Играя...

Не нарушая тишины,
В застенках каменного рая,
В реальность, воплощая сны,
Мальчишка строил мир, играя.

Ему давно был скучен двор,
И в солнцепёке, и в осадки.
По мелу так страдал забор,
А стекла дома – по рогатке…

И был отброшен щит и меч,
Забыты лодки, пистолеты…
Он не спешил ночами лечь,
Внутри прокручивал сюжеты.

А днем их смело воплощал,
Как Бог владел, не разделяя.
Он только куклами играл.
Он ими жил. Любил, играя.

Нет, право, странно, может быть,
Иметь такое увлеченье!
И всякий мог бы осудить
Его девчачье развлеченье…

Ему неважно было то,
А только больше забавляло.
Кипели страсти, как в кино,
В игру эмоций добавляя.

Своих он кукол обожал.
Но, не терпя пустые драмы,
Под кожу иглы им вгонял,
Что брал в шкатулочке у мамы.

Он их воспитывал огнем.
Жалел тоской. Смешил слезами.
И эти барышни при нем
Не смели «нет» сказать глазами…

Невыносимо было ждать,
Когда вернется он из школы.
Они привыкли не страдать,
Но верить, чувствуя уколы…

Они его любили все,
И, безраздельностью пьянея,
Про ревность думали. Во сне.
Но не себя при том жалея…

Какой жестокий мир игры
Открылся в детской незаметно.
Мальчишка впитывал дары
Чужой любви. Но безответно…

Он мог забросить кукол вдруг
На две недели. Или больше.
Но знал – что их влюбленный круг
Растет. Сильнее. Шире. Толще…

Хозяйской маленькой рукой
Дарил конфеты, как медали.
А куклы, смятые тоской,
Сквозь слезы, звонко хохотали.

Не помышляя об ином,
Не зная мир в своих коробках,
Казалась эта сказка сном,
И пластик лиц светился робко.

Но годы. Суть мужская все же
Берет свое. И со двора
Несется шум, одно и тоже –
Там в мяч играет детвора…

Коленки раздирая в кровь,
В футболе проявил сноровку.
А лупоглазая любовь
Была заброшена в кладовку…

За тридцать. Мышцы. Голос сталь.
Глаза насмешливые. Злые.
Умчался мяч в пустую даль.
А куклы… Вот они! Живые.

Ну, что тут можно возразить?
Нам всем из детства, ох досталось…
Привычка ПолуНелюбить,
Любя себя. Она осталась…