Старый пес. Быль

Посреди широкой городской площади, окруженной высокими, застекленными от основания до самой крыши торговыми центрами, часто сидел старый, седой, потрепанный временем пес- немецкая овчарка. Когда-то он был, видимо, мощной собакой, об этом говорили его широкие, но теперь уже слабые лапы, высокий рост и крупная, совершенно побелевшая от старости  морда. Глаза у него  слегка слезились, зрение, по-видимому, тоже было уже ослабевшим, но на шее красовался широкий,  кожаный ошейник, который говорил о том, что пес не приблудный, а имеет хозяина. А хозяин и правда находился  неподалеку. Он работал охранником одного  из торговых центров. В отличие от пса,  был он совсем не стар, крепкого, спортивного, мужественного  вида  и  даже очень-очень симпатичен:  при полной амуниции, с совершенной выправкой- абсолютно прямой спиной, в синем стандартном облачении, в суровых, жестких, кожаных  ботинках и с рацией  в руке, он стоял на улице зимой и летом,  как стойкий оловянный солдат.  По-видимому, работал он не ежедневно, потому что  и пес, и он появлялись на площади не каждый день. Может быть,  график  у него был два через два, может иной, но  в те дни, когда  работал, на посту он стоял уже с раннего утра, а возможно и с ночи. Хотя охранник был и спортивным, и симпатичным, но если бы не старый пес, на него, наверное, никто не обратил бы внимания. Мало ли в городе охранников...  Ну, стоит себе и стоит. Много их теперь, "охраняющих".  Да и со псом  в контакт хозяин  практически не вступал. Просто, время от времени,  пес и его владелец  посматривали друг на друга, словно проверяя:"Здесь ли?"
     То, что именно  этот  охранник - владелец собаки, я узнала от него самого. Заметив, что пес появляется в то же время, что и охранник, я спросила у него однажды утром:"Ваш?", на что мужчина   улыбнулся и, как мне показалось, с гордостью кивнул: "Мой".  Я тоже улыбнулась и сказала:"Хороший", а он снова  довольно, соглашаясь  со мною,  кивнул.
Рядом  был  выход из метро, чуть дальше - вокзал, и народ сменялся на площади  поминутно: кто-то входил в метро, кто-то выходил из него, все спешили по своим делам и, собственно, никому ни до кого не было абсолютно никакого дела. Но те, кто работали недалеко от площади  и ежедневно пересекали ее, конечно же, не могли не заметить старого, неторопливого пса, который то слонялся  по периметру  площади, то лежал прямо посреди нее, то глухо лаял на не понравившихся ему пешеходов.  Причем, если  бы кто-то,из спешащих по обыденным делам, остановился и пригляделся к тому,  на кого лаял пес, он мог бы заметить, что лицо облаянного..., мягко говоря,  не слишком симпатично. И это не физические недостатки  или  какие-то личные особенности, не врожденное  строение лица, а скорее приобретенное  искажение черт, нанесенное пороками: сварливостью, пьянством, недоброжелательством,скверной, завистью. Пес очень тонко и точно  чувствовал греховную  сущность людей, а скорее даже  не так. Попробую объяснить. Грех, как и достоинство присутствует в каждом человеке, пес  же  чувствовал повышенную  греховность, некую ее запредельность.
     На площади часто, вплоть до глубоких заморозков, играли и пели самодеятельные исполнители.  Это была их  площадка.   Репертуар и манера исполнения у всех  были различны. Здесь бывали и воины-афганцы, и девушка - флейтистка, и  пара достаточно зрелых  мужчин с прекрасными голосами и неплохим подбором песен, и виртуоз-гитарист, и заезжие, исполняющие индейские мелодии артисты.  И пес  ни разу ни на кого из них  не залаял: ни при повышенном звучании музыки, ни при достаточно громком вокале через динамики, ни при сильном случайном смехе зрителей. Но стоило прозвучать мату или брани, стоило появиться глубоко  не трезвому человеку, или сварливой бабе, или шальной, несдержанной компании, он  сразу поднимался, ковылял к нарушителю спокойствия и громко, самозабвенно  лаял, сопровождая провинившихся до самого выхода с площади. Причем, если "клиенты" не торопились, пес кружил вокруг них и "ухал" своим глухим угрожающим  лаем.
Видимо, привлечение всеобщего внимания не слишком радовало провинившихся и, побранившись немного, они обычно ретировались.
Не знаю, как другие, но я привыкла к этому милому "старику" и если не видела его  с утра, в обеденный перерыв или вечером, мне его уже недоставало. Глаза машинально начинали искать старого  служаку  на площади, а слух напрягался: не зазвучит ли где-то знакомый лай. Но всегда, рано или поздно  старожил    появлялся. Старый,  добрый, верный  блюститель нравственности.
      Расслабленный,  довольный восстановленным им, налаженным порядком, он, как каменный  сторож - лев  или сфинкс спокойно и достойно водружался посреди площади  и чутко  следил   за проходящими мимо людьми  своими подслеповатыми глазами. И ежели, по его мнению, все шло хорошо,он, предварительно глянув на своего хозяина, неторопливо   вставал и брел  в какой-нибудь закуток, немного вздремнуть.
Но... лишь малейший непорядок и он, вздохнув, снова поднимался на службу, осаждать  распоясавшихся.
Но однажды  пса не стало. Просто не стало и все.  И охранник куда-то исчез.
      Умер ли старый служака или его хозяин сменил работу, не знаю. Но жаль. Очень.