В доме живут три мальчика

В доме живут три мальчика.
Один - живой.
Другой - мёртвый.
Третий - отражение живого мальчика в зеркале.
Живого мальчика любят все - и он любит всех.
У него волосы как взбитые сливки с мёдом, а глаза - как вечно удивлённые голубые монеты.
Каждый вечер маменька намыливает его своей пеньюарной нежностью и щекотной мыльной пеной.
Каждую неделю её говорливые подруги, слетаясь на чай, осыпают его звонко шуршащей фольгой помадных поцелуев и передают с рук на руки, как встрёпанный букет белых и золотых хризантем. Каждый день он вышагивает по отутюженным песочным дорожкам в ботинках на пуговках, щуря нос в золотой канители веснушек - от солнца, которое к нему нежно и заботливо, как любимая тётушка, приезжающая ежеутренне в блестящей жёлтой машине с коробкой шоколадных конфет и мандаринов.
Мёртвого мальчика не любит никто.
И он никого не любит.
Он похож на воронёнка, выпавшего из  гнезда и перепачканного в мазуте.
У него встрёпанный чёрных хохолок на голове, отчаянно высокий белый лоб - и глаза - плещущие в пустоте озёра злой черноты.
Он прячется по тёмным углам, носит шлафроки из серой липкой пыли, оставшиеся от прежних призраков этого дома - или сюртучок из крыльев летучих мышей.
На шее у него - галстук-бабочка. Бабочка мёртвая голова.
Губы у него зашиты чёрной ниткой - поэтому он не может кричать.
Только глазами.
Иногда он пробирается в спальню к живому мальчику и сидит у него на груди, перебирая золотистые иглы ресниц своими прозрачными паутинными пальцами.
Тогда живого мальчика мучают кошмары - он кричит - и прибегает его маменька - белая крольчиха, вся в облезлом пуху материнской заботы, источающая несмываемый крем ласковых слов.
Мёртвый мальчик шипит и жжёт её пятки невидимыми чёрными свечами.
Отражение в зеркале похоже на живого мальчика.
На первый взгляд.
Но в его белокурых волосах притаился медный отблеск - точно мазок заката на снегу.
Глаза у него стальные, а не голубые.
Холодные.
И они не открыты широко с вечным радостным удивлением, а щурятся презрительно.
Он не улыбается, а усмехается.
Особенно когда живой мальчик отворачивается от зеркала.
Живой мальчик вообще редко смотрится в зеркало - разве что когда маменька подводит его к своему трюмо и, воркуя, приглаживает сахарные кудри своими сиропными ласками.
А зря.
Отражение ненавидит живого мальчика.
Оно предпочитает мёртвого.
И оно знает, что сделает однажды.
В один прекрасный день - вернее, ночь - оно поменяет их местами.
Живой мальчик станет призраком.
Он поселится на чердаке, среди пропылённых дряхлых ковров, безглазых кукол и призраков предков, которые будут с утробными смешками щекотать его скрюченными мумифицированными пальцами.
Куклы будут водить вокруг него хороводы и петь задушенными голосами колыбельные, заскорузлые портреты на стенах - рассказывать истории, от которых кровь стынет в жилах - но у него не будет больше крови.
Ни капли.
Только холод и зеркальная ртуть.
Только пыль и прах.
И четыре стены чердачного одиночества.
Он будет биться о эти стены, звать маменьку - но она не услышит.
И рот его зашьют белой ниткой - которая сначала покраснеет, а потом и почернеет.
И он больше не сможет кричать.
Только глазами.
А в его постели будет лежать другой.
Мёртвый мальчик.
Уже не мёртвый.
Чёрный воронёнок с железными зрачками и колючим ртом.
И мать не заметит подмены.
Она и не вспомнит, что её мальчик был когда-то другим.
Что у неё был когда-то другой мальчик.
Отражение это может.
Отражения могут многое.
Отражение усмехается в зеркале.
Сегодня.
Это случится сегодня ночью.
Живой мальчик с солнечной улыбкой бежит в сад.
Маменька умилённо машет ему белой кроличьей лапкой.
В последний раз.
Мёртвый мальчик на чердаке расправляет вороньи крылья.
Отражение уходит вглубь зеркала.