Небесная Канцелярия

АЛЕКСАНДРА АЛЁШИНА

ИЛЬЯ УТЕКАЕВИЧ И НЕБЕСНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ

Этот город останется так же загадочно любим…   

Илья Лагутенко

…Терпение Ильи Утекаевича, то есть, простите, Игоревича, наконец лопнуло. И составил он петицию в Небесную Канцелярию. Недопустимые, мол, вещи происходят: красивейший город в безобразном состоянии находится.
Вызвали Илью в головной офис – в тот самый, что в Барселоне. Ну а почему бы ему и в Барселону не слетать – может ведь себе позволить: не только фирма «Твоё», но и «Утекай-звукозапись», и «Утекай-концерт», и «Утекай-полиграф», и «Утекай-опт», и ещё много всяких «Утекаев» с завидной стабильностью функционируют, так что – не бедствует.
Явился Ильюша в кабинет к Рейхсканцлеру, тот и попросил объяснить поподробнее, чем же так хорош Владивосток, который называет Илья одним из самых красивых и несчастных городов не мира если, так уж России точно – и что такого плохого с ним происходит. А заодно предложил Рейхсканцлер Илье подумать о том, что же можно с этим сделать.
Однако Ильюша помнил, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», что и объяснил Рейхсканцлеру.
Тогда выдал Рейхсканцлер Илье в помощь мелкого штурмбанканцлера, чтобы съездил тот с Ильёй в город его, на месте со всем разобрался – и решил, что делать. И даже некоторыми полномочиями по такому случаю помощника наделил.
Одним авиарейсом от Столицы Мира до Влада, конечно, не добраться, но Илья и с пересадками лететь всю дорогу не согласился. Сказал, что самолётом нужно – до Советской Гавани, а дальше – поездом. Зачем? Да чтобы, ещё только въезжая в город, уже что-то понять.
Так что сидели Илья со штурмбанканцлером в купе и вели беседу.
– Так чем же хорош этот город? – задал естественный в этой ситуации вопрос штурмбанканцлер.
– А тем, – отвечал Илья, – что способен вызывать нелогичную, немотивированную, необъяснимую любовь. Вроде бы и не в нашем обычном пространстве он находится: ощущения, настроения – всё иначе, всё другое. Геометрия пространства – своя, особенная.
– А сам в Лондон сбежал, – поддел канцлер.
– Во-первых, --ответил ему Ильюша, – как сбежал, так и вернулся. -- Во-вторых, были причины: нужно было обеспечить себе возможность музыку делать и деньги зарабатывать. Да, меркантильненько, но теперь зато у меня такая возможность и здесь есть. Ну а в-третьих, Лондон – он ведь тоже не из простых будет. И там тоже пожить стоило.
Смотрел канцлер ранга невысокого на Илью и понять не мог: вот ведь по паспорту тому почти полтинник (недаром Ил-шестьдесят восемь называют), сыну чуть не тридцатник – а самому на деле всё так же шестнадцать. Ну, пусть не совсем так же, пусть чуть-чуть похуже его шестнадцать шестнадцати настоящих – а всё ж неплохи. Да, где-то примешалось немного расчёта и цинизма, и усталости тоже, но в основном и самому шестнадцать по жизни, и музыка опять шестнадцатилетняя вернулась.
Впрочем, раздумывать канцлеру лень было: хоть и небожитель, а устал после перелёта. Ильюша обещал разбудить его перед въездом в город – и тоже спать лёг.
В Небесной Канцелярии сидят существа, эмоций не чуждые. Так что когда в пять утра, после Угольной, Илья разбудил канцлера, он вполне по-человечески хотел спать.
Однако приехал сюда он не спать, а как раз-таки за эмоциями. Пришлось побороть сон и смотреть, как сереют сумерки и в зарождающемся утре возникает город.
Сперва открылся простор моря – просто ещё большой воды, потом по берегам пошли лодочные станции, пляжи, дома – не слишком красивые и ухоженные, но что-то в них определённо было. Портал, решил канцлер, памятуя о том, что и в Барселоне не сам их офис находится, а лишь вход в него. Так и тут был вход в какой-то другой, не совсем земной мир.
Что-то объяснять было бесполезно, даже себе. Дело было в… цвете…  просторе…  в чём-то ещё – неуловимом…  Холмы, – подумал канцлер. Сопки – это те же холмы…  А на холмах и положено быть чудесам. Порой – жутковатым.
К моменту прибытия в город канцлер уже не жалел, что поехали поездом, и почти верил Илье, что город стоит заботы высших сил. А там Илья повёл его пешком, словно и сам не человеком был, а неутомимым небожителем, показывать красоты города. По Светланке повёл, по Эгершельду – и чудес, рассыпанных тут и там, хватало. Город действительно очаровывал немыслимой красотой то здания, то угла улиц, то вида, открывающегося на море, то вдруг – внезапно! – колодцем во дворе многоэтажки. А то вдруг – крылечком, ведущим на третий этаж.
Или на окраинной улочке Эгершельда смотришь с обрыва, и впечатление такое, словно «Надежда» прямо вот в конце переулка стоит…   
Несколько часов лазили Ильюшка со штурмбанканцлером по сопкам козьими тропами, которые иногда и найдёшь-то не вдруг… 
На Миллионку не пошли: Миллионка – настолько отдельная песня, настолько там одно и то же и плюсом выходит, и минусом – одновременно, что маленьким штурмбанканцлером в качестве эксперта тут уж во всяком случае не обойдёшься.
Только постепенно начал и в остальном за явными плюсами барселонский эксперт замечать печальные минусы: и обветшалость этих действительно очень красивых домов, тут и там увитых ползучими растениями (надо было  заметить справедливости ради, что немало где здания были в стадии реставрации), и погасший Вечный огонь, и гопников («Ты чего на работу в джинсах пошёл, трикушек, что ли, нет?!»), и таджикских девочек, вывозящих на «работу» – побираться – безногого, но сохранившего несмотря ни на что оптимизм «афганца» Серёгу, и бабульку с собачкой, живущую на лестнице, потому что дочь из дома выгнала, и разобранные трамвайные ветки, и бредовые названия фирм и магазинов, высмеянные, как он вспомнил, Задорновым, и уж полным шоком для канцлера была растяжка через всю Светланку: «Отдохнул –  сдай анализы».
И мосты, с которыми все так носятся, эстетического чувства небесного гостя не порадовали, хотя, конечно, он понимал их необходимость. Но особенно жаль было, что паромы многие отменили – он уже читал телепатически в памяти Ильи, какая это красота, когда дождь и туман – и паром…  И трамваи тоже – не вписываются они в ритм современного мегаполиса – а ведь как жаль.
Полное недоумение вызвал Оперный театр на Чуркине, прямо под мостом. Ну вот странное какое-то место, честное слово… Официоз Набережной ДВФУ на Русском острове тоже огорчил канцлера бетоном и стеклом. С природой, которую он уже подсмотрел в памяти Ильи, поступили весьма по-варварски. Хотя печальную историю умиравших от голода матросов на том же Русском канцлеру Илья тоже успел рассказать. Часов так через несколько штурмбанканцлер уже отлично понимал, что «город контрастов» – не Стамбул и не Париж, а именно что Владивосток. «Если в кране нет воды, а в розетке тока, значит вы недалеко от Владивостока». Пословица эта в последнее время, когда быт в общем-то существенно наладился, потеряла особую актуальность, но – только особую.
Окончательно же мозг (или что там у них вместо мозга) небесному канцлеру вынесла улица Семёновская (при Советах – Колхозная). Хотя – и не сказать, чтобы это несоответствие самым вопиющим было, просто почему-то вот сильно так канцлера задело.
А всего-то на Семёновской – магазин «Сдобушка» – самый вкусный от него запах не то что в городе, а и на всём свете. А перейти эту Семёновскую – и аккурат напротив «Сдобушки» – такие «деревянные удобства» – без противогаза мимо ходить для здоровья опасно, лет сто не убирались.
Хотел канцлер что-то спросить – и не стал. Сам уже кое-что смекать начал: что город действительно замечательный, только до благополучия и процветания ему ещё очень далеко, а хотелось бы, и чтоб Фокина Арбатом на московский манер не называли, и чтоб груды мусора на этой чудесной пешеходке после бурной ночи не валялись, и…  и…  и… 
Видя, что канцлер дозрел, Илья хотел пригласить его посидеть за рюмкой соевого соуса в какой-нибудь маленькой сусичной, дела обсудить, но гость запросился в «Копейку», ибо слышал, что бывает там жареный палтус, а вкуснее него ничего и на свете-то нет.
– Я в принципе понял ситуацию, – жуя божественную рыбу, сказал штурмбанканцлер. – Делать что-то надо. Чего бы ты, дружище Илья Утекаевич, хотел?
– Ну, чего я хотел, мы с другом в утопии "Владивосток – три тыщи" подробно расписали, – ничуть не обиделся за «Утекаевича» Илья. – Хотел бы, чтобы город процветал, чтобы не гнобили его политики, а то именами всяких Черепковых, Наздратенок и Шепелявых Серёг Дарькиных натурально же детей пугают… Может, конечно, уж совсем утопично стать столицей процветающей Дальневосточной Республики, но и в России можно процветать, если сама Россия начнёт понемногу из дерьма выбираться. Беда, мне кажется, – продолжал главный Мумий-Тролль, – ещё и в том, что не все горожане любят город, некоторые, причём, увы, многие, любят исключительно деньги.
– А что такое город? – спросил штурмбанканцлер. – Бытует мнение, что город – это в основном его жители.
– Отчасти так, – согласился Ильюшка. – Но ты же сам видел: город живой. Он – отдельный организм, в нём живут и строившие его замечательные питерские архитекторы, и нищие китайские манзы…  А не только нынешняя гопота. И я хочу, чтобы не было у Задорнова повода глумиться над нами. Да Задорнов – что?! – он не горожанин. Хорошо бы, чтоб у наших людей беды города вызывали сочувствие и желание помочь, а не злорадство. Тогда и беды отступят – если люди будут любить его, радеть за него…   
Ведь было же раньше, при Советах, что-то кроме денег. Был «закрытый порт Владивосток» при Тихоокеанском флоте – и был порядок. А потом флот распродали за копейки – чего говорить, заворовались вконец…  Суда на металл попилили…  А домов красивых сколько порушили… Не место, я считаю, тут таким людям, что города не любят… Вот тех бы, хоть из прошлого, кто создавал его с любовью и гордостью – наоборот бы сюда вытащить…
– А сейчас такие люди есть? – спросил штурмбанканцлер.
– А как же! – подтвердил Илья. Что-то ведь всё же делается к лучшему… Да я на самом деле мог и сюда тебя не тащить, чтобы хорошее показать – показал бы в интернете репродукции Евгения и Оксаны Осиповых, Сергея Черкасова там. Да я сам, в конце-то концов, разве не всей душой за город стою?!
– Ну репродукции – это всего лишь репродукции, – возразил канцлер, – после обеда картины покажешь. Да и ехал я не столько за позитивом, сколько за общей картиной. И такое у меня предложение: шушваль гоповскую в сухопутное место с деньгами и без романтики выкидываем в какое-нибудь другое пространство, тех из прошлого, кто город на ноги ставил, хоть с того света вернуться попросим – чтоб помогли.
Осуществили они своё решение, да только резко обозначилась тогда нехватка рабочих рук. Да и народ с крутыми тачками решил, что дома всё же сытнее и вообще комфортнее было – и стал постепенно проникать назад. Впрочем, дорогу нашли лишь не совсем для города потерянные. Так что к лучшему что-то всё же начало меняться. А те, кто стояли у истоков…  Пусть не воочию они вернулись, но даже незримое их присутствие на добрые дела вдохновлять стало. Так что если всё и плохо, то не окончательно и не бесповоротно.
А штурмбанканцлер вспоминает, как не зря повёз его Илья от Совгавани поездом – и ждёт, когда тот пригласит его в гости снова. А Илья пригласит. Отчего ж не пригласить-то? И город, и перемены к лучшему в нём с радостью покажет.