немецкого писателя. Я понимал, что все листовки в лагере
– это его работа, хотя он мне не признавался. Но было то, что я
от него хватал на лету – немецкую письменность и литератур-
ный язык. Я стал понимать даже диалект. Его речь будто бы
была мягка, но убедительна. Однажды ночью его вызвали в
СС и приволокли совсем уродом, окровавленным и избитым.
Я понимал, что немцы теряют своих воинов, и наши советские
войска уже подошли к Германии. Я даже думал так: «Нужно
было быть слепым, чтобы не заметить, как меняется контин-
гент в лагере смерти – пошёл молодняк» Я вспоминал себя,
как в семнадцать лет сам молодой и энергичный вызывался
защищать нашу Родину, как, видно, и они сейчас... Я понимал,
что время тревожное, и нас всех могут одним махом завести
в газовые печи. Но в эти трудные минуты сразу вспоминал об
Аноре, моей первой любви, которая ждёт меня. Вспоминал о
моём сыне, хотелось бы его увидеть. Тогда-то я всячески ста-
рался выслужиться, не попасть на злобный глаз. Пускай меня
не поймут, одной жизнью больше, одной меньше. Я уже ниче-
го здесь не мог сделать, только подставить себя. Моя любовь
и надежда меня водила за руку. Кто не любил, тот не поймёт,
но я любил только её, хотя за мои молодые годы и годы вой-
ны был со многими. Надежда выжить оберегала меня. Мой
барак был почти уничтожен. В одну ночь нас всех вывели и
вызвали несколько человек, в том числе и меня, а остальных
направили бегом. Под дулом автоматов и лаем собак в газо-
вые камеры. Нас же завели в какой-то бункер, о нём я даже не
знал. Там стояли кабины в виде телефонных будок. Засовы-
вали нас, стуча по спине автоматами, по четверо пленных. И
закрывали за нами дверь. Мы так и стояли, прилипшие друг к
другу. Я вспомнил, как нас, как селёдок в бочках, перевозили
в эшелонах. Понимал, что это всё. Здесь и моя смерть. Я пере-
брал в своей мысли всё, когда стоял. Хотел вспомнить свою
мать, отца, родных, но главное её – Анору, которая всегда да-
вала мне жизнь и надежду на встречу. Через несколько дней я
почувствовал трупный запах, вонь невыносимую. Понимал,
что кто-то разлагается, как вдруг открылась дверь. Меня на
большом крючке, как огромную рыбу, извлекли оттуда. Длин-
ной палкой поймали на крюк за спину, а остальных закрыли.
Второе рождение! Я истекал кровью, она сочилась из дыры
ручьём. Плечо было задето крюком до кости. Меня отвели ис-
купаться, потом меня обслужил врач или же медбрат. Сделали
укол и перевязали, накормили, напоили и привели в кабинет
начальника СС. «Ты, кажется, понимаешь по-узбекски, нам
требуется переводчик, мы поймали крупную рыбу!» Я уди-
вился от таких слов, я-то знал, что все проживающие в Со-
ветском союзе в Узбекистане прекрасно говорили на русском,
тем более, если даже и учился он в узбекской школе, там про-
ходили и русский. И я сразу сообразил, что человек, который
просил переводчика, просто тянет время, значит, и я должен
его потянуть. Я упал в обморок, закрыл глаза и стал крупно
дышать, выпуская слюну... Меня подняли, уложили на носил-
ки и перенесли во временную комнату в санчасти. Я не мог
долго притворяться, но там была медицинская сестра, немка,
которая меня немного подкормила и сделала вид, что я ещё
плох и не в состоянии пока стоять. Не знаю, почему она так
за меня беспокоилась. Понравился ли я ей, трудно сказать –
только кожа да кости. А может, она была из тех, что внутри
концлагеря борются за справедливость? Наконец она смогла
меня выписать. «Не имею права долго задерживать», – про-
шептала она. Я поблагодарил, она кивнула мне, показывая
рукой, как я понял: «Ты хорош!» В каком смысле она это ска-
зала? Мне было непонятно в ту минуту, но со временем, когда
я ходил к ней на перевязки, я понял, что я ей был симпатичен.
Она сама была молодой светлой немкой, я же тёмный, больше
похож на испанца, чем на узбека. И в одно из моих посещений
она рукой спустилась вниз, намекая на интим. Я понимал, что
она хотела. В то же самое время знал, как от нас шарахались
немцы, не только женщины, но и мужчины. Я боялся имен-
но здесь. Сразу же расстрелом грозит, подумал в уме... но мы
были активные молодые люди, и когда я заметил, что она по-
вернулась, наклонилась на кушетку, подставляя свой голый
зад, я понял, что мне делать. Ей это настолько понравилось,
что иногда она вызывала меня и в конце дня. Она затягивала
моё лечение, мне было комфортно получать за такое выжива-
ние награду от молоденькой женщины, которая знала всё. И
знала, как себя вести.
Я, конечно, встретился с узбеком, который рассказывал на
узбекском: «Советские войска уже в Германии и скоро будут
здесь. Продержитесь немного, и ты будешь в полном порядке.
Переводи-то, что я буду тебе говорить, искажая день и даты,
так надо. Их необходимо поймать врасплох. Я понимаю, что я
здесь же и останусь, но они никогда не узнают от меня прав-
ды. Но для того, чтобы ты выжил и выжили тысячи людей
этого концлагеря, нужно время, и особенно это время нужно
и для Армии, тем более мы уже знаем, что этот ваш лагерь за-
минирован. Я переводил на немецкий несколько дней подряд,
он так много и правдоподобно рассказывал, что я и сам всё
воспринимал за чистую монету. И в один день, когда утром я
ожидал, что меня переведут в санчасть, за мной не пришли.
Кровь сочилась и беспокоила без лекарств, я страдал от боли и
на встрече с СС не в силах был переводить, меня опять на но-
силках отправили к ней в санчасть. Она, увидев меня, как бы
обрадовалась: «Я тебя специально не позвала утром, сейчас
вечер, темно, и когда я перевяжу, сама отведу тебя к твоему
бараку... хотя знаю, что сегодня в ночь его будут дезинфици-
ровать, мне так сказали. Но я поняла, что его хотят заминиро-
вать, пока там никого нет, а затем перевести людей из другого
барака... Но я хочу, чтобы ты знал: этот лагерь не продержится
больше, чем два дня. Он заминирован, мой отец очень круп-
ный начальник, не буду его называть, он приказал мне сегод-
ня же покинуть лагерь, у входа стоит прямо у двери чёрный
«фольксваген» 1942 года... Я привыкла к тебе, давно не имела
такого прекрасного сексуального партнёра, и, если у тебя есть
желание выжить, поедем со мной... у меня далеко на западе
Германии есть дом отца, и я буду рада, если ты добавишь в
мою жизнь новизну. Я ничего не делала плохого, я всегда уха-
живала за ранеными, моя работа заключалась в обслуживании
больных, я студентка четвёртого курса медицинского факуль-
тета, его мне так и не удалось окончить – началась война, и
отец всегда держал меня рядом. У тебя последняя надежда,
поедем со мной, а там я тебя неволить не стану. Поживём, а
там ты сам выберешь, что тебе делать». Я понимал, что она не
обманывает, что это единственная ниточка, надежда остаться
в живых. И подошёл к ней: «Ты тоже для меня стала дорогой,
любимой... спасибо за заботу, я желаю тебя и рад, если ты меня
заберёшь из этого пекла». Я ей говорил, сам вспоминал свою
любовь, я желал ей сказать ещё что-нибудь для убедительно-
сти, несколько слов любви, но не смог, перед глазами у меня
была Анора. Значит, всё-таки Бог даёт, вернее не даёт, а делает
реальностью нашу с ней встречу. Она меня оборвала, заметив
мои задумчивые глаза: «Пойдём со мной». Она схватила сум-
ку, и вот мы уже у неё в машине. Я пригнулся у проходной,
но кто мог бы её остановить, она оказалась дочерью самого
главного в СС в лагере. Мы мчались пока по проезжей дороге
за городом, потом она завернула в город, сказав: «Оставайся
здесь и ничего не бойся, мою машину не тронут». Забежав в
дом, спустилась с чемоданом. Я не думаю, что она зашла за ве-
щами, уж слишком быстро вернулась, у неё был давно собран
этот чемоданчик, который она с трудом донесла и положила в
машину. Закрыла дверь, заправилась на ближайшей станции
бензином и помчалась уже за город. Дорога была длинная, я
практически не выходил. Мы остановились у какого-то мо-
теля к ночи. Мотель стоял одиноко на трассе, а за ним двор
и маленькие, в виде сарая, но повыше одинокие однокомнат-
ные номера, вход со двора, а у окна каждого номера – стоянка
машин. Она побежала оформляться, взяла ключи от номера и
передвинула машину под окно. Взялась за чемодан, я хотел ей
помочь, но она отказала. «Ты вылечивайся!» Но я всё же взял-
ся и был удивлён: как она, такая хрупкая, могла донести всё
это до машины? Как будто бы чемодан был набит камнями. Я
понимал, что это награбленное её отцом. Мы открыли дверь
и вошли, впервые повеяло чистотой и уютом... Я сразу пошёл
в душевую. Пока я купался, думал, как она рискует. Понимал,
что женщина пойдёт на всё ради любви. Понимал, что это мой
путь к свободе.


http://www.proza.ru/2015/12/11/41
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2015
Свидетельство о публикации №215121100041