Корпоративная мясорубка

 
Резиновые плафоны,
глянцевые иконы,
воздух такой прозрачный
за ним не плывет луна,
он ощутим; ледышкой
тает, течет по спинам,
жжет ледяные руки,
щедро поит сердца.
 
Слоганы у парадной
двери гласят надеждой
жизни прекрасной... может...
без обещаний всё же.
Много сквозь сито счастья
можно просеять судеб.
Впрочем застрять подмышкой
шансы, конечно, есть.
 
День, как всегда, обычный,
словно слюна мастифа,
тек сверху вниз обильно.
Плавились провода.
Били по кнопкам пальцы -
быстро менялись цифры,
гулко гудели трубы,
тлел депрессивный свет.
 
За деревянной тумбой
сидела как кукла дева
мирно журнал листала.
Зубами молола мир.
Всюду шныряли люди,
вертелись входные двери...
Как вдруг, за недолгим свистом,
раздался короткий гром.
 
По центру, с фонтаном рядом,
лежал человек не старый
на блюде, в кровавой луже
лепешкой, сырым битком.
И время остановилось,
и все потеряло смысл
в движениях, чтоб достойно,
принять по заслуге смерть.
 
Лестницы, комнаты, лифты
слухом, страхом ожили,
серым пятном разлились,
как по весне река.
 
Зноем проникся воздух
повис безразмерной шапкой
медузой, обильной рвотой,
одышкой тоскливых жаб.
А каблуки стрекозы
в холодный вонзались мрамор.
И словно рука сухая,
за горло держалась жизнь.
 
Шептались все те, кто думал,
что знал бедолагу близко,
и удивлялись странно,
разглядывая этажи.
Кто-то сказал - так лучше
чем если бы с пистолетом
зашел аки гангстер в Бронксе
и стер нас с лица земли.
 
- это конечно в моде! -
вырвалось сзади, где-то, -
много нас здесь, веселых,
важно ли, что за день.
Глядя на нас сегодня -
нам повезло не очень...
в общем, живущим в страхе,
лучше совсем не жить.
 
- эй, прекращай, философ,
муть свою, жуть разносишь,
и так здесь тошнит тоскливо
видишь и тот блюет.
К тому же, у всех есть страхи.
Смысл храбриться, тьфу ты,
того мужика спросил бы,
что на полу лицом...
 
- судьба не на то дается,
чтобы порочить страхом.
Если чего страшишься -
боишься её самой.
Так что спокойно, люди.
Он все равно бы прыгнул
или, крысиным ядом,
посыпал дорогу в рай.
 
- да! Все равно бы прыгнул -
вдруг, согласился некто -
завтра, вчера, сегодня -
разницы нет большой.
Проку об этом спорить.
Плюх - отлетал голубчик.
Нам лишь осталось плакать
или же сделать вид.
 
- хватит уже, довольно!
Бога побойтесь, что ли.
Нет ничего святого, -
очнулся еще один.
 
- ладно, чуть что за Бога
срочно схватиться нужно.
Бог, ты меня услышал?
Видишь - хороший я.
Я три словца замолвил,
хоть мне плевать конечно,
прыгайте люди в небо
там места хватит всем.
 
- слушай, заткнись уже ты! -
кто-то вступился бойко -
смелый уж больно, вижу
вертеть на губах слова.
Сыты уже по горло
псевдо-мудреным слогом.
Молчи, или я за счастье
размажу твое лицо.
 
- что? Да ты глянь, трясешься,
как в паутине мушка,
только при виде трупа
тепленького еще.
Лучше молчи...
Внезапно
(видимо, неизбежность)
рухнул мешком набитым,
кучей на твердый пол.
 
- эй, ну вы что раскисли,
будет он жить. Спокойно.
Пусть помолчит маленько -
много болтал чудак.
А ну-ка, давай, вертлявый,
иди помоги, оттащим
вон к той стене, что справа,
тушку его без чувств.
Ладно вам, все в порядке!
Видите - дышит. Норма.
К тому ж дураки, как этот,
живучие как назло.
 
Желанье таилось во многих
заткнуть болтуна, но в силу
привычек и разных масок
насильника жгли судом.
Смотрели, смотрели люди.
Смотрели в упор, сопели
как будто бы люди-звери
готовые прыгнуть в смерть.
 
Зрачок как капкан и жертва
дрожит, на свободу бьется,
с надеждой не расстается,
хоть страх и объял огнем.
И снова ожила резво
словесная перепалка.
Трещали по швам людишки
как рубище, старый хлам.
 
И вдруг навалилась нега
на время, свободу, выбор
расплылась кисельной кашей,
болотом, открытым ртом.
Зияла дыра колодца
открытым и мертвым глазом.
Сжималась густым туманом,
небесной петлей земля.
 
А тот, что лежал лепешкой,
битком сырым у фонтана,
был жив, он дышал, он бредил,
что будет как змей парить
под солнцем, над дымом миром
пустым, бестелесным эхом
и словно живую мантру
под нос целый час бубнил.