тим. по Колин Маккалоу

     Тим
(по Колин Маккалоу)

1

Везде, извечно надо строить,
Неважно что, полно работ,
Рабочих стройки вечно корят,
Что надлежащих нет забот.

Вот Маркхэм Гарри ранним утром,
А с ним и мастер Ирвин Джим,
Своим намереньем, всем нутром,
Работе новый «дать нажим».

Они приехали в пикапе,
Троих рабочих взяв с собой;
Вся стройка встала на этапе,
Когда случился некий сбой.

Кончать работу было в плане,
Работа была не сложна,
Препятствием жара лишь станет,
Но кончиться она должна.

Им дом оштукатурить надо,
В Сиднее, в пригороде он,
А находилось это «чадо»,
Вернее, был он размещён;

У самых глиняных карьеров,
Уже заброшенных давно,
Не «придающих интерьеров»
И красоты уж заодно.

Мужчины с явным нежеланьем
С пикапа «вывалились» вниз,
Своим чтоб пе;реодеваньем,
Унять немного свой каприз.

Они уже в рабочих шортах,
За угол дома зашагав,
И надо же, какого чёрта,
Хозяйку дома повстречав.

Старушка в розовом халате
«Проплыла» через задний двор,
В руках держа, совсем некстати,
Горшок ночной, как свой позор.

Горшок с узором весь цветочным,
Сама — в блестящих бигудях;
Служил посудиной побочной
В её ночных «деяния;х».

Полого двор «сбегал» к карьеру,
И очень был удобен ей,
В него без всякой чтобы меры,
Горшок сливать так много дней.

Когда «горшковое богатство»
Янтарной вниз слилось дугой,
Идя назад, заметив «братство»,
С фигурой каждого нагой.

— Вам добро(е) утро, миссис Паркер,—
Ей крикнул бригадир привет:
— Сегодня день весь будет жарким,
Но мы закончим всё в ответ.
 
— Давно пора, Вы все лентяи,
С соседкой терпим долго Вас,
Конца не видим мы и края,—
Раздался миссис Паркер «бас».

— А все цветы у миссис Хортон
Цементная покрыла пыль,
Герань её, специальным сортом,
Давно уж превратилась в быль.

— Готов на спор я с кем угодно,—
Вдруг вымолвил рабочий Мик:
— Соседке Хортон неугодно
Цветам «дарить» цветущий лик.

Всегда грустна и стара(я) дева,
Ей лень цветы-то поливать,
Ей нет до них прямого дела,
Зачем же было их сажать?

Но вот старушка скрылась в доме,
Всё недовольства бормоча,
Из дома — звук, как при погроме,
Раздался, будто бы рыча.

То миссис Паркер «вазу» мыла,
Стуча сей «вазой» о стульчак,
Её повесить не забыла
Над «самым местом», на рычаг.

— Трава, наверно, вся в карьере
Сочнее, зеленее всех,—
Так молвил кто-то веселее,
Чтоб вызвать их здоровый смех.

— Она карьер затопит скоро,—
Съязвил смешком трудяга Билл:
— С охотой с Вами я поспорю,
Что бог ей ум «укоротил».

В наличье двух клозетов в доме,
Чтоб в подкроватник ночью ссать,
Её мозги, наверно, в коме,
Лишь только так могу сказать.

Для Тима подкроватник слово
Казалось новое совсем,
И повторил вопрос он снова,
Смешно, конечно, стало всем.

Тогда-то Гарри просто в шутку
Пытался Тиму объяснить,
Что подкроватник — это «утка»,
Чтоб под кровать на ночь ложить.

Конечно, Тиму не всё ясно;
И Гарри к делу перешёл;
Бетон мог прибыть ежечасно,
И Тим с заданием ушёл.

— Поди-ка, Тим ты, за ворота,
С собою тачку прихвати,
Машины долго «нету» что-то,
Бетон должны уж привезти.

Бетон возить нам будешь в тачке,
Будь аккуратен, не пролей;
Пора нам всем уйти от спячки,
Работать будем мы живей.

Тим Мелвилл поспешил за тачкой,
А Мик с усмешкой и — к друзьям,
Во рту перебирая жвачкой:
— Сегодня хохму преподам!

Во-время нашего обеда
Вы подыграйте в шутке мне,
Мы Тиму «объясним», чтоб ведал,
Чтоб не «плутался он во мгле».

2.1

Соседка Паркер, Мэри Хортон,
Пред зеркалом устроив смотр,
Себя признав не лучшим сортом,
Но женский взгляд был всё же горд.

Густые длинные воло;сы
Скрутила в узел и назад,
А раньше заплетала косы,
И тем был вид её богат.

Всю правду зеркало сказало:
Фигура — средний её рост,
В лице красы ей было мало,
Не «посетил» и женский лоск.

Фигурой — плотная в сложенье,
Почти квадратное лицо,
Не первой юности рожденья,
Но лепки правильной оно.

По цвету — волосы седые,
Косметики в ней — никакой,
Глаза пронзительные, злые,
А вид — всегда готовый в бой.

Костюм мисс Хортон на работе —
Армейских повторенье форм,
Она, как старшина в той роте,
Не признаёт различных норм.

Крахмально-белая рубашка
Застёгнута под самый верх,
(Порой похожа на монашку),
Пиджак простой, одетый сверх.

Вполне пристойная и юбка,
Широкая, ниже колен,
Закрыта вся, как будто в будке,
Одеждой тело «взято в плен».

Колени скрыты при сиденье,
И ноги в плотных все чулках,
А туфли Хортон для хожденья,
Уже не модны, на шнурках.

Каблук приземистый и толстый,
Всегда на туфлях свежий блеск,
И вид, как женщины весь постный,
Не дама, а сплошной гротеск.

Но это всё касалось моды,
А то, что было всё на ней
По чистоте достойно оды,
И поражало всех людей.

Сверкает белизной рубашка,
Совсем без складок и пиджак,
Всегда рубашка без «пятнашка»,
Вид странен, безупречен так.

Чтоб не «помялася» одежда,
Когда заходит в туалет,
На плечики повесит прежде
И бережёт, как амулет.

Найдя, что облик весь в стандарте,
Пришпилив шляпку к волосам,
В неспешном утреннем азарте
Всё ж отдавала дань часам.

Но ей проверить сумку надо,
В ней — всё, что жизненно важно,
Похоже, сумка — её «чадо»,
В ней всё, что есть, то всё нужно.

Там кроме всяких документов,
На случай — пуговки в запас,
Набор в ней целый инструментов
И револьвер, в опасный час.

Стреляла Мэри очень метко,
Отличный был она стрелок,
Хоть револьвер служил ей редко,
Однажды ею дан урок.
   
В престижном служит она месте,
Одно из всех служебных дел,
Из банка деньги носит с честью,
Грабитель как-то подоспел.

Отдав портфель ему мгновенно,
Уже поверил в свой успех,
Бежать он принялся победно,
Не видя никаких помех.

Тогда она столь хладнокровно,
Достав из сумки пистолет,
Пред ней мишень живая словно,
Настигла пулей его в след.

Сержант полиции в Сиднее
Потом всё время утверждал,
Что Мэри Хортон всех быстрее,
Где б револьвер тот ни лежал;

Не целясь выхватить способна
И цель бегущую сразить,
Стрелять в искусстве — бесподобна,
Без промаха «снаряд» вонзить.

2.2

Безрадостное было детство:
Уже с четырнадцати лет
Познала прелести все «бедства»,
Совсем не видела и свет.

Весь день — работа в магазине,
В четырнадцать — познала труд,
При этом в собственной «корзине»
Доходы просто не «растут».

Весь вечер — секретарски(е) курсы,
В пятнадцать лет — она в бюро,
Но всё равно её ресурсы
Всё время «плачут» заодно.

Живёт с подругой в общежитии,
Лишь юбка с блузкою — наряд,
Чулки все в штопке — признак бытия,
Но прочен был её заряд.

Работы Мэри не боялась,
С отдачей полной своих сил,
Ни с кем на фирме не ругалась,
Дух скромности во всём сквозил.

К тому же ум незаурядный
Замечен был начальством в ней,
И вот настал и день наградный,
Большую должность дали ей.

Уж — личный секретарь на фирме,
Финансовый директор — шеф,
Но десять лет под видом ширмы,
С «общагой делит Мэри хлеб».

Живёт по-прежнему так скромно,
Всё время штопает чулки,
И копит денежки укромно,
Не тратит их на пустяки.

Потом вложила сбереженья,
И к тридцати её годам,
Во много раз увеличенье
Тот капитал принёс мадам.

Ей лет сейчас уже за сорок,
Она имеет и свой дом,
Английский «бентли» ей так дорог,
Шикарно в доме том во всём.

Коттедж — на самом побережье,
И акров двадцать там земли,
В сравненье никакое прежде
Её ресурсы и не шли.

И жизнью, и собой довольна,
Не заводила и друзей,
Сама себе во всём и вольна,
Не нужно было и детей.

Она любила очень книги,
Весь заполняя свой досуг,
И не могла терпеть интриги,
Не нужен был ей и супруг.

И Гендель, Брамс и Бах, Бетховен
На сотнях дисках у неё,
Багаж сей музыки огромен
И дополнял её житьё.

Сама пристрастилась к уборке,
Ни телевизор, ни кино
Включать не стала в своей «норке»,
Не смотрит их уже давно.

Интимных встреч не заводила,
Любовник или кто другой,
Ей почему-то всё претило,
Довольная сама собой.

От солнца щурясь на крылечке,
С досадой взор бросала в сад,
Ругая в мыслях человечка,
Из сада сделал сущий ад.

Уж месяц как мужик не ходит,
Траву косить давно пора,
Она по саду уже бродит
С расстройством, с самого утра.

А день — один из самых жарких,
Он «расцветал», как всем назло,
Букет цветов на клумбах ярких,
Без влаги выглядел так «зло».

В кустах в два ряда олеандра,
Что вдоль дорожки к гаражу,
Раздались звуки, как «джаз-банда»,
На каждом Мэрином шагу.

И не стерпев такого хамства,
Схватила Мэри водный шланг,
Струёй воды залить бахвальство,
Открыв на полный ход гидрант.

По мере насыщенья влагой,
Стихал концерт наглы;х цикад,
Потом неспешным Мэри шагом
Шла к гаражу, уняв сей ад.

2.3.

С дороги было Мэри видно,
Какой плачевный уже вид,
(Ей даже как-то стало стыдно),
Бетоном Паркер дом «зашит».

У одного из тех деревьев,
Напротив дома, рядом с ним,
Его касаясь веток, стеблей,
Что и весь вид его раним;

Машина бетономешалка
Стоит, вращая барабан,
И Мэри вдруг так стало жалко
Весь этот явный балаган.

В траву стекал раствор бетона,
И дале — струйкой в тротуар.
Загажена была вся зона,
Для Мэри это был удар.

В душе её вскипела злоба,
Соседку начав проклинать,
Зачем же «этака зазноба»
Свой дом решила «осквернять».

Безвкусица у миссис Паркер,
Настолько явно была в том,
Бетоном чтобы весь «зашаркать»
Её кирпичный красный дом.

А тут же, рядышком с машиной
Стоял рабочий молодой,
Он наблюдал за всей картиной,
Сам — с непокрытой головой.

Не удивиться «чуду света»
Мисс Хортон просто не могла,
Его красой была «согрета»,
Всю душу Мэри «обожгла».

Вот жил бы парень в древнем Риме,
С него бы Аполлон мог быть,
Он голый был, «совсем не в гриме»,
Нельзя такого и забыть.

А он стоял здесь у машины,
Топча загаженный газон,
И в шортах, тоже цвет мышиный,
Весь солнцем ярким опалён.

А шорты спущены на бёдра,
Штанины свёрнуты наверх,
Работу выполнял он гордо,
И голым быть совсем не грех.

Сиял на солнце изваяньем,
Как чисто(е) золото блестел,
Своим природным дарованьем,
Красивейшим из му;жских тел.

Он худощавый, тонкокостный,
Чудесна(я) линия и ног,
Изящный торс и сам он рослый,
Как будто настоящий бог.

Лицо красиво безупречно,
Прямой короткий его нос,
Хотелось видеть его вечно;
Пшеничный цвет его волос.

Чуть выступающие скулы,
И цвета васильков глаза,
Очерченные нежно губы,
Мужская редкая краса.

Вот Тим счастливо улыбнулся,
Поймав её пытливый взгляд,
И мир её чуть всколыхнулся,
Приняв от безразличья яд.

От этой-то его улыбки
Дыханье участилось вдруг,
Она испила чашу пытки,
Самой ей стало не в досуг.

Случиться как могло такое,
Что зачарована красой?
Мужчин виденье никакое
Не нарушало ей покой.

Почти бегом к своей машине,
Как путь спасенья от всего,
Как не упасть ей с той вершины,
Жила где тихо до него?

О нём всё время думы-мысли
В пути до фирмы и потом,
Они её почти что сгрызли,
И даже за её столом.

О, будь он просто симпатичным,
Женоподобным иль другим,
Но он же, просто бог античный,
Век восхищаться буду им.

Конечно, попадались ране(е)
Мужчины, что пленяли взгляд,
Была она порой на грани,
Любовный будто приняв яд.

Но каждый раз противоядье
В себе умела находить,
Считая адом то исчадье,
Кому-то чтоб женою быть.

Он он, спаси её, о го;споди,
Так удивительно красив!
Потряс её почти что до; смерти,
Аж даже чуточку взбесив.

Потом слова своей соседки
Ввернули Мэри просто в шок:
— Эти бессовестные «детки»
Сегодня кончат как бы в срок.

В глазах у Мэри всё померкло,
И даже появилась дрожь,
Её известие повергло,
Как будто в беспросветну(ю) ночь.

 3.1.

Успешно «двигалась» работа
Под вновь воскресший хор цикад,
Но ближе к полдню вновь забота
Возникла, чтоб смягчить сей ад.

И Гарри Маркхэм кликнул Тима:
— Зайди-ка ты, дружище, в дом,
Спроси культурно, без нажима,
Чтоб пережить нам сей содом.

Чайку ли вскипятить возможно,
Чтоб жажду нам бы утолить,
Жара стоит, нам очень сложно
Её сегодня пережить.

Успешно справившись с заданьем,
Печеньем Тим был угощён,
Потом уселись все за зданьем,
От солнца чтобы был заслон.

Режим работы был не сложен,
Назвать щадящим бы его,
С семи до трёх он «огорожен»,
Часов так восемь лишь всего.

Из них всегда два перерыва,
Один уж в девять — «перекур»,
В двенадцать — ланч, вполне учтиво,
До трёх — работы новый тур.

При этом раннее вставанье
И труд тяжёлый на жаре,
С работой радость расставанья,
Чтоб побывать в пивной «норе».

Бар — неприменное явленье,
Как завершенье всего дня,
Лишь там заметно оживленье,
Там выражают своё я.

Домой же после, возвращенье —
Сродни падению с небес,
В дела семейны(е) погруженье,
Совсем уж «скучный» интерес.

3.2

Во время ланча же, сегодня
Все чувства их напряжены,
Они все ждали очень полдня,
Над Тимом шуткой «зажжены».

Тим самый младший был в бригаде,
На побегушках служит он,
Чернорабочим — слыл в наряде,
И не был этим возмущён.

Уж десять лет он так трудился
И повышения не ждал,
В бригаде как бы растворился,
Всего себя он ей отдал.

— Чем сэндвич у тебя наполнен? —
Спросил у Тима ушлый Мик;
Весь коллектив сидел безмолвен,
И выжидая новый миг.

— Да как всегда, одним лишь джемом,
По мне вкуснее его нет,
Люблю я также булки с кремом,
Вот весь обычный мой обед.

— А я сосиски уважаю,
Махнёмся так по дружбе, Тим,
Я тоже с джемом обожаю, —
От смеха сдерживал Мик грим.

— Сосиски! О, давай, согласен;
И состоялся сей обмен,
Ведь Тиму шаг настолько ясен,
Не ожидал попасть он в плен.

Не замечая всех ухмылок,
Тим поглощал обменный «пай»,
Слегка почёсывал затылок,
Попал как будто бы он в рай.

И весь, трясясь уже от смеха,
Схватил Мик Тима за рукав,
Чтоб как бы не случилось гре;ха,
Когда укус свой Тим вонзал.

Испуганно взглянув на Мика,
И даже приоткрыв чуть рот,
Тим вымолвил довольно лихо,
Без всех волнений и забот:

— В чём дело, Мик, и что за шутки?
Мешаешь насладиться мне;
— Ты, Тим, глотаешь слишком жутко,
И неразборчив ты в еде.

Ты сэндвич заглотнул не жу;я,
Спроси тебя, каков на вкус,
Ведь надо есть его, смакуя,
А ты, лишь за один укус.

— Нормальный сэндвич, Мик, дружище,
Сосисок вкус не ощутил,
А вкус какой-то странной пищи,
Но, в общем, мне ты угодил.

Вдруг разразился страшный хохот,
От смеха корчились все в миг,
«Друзьям» ведь «удалася» похоть,
Сам факт смешон, но очень дик.

Такая шутка непристойна,
Она груба, мерзка совсем,
Она ведь Тима недостойна,
Тем боле(е) зная, был он кем.

— Мне говорят, что ты умнее,
Что стоишь центов шестьдесят,
Но я могу сказать смелее,
Что десять центов — самый лад.

— Да что я сделал, в чём же дело?
На доллар знаю, не тяну,
Обмен я сделал явно смело,
Тебя я что-то не пойму.

— Так если запах не сосисок,
То чем же запах был тогда?
— Не знаю… Вид какой-то… Высох…
И вкус другой… Но, не беда.

— Так ты оставшийся кусочек,
Возьми его, расковыряй,
Понюхай хорошо комочек,
Тогда уже и отгадай.

Поднёс наш Тим сосиску к носу,
Определить, что было что:
— Не понимаю суть вопроса…
Что это здесь и от чего?

— Ну, ты придурок настоящий!
Понюхал, как же не понять…
Да это просто кал собачий,
Пора давно тебе уж знать!
   
Тим слово повторил вопросом:
— А что такое — это кал?
Всеобщий смех грянул «поносом»,
Что Тим такого и не ждал.

— Кусок говна, мой мальчик, это, —
Провыл в лицо «приятель» Мик:
— Ты, Тим, ещё не видел света;
У Тима стал ужасен лик.

Он содрогнулся весь от гнева,
Отбросил этот бутерброд,
Стал думать о судьбе он чрева,
Какой всё примет оборот.

В комок он сжался, сце;пив руки,
Все ждали рвоту у него,
Но не издал он даже звука
От надругательства всего.

3.3

«Ну вот, опять он сделал глупость,
Опять — посмешище у всех,
Но он не понял свою тупость,
Довёл он всех, что грянул смех.

Опять забыл он наставленье,
Отец предупреждал всегда,
Не лезь в благие предложенья,
Чревата для тебя среда.

Но не терял он осторожность,
С сосиской сэндвич просто съел,
Как мог он знать всю эту подлость,
Что «друг» такое — с ним посмел.

Кусок говна они сказали,
Откуда знать говна-то вкус,
Ему ни разу не давали,
Как мог он намотать на ус?

Но что же здесь всего смешного?
Он просто всё хотел понять,
Со всеми посмеяться много,
Досаду, может быть, унять».

Об этом не имел понятья,
В том заключалась и беда,
Что он попал к «друзьям» в объятья,
Над ним смеяться чтоб всегда.

Глаза «налилися» слезами,
И точно малое дитя,
Большими синими глазами
Рыдал он в голос, отойдя.

—Какие ж грязные вы свиньи! —
Как коршун, налетев на них:
— Вам только есть говно с ботвиньей;
Но Мик давно уже притих.

Так «наградила» миссис Паркер
«Союз» компании честной,
Что всей «кагорте» стало жарко,
Запахло здесь совсем войной.

— Чтоб всем вам провалиться в бездну
И напороться на скалу,
Тебя, мерзавец, счас как тресну,
Лежать ты будешь на полу.

Убить за это даже мало,
Инстинкт звериный у вас всех,
Уже работа ваша встала
От ваших мерзостных утех.

Вам лучше кончить бы работу,
Иль я найму совсем других,
Мне вид ваш, вызывает рвоту,
На ум не знала столь тупых.

Оставив всех в недоуменье,
А Тима увела в свой дом,
Но Тим весь был под впечатленьем,
И в нём застрял какой-то ком.

Ещё лились большие слёзы,
Он шмыгал носом и икал,
На полном всё пошло серьёзе,
Никто такого и не ждал.

Утёрла нос, лицо салфеткой,
Не восхититься не могла,
И вслух заметила так метко,
Как будто дань ему дала:

— Какая красота страдает!
Но жизнь устроена вся так,
Что даже лучшим не хватает,
Иметь не может всё никак.

Попробуй, Тим ты, угощенье,
Вот пудинг джемовый тебе,
За все обидные лишенья,
Наперекор твоей беде.

4.1

Домой вернувшись в полседьмого,
Машину «кинула» в гараж;
При виде дома лишь родного,
Усталость «покатилась» в раж.

И преуспев в своих стараньях,
Трудившись просто на износ,
Все чувства в этом состоянье
Похожи были на «артроз».

Осталась лишь одна усталость;
Дом миссис Паркер был готов;
При взгляде — и последня(я) радость
Уже осталась «за бортом».

Красивый дом её кирпичный
Был скрыт под серой пеленой,
Всё было как-то непривычно,
И угнетал её настрой.

Как только появилась в доме,
Вдруг заработал телефон,
То миссис Паркер, вся в истоме
Свой голос «превратила в тон».

— Я Вас прошу об одолженье,
Мне позвонил вот только сын, —
Сквозило в тоне раздраженье:
— Забрать его, он там один.

Работа кончена успешно,
Остался мусор во дворе,
Они убрались все поспешно,
Но доверять такой «своре;»…

Убрать «грозились» мусор этот,
За ними надо проследить,
Не трудно ль Вам Ваш добрый метод
К моей сей просьбе применить.

— Конечно, Вы не беспокойтесь,
Здесь для меня и нет проблем,
Езжайте с богом и не бойтесь,
Я прослежу здесь всё, за всем.

Но вздох её от напряженья
Лишь означал всегда одно:
Для организма расслабленья,
Сесть в кресло и открыть окно.

Коктейля выпить пред обедом,
Раскрыть «Гералд морнинг Сидней»,
Назло пленившим её бедам,
Чтоб в жизни всё было видней.

Она «проплыла» чрез гостину(ю),
Открыв устало чудный бар,
А в нём — всегда, подобно диву,
Посуды и питья — весь дар.

Питьё «кишит» разнообразьем,
Посуда фирмы «Уорт-форд»,
При взгляде наполнялась счастьем,
И тут же взяв один «аккорд».

Она любила очень шерри
С сухим амонтильядо — смесь,
Так утоляла жажду Мэри,
И это бы;ла её песнь.

Покончив с составленьем смеси,
Держа в руках с нею бокал,
Она, вся в явном интересе
Прошла в террасу через зал.

У Мэри дом был весь чудесный,
Построен был он так, с умом,
Устроен патио в нём лестный
На возвышении крутом.

Террасами спускался «дворик»,
Оформленный из камня, в сад,
Досуг её не был чтоб горек,
Чтоб вкус её всегда «был рад».

Спускался патио к лужайке
С навесом виноградных лоз,
Давал прохладу он хозяйке
От беспощадных солнца доз.

Зимой под голыми ветвями,
Вся нежась в солнечных лучах,
Сидела Мэри там часами,
Лишь вспоминая о делах.

Весной соцветия глицинии
Сиреневым цветком цветут,
Шпалеры осенью начинены
Все виноградом там и тут.

В конце же патио — ограда
С узором виноградных лоз,
И стоя там, всегда ей рада,
Узору вычурных в ней поз.

4.2

Любуясь патио, лужайкой,
Бросала взгляд на задний двор,
Где миссис Паркер, как хозяйка,
Просила поддержать надзор.

Тот парень, что встречался утром,
Спокойно подметал весь двор,
И Мэри ощутила нутром,
Что навлекла себе позор.

Позор, что ей неравнодушен,
Мужчиной вдруг восхищена,
А может быть он ей и нужен,
Она всю жизнь живёт одна.

Он в полуобнажённом виде
По-прежнему неотразим,
И Мэри вновь его увидя,
Красой своей её сразил.

В лучах же меркнущего солнца,
Ещё казался красивей,
Он — будто бы одно оконце,
Где свет струится всех сильней.

Уже забыв всё о коктейле,
Она, как вкопанна(я) стоит,
И в мыслях кружится: «О нём ли,
Она всё время так тужит»?

Опять во власти вся эмоций,
Природе чуждых ей давно,
Как будто яда сильных порций
С коктейлем приняв заодно.

Она смотрела, любовалась
И — ни смущенья, ни вины,
Она вся чувствам отдавалась,
Нахлынувшей в неё волны.

Главу подняв, закончив дело,
Он оторвался от метлы,
Её увидев, быстро, смело
Вновь показал свои черты.

К ней обернувшись весь фасадом,
С улыбкой помахал рукой,
Пронзил её своим он взглядом
И скрылся, как бы с глаз долой.

Такого вдруг не ожидала,
Ей к горлу подскочил комок,
На всю пристойность наплевала,
Навстречу сделала рывок.

Её объяло чувство страха,
Его не видеть никогда,
И чтоб не сделать в жизни «маху»,
Уже решилась навсегда.

И не успев подумать толком,
Чрез изгородь «мотнув» в дыру,
Она, как ярым, быстрым волком
Решает здесь свою судьбу.

А он, закончив всю работу,
Готовился идти домой,
И лишь единственной заботой,
Сменить рабочий облик свой.

Явившись перед ним внезапно,
Он улыбнулся, и: «Привет», —
Сказал он ей довольно внятно,
Чем прежде затерять свой след.

Причём опять его улыбка
Чуть не свела её с ума,
Опять испытывала пытку,
Но довела себя сама.

В руке почувствовала влагу,
То шерри лилось через край,
Но он, не сделав к ней ни шагу,
Сказал как будто невзначай:

— Бокал Вы свой поберегите,
Вы проливаете питьё;
— Да, глупо, в ум Вы не берите, —
Ответ был мягок у неё.

Своей чарующей улыбкой,
Не отводил от Мэри взгляд,
Её идея слишком зыбкой
Словами выстроилась в ряд:

— Желали б Вы подзаработать, —
Спросила, глядя на него;
Ответ был: «А»? — Как будто что-то
Ему не ясно от всего.

Лицом немного покраснела,
Но всё решила повторить:
— Лужайка вся травой «поспела»,
Давно пора её косить.

Горжусь я очень своим садом,
И больно видеть мне сейчас,
Как сад становится здесь адом,
Совсем не радует он нас.

Мой прежний га;зонокосильщик
Не появляется давно,
Он сада моего — могильщик
И меня с ним заодно.

Вы на работе сверхурочно,
И я решила Вас спросить,
Могли бы Вы сказать мне точно,
Лужайку завтра покосить.

Косилка-трактор — наготове,
Усилий как бы — никаких;
Но: «А»? — Он вымолвил, как внове,
Как будто слов не слышал их.

Но Мэри тут же, раздражённо:
— О, бога ради! Дай ответ! —
И снова, как она сражё;нна:
— Так да иль нет — на мой совет.

Я думала, нужна работа,
Я хорошо Вам заплачу,
У нас одна лишь здесь забота,
Всё сделать так, как я хочу.

Тим подошёл к дыре в заборе,
И заглянул он к ней во двор,
И тут же снял он с Мэри горе,
Он подтвердил ей уговор.

— Да, завтра я могу приехать,
Траву давно пора косить,
Мне это вовсе не помеха,
Для Вас работу «подарить».

— За это очень благодарна,
Я хорошо Вам заплачу,
Хотя бываю я и странна,
Я завтра Вас и научу.

А как зовут меня, Вам, право,
Наверно, тоже надо знать,
Мисс Хортон я и всё по нраву;
— Меня же — Тимом Мелвилл звать.

Я жду Вас, мистер Мелвилл утром,
Спасибо за согласье Вам; —
И радость празднует всем нутром
По завершённым с ним делам.

5.1

Отель «Сисайд» с известной славой,
Был лучшим местом для питья,
Таким он славился по праву,
От стариков и до дитя.

Отель стоял над океаном,
На двести футов высоты,
И был чудесным местом самым,
Обзора водной красоты.

Его широкие веранды
Тянулись вдоль трёх этажей,
И посетителей «десанты»
Располагались удобне;й.

С них вид чудесный серфинг-пляжа,
И в них всегда прохладна(я) тень,
Сюда частенько для вояжа,
И было им совсем не лень;

Рон Мелвилл приезжал с друзьями,
Здесь даже пиво — повкусней,
Сейчас он длинными шагами,
Оставив всех своих друзей;

Ходил тревожно по террасе,
Смотрел то на часы, то вниз,
Уже прошёл срок того часа,
А дальше наступает крис.

Когда всё время ждёшь кого-то,
А его всё нет и нет,
Случиться ж может даже что-то,
И где ж искать тогда и след?

Причиной Рона беспокойства:
Не прибыл во-время наш Тим,
И, как отец, имел он свойство
Всегда быть вечерами с ним.

Любили очень оба пиво,
В пивной ли или где ещё,
Всегда смакуют это диво,
Пока не станет горячо.

Отец всегда и с интересом
Знать должен, как проведен день,
Тем боле Тим с «врождённым прессом»
Частенько жнёт свою «мигрень».

Клонится день уже к закату,
Уже становится темнеть,
Но Рон «поймал» свою утрату,

В душе вдруг что-то стало петь.

В толпе, покинувшей автобус,
Заметил сына к счастью он,
И сразу мысль, что снова опус,
Был сыном, может быть, рождён.

— Пойду-ка закажу я пива,
И нам ещё — всем по одной;
— Так где тебя, дружок, носило,
Я здесь уж два часа не свой.

— Закончить нужно там работу,
Убрать от мусора весь двор,
И эту чёрную заботу
Мне поручают с давних пор.

— Нам сверхурочны(е) не помеха, —
Одобрил действия отец;
— Добился я ещё успеха
Уже под самый там конец.

Соседка той хозяйки, рядом,
Лужайку просит ей подстричь,
Чтоб сад не выглядел, как адом,
Не завелась бы там и дичь.

Он залпом осушил уж кружку
И попросил ещё одну;
— Ты, Тим, глотаешь, как из «пушки»,
Ведёшь как будто бы войну.

— Ты обещал скосить лужайку?
— Да, завтра утром еду к ней;
— Скажи, сынок, мне без утайки,
А сколько лет-то будет ей?

Тут вдруг один дружочек Рона,
Хихикнув, шутку подпустил:
— А ты узнал, какую зону,
Внутри ль, снаружи ты б косил?

— Заткнись-ка ты, болван несчастный,
Набросился на друга Рон:
— Не понял Тим намёк ужасный,
Ты знаешь, чем он «награждён».

Рон знал всегда, что если дама
На Тима вдруг «положит глаз»,
То разразится только драма,
Когда почувствует отказ.

Отказ — обычным поведеньем,
Что слабоумный он мужик,
В ней не останется сомненья,
Что он в общенье просто дик.

Понятья не имел сей малый,
Чего же от него хотят,
Он просто умственно отсталый
И безразличием объят.

Рон научил спасаться бегством,
Как только женщина начнёт…
Иль притвориться просто детством,
Её всё сразу отпугнёт.

— Ещё мне можно кружку пива? —
Вновь просьбу повторил сынок;
— Сегодня пиво — просто диво,
Непрочь побыть ещё часок.

Пойди и попроси у Флори
Ещё один себе бокал,
А мы с тобой отчалим вскоре,
Наверняка, ты Тим, устал.

Когда Тим скрылся в зале бара,
С вопросом «сунулся» дружок:
— Как удосужился Тим дара
Красавцем стать, как тот божок?

— Не знаю сам, вопрос сей сложный,
Быть может, предок был таким,
Вот только ум на путь встал ложный,
Страдает наш сыночек, Тим.

5.2

Когда уже совсем стемнело,
И время — ближе к девяти,
Оно уже совсем поспело,
Домой мужчинам чтоб идти.

И мать, и дочь давно поели,
Настала очередь мужчин,
Они за стол на кухне сели,
Возглавить ужина почин.

Ваш ужин весь уже не годен, —
Так Рону изрекла жена;
— Да, брось ты, Эс, я так голоден,
По мне — любая счас годна.

Так что у нас сейчас на ужин? —
С ухмылкой — Рон, садясь за стол.
— Не всё равно ль тебе что нужен,
Раз ты голоден, как тот вол.

Когда накачаны Вы пивом,
Тогда быка Вам подавай,
Вы с Тимом в качестве счастливом
Готовы съесть весь «каравай».

Сегодня пятница, мой «милый»,
Ты, верно, уж забыл, балбес,
Весь ужин Ваш давно «остылый»,
Мясной «букет» уже исчез.

По пятницам у нас ведь рыба
С картошкой жареной всегда;
— Отлично, мам, тебе спасибо,
Моя любимая еда.

Ему, даря свою улыбку,
Взъерошив волосы рукой,
Она пода;ла блюда с рыбкой,
Картошка в них лежит горой.

Такая нежность мамы Есме
Была единственной к нему,
Она не пела ему песни,
Смирившись в жизни ко всему.

— Вот чтобы не дала;, мой милый,
То всё — любимое твоё;
Ушла в гостину(ю), где любимый
Давно шёл сериал её.

В нём жизнь английских всех рабочих
Дана на Коронэйши-стрит,
Воображенье гнала очень,
Как жизнь несчастьями пестрит.

Их жизнь Эс предпочитала
Своей прекрасной, где свой дом,
Где теннис, пляжи и страдала,
Жизнь, сравнивая с их трудом.

Но, если быть рабочим классом,
В Австралии всех лучше жить,
Здесь всё же основной их массе
И не приходится тужить.

5.3

Рассказ о сэндвиче с тем калом,
От них Тим просто утаил,
Оно пекло его, как жалом,
Он как бы про него забыл.

Уже мужчины все в гостиной,
И Рон переключил канал,
Тому естественно причиной
Страстей крикетных был накал.

— Как жаль, что принесло Вас рано,
Успела б посмотреть кино,
Один лишь спорт на всём экране,
Мне надоел уже давно.

— Вот если Тим найдёт работу,
Куплю отдельный я прибор,
Лишь для тебя, тебе в угоду,
Чтоб расширяла кругозор.

Да, а где же наша Дони;
— Не знаю, милый, где и с кем,
Дочь наша в жизни не «утонет»,
Она умна, даст фору всем.

— Ну не обидно ли нам, Эсме!
У нас такой красивый сын,
Ведь дети были в одном «тесте»,
А он такой у нас один.

Умеет написать лишь имя
И сосчитать до десяти;
Её же «не тяни за вымя»,
Умеет умницей расти.

Жена «прилипла» вновь к вязанью:
«Переживает старый Рон,
Тим обложил его, как «данью»,
Он как бы этим оскорблён.

Но, несмотря на все несчастья,
Ведёт себя с ним хорошо,
Он принимает в нём участье,
К нему относится тепло.

Ни притесняет, ни ругает,
Как с взрослым с ним в общенье он,
Его всё время наставляет,
Чтоб был поменьше оскорблён.

Берёт с собой его повсюду,
Пить вместе пиво и к друзьям,
Чтоб показать честному люду,
Что и такой он дорог нам.

Его пристроил на работу,
Чтоб зарабатывал он сам,
Чтоб жизнь познал и всю заботу,
К своим текущим всем годам.

Ведь с Роном мы не молодые,
Почти под семьдесят уж нам,
Ему единственно родные,
Чтоб о себе  бы пёкся сам.

Нам было далеко за сорок,
Когда родился первым Тим,
Он слабоумным был нам дорог,
Возились очень много с ним.

Врачи сказали, что причиной,
Те поздни(е) роды есть виной,
Им ясной стала вся картина:
Родящих органов — застой.

А через год родилась Дони,
Нормальным был сей человек,
И ничего никто не понял,
И до сих пор — загадка всех.

Опять попытка объясненья:
У староро;дящих людей
Ребёнок первый от рожденья
Проблемным в жизни — может всей».

Свой взгляд остановив на Тиме,
Сидел к экрану ближе всех,
Красивый, добрый, но как в «гриме»,
Порок скрывался, как на грех.

И вновь, и вновь один и тот же
Пред ней опять вопрос встаёт,
Что будет с Тимом уже после,
Когда отец его умрёт.

Заботиться придётся Дони,
У них ведь нежная любовь,
Ведь ближе нет сестрицы, кроме,
Чтоб на себя взять эту роль.

А если Дони выйдет замуж,
Терпеть ли будет её муж,
Захочет ли тянуть сей гуж,
А как же будет жить он сам уж.

Проблема эта не исчезла,
Она давила на семью,
Она всё в голову им лезла,
И заглушала радость всю.

6.1

Стояла ясная и жаркая
Погода точно, как вчера,
И Тим, не медля и не шаркая,
Собрался в «гости», как всегда.

Вернее собирала мама,
Сложила в сумку ему всё,
Чтоб никакая уже драма
Не потревожила бытьё.

Еду, рабочую одежду,
Чтоб деньги были про запас,
Чтоб не казался он невеждой,
И не позорил бы он нас.

Тим ровно в семь уже пред домом,
Вот он стучится у дверей,
Нагрянул рано, будто громом,
Перепугал бы всех людей.

Обычно спит ещё мисс Хортон
И видит не последний сон,
Она ругнулась явным чёртом:
— Так неужели это он?

Прошлёпав босиком по дому,
Накинув серый лишь халат,
Она бежит навстречу «грому»,
Покинув весь уют полат.

— О господи, да что ж так рано? —
Впуская Тима за порог;
— Обычно в семь, совсем не странно,
Всегда «даёт всем рано бог».

С ним вместе до оранжереи
Шагают, чтобы показать,
Стоит где трактор, как на рее,
Готов лужайку всю «вспахать».

К нему прицеплена косилка,
Прекрасен весь сей агрегат,
И Тим восторг свой «выдал» пылко,
Что он всему здесь очень рад.

— Способны ль управлять машиной? —
Мне, мистер Мелвилл, надо знать;
Он как бы с удивлённой миной
Успел глазищами обнять:

— Всё время слышу мистер Мелвилл,
Но мистер Мелвилл — мой отец, —
Так возмущённо он ей молвил,
Как будто «мистеру» конец:

— Я — просто Тим, и я — не мистер;
«Да он ребёнок ведь совсем», —
Так пронеслось всё в мыслях быстро,
Добавив ей ещё проблем.

— Ну ладно, разбирайтесь сами,
Но если что, стучите в дверь;
— Я, миссис, весь доволен Вами,
Знаком мне этот трактор-зверь.

— Я, Тим, не миссис, — как-то резко:
— Я — Хортон, мисс, милейший Тим;
— Добро, мисс Хортон, — тоже веско
С улыбкой дан ответ ей им.

Чтоб наблюденье за работой
Вести удобней было ей,
Она позавтракать с охотой
В террасе села удобне;й.

Уже косилка на лужайке
Гудела добрых полчаса,
А Тиму в шортах, в одной майке
Уж «покорилась» полоса.

Работал также методично,
Он, как в бригаде, как всегда,
Как будто бы всё это лично
Его счастливая страда.

Когда «кончалася» полоска,
Слезал он с трактора тогда,
Следил за тем он очень жёстко,
Внахлёст не шла чтоб полоса.

А Мэри, сидя на террасе,
Спокойно поглощала чай,
Но вместе с Тимом, как участье,
В покос вся вникла невзначай.

За ним всё время наблюденье,
Почти не отрывая глаз,
Не поддавалось объясненью
Среди пленящих всех прикрас.

Терраса, патио, лужайка,
Главней всего — так это он,
Она, как женщина, та чайка
Кружила взглядом на уклон.

Уклон лужайки до карьера,
Где Тим слезал с косилки вновь,
Чтоб не испортить интерьера,
К работе показать любовь.

Она довольна лишь сознаньем,
Его пленилась красотой,
Но мысль — мужчиной обладаньем,
Была ей просто не родной.         

6.2

— Вам утро доброе, мисс Хортон, —
Без церемоний, как всегда,
Соседка Паркер, будто чёртом,
Свалилась в кресло без стыда.

Конечно, чаем, угощеньем
Не преминула наградить,
И миссис Паркер без смущенья
Пришла ей мысли все излить.

— Вы поступили очень умно,
Что приглашён косить лишь Тим,
Исчез работник Ваш бесшумно,
Довольны будете Вы им.

С покосом для меня проблема
Давно уж мною решена,
Давно закрыта эта тема,
Я в деле этом спасена.

Мне эту нужную работу
Всегда проделывает сын,
И обо мне уже забота,
Не нужно приглашать мужчин.

У Вас же «нету» ещё сына,
У Вас всегда проблема есть,
А у мужчин всегда причина
Найдётся, не прийти, бог весть.

Вчера и был счастливый случай,
Что Тим остался убирать;
— Мой жребий стал уже везучий
Согласье дал себя нанять.

И миссис Паркер в своей роли,
На всю бригаду вылив зло,
Со всею яростью, до боли,
До сердца самого дошло;

Она опять их всех ругала
За всю задержку всех их дел,
Она им всем «спектакль воздала»
За их над Тимом беспредел:

За издевательство в работе,
За шутки грубые над ним,
Когда они с большой охотой,
Ведь слабоумный этот Тим;

Над ним всю мерзость совершили;
И весь последовал рассказ,
Когда себя они смешили
В обеденный, под отдых час.

Но Мэри слушала вполуха,
А с Тима не сводила глаз,
Она восприняла всё глухо,
Весь, миссис Паркер, сей рассказ.

Она в тот вечер, накануне,
Искала схожий силуэт,
И в книгах древних, но всё в туне,
Найти похожий чтоб портрет.

Не подошёл ей Ботичелли,
Там лица — женственны, нежны,
В нём не достигла она цели,
А ей сравнения нужны.

Лишь в древнегреческих ваяньях
Она похожее  нашла,
Он воплощался лучше в камнях,
Она довольная была.

Трёхмерным был наш Тим созданьем,
Чтоб передать всю красоту,
К себе он привлекал вниманье,
А не за мыслей пустоту.

Большое разочарованье
Вдруг охватило её всю,
И даже острое желанье
Расплакаться сейчас вовсю.

Ударом самым настоящим
Для Мэри новость вся о нём,
Что Тим владел таким ужасным,
Дефектным с детства всем умом.

И в нём за добрыми глазами
Такой чудесной синевы,
Ум пустотой забит годами
Его немеркнущей красы.

Он был ничем не лучше кошки,
Собаки, только потому,
Что как нужны для дома ложки,
Чтоб поглощать всегда еду.

И что они приятны взору,
И радуют домашних глаз,
Но как всегда сродни мотору,
Где для работы нужен газ.

Но им ведь этого-то газа
Без топлива не получить,
Оно, как та важнейша(я) база,
Мотор способно оживить.

Вот топлива и нет в субъекте,
Чтоб был живым всегда на ум,
Чтоб не страдал он в интеллекте,
И полон был бы всяких дум.

Чтоб отвечать он мог разумно,
Вести разумный разговор,
А не сидеть с тобой бездумно,
Всем выставляя свой позор.

Когда его скормили калом,
Разумное бы существо,
Всё рвотой извелось началом,
А сэндвич бросило б в лицо.

Обидчика он наказал бы,
Удар иль что-нибудь ещё,
И плакать явно он не стал бы,
Он отомстил ему за всё.

А этот разразился плачем,
Подобно загнанному псу,
Который всё ещё в придачу
Скулит и сопли трёт в носу.

Когда же дали ему сладость,
Улыбкой «разразился» он,
Во всём сквозила его радость,
Он этим как бы был прощён.

6.3

Бездетная, любви не знавши,
Она и дева-то ещё,
До очерствления уж павши,
Не «влезла» жалость и в неё.

К себе не чувствовала жалость
От окружающих людей,
И точно так к другим осталась,
Глухой к порокам, чуждым ей.

И случай с слабоумным Тимом
Ей чувством трудно оценить,
Хотя и был он столь красивым,
А можно ли его любить?

Неполноценная в эмоциях,
Как тот же Тима интеллект,
В каких не знала даже порциях
Любить ли можно сей объект.

Иль потому, что слабоумный,
Иль просто вопреки всему,
Какой же путь избрать разумный,
Не навредить чтобы ему.

И, как Сократ в Алкивиаде,
Смотрела Мэри на него,
Сократ уж был частицей ада,
Хлебнувши горя и всего.

Стареющий уже философ,
Не знавший в жизни и любви,
Он встретил юную лишь особь
Непревзойдённой красоты.

В уме мелькали все картины,
Как Тим культуру познаёт,
Как он «минует быта мины»,
Она его «вновь создаёт».

С годами он уже любитель
Всей классики — всех областях,
Прекрасен он, как просто житель,
Внутри и внешне, и в мыслях.

Но мысли прерваны уныньем,
Ведь слабоумный её Тим,
И никаким его леченьем
Не сделать ей уже другим.

Названье дурачкам, убогим,
Частично тронутым умом,
Простая кличка очень многим
Подходит просто им во всём.

«Неполный доллар» — у них кличка,
Оценку им дают в деньгах.
Она давно вошла в привычку
В таких понятливых словах.

Такая степень слабоумья,
Иль дурости, что всё равно,
Ценилась в центах без раздумья,
Довольно просто и вольно.

Вот этот — ровно десять центов,
А этот тянет — пятьдесят,
Всё не смотря на чин «клиентов»,
И даже так тебя дразнят.

А миссис Паркер всё болтает
О бессердечии мужчин,
Но Мэри вовсе не внимает,
Молчит и ждёт, как выйдет «джин».

Взглянув на время и увидев,
Что скоро стрелки — к девяти,
Она, чтоб Тима не обидеть,
Зовёт его к себе зайти.

Достала кекс, весь шоколадный
И заварила свежий чай,
Чтоб Тиму день создать отрадный,
Такой был общий обыча;й.

Расплылся Тим уже в улыбке,
Щенячий был его восторг,
На зов он с первой же попытки,
Не затевая даже торг.

Помчался через две ступеньки,
В минуту на террасе был,
Названье, что звучит, как деньги,
Он этим бегом подтвердил.

— За чай Вам очень благодарен,
За временем я не следил,
Уже и чай Вами заварен,
Его всегда я в девять пил.

— Определять ли можешь время
Ты по каким-либо часам?
— Да, в общем нет, мне это — бремя,
Я только знаю точно сам;

Когда кончается работа,
И мне пора идти домой,
Так на часах должно быть что-то:
Когда — вверх стрелочкой большой;

А малая — на три деленья
В них ниже, справа там стоит,
Так значит наше это время,
И каждый уж домой спешит.

Но мне часы совсем не нужны,
И у меня их даже нет,
В бригаде общие ведь нужды,
Всегда получишь ты ответ.

Все знают, что я — слабоумный,
Часы мне вовсе ни к чему,
В работе я всегда разумный,
И все задания пойму.

— Пожалуй, — согласилась Мэри:
— Так ешь ты кекс хоть целиком,
Тебе я, Тим, во всём и верю,
И не стесняйся за столом.

А чай, какой предпочитаешь?
— Чтоб много сахара бы в нём;
— А ложек сколько, как считаешь?
— Не помню, сладкий просто пьём.

Кладу я сахар в чашку с чаем,
Пока не льётся в блюдце он,
Тогда мы с мамой и считаем,
Что чай им вдоволь наполнён.

— А как дела твои с учёбой,
Ходил ли в школу ты когда?
— Недолго, кончилось лишь пробой,
Её покинул навсегда.

Учёба вовсе не давалась,
Я ничего не понимал,
И папе с мамой оставалось
Забрать, чтоб я там не скучал.

— Но ты же понимаешь много,
Что люди говорят тебе,
И не ведёшь себя убого,
В людской вращаешься среде.

И водишь трактор ты отлично…
— Вот много(е) — делать мне легко;
Но есть такое, что частично
«Лежит как будто высоко».

Вот не даётся мне ученье,
Я не могу читать, писать…—
Такое было откровенье,
Вполне таким его считать.

И для себя совсем нежданно,
Рукой «прошлась» по голове:
— Да ладно, Тим, совсем неважно
Какой ты есть, подходишь мне.

Весь кекс за чаем был им съеден,
Умял он также сэндвич свой,
Он аппетитом был не беден,
Наш Тим такой, совсем простой!

— Мисс Хортон, чай Ваш — просто прелесть,
И кексы я всегда люблю,
А шоколадный — даже редкость,
Я кайф, похоже, счас ловлю.

— Ты Тим, зови меня лишь Мэри,
Так проще будет для тебя,
Во всём тебе всегда я верю,
Тебя зову же Тимом я.

— Но папа учит по-другому,
Вели;т он старых всех людей,
Чтоб не навлечь бы себе «грома»,
Их называть  повежливе;й:

Вот «мисс» иль «миссис» — это дамам,
Так величают их всегда,
И лишь в семье, и к сёстрам, мамам
Не говорят так никогда.

Мужчин же «мистер» называют…
— Но если люди, как друзья,
То меж собой всё допускают,
По имени назвать всегда.

Я точно знаю, что твой папа
Одобрит, чтобы Мэри звать…
Начало нового этапа,
Чтоб наши семьи все узнать.

Знай, Тим, хоть волосы седые,
Но я ещё не так стара,
Есть люди вовсе молодые,
Им даже в старость не пора.

— Но то, что волосы седые
Все «носят» только старики,
Вот папа, мама дорогие,
К годам своим совсем близки.

— Седые волосы всех старят,
Но, Тим, я вовсе не стара,
Они лишь мудрость людям дарят,
А в сердце — всё ещё жара.

И Мэри, сравнивая годы
И Тима, и его родных,             
Возможные и Тима роды,
Считает, что моложе их.
   
6.4

— Пойду работать-ка я дальше,
Лужайка слишком велика,
Успеть бы к вечеру иль раньше,
За всё спасибо и — пока.

— Коль не успеешь, то не страшно,
Ещё ведь есть другие дни,
Мне только знать бы очень важно,
Захочешь вновь ко мне придти?

— Конечно, здесь мне интересно,
Вот если папа разрешит;
И если мне сказать Вам честно,
Душа к Вам рвётся и кричит.

Ты, Мэри, нравишься всё больше,
Чем мне в бригаде все друзья,
Готов работать я и дольше,
Здесь всё влечёт к тебе меня.

Сама ты очень симпатична,
Тебя лишь красит седина,
Ты смотришься всегда отлично,
И очень ты ко мне добра.

Такого Мэри и не знала,
Хвалили чтоб за внешний вид,
Она всегда себя считала,
Как женщина — так просто стыд.

На ряд нахлынувших эмоций
Едва её хватило сил,
Чтоб всех их, очень многих порций
Весь здравый ум её убил.

— Спасибо, Тим, ты так любезен, —
Всю скрыла радость в сих словах:
— Ты очень будешь мне полезен
Во всех садовых здесь делах.

— Да не за что, — так беззаботно
Ответ звучал уж на ходу,
Тим чувствовал себя вольготно
В приятном Мэрином «плену».

В мгновенье он достиг лужайки,
Весь двор накрыл покоса шум,
Тим с новым чувством, без утайки
Всё «намотал» себе на ум.

На детском уровне общенье
Давалось Мэри не легко,
Но к Тиму не было презренья,
Пока всё дело шло гладко;.

С детьми и не было общенья,
Когда покинув детский дом,
К ним не родилось в ней влеченья
Во взрослые года, потом.

В ней чуткость родилась невольно,
Она смогла его понять,
Легко так сделать ему больно,
Не да;й бог даже накричать.

Язык у Мэри очень резкий,
Жизнь заставляла быть такой,
И много слов довольно мерзких
Могло быть сказано порой.

Следить ей надо за словами,
О раздражении забыть,
Не дай бог, чтобы они сами
Не показали свою прыть.

Тот разговор с ним о покосе,
Когда он подметал там двор,
Когда довёл её до злости,
Не поняв сразу уговор;

Конечно, был с ним очень резок,
Не зная, кто он есть такой,
Считала, он настолько дерзок,
Нарочно сделать Мэри злой.

Она расстроилась, конечно,
Тогда ранимый, бедный Тим
Не понимал уже извечно
Серьёзных разговоров с ним:

Всех этих взрослых разговоров,
Намёков тонких в их речах,
Порой возникших даже споров,
Ему в не понятых делах.

А он, не поняв её злости,
Симпатией проникся к ней,
Он не заметил злости вовсе,
И комплимент дарил он ей.

Назвал хорошенькой он Мэри
Лишь очевидно потому,
Что он во всём ей так поверил
И совпаденью одному:

Она была уж вся седая,
Как мама с папой у него,
И вид ей чудный придавая,
Ум заслонили от всего.

Ей что-то приготовить к ланчу,
Чтоб Тима угостить вкусней,
Она покинула вдруг «ранчо»,
Купить продуктов надо ей.

За ланчем  с Тимом разговоры
Возникли вновь сами собой,
Чтоб вновь открыть у Тима «шторы»,
Познать насколько он больной.

— Когда-нибудь был на рыбалке?
За третий принялся хот-дог;
— Хожу я редко, очень жалко,
Когда мой папа только мог.

Мы обожаем рыбну(ю) ловлю,
Но часто занят и другим,
(Хотя ему и всё готовлю), —
Ответил Мэри быстро Тим.

Он любит спорт, крикет и скачки
И часто ходит на футбол,
Меня от них, как словно в качке,
Тошнит, когда я с ним пошёл.

В толпе становится мне худо,
От шума голова болит,
И я решил, что это «чудо»
Смотреть, здоровье не велит.

Уже часам так к трём примерно,
Лужайку кончил он косить,
Но перед домом непомерно
В размерах поле «колосит».

6.5

— Я думаю, конец сегодня,
Тебе уже пора домой,
А то твоя вся дома ро;дня
Вся в беспокойстве за тобой.

Придёшь в другую ты субботу,
Как только папа разрешит,
Тогда закончишь всю работу,
Она от нас не убежит.

Иди, переоденься в ванной,
Умойся, чтобы был бы вид,
Чтоб вид приличный был, желанный,
Весь грязный избежать бы стыд.

Восторг от Мэриного дома,
Простой и строгий интерьер,
Для Тима был ударом грома,
Как будто нет и больше мер.

Он босиком бродил в гостиной,
И ноги погружал в ковёр,
Он будто бы совсем невинный,
Затеял с Мэри даже спор.

Не нравился весь цвет гостиной,
Какой-то серый общий тон,
Какой-то даже серо-синий,
И цветом даже клонит в сон.

Но было обще(е) восхищенье,
Всем домом, мебелью, ковром,
Тогда-то Мэри предложеньем
Решила показать весь дом.

И начала с библиотеки,
Взяв даже за руку его,
Она у Мэри для утехи
И гордость дома своего.

Когда же Тим увидел книги,
Он был настолько поражён,
Его все действия так дики,
Он просто ими был сражён.

В лице испуг, готовность плакать,
Хотел оттуда убежать,
Он что-то странно начал «вякать»,
Стал руку Мэри сильно жать.

Должны были пройти минуты,
Вернуть его в нормальный вид
И вовлекать в подобны(е) «путы»,
Не нанося ему обид.

Воспрянув духом от смятенья,
Он вспомнил интерьера цвет,
Он Мэри выразил сомненье,
Что серый не даёт и свет:

— Такой красивый дом Ваш, Мэри,
Но серость только в нём одна,
В нём даже серые все двери,
И тем вся мебель в нём бедна.

Но красного совсем нет цвета,
А я люблю так красный цвет,
Он придаёт ведь больше света,
Его, как раз и доме нет.

— Задал ты мне, мой Тим, проблему,
Но я подумаю о том;
А вот конверт, закрыть чтоб тему,
И тридцать долларов там, в нём.

И в нём ещё моя записка,
Где телефон и адрес мой,
Чтоб твой отец уже без риска
Мог позвонить ко мне домой.

Отдай записку папе в руки;
— Не забываю никогда,
Когда толково и без муки
Мне что-то говорят всегда.

— Тебя обидеть не хотела,
Ты извини меня, мой Тим;
Я только в интересах дела
Её «дарила» всем другим.

Но не всегда, а очень редко
Текли обидные слова,
По большей части лишь корректно
Её «творила» голова.

Тим отказался от услуги,
Его машиной подвезти,
Рукой махала при разлуке,
Счастливого ему пути.

Когда ж он шёл по тротуару,
К воротам Мэри подошла,
И от душевного угара,
Глазами в след ему «дыша».

Когда уже исчез из вида,
И Мэри зашагала в дом,
В ней снова вспыхнула обида,
Что Тим красив, но слаб умом.

Богов, наверно, это шутка,
Красавца парня сотворить,
Но ей всё знать и видеть жутко,
За это щедро наградить.

7

Рон, как всегда, обыкновенно,
Под вечер посетил «Сисайд»,
В субботу «побалдеть» отменно,
И получить от пива кайф.

Часу так в пятом, Тим явился,
И на лице его — восторг,
Он тоже пивом угостился,
Переступив «Сисайд» порог.

— Ну как дела твои, дружочек? —
Спросил, конечно, сына Рон;
— Отлично, па, и даже очень! —
Так был сыночек возбуждён.

— Хозяйка, Мэри — мила(я) леди;
— Как Мэри? — Беспокоен Рон;
— Мисс Хортон, звать просила Мэри, —
Так объяснил отцу всё он.

Сначала я насторожился,
Но, так как я ей — просто Тим,
«И ум её распорядился»,
Чтоб звать лишь именем одним.

— Не знаю, Тим, — уже с тревогой
Допрос продолжил папа Рон;
— Она мила, совсем не строга,
И у неё прекрасный дом.

И мебель, кондиционеры,
Какой прекрасный её сад,
Везде чудесны(е) интерьеры,
Я был всё время там так рад.

Она меня так угощала,
Обильный ланч и с кексом чай,
И вновь в субботу приглашала,
Ты лишь согласье, папа, дай.

— Скажи мне, Тим, и вспомни лучше,
Тебя касалась ли рукой;
— За руку взяла меня тут же,
И в кабинет пошли другой.

— А книг там столько, полны полки,
Мне даже дурно стало там;
— Но ты скажи мне, Тим мой, толком,
Как ты находишь её сам?

— Она хорошенькая очень,
И волосы её белы,
Как у тебя и мамы точно,
Белее даже все были;.

Вот почему я так боялся
Её так Мэри называть,
Людей ведь старых я стеснялся
И не решался так сказать.

Вздохнул свободно Рон, папаша:
— Так значит, старая она,
И не заварит с тобой «кашу»,
Возможно, и ещё больна.

— Да, старая, но вид весь чудный
И очень добрая ко мне;
— А заработок твой не скудный,
Иль снился нам он лишь во сне?

— Вот, папа, всё в пакете этом, —
И он отдал отцу конверт;
— Записка в нём с её приветом,
В ней — «дома весь его портрет».

В ней телефон и адрес, если
Захочешь позвонить ты ей,
О ней быть могут разны(е) мысли,
Но впрочем, как тебе видней.

Я не закончил всю работу,
Просила, чтоб пришёл опять,
И мне, конечно же, охота,
Лужайку спереди вспахать.

Рон удивлён такой оплатой:
Все тридцать долларов за день,
Видать та дамочка богата:
— Иди сынок, коль всё не лень.

Сынок, ты просто молодчина,
Ты поработал хорошо,
С работой — чудная картина,
Раз у тебя так с ней пошло.

Ходи ты к ней, коль есть желанье,
Ты Мэри помогай во всём,
И приложи ты всё старанье,
Держать в порядке сад и дом.

— Спасибо, па, ещё бы пива;
— Ты залпом выпил вновь бокал!
Напиток сей — так просто диво,
Пить надо, чтоб его «ласкал».

— Прости, отец, я забываю
И удержаться не могу,
При виде пива я весь таю,
Я перед ним, «как весь в долгу».

— Ты не печалься, всё не страшно,
Пойди и закажи бокал,
Мне очень, Тим, сегодня важно,
Чтоб ты, сыночек, не страдал.

Всё пиво крепкое в Австралии,
Но Тиму было нипочём,
Он выпить мог второй и далее,
Не отражался хмель на нём.

— А кто такая эта дама,
Где Тим работал целый день? —
Спросила Эс у Рона дома,
Хотя для Рона дама  — «тень».

— Она, мисс Хортон, с Артармона;
— И Тиму нравится она?
— Да это старая матрона
Его, похоже, в «плен взяла».

К нему относится нормально,
Умна, культурна и добра,
Хотя наш мальчик аномальный,
Теперь он «царь» её двора.

Скосил траву он там, за домом,
И вновь он ею приглашён,
Чтоб не болтался по-пустому,
В субботу был чтоб загружён.

— Ну да, чтоб дать тебе возможность
Шататься в барах, чёрте где,
С друзьями корчить свою важность,
На ипподромах и — везде.

— Ну что ты, Эс, несёшь чушину;
— Ты деньги же у Тима взял!
— Меня, свою ты половину…
Выходит, я всё время врал.

Да что же, разве деньги это…
Подстричь лужайку-то всего?
И платят много денег где-то
За труд «великий» за него?

И за вечерним чаепитьем,
Вновь тот же самый всё вопрос:
Не прекращающий развитья,
За дочь всё время идёт спрос:

— А где опять же наша Дони?
— Откуда знать-то мне сейчас?
Ты понимать должё;н, мой Рони,
Что слушать уж не будет нас.

Ей двадцать с лишним уже года,
Свободна(я) женщина она,
Её зовёт везде природа,
Она во всём себе вольна.

8.1.

На фирме вся её работа
Текла обычным чередом,
Её «пленяла» лишь забота,
Как лучше обустроить дом.

Хотя и Тим был слабоумный,
Однако о цветах слова
Казались ей вполне разумны,
«Погрязла» в мыслях голова.

Приобрела кофейный столик,
Под цвет рубиновый стекла,
И в тон ему прекрасный пуфик,
Весь в красном бархате нашла.

Обновы были в тон друг другу,
Но ярко-сочное пятно
Средь серого всего в «округе»
Смотрелось, как в тени окно.

Жемчужно-серые вдруг стены
Оттенок приняли тепла;
Откуда же такие гены
Природа Тиму придала?

Каким-то явно чудным чувством,
Ценить уют и красоту,
Возможно даже и к искусству
«Приложит» он всю доброту.

Но дома, в кухне каждый вечер
И кулинарных в помощь книг,
Она крутилась всё у печек,
«Вокруг способностей своих».

Ей надо было научиться
Готовить вкусную еду,
Чтоб перед Тимом отличиться
Не лишь за скошенну(ю) траву.

Ведь несмотря на все пороки,
Касающиеся ума,
Её «скрутили» чувства токи,
Что не могла понять сама.

Его чтоб видеть постоянно,
Благодаря его красе,
И ничего не было странно,
Его красу ценили все.

Но вот опять пришла суббота,
И ровно в семь — Тим у дверей,
И снова прежняя работа
Его ждала уже семь дней.

Его к столу вновь пригласила
На завтрак и в столь ранний час,
Желанье кушать не «сквозило»,
Работать надобно сейчас.

Он «осветил» её весь облик
Сияньем васильковых глаз,
И после этого лишь молвил:
— Не буду кушать я сейчас.

— Иди переоденься в ванной
И в кухне подожди меня,
Своей работой долгожданной
Меня ты радуешь всегда.

Вернулась, как всегда бесшумно
И встала в кухне, у дверей,
И взглядом женским своим умным
Объяла Тима всё нежней.

Опять всё те же её мысли
Застряли прочно в голове,
Они её всё время грызли
В её напрасной столь борьбе:

«Как можно так красавцу-парню
Не дать нормального ума,
Его загнать как будто в псарню,
Набив лишь в голову дерьма.

Но кроме красоты небесной,
Так он ещё такой добряк,
И, если скажем просто честно,
Дай бог, чтоб был таким бы всяк.

Но в следующее мгновенье
Уже пронзила нова(я) мысль,
Что красота — его спасенье,
С умом нормальным он родись.

По большей части все красавцы
Бывают часто так грешны,
Средь них встречаются мерзавцы,
В поступках всех своих пошлы;.

Конечно, будь он весь нормальным,
Разбил не мало б он сердец,
Скорей всего он был бы наглым,
Не честным малым, наконец.

Спасён он как бы слабоумьем
От всех людских этих грехов,
Она без всякого раздумья
Душой отвергла сих «богов».

А он младенческу(ю) невинность
С рожденья как бы сохранил,
Красив наш Тим, и всем на дивность
Он добр, покладист, очень мил.

Он не общался с миром взрослых,
Он, как подобие его;
Красив мужчина, он и рослый,
Но отрешённый от всего».

8.2.

Вконец разрушив свои чары,
Они совместно вышли в сад,
Но боле нет для Мэри кары,
Чем слышать вопли всех цикад.

— Они совсем здесь обнаглели,
Вопят уж с каждого куста,
Они достигли своей цели,
Противны мне цикад уста.

Поймать пыталась Мэри «пташку»,
Найти не удалось никак,
Предприняв смелую замашку;
Умело прятался сей враг.

Тогда наш Тим взялся за дело,
Конечно, был его успех,
Он в куст главой нагнулся смело,
Пресёк цикадный этот «смех».

Он «вынырнул» с куста довольный:
— Поймал! — И показал кулак;
Но Мэри отошла невольно,
Тревожен был ей этот знак.

Как большинство из женщин, Мэри
Боялась пауков, жуков,
Терпеть противно все их трели,
Аж до нехватки бранных слов.

Но Тим, кулак свой разжимая:
— Не бойся, Мэри, вот взгляни,
Она красивая, живая,
Подобно бабочкам они.

Склонился Тим над насекомым,
А Мэри смотрит всё на них,
Таким он был ей незнакомым,
Она жалела их двоих.

Казалось, «храбрая» цикада,
У Тима сидя на руке,
Чему-то, может быть, и рада,
В его спасаясь кулаке.

Каки(е)-то узы пониманья
Связали Тима и её,
Раз так, без страха и вниманья
Своё доверила житьё.

Она действительно красива,
Всё тельце — ярко зелено;,
Толчёным золотом на диво
Как бы посыпано оно.

И марсианские антенны,
И панцирь — будто бы щиток,
Всё просто необыкновенно,
Сама же, как живой цветок.

Прозрачные в прожилках крылья,
Мелькал в них ярко-жёлтый цвет,
Красой спасали от насилья,
И лился радуги весь свет.

И вот над этим-то созданьем
Склонился наш красавец Тим,
Живой, с его всем обояньем,
Он, как она — непостижим.

Так в мыслях сравнивала Тима
Всегда с природной красотой,
Но оставалась уязвима
Его рассудком, глухотой.

— Ты ведь не хочешь уничтожить
Природы чудную красу, —
Печальным взглядом Мэри гложит,
Рукой качая на весу.

— Конечно нет, — ему в угоду:
— Швырни её обратно в куст;
Чтоб не испортить всю погоду,
Чтоб не был Тим угрюм и пуст.

Он к ланчу выкосил лужайку,
Обильный ланч был ко всему,
Уже три чашки выпил ча;йку,
Здесь всё так нравилось ему.

Ушёл домой наш Тим довольный,
И тридцать долларов с собой,
Он, как концерт исполнил сольный,
Он выиграл у жизни бой.

9.1
 
Поход красавца к Хортон Мэри
Тянулся уже пять недель,
Уж в семь утра открыты двери,
Вершить садову(ю) «канитель».

Но как-то раз, уже под вечер
Звони;т в их доме телефон,
И, наконец, желанна(я) встреча
Перешагнула весь «препон».

Хоть не прямое то знакомство,
Оно для Мэри так нужно,
Для дела и всего удобства,
Оно ей очень уж важно.

— Вам, мистер Мелвилл, вечер добрый,
У телефона Хортон мисс;
— Я рад Вас слышать в час удобный,
Не с Тимом ли какой сюрприз?

— Нет, с Тимом всё пока нормально,
Мне в радость всё общенье с ним,
Он, как работник, — уникальный
И чудный этот парень Тим.

— Он много ест по всем рассказам;
— Приятно даже мне смотреть,
У нас с ним пониманье сразу
И пусть работает и впредь.

А дело к Вам моё такое:
Собралась съездить я в Госфорд,
И ранчо там моё большое,
На берегу, как некий порт.

Коттедж уже как бы заброшен,
Давно я там и не была…
Вопрос мой к Вам уже «взъерошен»,
С собой я Тима бы взяла.

Не помешает его помощь,
Справляться трудно мне одной,
Для Тима будет даже новость,
Рыбачить любит он порой.

Взглянув на Эс, Рон вскинул брови,
Та, трубку выхватив из рук,
Была уже вся наготове,
Без всяких даже лишних мук:

— Спасибо, Мэри, мы так рады,
Что Тим Вам будет помогать,
Ему работать вечно надо,
Конечно, тоже отдыхать.

Вся перемена обстановки
Лишь благотворна для него,
Ему не занимать сноровки
В занятьях и делах его.

Забив провизией машину,
Поездку выдав за пикник,
Назвала Тиму и причину,
Чтоб Тим наш тоже в дело вник.

Мой дом не в самом, Тим, Госфорде,
Он в стороне от людных мест,
Стоит у Брокена фиорде,
К реке Хоксбери он «подлез».

К нему одна всего дорога,
От этого лишь городка,
В нём жителей уже так много,
За семь каких-нибудь годка.

Смутившись Мэри так внезапно
И как бы с ходу осеклась,
Наш Тим вполуха слушал явно,
Она забылась, увлеклась.

Что пассажир-то — необычный,
И понял далеко не всё,
К такой поездке непривычный,
Смотрел всё время он в окно.

Он заворожен был пейзажем,
И ясный, любящий свой взгляд,
Не ошибёмся, если скажем,
«Бросал» на Мэри не подряд.

И Мэри поняла мгновенно,
Что Тиму явно всё равно,
Ему — всё необыкновенно,
Он отрешён уже давно.

Тим наслаждался всё поездкой,
Вздохнула Мэри: «Бедный Тим!»
Смотреть в окно лишь было веским,
Чем разговор вести ей с ним.

9.2.

И Мэри задалась вопросом,
Что в жизни есть его ещё?
А он в стекло уткнулся носом,
Был интерес смотреть на всё.

— У Вас в семье ли есть машина?
Не повернувшись, дал ответ:
— Отец не находил причину,
Он просто всем давал совет;

Пешком ходить всегда полезно,
И, наконец, автобус есть,
Машина стоит денег бездну,
На ней поставили мы крест.

Меня тошнит ещё в машине;
С тревогой Мэри вся к нему;
— Ещё по этой-то причине
Я ездить долго не могу.

— А как сейчас, есть ли позывы?
— Мне очень хорошо сейчас,
Бывают у меня порывы,
Когда сижу сзади; подчас.

— А ездил ты когда за город?
— Скорее нет, не помню я,
Нам каждый выезд был бы дорог,
Нам отдыхать было нельзя.

По большей части сидим дома,
У папы интереса нет,
Его — то в бар, то в спорт — истома,
Особо тянет на крикет.

— Ну ладно, Тим, будет желанье,
На ранчо можешь быть со мной;
Своих не чувствовал страданий,
У Тима ум — совсем другой.

— Когда-нибудь, если возможно,
В пустыню полетим с тобой,
Пока же это очень сложно;
На Риф Барьерный и Большой.

— Ой, красотища-то какая!—
Уже «спускаяся» к реке;
Тим руки с силою сжимая,
Как что-то держит он в руке.

Не замечала всего Мэри
Всю эту дивну(ю) красоту,
Ей лишь бы выпить рюмку шерри,
Унять бы болей остроту.

Мучительно вдруг сжалось сердце,
С чего понять, не в силах вдруг,
Куда-то в ней открылись дверцы,
Как жил в семье до си;х пор друг.

Казалось всё сложилось сложно,
Не дать развить чтоб кругозор,
Мотив сложился в семье ложный,
Не развивать его в укор.

Все повседневные заботы
И недостаток просто средств,
Не позволяли делать что-то,
Везти детей за много вёрст.

А счастливы ли были дети,
Что дома все они сидят,
Подобные вопросы эти
В их головах и не «сквозят».

К нему все чувства же у Мэри
Настолько разные были;,
Она не знала, в той ли мере,
Они её «обволокли».

Порой в нём малого ребёнка,
Порой красавца-мужика,
В нём сочетались очень тонко,
И эта грань была шатка;.

Ей трудно выражать все чувства,
Поскольку долгие года,
Жила в необычайном русле,
Где жизнь — стоячая вода.

Всегда ей трудно удавалось
Отли;чить жалость от любви,
Она ведь девой и осталась,
Не избежав людской молвы.

И даже находясь всё с Тимом,
Лишь предавалась вся делам,
Не защищалась она «гримом»,
Делить все чувства пополам.

Тим просто был приятен взору,
К тому ж — помощник ей в делах,
Но чувствам дать своим «простора»,
Не возникало и в мысля;х.

9.3.

В двух милях от её бунгала
Ещё не жил никто сейчас,
Там всё природа буйствова;ла,
Являя людям мир прикрас.

К её участку же дороги
Практически и нет совсем,
Тропа грунтова(я), как отроги,
Рождала массу ей проблем.

Дорога тянется вдоль речки,
Чрез эвкалиптовый лесок,
И в дождь всегда была «осечка»,
Явиться в дом, свершив бросок.

Опять, в погоду же сухую,
Ухабы, рытвины на ней
Проблему делали большую
И для машин, и для людей.

С прицелом дальним сей участок
Был дешево приобретён,
Что в будущем, конечно, частник
Сим местом будет «опьянён».

С дороги, в сторону тропинка
К участку Мэри там вела,
Она казалась, как «соринка»,
В таком лесу, средь бела дня.

По ней проехав путь с полмили,
В поляну въехали они,
Они уже на месте были,
Объяв владения свои.

Другая сторона поляны
Имела небольшой лишь пляж,
В участке не было изъяна,
И «брала в плен» сплошная блажь.

Вдоль берега реки Хоксбери
Тянулся метров на сто пляж,
С реки в участок, как чрез двери,
Мог каждый совершить вояж.

Квадратный дом с железной крышей,
Сплошной верандою вокруг,
Он красотой совсем не «пышет»,
Но украшает этот луг.

И две огромные цистерны
На возвышении стоят,
С водой, с запасом непомерным
В своих утробах «хороня;т».

Посаженные там деревья,
Уже прилично разрослись,
Поляне, чтоб не быть кочевьем,
С природой местной, как срослись.

Травою заросла поляна,
Уже почти что в полный рост,
Но всё равно в ней нет изъяна,
И взгляду видится лишь лоск.

Немало денег в дом вложила,
Чтоб дом похож на городской,            
Пятнадцать лет уже в нём жила,
Во всех ей смыслах дорогой.

Удобства были там все в доме,
Не, как в деревне — во дворе,
Систем электро-, водо-, кроме,
Уборны, души — не вовне.

Для Тима комнату специально
Она в коттедже отвела,
Чтоб знать ей сразу, изначально,
Какие в ней творить дела.

Какого цвета будут стены,
Какая мебель будет в ней,
Чтоб все текущи(е) перемены
С желаньем Тима сделать ей.

Сам Тим был очень возбуждённый,
Всем видом дачи и «угла»,
Он красотою поражённый,
Природа сделать так могла.

9.4.

Коттеджа перепланировка
Ему придала чудный вид,
Одна её лишь подготовка
В безумстве планов всех лежит.

Гостиная первоначально
Была уныла и темна,
Она решила капитально
Всё переделать и сполна.

Снесла она фасада стену,
Её сменив на витражи,
Она избавилась от плена,
Проделав эти «виражи».
 
Теперь гостиная светлее,
И из неё чудесный вид,
Весь дом стал как бы веселее,
Природе стал он весь открыт.

Поляна вся, как на ладони,
И дале(е) — спуск её к реке,
Она на спуске в пляже «тонет»,
А пляж тот в жёлтом весь песке.

И волны синие Хоксбери
О берег бьют — лишь тихий всплеск,
Другой — горами в интерьере,
Лишь придавая взору блеск.

Редчайшей красоты утёсы
Взор поднимали в высоту,
Утёсы — у волос, как косы,
В деревьях все, как на весу.

Лишь треск бензиновых моторов,
Рёв быстроходных катеров —
Один людской лишь только говор
Среди пустынных берегов.

И разных птиц лишь щебетанье,
И стрёкот тех же всё цикад,
Всё только укреплял сознанье,
Что ты здесь стал совсем богат.

Богат всей красотой природы,
Что ты — владелец красоты,
И петь, слагать ли хочешь оды,
Что это всё — как будто ты.

Уже за ланчем вновь спросила:
— А плавать ты умеешь, Тим? —
В лице вся радость просквозила,
Что даже часто было с ним.

— О да, конечно! — Захлебнулся
В потоке вдруг возникших чувств,
Он как бы в счастье окунулся
От возможных всяких буйств.

Он мог проделывать, купаясь,
Бесясь и плавая в воде,
Её нисколько не стесняясь,
Позволить многое себе.

И вот они уже на пляже,
Шезлонги с ними и зонты,
Аксессуары пляжны(е) даже
С собою принесли они.

В шезлонг уселась Мэри с книгой,
Но в воду лезть Тим не спешит,
Стоит и смотрит, будто иго,
На душу Тима всё дави;т.

9.5.

Какой-то вид недоуменный,
Расстроен чем-то вдруг наш Тим,
Он с видом явно откровенным,
Понять дал, что-то стало с ним.

Она, захлопнув свою книгу:
— В чём дело, что случилось, Тим?
Как будто «показала фигу»,
Не шла купаться она с ним.

— Ты вроде бы, как мне сказала,
Мы будем плавать здесь с тобой,
Сама в шезлонге ты застряла,
Как будто брезгуешь ты мной.

— Я никогда не лезу в воду,
На пляж пришла ради тебя,
Чтоб ты наплавался здесь вволю,
А я б потешила себя.

Но Тим наш, крайне удручённый,
Встал на колени перед ней,
Нисколько не был он смущённый,
Такой картиной пляжной всей.

— Но это не одно и то же,
Я плавать не хочу один,
Слезинки две скользнув по коже,   
Готов расплакаться наш Тим.

Ладони ей вложил он в руку,
И умоляюще просил:
— Ты не толкай меня на муку,
Лишился я последних сил.

Я понял так, что в воду вместе,
Всегда с тобой войдём вдвоём,
Но ты отказываешь в чести,
Нам испытать сей водоём.

Едва дотронувшись до Тима,
И тут же руку взяв назад,
Оставить эту просьбу мимо,
Чтоб Тим был снова всем так рад;

Пыталась вновь причиной веской,
Себя немного оправдать,
И с миной даже чуть-чуть дерзкой
Успела всё ему сказать:

— Купальник нужен для купанья,
Но у меня его же нет;
— Он нужен лишь для оправданья,
И это вовсе не ответ.

Тебе со мною неприятно,
Одета полностью всегда,
И вся ты выглядишь опрятно,
Как будто собралась куда.

Не носишь шорты или брюки,
Не ходишь ты и без чулок,
Закрыто всё и даже руки,
И даже тела уголок.

— Но Тим, ведь я всю жизнь такая,
Одета полностью всегда,
Другой одежды я не знаю
И не носила никогда.

Но вовсе всё не означает,
Что неприятно быть с тобой,
Меня одежда защищает,
Везде чтоб быть самой собой.

Но не поверил объясненью,
Наш Тим её таким словам,
Свою он маму для сравненья
Привёл в пример своей мадам.

— Приятно проводила б время,
То одевалась бы, как мать,
Твоя одежда вся, как бремя,
Что нужно на себе таскать.

Возникло долгое молчанье,
Характеры вступили в бой,
Но Мэри вняла пониманью:
Ей надо жертвовать собой.

— Схожу я в дом, найду хоть что-то,
Одеть что можно будет мне,
Но обещай мне слово твёрдо,
Шутить не будешь ты в воде.

Подныривать ко мне внезапно,
Бросать, подняв меня в воде,
Хотя тебе будет отрадно,
Но неприятно будет мне.

Я плавать даже не умею,
Смотреть придётся лишь за мной;
— Ослушаться тебя не смею,
Цветок ты драгоценный мой.

9.6.

С белья ночного и халата,
Его обрезав у бедра,
Конечно, это была плата,
Сняла;сь уже её «чадра».

Спускаясь к пляжу без корсета
И выпуклым чуть животом,
Она жалела, что одета
Согласно этим «пляжным злом».

Казалось, что идёт, как голой,
Как будто бы на явну(ю) казнь,
Как будто кто-то гонит силой,
Отняв её и чести часть.

Неловкости, однако, чувство,
Касалось вовсе не его,
На теле стало как-то пусто,
Лишилась, словно бы всего.

Всегда ходила вся одетой,
Все дни, когда была одна,
И словно наложила вето,
Всей оголённости — война.

Но Тиму было безразлично,
Какой на Мэри есть наряд,
Восторг его разнёсся зычно,
Он был, конечно же, так рад.

Проникшись чувством отвращенья,
Как кошка, брезгуя водой,
Не отрекаясь от решенья,
Упасть в шезлонг, как бы — домой;

Зашла она и чуть поглубже,
По пояс, дальше ей нельзя,
И Тим наш вынырнул вдруг тут же:
— Не бойся, я возле тебя.

Кружил вокруг неё, как муха,
Встревожен был он и смущён,
Но Мэри не хватало духа,
Он от купанья отвращён.

Но видя, отравляет радость,
Пропал у Тима весь восторг,
Она зашла чуть дальше малость,
Шагнув запрета за порог.

И поборов всё отвращенье,
По шею окунулась вся,
Дыханье спёрло охлажденье,
Но с нею чудеса творя.

Она невольно рассмеялась,
А он и ждал такой момент,
Поняв, со страхом что рассталась,
Восторга показал фрагмент.

Нырял и плавал вокруг Мэри,
Резвящийся словно дельфин,
Он за улыбку ей поверил,
Что не останется один.

В восторге как бы от купанья,
Ладонями бьёт по воде,
На самом деле всё вниманье,
Как задний ход придать себе.

Свои ступни на дне песчаном
Видны в прозрачной ей воде,
И ощущение — нежданным,
И новым чувством в сей среде.

Она бодрила, возбуждала,
Когда по плечи вся в воде,
Вода прохладой награждала,
А не жарой, как было вне.

Неловкость от её одежды,
Исчезла вдруг сама собой,
И просквозила вся надежда,
Что Мэри выдержала бой.

Уже пришло к ней наслажденье,
В воде купанья, озорства,
Свободы всех её движений,
Немного даже баловства.

9.7.

Она позвала вскоре Тима:
— На солнце больше быть нельзя,
Уже мне солнце ощутимо,
Сгорю на нём, возможно, я.

Мне тоже нравится купанье,
Должна укрыться я в тени,
Чтоб упредить заболеванье,
Ты, Тим, мне выйти помоги.

В тени уселась на шезлонге
И шпильки сняла из волос,
Раскинув волосы на спинке,
Их просушить от водных доз.

Она уснула в этой позе,
И снился ей чудесный сон,
Как парикмахер гребнем возит,
Причёску мастерит ей он.

Когда она от сна очнулась,
Мгновенно Мэри поняла,
Но первым делом улыбнулась,
Что она давно спала.

Что никакой это ни мастер
Не из салона красоты,
Не принимал в этом участья,
Приличья преступить черты.

Стоял наш Тим шезлонга сзади,
Склонившись чуточку над ней,
Перебирал руками пряди,
Ему чтоб было веселей.

Ему давно её причёска,
Волос весь белый сей пучок,
Весь, как у мамы, блеском лоска
Поймала Тима «на крючок».

Всегда он восхищался ими,
И вдруг сейчас такой случа;й,
Такими длинными, густыми,
Потрогать можно невзначай.

Зашло и солнце за деревья,
Накрыли тёмны(е) тени пляж,
Пора настала уж вечерня(я),
Закончил в реку Тим вояж.

Вскочила Мэри, вся в тревоге,
Схватив волосья на лету,
Достали будто бы ожоги,
Лишь осознав свою беду.

На безопасном расстоянье,
Лишь оказавшись от него,
Объяла Тима вся вниманьем
От происшествия всего.

Глаза расширены от страха,
И сердце выпрыгнет вот-вот,
Её как будто ждёт уж плаха,
А на лице — холодный пот.

А Тим стоял на прежнем месте,
Пронзали синие глаза,
Он ожидал какой-то мести;
Весь вид у Мэри, как гроза.

Конечно, пережил страданье,
Оно являлось каждый раз,
Когда не понимал деянье,
Которо(е) сделал он сейчас.

Оплошность совершил невольно,
Хотел загладить он вину,
Его всем чувствам стало больно:
«За что, никак я не пойму».

Наверно Тим в эти минуты
Отторженность познал свою,
Попал в какие-то он путы,
Хоть лезть опять ему в петлю.

Не понимал он, как собака,
За что хозяин её пнул,
Зачем полезла она в драку,
Ещё её он и ругнул.

Потерянный и потрясённый,
С испуганно открытым ртом,
Ломая пальцы, обречённый,
Он ждал, что будет с ним потом.

Но Мэри помнила условие,
Что Тима обижать нельзя,
Что надо укрощать злословие,
Он — неразумное дитя.

— О, милый Тим! Меня прости ты,
Обидеть не могла тебя,
Спала я крепко, и пойми ты,
Ты просто напугал меня.

Но никогда, клянусь, на свете,
Что не обижу я тебя,
Твои прикосновенья эти
Позволь считать их, как любя.

К нему приблизилась при этом,
А он попятился назад:
Он был шокирован запретом,
Считал, попал он как бы в ад.

— Такие волосы прекрасны,
Хотел потрогать просто я,
Чтоб насладиться этим счастьем,
Но я ж не знал, что мне нельзя.

Смотрела Мэри изумлённо,
Сказал «прекрасно» он слова,
Тим будто был уже влюблённый,
И как «варила» голова!

Тогда она чуть улыбнулась,
Вплотную подошла к нему,
И взяв за руки, не коснулась,
А крепко сжала их ему:

— Да будет,Тим, тебе так «дуться»,
Ты нравишься, а не другой,
Пора тебе и улыбнуться,
Сменить обиженный настрой.

— Ты, Мэри, нравишься мне тоже,
На свете, даже больше всех,
Улыбка осветила «рожу»,
И он забыл, что сделал грех.

— Да, Мэри, нравишься всё больше,
Домашних кроме всех моих,
Чем я с тобой общаюсь дольше,
То как-то забываю их.

Сейчас могу сказать я точно,
Что даже больше, чем сестра, —
Сказал он это очень сочно;
— Ну ладно, Тим, нам в дом пора.

9.8.

Уже прошёл успешно ужин;
Решилась на эксперимент:
Насколько музыке он «сужен»,
Как раз удобен был момент.

Здесь много старых есть пластинок,
Ослаб к которым интерес,
А также много и новинок,
Возможно, и «потянут вес».

Сидел и слушал потрясённый,
Власть музыки «забрала в плен»,
Он будто весь заворожённый,
Всем чувствам «дал глубокий крен».

Читала в книгах она ранее,
Что люди есть, как её Тим,
При звуках чувство пониманья
Приходит необычно к ним.

Причём на музыку и сложную
Для понимания другим,
А для него, как песнь дорожную,
И он становится благим.

Лицо живое, с выраженьем
Всей гаммы его сложных чувств,
Сияло полным вдохновеньем,
От чудных звуков их искусств.

Мучительно сжималось сердце,
О, как божественно красив!
От исполненья разных скерцо,
И весь в такт музыки игрив.

Порывы ветра всё сильнее,
Несли прохладу от реки,
Укрыть ей Тима потеплее,
Её заботы здесь влекли.

Купаньем долгим утомлённый,
И впечатлений полон он,
Лёг спать он умиротворённый,
Что он «за волосы» прощён.

Укрытый лёгким одеялом,
Свернулся эмбрионом Тим,
Оно с него уже сползало,
Уход был нужен ведь за ним.

Нашла в чулане одеяло;
На столике горел фонарь;
Тепло уютно чтобы стало,
Чтоб спал её «прекрасный царь».

Вновь Мэри любовалась Тимом,
Над ним стоя; с открытым ртом,
Ей волею судьбы даримым;
Освоил быстро её дом.

Укрывши Тима одеялом,
Вся в мыслях только лишь о нём,
Она во всём, в большом и малом,
Бывало ночью, даже днём;

Пыталась разгадать все сферы,
Как мыслит, думает о них,
Ему, являя все примеры,
И как воспримет парень их?

Пошла на пляж от этих мыслей,
Проветрить голову на сон,
Они над нею тяжко висли:
Как глубоко ума лишён?

Собрала хворост она в кучу
И разожгла уже костёр,
Ей на ветру теплей и лучше
Переносить себе укор.

Ладонью держит подбородок,
И жизнь вся катится пред ней,
Она какой-то самородок,
Отличная от всех людей.

9.9.

Вот маленькой она девчонкой,
Сиротский дом — её приют,
Своей комплекцией столь тонкой
Нашла она там свой уют.

Но детский ум природы смерти
Не понимает, говорят,
Но Мэри знала, смерти черти
Со всеми это сотворят.

И с детства, без воспоминаний,
Родном ей доме, всё жила,
О любящих её созданьях,
О том, кому-нибудь — нужна?

Она была столь одинока,
Почти что всем обделена,
Судьба сложилась с ней жестоко,
К тому ж — невзрачною была.

Но если ген очарованья
Природой не достался ей,
То гены силы дарованья
Бог «насадил» с избытком в ней.

Упорно самодисциплину
Развила в юные года,
Когда в четырнадцать покинув
Приют сиротский навсегда.

И находясь в сиротском доме,
Глушить могла душевну(ю) боль,
Когда все чувства жили в коме,
То слала к чёрту всю юдоль.

Была довольна лишь работой,
Растёт ли банковский ей счёт,
Её единственной заботой —
Оценен ли в работе пот.

Но не смягчало это душу,
Жила и жизнью не пустой,
Лишь на любовь «одела» стужу,
Была всё время «холостой».

Не бы;ло тяги к материнству,
Желанья пару ли найти,
Но с Тимом связь её, единство,
Не в силах просто обойти.

Своей любви природы к Тиму
Понять она и не могла,
Она сокрыта слоем «грима»,
И вырвать Мэри не вольна.

Отныне жизнь «связала» с Тимом,
Всё время думала о нём,
Сковал ей жизнь как бы режимом,
Внутри и вне, всегда, во всём.

Когда мелькало «Тим» лишь в мыслях,
Улыбка возникала вдруг,
И боль какая-то всю грызла,
Ведь Тим отныне её друг.

Он жил в душе её, как сущность,
Отдельно как бы от всего,
Он придавал ей как бы мощность,
Всем слабоумием его.

Когда одна, сидя в гостиной,
Внимала музыки всей звук,
Рождались чувства по рутинной
Стезе и с воплощеньем мук.

Когда же Тим сидел при этом,
То чувство восприятья вдруг,
Рождала наслажденье в целом,
Без всяких умственных потуг.

Но если Мэри ожидала
От Тима действий кой-каких,
Когда же всё она узнала,
Не нужно было ей других.

Пленил её, как слабоумный,
Но как-то не совсем вполне,
Поступок свой она разумным
Считала в поднятой волне.

Волне каких-то в ней возникших,
Самой ей непонятных чувств,
Но вовсе для неё не лишних,
Ведь мир знакомств её был пуст.

Свои желанья и стремленья,
Как женского ей естества,
Давно прида;ла все забвенью,
Отдав всех чувств своих средства.

Как привлекательный мужчина,
Ей попадался на пути,
Так находила и причину,
Ему вниманья не найти.

Когда же трогал смех ребёнка,
За сердце, чувства всколыхнув,
То избегала она ловко
Встречаться, и с пути свернув.

От женской всей своей природы
Бежала, как от той чумы,
И даже это слово «роды»,
Корёжило её «умы».

Беспомощность такого парня,
Да плюс к тому же — красота,
Как беззащитная овчарня,
Где в ней отсутствуют врата.

Пред ним она так безоружна,
Нуждается, казалось, в ней,
Она ему настолько ну;жна,
Не зная и причины всей.

Не отдавал ей предпочтенья
Пред всеми никогда никто,
Какое же и в чём влеченье
Нашёл он к ней, да и за что?

Любви не ищет материнской,
Поскольку мама уже есть,
А о любви другой, вселенской
Не может даже быть и речь.

С ним обращались так жестоко
Довольно многи(е) из людей,
И было очень много прока,
Кто обращался с ним нежней.

Таким, как Тим, имея внешность,
Ведь он красавцем парнем слыл,
Характер мягкий, сама честность,
Не обделён любовью был.

Так почему он выбрал Мэри
И привязался к ней, как пёс?
Наверно, он в неё так верит,
Сильней, прочней, как даже трос.

Костёр угас, песком потушен,
Но сей назойливый вопрос,
Её всё время как-то душит,
Не уж-то лишь из-за волос?
 
10.1

— Зимой я в отпуск собираюсь
На Барьерный Риф Большой,
С собой взять Тима постараюсь,
Согласны ль будете со мной?

Так в телефонном разговоре:
— Не против будет мистер Рон? —
Мисс Хортон позвонила вскоре,
Приятно было слышать тон.

— Добры Вы к Тиму уже слишком,
Расходы платит пусть он сам;
— Но для меня не будет риском,
Чтоб гостем был он — ни на грамм.

— Я понимаю, до свиданья; —
Рон тут же сообщил жене;
Не скрыла Эс очарованья:
— Такое снится лишь во сне.

В гостиную вбежала Дони,
Вся ростом, как и братец Тим,
Но красота её «не тронет»,
Ей не сравниться в этом с ним.

И волосы тож цвета злата,
Но были карие глаза,
Фигурой не такой, как брата,
Красивою назвать нельзя.

— Я, кажется, мисс Хортон нашу
В машине видела сейчас,
Её назвать бы просто Вашу,
Она уже достала нас.

— Как выглядит сия старушка?
— Я не успела разглядеть,
В машине смотрится, как «мушка»,
Машина — просто обалдеть!

На вид ей шестьдесят иль боле,
Седые волосы в узле,
Пленила Тима своей волей,
Его содержит, как в узде.

Её огромный «бентли» чёрный,
И денег — куры не клюют;
— Характер Дони просто вздорный,
— Для Тима создала уют.

— Но что ж нашла-то в нашем Тиме?
Он так в восторге от неё,
Он весь теперь в её режиме,
Освоил и её жильё.

— А мы с отцом за Тима рады,
Он стал совсем, совсем другим,
Тим — беззащитно(е) наше чадо,
Кому-то стал он дорогим.

— Но мы о ней так мало знаем,
Не видел же никто из нас;
— Мы Тима ей всегда вверяем,
За ним следит хороший глаз.

Мы, Дони, знаем всё, что нужно,
Она к нему очень добра,
Всё, что для Тима так не чуждо,
Ему даёт всегда она.

— О ней его все только думы,
Он только говорит о ней,
Он перестал быть и угрюмым,
Он явно стал чуть веселей.

Всё время: «Мэри, Мэри, Мэри»,
Готова придушить его;
— Похожа ты порой на зверя,
Ревнуешь к ней его всего!

10.2.

— Скажи мне лучше, с кем же вечер
Ещё ты провела вчера,
Полезны были эти встречи,
Достойны ли они пера?

— Да папа, вечер был полезный,
Я с шефом фирмы провела,
Он сделал мне подарок лестный,
В штат фирмы, чтобы я вошла.

— Но как тебе так удаётся
Держать парней на поводке?
Их за тобою хвост уж вьётся,
И что нашли они в тебе?

— Не знаю, вот и наш красавец, —
Вошёл счастливый тут же Тим,
Как будто станцевал он танец,
А радость вечно «едет» с ним.

— Привет дружок, как — выходные?
— Мы разбиваем клумбы, па;
— Тебе дома её  — родные,
И к ним ведёт твоя тропа.

— Мы барбекюшницу там строим
Почти на самом берегу;
— Тебе и Хортон мисс, обоим
Мы воздаём здесь все хвалу.

— Послушай, Рон, — вмешалась Эсме:
— А как такое может быть?
Твой разговор был с нею, если
Минутой позже — Тим прибыть.

— Его подбросила в машине…
— Да пап, в машине — телефон,
Она на фирме в таком чине,
Что ей в машине нужен он.

— И даже собственной персоной,
Коль рядом был и Тима дом,
Как будто дом наш прокажённый,
К нам не зашла — объята злом.

— Не знаю, — был ответ ей Тима:
— Без приглашенья, как ей быть?
Ведь этикет сего режима
Ей неприлично позабыть.

Уставился недоуменно
Отец на сына, но смолчал,
При нём не смел он откровенно
Сказать, что им потом сказал.

— Мне кажется, что Тим умнее
Знакомство в пользу с ней ему,
Слова какие-то, сложнее.
«Прилипли» к бедному уму.

— Да, это так, — единодушно
Был женский Тиму «приговор»,
— Она к нему неравнодушна, —
Итогом стал тот разговор.

— Он как бы у неё при школе,
По ходу их совместных дел,
У нас терпения и воли
Не бы;ло, устранить пробел.

Одна лишь Дони недовольна,
Что Тим утратил интерес,
В душе ей как-то стало больно,
Над ней свершили перевес.

Её как будто оттеснили
Уже на этот задний план,
И про неё совсем забыли,
Что у неё сестры есть сан.

Всё только Тим, его успехи,
Он не нуждается уж в ней,
Он раньше с ней искал утехи,
Сейчас же стал к ней холодней.

— Да, ей придётся стать в сторонку,
Тим Хортон Мэри взят, как в плен,
За Дони Тим ходил вдогонку,
Свершился как бы здесь обмен.

10.3.

Однажды Эс нашла у Тима
Книжонку, и держа в руке,
С ней не могла пройти так мимо,
Не уяснив во всём себе.

— Тим, солнышко, откуда это?
— Мне подарила Мэри, мам;
Глаза открыть на чудо света:
Читать чтоб мог когда-то сам.

— И ты уже освоил чтенье?
— Немножко; трудно, но не так,
А как писать, моё «уменье»,
Его освоить мне — никак. 

Она мне пишет просто слово,
Я переписываю так,
Чтоб было в точности готово,
Такой мой первый в этом шаг.

Писать гораздо мне труднее,
Сначала научусь читать,
Тогда писать смогу скорее,
Чтоб буквы мне не забывать.

В каком-то сильном возбужденье
Вбежала Дони в отчий дом,
Вся под счастливым впечатленьем
От новости, сидящей в нём.

И Рон, и Эс, с вниманьем оба
Питали к Тиму интерес,
Читал он книжку, как на пробу,
Чтоб показать им свой прогресс.

Волненье Дони не заметив,
Все чтением поглощены,
Успех с восторгом всё отметив,
Приятно все удивлены.

Что Тим прочёл уже страницу,
Немного путаясь в словах,
Как будто видели зарницу
В его светящихся глазах.

Грудь выгнув, как зобастый голубь,
Успехом чтенья окрылён,
Он гордый, бодрый, будто в прорубь
Нырнул и вынырнул — спасён.

Спасён, преодолев ученье,
Всем в доме радость подарив,
Он о себе меняет мненье,
На что серьёзный есть мотив.

Он спать пошёл, унёс всю радость
С собою на грядущий сон;
Освоил чтение он малость,
Пробив в невежестве заслон.

Собралась вся семья на кухне
С тортами пить вечерний чай,
А Дони вся от счастья «пухнет»,
Попала будто бы, как в рай.

— Выкладывай-ка новость, детка,
Я ж вижу, лопнуть можешь ты,
Сидишь как будто бы ты в клетке
И прячешь в ней свои мечты.

10.4.

— Я замуж выхожу и скоро,
А муж — Мик Харрингтон, мой босс,
Надеюсь, не дождусь укора,
С меня не будет резкий спрос.

— Ну что ты, Дони, мы так рады,
Ты в этом плане — молодец,
Сей вечер нам подстать парада,
Он всей нам радости венец.

— А как семейные проблемы,
Здесь будут также учтены?
— Богатство, знатность — эти темы
Уже давно с ним решены.

— А как же свадьба, дорогая?
Роскошной быть она должна,
Но средств мы с Роном, полагаем…
Проблема тоже ведь важна.

— Есть кой-какие сбереженья,
Достаточно, чтоб оплатить
Любые свадебны(е) решенья,
Любую свадьбу «сотворить».

— Тебе за нас, наверно, стыдно, —
Дрожал уж голос мамы Эс,
Нам с Роном будет чуть обидно,
Что не имеет семья вес.

— С какой же стати будет стыдно?
Я жизнь счастливую нашла,
На мне самой всё это видно,
Как я в семье у нас росла.

Без всяких комплексов, неврозов,
И без серьёзных всех проблем,
Без всяких жизненных «артрозов»,
Дай бог, чтоб так жилось и всем.

Любую из аристократок,
(Ему уже ведь тридцать пять),
Мой Мик не так уже и кроток,
Себе давно мог в жёны взять.

На беспородной он дворняжке
Остановил весь выбор свой,
Но я ведь вовсе не бедняжка,
Чтоб стать достойною женой.

На том все разошлись по спальням,
В постели всплыл вновь разговор,
Он был отчасти и печальным,
Но всё же, вышел на простор.

— Ей тяжко замужем придётся,
Он босс её — аристократ.
И как их гнёздышко совьётся,
Из них ли будет каждый рад?

Держаться каждый должен круга,
Где вырос он и жизнь текла,
А в жизни выбрать себе друга,
Чтоб пара равною была:

По положенью и богатству,
Чтоб не был Золушкой один,
Чтоб одного бы были «братства»,
А не один, как господин.

— Но всё бывает и обратно,
Зависит — кто влюблён и как,
В любви настолько всё приватно,
Не знаешь, кто же станет враг.

— Сложиться может всё удачно,
Порвать ей надо бы с семьёй,
Ей тяжко будет — однозначно,
Не признавать ей дом родной.

И пусть дорогу себе в мире
Пробьёт уже она сама,
Хотя и тяжки жизни гири,
Но жить должна без нас — одна.

— Наш Тим скучать будет по Дони,
Бедняга, просто не поймёт!
— Досталась Тиму детска(я) доля,
Забудет он, и всё уйдёт.

— Я как-то думала, что Дони
Не выйдет замуж никогда,
Она смирится с своей долей
И будет с Тимом навсегда.

Они привязаны друг к другу…
Но рада я за этот шаг,
Хотя не нашего он круга,
Но у неё есть свой очаг.

— Но он её гораздо старше…
— Ей льстит, что выбрал он её,
По жизни он «давно на марше»,
А вот как сложится житьё?

Поделать ничего не можем,
Ведь Дони — взрослый человек,
Мы в этом ей и не поможем…
Самой же ей прожить свой век.
               
11.1

Когда в ближайшую субботу
Тим прибыл к дому в Артармон,
У Мэри с ним была забота,
Рассады закупить «вагон».

Но Тим был молчалив и странен,
И чем-то был он удручён,
Он был душою весь изранен,
А, в общем, сильно огорчён.

Не стала выяснять причину,
Лишь время потерять на том,
Какая «взяла в плен» кручина
Решила выяснить потом.

Они уселись в «бэнтли» оба,
На дачу в плане держат путь,
Но в этот раз вояж особый —
Им за рассадой завернуть.

Кусты и саженцы в машину,
Конечно же, грузил всё Тим,
Заняли добру(ю) половину,
Едва хватило места им.

Разгрузка тоже Тима дело,
Пока же всё он выгружал,
И в спальне побывать успела,
Запас одежды где держал.

Теперь у Тима его «келью»
И не узнать почти совсем,
Давно задалась Мэри целью,
Избавиться от всех проблем.

Пустая белая, как прежде,
Украшен толстым пол ковром,
И стала «келья», как в «одежде»,
Она украсила весь дом.

Все стены жёлтого чуть цвета,
Портьеры — тёмно-жёлты(е), в тон,
И в мебель датскую «одета»;
Наш Тим был очень поражён.

Уже вернувшись вновь к машине,
За Тимом не спускала глаз,
Хотелось знать, какой причине
Повержен Тим был в этот раз.

Сам Тим весь выглядел здоровым,
В семье в порядке было всё,
Но это было что-то новым,
Что так встревожило его.

Их завтрак длился весь в молчанье,
Они и вышли вместе в сад,
Но Тим по-прежнему — в отчаянье,
И ни чему он не был рад.

Узнать — огромное желанье,
Но выдержать решила вид,
Не обращать на всё вниманье,
На весь комплект его обид.

В молчанье день весь шла работа,
Пока не пала перва(я) тень,
Обоих мучила забота,
Но спросить ей было лень.

— Давай растопим «барбекюшню»,
И ужин наш — на берегу,
«Раскинем» мы походну(ю) кухню,
Как говорится, на бегу.

Мы можем даже искупаться
Пока нагреется вся печь,
Мне не;чего уже бояться,
Костёр потом даже разжечь.

Чтобы обсохнуть и согреться,
Пока едим с тобой вдвоём,
Потом, конечно же, одеться
И зашагать спокойно в дом.

За время, что была на даче,
Уже привыкла и к воде,
Ей в этом помогла удача,
Её «зачислила» к родне.

Она могла уже поплавать,
Зайдя немного в глубину,
Где он, резвясь, мог и оставить
Её на время и одну.

На ней уже купальник с юбкой,
На вид пристойною длины,
Смотрелась в нём она, как куклой,
Такой была вся красоты.

Был Тим в восторге весь от вида,
Покрыл всё тело и загар,
Исчезла у него обида,
Она была, как божий дар.

Свежее, здоровей, моложе,
Он любовался просто всей,
Ему была ещё дороже,
Её нашёл он красивей.

11.2.

Но вопреки обыкновенью,
Сегодня не резвился Тим,
Подвержен был он угнетенью,
Случилось что-то же ведь с ним.

Он всё глотал без аппетита,
Сосиски даже не доел,
Всё настроение разбито,
И скрыть он это не умел.

Они почти сидели рядом,
На полотенце, пред костром,
Но Тим совсем с другим зарядом
Приехал в загородный дом.

Сгущались сумерки над дачей,
И мир грузился в темноту,
А Тим, как будто чуть не плача,
Переживает остроту.

Мерцают звёздочки на небе,
Борясь за жизнь с остатком дня,
Ночные хищники о хлебе
С охотой выйдут для себя.

Но Мэри смотрит всё на Тима,
Пытаясь тайну отгадать,
Слезинки на ресницах зримы,
Он продолжает всё страдать.

К нему протягивая руки:
— Не плачь, о, милый мальчик мой,
Зачем терпеть такие муки,
Ты расскажи мне, что с тобой.

Он повернулся к ней мгновенно,
Лицом уткнулся в её грудь,
К ней прижимаясь откровенно,
Как будто он хотел уснуть.

Как будто в поисках укрытья,
Искал тот маленький зверёк,
Защиту от кровопролитья,
И тем себя он уберёг.

Она, сложив руки на спину,
Щекой уткнулась в волоса:
— Тебя, мой милый, не покину;
На грудь ей капнула слеза.

Его баюкала в объятьях,
Забыв на свете обо всём,
В всепоглощающем понятье,
Чтоб успокоить страсти в нём.

Нуждался в ней наш Тим настолько,
Защиту как бы в ней нашёл,
Он на груди у Мэри стойко
Грусть спрятал, как за древа ствол.

К такому не была готова
И даже думать не могла,
Ни сном, ни вымолвить и слова,
Обнять мужчину познала;.

Что жизнь подарит ей однажды
Блаженства чудного на миг,
Какое испытает каждый,
Когда желания достиг.

Но также смешанного с мукой,
Ведь чувства вспыхнули её,
Его обвили её руки,
Вся окунувшись в бытиё.

Спина под Мэриной ладонью
Была прохладна и гладка,
Она, довольная юдолью,
Что жизнь становится сладка.

Небритая щека у Тима
Слегка царапала ей грудь,
Но так приятно ощутимо,
Боялась даже и вздохнуть.

Неловко как бы и с опаской
К нему прижалась вся щекой,
Даря ему всю женску(ю) ласку,
А он дарил невольно ей.

Одной рукой обвила плечи,
Обняла голову другой,
Умолкли все её и речи,
Главу взъерошив пятернёй.

Любви лишённой жизни годы
Вдруг «испарились» в небытье,
Всей прежней жизни её пло;ды
Не созрели — быть в семье.

Они заполнились мгновеньем
Нахлынувшего счастья вдруг,
Они утратили значенье,
Замкнули прежней жизни круг.

Тим плакать перестал уж вскоре,
В объятьях лёжа, недвижим,
Утешил он, наверно, горе,
Найдя в объятиях режим.

Боялись шевельнуться оба,
Чтоб не нарушить счастья миг,
Она боялась же особо,
Малейший не желая сдвиг.

«Зарыла» в шевелюру губы,
При том, закрыла и глаза,
«Вдыхая счастья целы(е) клубы»,
Ведь оттолкнуть его нельзя.

Пошевельнулся Тим немного,
Лежать чтоб было удобне;й,
И это стало тем итогом,
Нарушить счастье их скорей.

По-прежнему лежал в объятьях,
Но отстранилась чуть она,
В удобных чувственных симпатьях
Ей виден лик его сполна.

Легонько приподняв головку,
Чтоб посмотрел он на неё,
В лицо взглянула ему ловко,
Уже готовая на всё.

Перехватило ей дыханье
От неземной его красы,
Пределу нет очарованья
Сейчас, в вечерние часы.

Глаза же сини(е) в лунном свете,
Все отливали серебром,
Он взгляд её как будто встретил,
Пронзённый всем её нутро;м.

11.3.

— Поведай Тим, чем так расстроен…
— Так Дони в том и есть виной;
— Ты весь сейчас как будто болен
И тянешь муки за собой.

— У Дони скоро будет свадьба,
Она не сможет с нами жить…
Мне лучше это и не знать бы,
Не знаю, Мэри, как мне быть.

— Жизнь наша, Тим, сложна, жестока,
От расставаний и до встреч,
Порой не ведаешь ты рока,
Что над тобой поднимет меч.

Людей, которых мы встречаем,
Неважно, любим или нет,
Общеньем мы их уважаем,
На том и держится весь свет.

Людьми нас делает общенье,
Не признавала много лет,
Сейчас моё в том «пораженье»
Вдруг «вылезло» на божий свет.

И в том была моя ошибка,
И даже, может быть, беда,
Что не жила я жизнью гибко
И до сих пор живу одна.

С тобою, Тим, моя лишь встреча
Перевернула жизнь мою,
Я поняла, ещё не вечер
И песнь свою ещё спою.

А расставанья — неизбежны,
Ведь это — жизненный закон,
Они всегда были и прежде,
Тем человек и награждён.

Нам всем всегда лишь помнить нужно
О тех, с кем расстаёмся мы,
О ком не можешь равнодушно
«Рождать» всегда свои мечты.

— Но, Мэри, значит ли всё это,
Покинешь также ты меня;
— Нет, Тим, себе сказала вето,
Не буду брошена лишь я.

Последни(е) чары наслажденья
Пришлось разрушить, наконец,
Не ощутила и стесненья,
Всей прошлой жизни ей венец.

Когда мужчину обнимала
И не пыталась убежать,
Лицом его всю грудь ласкала,
К себе позволила прижать.

Ей вовсе не было противно,
И прошлому всё вопреки,
Ей просто стало чудно, дивно,
Не то, что в прежние годки.

Разжала медленно объятья,
На ноги поднялась она,
Вкусив лишь восприятье счастья,
Обнять, кто нравился, сполна.

— Пойдём, Тим, в дом, к теплу и свету,
Прохладой веет всё сильней,
Ночами «смерть» приходит лету,
А дом наш будет нам родней.

Но по дороге к её дому
Тим задал важный ей вопрос,
— Что значит смерть иль по-другому,
Которую нам бог принёс?

Скончаться и быть даже мёртвым,
Одно ли то же это зло?
— Да, Тим, всё это одним сортом
На землю к нам с небес пришло.

Не просто да;лось объясненье,
Чтоб понял всё такой, как Тим,
Понять ему сие явленье
Труднее будет, чем другим.

Она схватила его руку,
И к сердцу быстро так прижав:
— Ты чувствуешь его по стуку,
Тук, тук, тук, тук, — ему сказав.

— Пока сердца у нас всех бьются,
До тех пор жив и человек,
Вокруг него дела все вьются,
И так живёт он целый век.

Он жизнью должен быть доволен,
Не думает о смерти он,
Он что захочет, делать волен,
По пустякам — не удручён.

Но всё стареет в этом свете,
Имеет организм износ,
Машин детали, вещи эти
Всегда имеют новый спрос.

Но организма все детали
Ничем нельзя их заменить,
Они работать все устали,
И нету сил, им дальше жить.

Тогда-то смерть и наступает,
И от неё спасенья нет,
И каждый взрослый это знает,
Что он покинет этот свет.

Пока живём мы все на свете,
Не надо нам мешать другим,
Своё чтоб счастье люди эти
Всегда лишь видели плохим.

Ты должен рад быть за сестрёнку,
Что будет у неё семья,
Понятно это и ребёнку,
Мужчине так вести нельзя.

Ты Тим, хороший, сильный добрый,
Не должен ты свою печаль
«Дарить» всю людям, будь же гордый,
Чтоб им тебя не было жаль.

Ты должен жизни пониманье,
А также счастие других,
Не огорчать своим страданьем,
А радым быть за счастье их.

Ты будь таким не только к Дони,
К всем людям и ко всем делам,
Что могут ставить тебе козни,
Ты не печалься ни на грамм.

И как бы ни было; досадно,
Ты от себя гони печаль,
Ты обещай мне, Тим мой, ладно,
Как бы ни бы;ло тебе жаль.

11.4.

Замёрзла Мэри уж порядком,
Тепло включила, войдя в дом,
В тепле, уюте таком сладком
Осталась с ним она, вдвоём.

Включила музыку для Тима,
Чтоб окончательно снять грусть,
Мелодия — неотразима,
Как для собаки с мясом кость.

Тим вскоре стал совсем нормальным,
Как будто не было проблем,
Весёлым стал, а не печальным
От всех затронутых здесь тем.

Он даже предложил ей чтенье,
Как бы очередной урок,
Она довольна поведеньем,
Что он понять всё это смог.

Потом он сел на пол у кресла,
Почти касаясь её ног,
Как будто нет другого места,
Но по-другому он не мог.

От Мэри шло лишь утешенье
И чувство ласки, как от Ес,
Он был в наивном настроенье,
Он счастлив был, аж до небес.

— Скажи мне, Мэри, мне так важно
Знать этот чудный, нежный акт,
Когда я плакал, ты так нежно
Рукой водила по мне в такт.

Моим дурацким всем рыданьям;
Бывало раньше мама мне,
Меня так нежила вниманьем,
Рукою гладя по спине.

Как мне назвать бы твои ласки?
Что так приятны были мне,
Они чудесны, как все краски,
Как цвет всей радуги в небе;.

— Назвала б это утешеньем,
Чтоб успокаивать других,
Как бы обычным разрешеньем
От избавленья бед своих.

— Но мама делала мне то же,
Когда был маленьким совсем;
— Большому делать так негоже,
У него — своих проблем…

— Ты, Мэри, утешала даже,
Хотя теперь я и большой,
Ты, может быть, сейчас мне скажешь,
Хотя большой, но не чужой.

Что для тебя я — мал ребёнок…
Она от сказанных всех слов:
«А он — не прост, как тот телёнок,
Иль большинство таких ослов»…

Сжав пальцы своих рук до хруста,
Смогла достойный дать ответ,
Её пронзили снова чувства,
Но он принял её совет:

— Тогда, на пляже, не был взрослым,
Казался просто малышом,
Ты был всем обликом столь «постным»,
Все чувства всплыли «голышом».

Тим, для меня и нет значенья,
Большой ты или ещё мал,
Любому нужно утешенье,
Чтоб человек так не страдал.

Здесь очень важна степень горя,
Чтоб человеку оценить,
Чтоб не сломалась его воля,
И веру всю восстановить.

Тебе же стало тоже легче,
Когда утешила тебя?
— Да, я не знал, как мне отвлечься,
О горе всём моём скорбя.

Вот с этих пор, скажу я честно,
Чтоб утешала каждый день,
Мне будет это так чудесно,
И мне совсем это не лень.

— Нет Тим, нельзя одно и то же
Проделывать нам каждый день,
Всегда бывает, это может
Надоест и вызвать «тень».

С тобой «тень» в наших отношеньях,
Когда наскучу я тебе;
— Нет, мне всегда в сих утешеньях
Есть чувство, будто я в небе;.

— Ты Тим, коварный подстрекатель,
Пора нам спать уже, дружок;
Ты можешь стать мне, как каратель,
Не будь ко мне ты так жесток.

— Ты Мэри, нравишься мне очень,
На свете больше всех людей,
Но буду я с тобою точен,
Мне мама с папой всё ж  родней.

Точнее мамы с папой только,
Ещё точнее, как они,
Но сознавать мне будет горько,
Что даже больше, чем Дони;.

«Моя ты Мэри» — звать я буду,
Мне Дони тоже дорога,
Её я просто не забуду,
Она же ведь — моя сестра.

Но звать не буду «моя Дони»,
Теперь сестрицу я мою,
Свою любовь к ней, её долю,
Тебе я, Мэри, уступлю.

— Не надо, Тим, не будь так резок,
Она обиду затаит,
Поступок будет слишком дерзок,
Во всём меня и обвинит.

— Чем Дони, нравишься ты больше,
Поделать — не могу с собой,
И чем с тобой я, Мэри, дольше,
Тем больше всем даю я бой.

— Ты нравишься мне, Тим, всех больше,
Поделать — не могу с собой,
И чем с тобою, Тим, я дольше.
Тем больше всем даю я бой.

К тому же нет ни папы, мамы,
Мне больше некого хвалить,
Вот ты и есть мужчина самый,
С которым я могла бы жить.

12.1

Приём в честь бракосочетанья
Прошёл в «нейтральной полосе»,
По обоюдному желанью,
И где, согласье дали все.

Банкетный зал «Вентворт» отеля,
Ведь нужно соблюсти престиж,
Как раз сгодился в этом деле,
Коль прочно на ногах стоишь.

Фармацевтической кампании,
Где шефом был её жених,
Просить не гоже подаянья,
И это — мелочи для них.

Родители все, обе пары,
С невестой Дони и жених,
Все в ожиданье будто кары,
Неловкость чувствовалась их.

Богатый бедному — не пара,
И светский, общий разговор
Не мог возникнуть до «разгара»,
Как будто дали приговор.

И Рон, и Эсме так одеты,
День каждый ходят сваты так,
Она лишь в выходном корсете,
В рубашке был он, как простак.

Натянутую атмосферу
Смягчить пытались Дони, Мик,
Но им не удалась «премьера»,
Разрыв в общенье был велик.

— Конечно, Дон будет на свадьбе
С сопровождающим одним,
Одетой в длинном белом платье,
Невеста будет только с ним.

Уставилась на миссис тупо,
Забыла Эс совсем сама,
Конечно, это было глупо,
Как дочку раньше назвала.

Ведь Дони — ласковое слово,
А настоящее ведь — Дон,
Но Эс терпеть и не готова
Такой, казалось бы, «пардон».

— Мужчинам лучше всем явиться
В костюмах тёмных поскромней,
Ведь свадьба эта состоится
Закрытой от других людей.

Насколько мне стало известно, —
Всё продолжала миссис Стим:
— У Дон есть очень интересный,
Ей брат родной, красавец Тим.
   
Не знаю до сих пор я, право,
Какую роль играть ему,
Ведь шафером у нас, по-праву,
И я другого не приму;

А будет в качестве такого,
И Мика, и наш общий друг,
Не надо нам его другого,
Уже давно замкнулся круг.

Так кем же будет он на свадьбе?
Пока не приложу ума,
Конечно, я хотела знать бы,
Уже не только я одна.

Тут Рон пода;л свой голос тоже:
— В порядке будет, миссис Стим,
Его «пустое станет ложе»,
Не будет — наш прекрасный Тим.

Вдруг Дони «вспыхнула» мгновенно:
— Не можешь, па, так поступить,
Скажу тебе я откровенно,
Мы можем Тима и «убить».

Он должен видеть мою свадьбу,
Ведь он — единственный мой брат,
Мою девическую су;дьбу,
Ко мне любовью он объят.

— Но, Дони, ты же знаешь Тима,
Ему толпа всегда во вред,
Бываешь ты невыносима,
Несёшь ты, Дони, просто бред.

Испортить свадьбу он ведь может,
Когда его начнёт тошнить,
Нас с Эс проблема тоже гложет,
Мы обсудили — так решить.

— Ты что, его стыдишься разве?
Я, так нисколько не стыжусь,
Его Вы «придаёте казни»,
А я вся Тимом так горжусь.

Люблю я просто Тима-брата,
Хочу, любили б его все,
А свадьба — памятная дата,
Чтоб помнить долго и во сне.

— Не усидит наш Тим на месте
Во время церемонии всей,
Он не добавит нам и чести,
Нам стыдно будет от людей.

12.2.

— Я думала, что Дони старше, —
Добавила тут миссис Стим:
— Ребёнок он, «живёт на марше»,
Конечно, трудно будет с ним.

— Нет, Тим наш вовсе не ребёнок,
Он даже старше чуть меня,
Умом мой братец «слишком тонок»,
Он — слабоумное дитя.

И Дони продолжала дальше,
Уже порядком рассердясь:
— Скрывать нельзя нам это дольше,
Не всплыла чтоб меж нами грязь.

Как гром среди ясно;го неба,
Звучали Донины слова,
Как будто всех лишили хлеба
За недостойные дела.

В молчанье, мистер Стим, папаша,
Забарабанил по столу,
У всех в глазах такая каша,
Как будто взрыв был на балу.

— Ты не сказала мне про Тима, —
Был Мика изумлённый взгляд;
— С тобой я, Мик, всегда «без грима»,
Тим вовсе для меня не яд.

Не «лезло» мне в моё сознанье,
И для меня значенья нет,
Жила с ним с полным пониманьем
Все двадцать с лишним моих лет.

Когда я говорю о Тиме,
Иль разговор веду я с ним,
Я забываю о проблеме,
С которой связан брат мой Тим.

— Но, Дони, не сердись так сильно,
Ты совершенно здесь права,
И разъяснила всё обильно,
Ведь веришь в это и сама.

Действительно, здесь нет значенья,
Какой сейчас у Дони брат;
Во мне немного удивленья,
Но я — ни шагу и назад.

— Да вовсе не сержусь я даже,
Скрывать не буду этот факт,
Пытались скрыть, будь это кража,
Известный всем давно сей акт.

— Но, Дони, скрыть мы не пытались,
Как лучше, думали лишь мы,
Мы для тебя всегда старались,
Изжить с ним приступ дурноты.

— Он что, на вид так неприятен? —
С сомнением глядя; на Дон;
— Дефект такой слишком объятен,
Что сразу видно, каков он.

Дефект наследует потомство,
Какой же Мик мой — идиот!
Поддался он сему знакомству,
Продолжить с риском даже род.

Отверг девиц плеяду верных
Из обществ всех, подобных нам,
Чтоб выбрать девушку из первых,
Низов обычных — просто срам!

Не говоря о воспитанье,
Хоть исключительно умна,
Но не заменит ум старанья,
Была чтоб нам она родня.

Семейка вся насквозь вульгарна,
Отсутствует и светский лоск,
Она нам и неблагодарна,
Ведь у неё особый мозг. 

— Наш Тим — красивейший мужчина,
Все им давно восхищены,
Но вот такая здесь причина,
Не знает он себе цены.

— Мой сын действительно красивый,
Какой-то греческий он бог,
Он просто в жизни несчастливый,
Но здесь не весь его итог.

Он — чистый, очень работящий,
У Хортон мисс ведёт он сад;
— Так он садовник там блестящий;
— Нет, не садовник Тим, мой брат.

Простой рабочий — он в бригаде,
Он сад ведёт по выходным,
Наш Тим не будет и в накладе,
Всё время ходит заняты;м.

12.3.

Все эти Дони объясненья
Ухудшили веденье дел,
Заметным стало охлажденье,
Сватов сей форум не согрел.

— У Тима интеллект понижен,
Процентов так на двадцать пять,
Но он нисколько не унижен
И не помеха, чтоб ваять.

Он как бы нетрудоспособный,
Но выбран правильный с ним путь,
К простой работе он способный,
Его с дороги не свернуть.

Понятна нам сия проблема,
Чтоб Тима долго содержать,
И чтоб закрыта была тема,
Не стал наш Тим и возражать.

Так подготовить к жизни Тима,
Самостоятельным чтоб был,
Чтоб он без всякого там «грима»
И в жизни человеком слыл.

В пятнадцать лет он — на работе,
Содержит сам себя трудом.
Он весь у нас всегда в заботе,
И тем известен весь наш дом.

Наш Тим, конечно, застрахован,
Ему на жизнь всю хватит средств,
Трудом он весь как бы «окован»
И ограждён от всяких бедств.

Освоил транспорт он повсюду,
Умеет он читать, считать,
Приятен он любому люду,
Никто не смеет обижать.

И я люблю так очень брата,
Ему я предана всегда,
И от него нам нет возврата,
Он парень — суща(я) доброта.

Когда родителей не станет,
То я возьму его к себе,
Скандал ли, что другое грянет,
Но, Мик, скажу сейчас тебе;

Но если ты, Мик, будешь против,
То есть прямой и здравый смысл,
Мои намеренья, укро;тив,
Расторгнуть свадьбу — моя мысль.

— Нет, нет, мне, милая ты Дони,
Хоть десять братьев всех таких
Иметь ты будешь, я же в корне
Признаю, как своих родных.

Эс посчитала оскорбленьем,
Что ненормальность в их роду
И поспешила с объясненьем:
— Я вот что, миссис Стим скажу:

Ребёнок Тим родился поздно,
За сорок было мне уже,
Ведь организму было сложно
Совсем, значительно хуже;.

Нам так врачи и объяснили,
Что это даже может быть,
Зато вот Дони мы родили,
И можем мы о том забыть.

— Нам всё понятно в этом плане, —
Промямлил еле мистер Стим:
— Чета Мелвиллов только сами
Должны решить, где будет Тим.

— Вот мы и приняли решенье,
У Хортон будет Тим в саду,
Чтоб не случилось невезенья,
Не оказаться нам в аду.

Залилась Дони вся слезами
И убежала в туалет,
За нею Эс бежит следами,
Чтоб избежать дальнейших бед.

— Не плачь, дочурка, — с утешеньем,
Похлопав Дони по плечу;
— Прошла вся встреча наша с треньем,
А мне всё это ни к чему.

Вы не понравились друг другу,
Не знаю, думает что Мик,
Не можешь ты ей стать подругой,
У Вас совсем другой и лик.

— Конечно, разные мы люди,
Общенья разный у нас круг,
Мы вместе никогда не будем,
И Рон не будет тестю друг.

Не будем никогда друзьями,
У нас ведь разный интерес,
И, если честно, между нами,
Как в боксе, у нас разный вес.

Ходить не будем мы и в гости,
Не будем с ними враждовать,
Лишь поднимать мы будем тосты,
Когда события встречать.

Так жить нам, как людьми с понятьем,
Что только дети — муж, жена,
Не лезть к сватам своим в объятья,
И быть довольными сполна.

— Но мне хотелось даже дружбы,
Иль отношений потеплей;
— Но в жизни не всегда, как нужно,
Бывает даже холодней.

Вы с Миком выбрали друг друга,
Родителей и не спросив,
Мы б выбрали тебе супруга
И воли вашей супротив.

Сваты в таком же положенье,
Нашли б ему свою жену,
Тогда бы не было «сраженья»,
Мы все как будто бы в плену.

В плену на жизнь различных взглядов,
И потому с большим трудом
Общенье не «взорвать снарядом»
И сохранить наш «общий дом».

Не поднимай вопрос о Тиме,
Из-за него не делай шум,
Ему неловко будет с ними,
Не знаю, что взбредёт на ум.

Оставим мы его в покое,
Их общество, что новый свет,
Мы дело сделаем благое,
Убережём от новых бед.

От них нельзя ждать пониманья,
Не знают Тима, как все мы,
Какое-либо состраданье
Проявят вряд ли их умы.

— Господь благослови, мамуля! 
Умнее с папой Вы меня,
А я горячая, как пуля,
Но быть такою мне нельзя.

12.4.

Конечно, Рон звонил мисс Хортон,
Узнать, какой её совет:
— На свадьбе Тиму быть с «эскортом»,
Нужё;н ему ли этот свет?

Ещё поднял вопрос о Дони:
— Она, как Золушка у них,
Жить будет не в своей же «зоне»,
В условиях совсем других.

Вращаться в обществе ей высшем,
Преодолеет ли барьер,
Не будет ли она там лишней
И портить весь им «интерьер».

А сможет ли постичь манеры,
Освоить весь их интеллект,
Иль скажут ей, ты из пещеры,
Иль скажут, ты не наш субъект.

Когда же мир покинем этот,
С моею верною женой,
Какой же применить мне метод,
Чтоб Тим остался бы живой.

Ведь не известно же нам точно,
Возьмут ли Тима в их семью,
Насколько будет, вообще, прочно
Любить мой зять и дочь мою.

Один оставшись, он от горя
За нами он умрёт и вслед;
У Тима горькая вся доля,
«Наелся» в жизни он всех бед.

— Не беспокойтесь, мистер Мелвилл,
Смотреть за Тимом буду я,
Ваш Тим останется весь целым,
И жить он будет у меня.

— Как мне «отдать» Вам благодарность?
Теперь всю жизнь я Ваш должник,
Кругом такая беспощадность,
Что от неё я даже сник.

Так как мне быть со свадьбой, с Тимом?
— Совет Вам дам я лишь такой,
Согласно свадебным режимом,
Лишь в церковь взять его с собой.

Процесс пусть бракосочетанья,
Обряда эту красоту,
Оставит он в своём сознанье,
Оценит эту доброту.

Я заберу из церкви сразу,
И без него пройдёт банкет,
На них же не был он ни разу,
Ему не нужен светский свет.

— Мисс Хортон, мысль у Вас — отлична,
Решить проблемы наши все,
Я позвоню Вам сам и лично,
Уведомлю, когда и где.

13.1.

В день бракосочетанья, утром,
Охваченный Тим суетой,
Почувствовал он как бы ну;тром,
От счастья будто бы — больной.

У всех крутился под ногами,
Помочь хотел он в чём-то всем,
Весь дом напоминал «цунами»,
Вертелось всё в клубке проблем.

В костюме новом тёмно-синем
И с пиджаком а-ля-Карден,
Тим стал совсем неотразимым,
И видом всем брал всех он «в плен».

Вид Дони в свадебном же платье,
Наполнил трепетом его,
И сердца ощутил он сжатье
От красоты всех, от всего.

— Ты, Дони, как принцесса в сказке,
Ты поражаешь красотой;
И о;бняв Тима — признак ласки,
Поцеловала всей душой.

От крепкого её объятья
Пришёл наш Тим в сплошной восторг,
Он чувствовал по восприятью,
Утешен он и этим горд.

— На свете нет тех чувств приятней,
Чем утешенье для меня;
Невольно дал намёк он внятный,
Как утешать давал себя.

— Теперь иди к воротам, милый,
Встречай и жди эскорт машин,
У нас такой сейчас красивый,
Ты красивее всех мужчин.

Так Эс велела сделать Тиму,
Вновь подавляя боль в боку,
Её терзала и без грима,
Боясь сказать: «Я не могу».

Семья уселась в лимузины,
Навстречу всей судьбе своей,
Попутно новые смотрины
На свадьбе «всплыли» как бы ей.

Уже в церкви; полно народа,
Когда нашли свою скамью,
Когда шагали по проходу,
Занять позицию свою.

На Тима — пересуды, взгляды,
Гостей всех Мика, жениха,
Откуда мол, такое «чудо»
Могло ль «родиться от греха».

Сваты же, Харрингтоны Стимы
Не верили своим глазам,
Все женщины влюбились в Тима,
И даже Харрингтон мадам.

Тим вёл себя вполне прилично,
Пока же длился весь обряд;
Рон вывел тихо Тима лично
К ограде, что тянулась в ряд.

— Теперь сиди и жди здесь Мэри
И ни куда не уходи,
Когда откроют церкви двери,
То выход Дони посмотри.

И новобрачные, и гости
Уже отбыли на банкет,
А Мэри Хортон много после
Явилась к Тиму «на паркет».

На низкой каменной ограде
Сидел по-прежнему наш Тим,
Лишь только с нею встречи ради,
Сидел и был он недвижим.

Таким казался одиноким,
Таким потерянным в миру,
И взгляд беспомощно-глубокий
Был, как «приклеенный к нему».

Он думал, что же с ним случилось,
Что Мэри нет всё до сих пор?
И мысль вокруг об этом вилась,
Рождая в голове затор.

Костюм сидел столь превосходно,
Как незнакомца был весь вид,
Настолько всё на нём так модно,
Но вид — нане;сенных обид.

Куда девалась его Мэри?
Он терпеливо ждал её,
Всегда он верил своей вере
В давно совместное бытьё.

Её причиной опозданья:
Не знала Мэри тот район,
И спутав улицы названье;
Но терпеливо ждал всё он.

Он, как послушный, тихий мальчик,
Как преданный кому-то пёс,
Сосал, возможно бы, он пальчик,
Но службу верную бы нёс.

13.2.

Ей вспомнились сужденья Рона:
Один от горя он умрёт,
Лишится, как красавец трона,
Она же всё одна живёт.

Что будет с нею, старой девой,
Когда уйдёт из жизни Тим,
Подумать ей бы надо первой,
А вдруг случится что-то с ним.

Какой пустой и безотрадной
Без Тима жизнь вся ждёт её,
Она вся сразу станет «бедной»,
Теперь — бессмысленно житьё.

Он центром стал её «вселенной»,
И люди стали замечать,
Что жизнь её из прежней «бедной»,
«Несёт совсем не ту печать».
   
На ней красивая одежда,
Она свежа и весела,
Совсем не та, что была прежде,
Она вся раньше — как спала.

Недавно к ней без приглашенья
Явился столь нежданный гость,
По дружбе высказать все мненья,
Увидеть, как «проглотит кость».

Визит внезапный, с объясненьем,
Что «не застать мне дома Вас»;
С притворным Мэри «откровеньем»:
— Я очень занята сейчас.

Лукавый взгляд был у соседки:
— Да, Вы и вправду заняты;
Её слова настолько метки,
Не лишёны и простоты:

— Должна заметить Вам, мисс Хортон,
Судачат кумушки здесь все,
И сплетни все одним лишь сортом,
Что с Тимом Вы, всегда, везде.

К нему Вы очень привязались…
— Вы правы все, и это так,
Мы с ним действительно «связались»
В садовых всех моих делах.

Спокойным был ответ соседке,
Но сколько же душевных сил,
Ответ чтоб не был столь уж едким,
Пришлось сдержать — правдивым был.

Своё душевно(е) равновесие,
Утраченное вдруг на миг,
Ответ радушный ей «отвесив»,
Накал страстей чтобы утих.

— Тим — славный парень, одинокий,
Работу любит он всегда,
Хотя умом он недалёкий,
И в этом есть его беда.

Но вот садовник он прекрасный,
Прекрасный, как прекрасен сам,
Он откровенен, в мыслях ясный,
Я наняла его, мадам.

Он искренен, добросердечен,
Бесхитростный работник Тим,
Ни в чём таком он и не грешен,
Утрачен скрытый в нём мотив.

С его семьёй всё обсудили,
Им приработок так нужё;н,
Они меня в том убедили,
Работать у меня должё;н.

Был на соседку взгляд столь ласков,
Обезоружил он её,
Её слова теряли краски
И все намёки на житьё.

Уже её сближенье с Тимом,
Где возможен смысл другой,
Что она под этим гримом
Интим скрывает с Тимом свой.

Её намёк разбила Мэри;
Но, всё же та, успев сказать:
— Вы Тиму, как открыли двери,
В компанию успели взять.

Для Вас, столь одинокой дамы…
— Да, да мне очень нужен Тим;
Он — тот мужчина нужный самый,
И мне живётся лучше с ним.

Мы с ним всегда в саду, в работе,
Мы с ним купаемся в реке,
Он весь всегда во всём в заботе,
Пикник устроим на песке.

Он любит музыку душою,
Он любит очень простоту,
Ведёт во вкусах за собою
И сгладит жизни остроту.

Я — неуживчивая дама,
Но с Тимом ладить мне легко,
Весь мой характер — просто драма,
Он «тянет» лучшее с него.

Меня он делает терпимой,
А я учу его в ответ,
И грубость стала излечимой
В мои уже десятки лет.

Но, несмотря на любопытство,
Старушка в принципе добра,
Сильно; в ней чувство материнства,
И не совсем она стара.

— Я, милочка, за Вас так рада,
Что Вы теперь, как не одна,
Я разобью их «область смрада»,
Где всегда «живёт война».

На Вашу встану я защиту,
От этих, с наших улиц «кур»,
Не дам я Вас им и в обиду
От злопыхательских натур.

Что Вы чиста и не такая,
Любовника себе купить,
Я Вас от сплетен ограждая,
Готова всех их и убить.

Не откажусь от чашки чая,
Хочу про Тима я всё знать,
Его я тоже обожая,
Союзником готова стать.

Но Мэри несколько мгновений,
Как будто замерла на вид,
Возмущена от откровений:
— Так люди потеряли стыд.

Не зная правды всей о Тиме,
Конечно же, и обо мне,
Они «рисуют» всё в картине,
В их мерзких сплетнях на уме.

Как отвратительно, как низко
Всё это с ихней стороны,
Подумать не могла и близко
Об объявленье мне войны.

Я беспокоюсь всё о Тиме,
Не столько даже о себе,
Какая мерзость движет ими
В бесстыдной их со мной борьбе.

13.3

Заметившим в ней перемены,
Вторым был Арчи Джонсон, босс,
Они, как выпуклые вены,
Обнажали весь вопрос.

Хотя он не имел понятья,
Не видел явных он причин,
Но это чувство восприятья
Касалось также и мужчин.

Сидели как-то в кафетерии,
И он решился на вопрос:
— Вы можете ль «открыть мне двери»,
Хотя совать не вправе нос?

Вы как-то очень подобрели,
И к жизни — явный интерес,
Вы нас как будто бы согрели,
Смягчился Ваш обычный «пресс».

Врасплох застигнутая Мэри,
Уставила на Арчи взгляд,
Не сразу «приоткрыла двери,
Приятный «проглотила яд».

— Прошу прощения, сэр Джонсон,
Не уловила юмор Ваш;
— Меня Вы называйте просто,
Ни «сэр», ни «Джонсон», а лишь Арч(и).

Ведь мы ж не в офисе, в столовой,
У нас же с Вами — перерыв;
Конечно, это было новым
В общенье с боссом, как «прорыв».

Осмыслить, требовалось время,
И вспомнив, в фирме сколько лет,
Годам потерян счёт, но «семя»
Взросло в устойчивый букет.

У Мэри с шефом отношенья —
Характер — чисто деловой,
Не доходил до упрощенья
От всех усилий над собой.

А в нерабочей обстановке
С трудом непринуждённый тон,
Давался ей как-то неловко,
И теплоты он был лишён.

— Я изменилась как-то, Арчи,
Имели ль Вы это в виду?
Мне как-то даже стало жарче,
Обиду я лишь обойду.

— Вы точно, Мэри, изменились,
Хотя пред Вами терпят страх,
Вы даже внешне нарядились,
Свежей, бодрее, жар в глазах.

Вы выглядите явно лучше,
Как вылезли на солнца свет,
Смотрелись раньше Вы, как туча,
Что приносит много бед.

Я слышал, Вы смеялись даже
Над шуткой дурочки одной;
— Итог, я думаю, здесь важен,
Я стала вдруг совсем другой.

Я, наконец-то, человеком
Рискнула стать в свои года,
Зачем мне жить прошедшим веком,
Такое длится не всегда.

— Но что ж заставило такую,
Вас, стару(ю) деву, вот сейчас,
Себя «оборотить» в другую
Так прямо на глазах у нас.

Быть может, Вам помог приятель?
— Да, это можно сказать так,
Вы, Арчи, неплохой гадатель
В житейских наших всех делах.

Приятель этот — лишь приятель,
Но нет интимных общих встреч,
В работе — чудный он старатель,
Не может быть о сексе речь.

Есть вещи, что приносят радость
Гораздо больше, чем тот секс;
— Согласен с Вами, секс лишь малость,
Вполне похож тот секс на кекс.

Вернее — он глазурь на кексе;
Тогда — лишь ближнего любовь,
Она рождает чувство чести,
Она важна, как наша кровь.

Всех больше Вы нужны кому-то,
Незаменимы ли совсем?
— Вы  проницательны так круто,
И фору Вы даёте всем.

В Вас смысла здравого, прогноза,
Гораздо больше, чем у всех,
А чуткости — такая доза,
Проникли в душу без помех.

— Мне умереть, ни встать и с места,
Совсем другая нынче Вы,
И Вам должно быть это лестно,
Во всём достигли высоты.

— А если так и будет длиться,
Рискну на ужин пригласить;
— Мне остаётся согласиться,
Когда не будете судить.

— Жене ведь будет интересно
Про Вашу, Мэри, жизнь узнать;
— Мне тоже будет очень лестно
С ней обо всём и поболтать.

13.4

— Теперь довольно недомолвок!
Причина к жизни — какова?
— Сказать бы надобно — «ребёнок»,
Но не совсем я здесь права.

Откинувшись на спинку стула,
Довольный, произнёс он вновь,
Она его, как подтолкнула,
И в нём опять вскипела кровь.

Кровь образного красноречья:
— В ребёнке значит дело всё?
Гранитны(е) души для «увечья»
Своё перевернут житьё.

Становятся все дамы мягче,
Ребёнок тянет души их,
Сказать бы можно даже ярче,
Душа рождается вновь в них.

Влияние ребёнка больше,
И даже больше может быть,
А связь с мужчиной быть и горше,
Чем дольше с ним ты будешь жить.

— Но, Арчи, всё не так уж просто;
Шеф выдать «расколол» секрет,
Сплелись все чувства её остро,
Непринуждённость всплыла в свет.

— «Особого ребёнок» рода,
Ему уже лет двадцать пять,
Его «калечила природа»,
Не смог наш бог ума создать.

Он как бы умственно отсталый,
По имени он — Мелвилл Тим,
Он работящий очень малый,
В саду работаю я с ним.

— Святые жабы-людоеды! —
Воскликнул, вытаращись босс:
— Вы на себя взвалили беды;
— Но это ведь ещё вопрос.

Не беды это — кладезь счастья,
Все ж видите Вы всё по мне,
Всё дело в том, что мне удасться
Зажечь ему и свет в окне.

— Как угораздило на это?
— Да, получилось сам(о) собой,
Я не могла «освоить» вето,
Решила дать я богу бой.

Подвержен Тим мой всем обидам,
Понять не может, в чём вина,
Я всем своим лишь грозным видом
Его вниманье привлекла.

По выходным вожу я Тима
На дачу, даже на Госфорд,
У дома сад не брошен «мимо»,
Работой Тим мой просто горд.

Наёмный он, и, как работник,
Правдив и честен, очень мил,
Рыбачить он большой охотник,
Но женщин он и не любил.

Не знает, с ними что и делать,
Ребёнка — Тима интеллект,
Учу его всем этим ведать,
Такой вот, Арчи, мой аспект.

Его хочу я взять в поездку
На Барьерный Риф Большой,
Конечно, подвергаюсь риску,
Ведь он считается больной.

— Мы заболтались что-то, Мэри,
Я расскажу своей жене,
На ужин чтоб «открыла двери»,
Сейчас же, некогда уж мне.

Звонил ли Макнон о концессии
На разработку Донга руд?
Иметь мы с Вами будем миссию,
А, может быть, и денег пуд.

Довольная осталась Мэри,
Что миссис Паркер и сам босс,
Пред носом не «закрыли двери»,
Тепло восприняли вопрос.

Её же ужин с четой Джонсон,
Впервые за все двадцать лет,
Являлся для неё, как нонсенс,
В душе оставит яркий след.

13.5.

Увидев движущийся «бэнтли»,   
Наш Тим был несказа;нно рад;
— Я заблудилась, делав петли,
Пришлось вернуться мне назад.

Он ловко спрыгнул вниз, с ограды,
Уже садясь в машину к ней,
Они, конечно, оба рады,
Не видевшись уже семь дней.

— Я думал, про меня забыла;
— Ну что ты, милый мой, ты Тим,
Его рукой щеку накрыла…
Пока такой у них интим.

В приливе жалости, раскаянья,
Забыла Мэри и о том,
Себе дала ведь обещанье,
Не трогать Тима ни по чём.

— Решила ехать я на дачу,
Купанье, ужин у реки,
С тобою наша вся удача,
Всему, что было, вопреки.

Ты расскажи, прошла как свадьба?
— Похож на сказку весь обряд,
Мне Дони жалко отдавать бы,
Принцесса в сказке — вся на взгляд.

Родные плакали от счастья,
И папа тож(е) пустил слезу,
Не принял в плаче я участья;
— Глаза слезятся на ветру.

— Так объяснил мне слёзы папа;
Но в церкви ветра же ведь нет;
Сердит был папа «тихой сапой»,
Но он не дал мне свой ответ.

Не плачу никогда от счастья,
Когда мне грустно, плачу я,
Зачем же плакать, если счастлив?
От счастья плакать же нельзя.

Внезапно радости и счастья
Нахлынул на неё прилив,
Слеза к глазам успев подкрасться,
Подтвердила, он — счастлив.

— Бывает, плачут и от счастья,
Но слёзы здесь совсем не те,
Они всего на свете слаще,
И так приятные тебе.

— Хочу счастливым быть настолько,
Чтоб мог я плакать каждый раз,
Не было б никогда мне горько,
А только так, как мне сейчас.

— От счастья плачут люди старше,
Присуще это старикам,
А в жизни, кто ещё «на марше»,
Кто молод, ход не даст слезам.

Довольный Мэри объясненьем,
Тим принялся смотреть пейзаж,
Пейзаж всегда был увлеченьем,
Природный он его багаж.

Он, как ребёнок ненасытен,
Смотреть пейзаж по много раз,
От восхищенья не был скрытен,
В экстаз «вошёл» он и сейчас.

Когда же Тим уже в кровати
Спокойно «отходил» ко сну,
То в первый раз решилась, кстати,
В лоб поцелуй «дарить» ему.

— Спокойной ночи, Тим, спи крепко;
— Я постараюсь, — был ответ:
— Но, Мэри, — он добавил робко:
— Ты для меня, как яркий свет.

Скажи мне, Мэри, только честно,
Как Дони, замуж выйдешь ты?
Тебе со мной уж стало пресно,
Ты разобьёшь мои мечты?

Меня оставишь ты, конечно,
Хочу всё время быть с тобой,
Хочу с тобою жить я вечно,
Как сыном быть, хоть и большой.

— Я замуж, Тим, не собираюсь,
Я обещаю быть с тобой,
Спокойно спи, я постараюсь,
Пока ты хочешь, быть со мной.

Пока со мной тебе приятно,
Бывать, работать у меня;
Теперь всё, Тим, тебе понятно?
Тебя не брошу уже я.

14.1

Но отпуск Мэри в «Риф Барьерный»
Не смог «случиться» в этот год,
Поскольку Арчи, босс ей «верный»
«Затеял новый огород».

Он взял с собой её в поездку
На новый, будущий объект,
Как будто бы «за всё в отместку,
За Тима низкий интеллект».

Там крупный рудник минералов
Должна компания открыть,
И чтобы знать каким началом,
Увидеть надо, обсудить.

Планировали за неделю
Все завершить свои дела,
За месяц с лишним еле, еле,
Закончить всё лишь и смогла.

Добраться к месту назначенья,
Тяжёлый был проделан путь,
Там — ни дорог, ни поселений —
Природная сплошная жуть.

В палатках жили все с мученьем:
Жара, дожди, москиты, грязь,
Весь месяц — с этим «наслажденьем»,
И с Тимом прервана вся связь.

Не видеть, и скучать по Тиму,
В таких условиях житья,
Ей стало так невыносимо,
Что проклинала и себя.

С лицом, распухшим от москитов,
В палатке, мокрой от дождя,
И дух, обычно боевитый
Держался, видя лишь «вождя».

«Вождя» в лице её же босса,
Когда он бурно ликовал,
Когда не стало и вопроса,
Проект успешно стартовал.

Анализ руд и результаты
Настолько были хороши,
Что неудобства и затраты
Ему казались лишь гроши.

Своё всё самообладанье
Пришлось на помощь ей призвать,
И вместе с ним всё ликованье,
Восторг во всём изображать.

С надеждой — кончится всё скоро,
И ненаглядный её Тим,
Вновь будет ей её опорой,
И снова вместе будет с ним.

14.2

Но вот конец пришёл мученьям,
Они вернулись все домой,
И, находясь под впечатленьем,
Весь ужин полон был «борьбой».   

«Борьбой» шутливой о поездке,
Невзгоды кто, как перенёс,
Кто твёрд, приказы дерзки, вески,
И с подчинённых каков спрос.

— Всех было человек нас двадцать…
— Не двадцать, а все пятьдесят…
— Кошёлка старая, не «клацкать»!
Всё толком дай мне рассказать.

— Налей, Трисия, ему виски, 
Апоплексический удар
Получит он, коль Вам он — близкий,
Налей ему сей божий дар.

От длительного воздержанья,
(Не брал спиртное долго в рот),
От радраженья, возлиянья
Уже давно сдержать не мог.

— Но ты представь себе, Трисия,
До нитки мокрый весь мужик,
В грязи весь, вовсе не «грассия»,
К такой я жизни не привык.

Живу в палатке мерзкой, грязной,
Я просто — лакомый кусок
Для насекомых, дряни разной,
И пьют с меня давно весь сок.

И ни одной осо;би женской
На расстоянье в сотни миль,
«Кошёлки», кроме, этой дерзкой,
Кругом лишь в этом плане — штиль.

Питался лишь одной тушёнкой,
И выпивки там — никакой,
Что для души ранимой, тонкой,
Я просто сделался больной.

— Терпеть мне приходилось всё же
Такой вот жизненный уклад,
Я ведь в условиях тех тоже
Терпела этой жизни смрад.

— Ты, Трисия, видела б, однажды,
С прогулки Мэри возвратясь,
(От этой нашей жизни жажды),
Сама обратно чуть тащась;

В своей кошмарной униформе,
По пояс вся она в грязи,
Сверх всякой, на верёвке, нормы,
Убитых тащит птиц в связи.

Связав их всех за длинны(е) шеи,
Примерно дюжину всех птиц,
Она их тащит еле, еле
На удивление всех лиц.

Стряпня — вкуснятина на редкость,
Мы «лопали», что даже «треск»
Был за ушами; наша бедность
Сменилась на сей птичий «блеск».

Легендой стала ты Виндхэма,
И имя Мэри — на устах,
Геологов, Крутого Сэма,
Теперь он ходит в дураках.

В восторг пришла Трисья от Мэри:
— Тебя не стану ревновать,
Тебе я, Мэри, просто верю,
Что ты умеешь всех спасать.

— Мне легче вызволить из плена,
Чем мысль мелькнёт моя о том,
Что я погрязну по колена,
Как новый босс придёт потом.

— Ещё стаканчик, мила(я) Мэри,
Сегодня весело мне так,
Тебе на пользу будет шерри
От пережитых передряг.

Ты очень изменилась, Мэри,
Ты вылезла из скорлупы,
К тебе лишь полное доверье,
Светла, как полный диск луны.

15.1.

Уже после её приезда,
В субботу сразу, как всегда,
«Разверзлась, наконец-то, бездна,
Родилась новая страда».

Опять Тим у её порога,
Уже бежит она на стук,
Теперь она совсем не строга,
Ну до чего желанен звук!

И сердце замерло с тревоги,
Разлуку как воспримет Тим,
Забудет ли её с дороги?
Быть может, всё случится с ним.

Она уже от нетерпенья,
Рывком открыла ему дверь,
И сразу слёзы умиленья,
По виду — не было потерь.

Стоял её Тим на пороге,
Глаза сияли от любви,
Всё стало ясно им в итоге,
Что жить без друга — не могли.

Она взяла его за руки
И крепко сжала их в своих,
Взаимные изжили муки,
Делить их надо на двоих.

Мужскою хваткой обнял Мэри,
Гладя; её по волосам,
Она ж, глазам своим не веря,
Отдала чувства все слезам.

Головку гладил всей ладонью
И приговаривал: «Не плачь»!
Она, смирившись с сей юдолью,
Теперь он был её «палач».

«Палач» с наказом утешенья;
Но Мэри в следующий миг
Свершила подвиг отстраненья,
Соблазн, однако, был велик.

Найдя платок, убрала слёзы:
— Сейчас в порядке всё со мной; —
Улыбкой «возбудила» грёзы,
Что так терзали ей покой.

Унять не в силах искушенье,
Коснулась нежно так щеки,
Уже словами изреченья:
— Как без тебя все дни горьки.

Скучала очень, слёзы счастья
Не удержала — ты со мной,
Ты стал моей уже, как частью,
Ты, Тим, мне очень дорогой.

— Я рад так видеть тебя тоже,
Ах, как скучал я по тебе,
Тебя не видеть — мне негоже,
Я без тебя был не в себе.

Я стал какой-то вдруг так странный,
Пропал и даже аппетит,
И пиво раньше столь желанно,
Теперь всё время мне претит.

Болела голова так часто,
Как телевизор я смотрел,
В пивной я вёл себя ужасно,
Всё время ёрзал, не сидел.

Мой папа был мной недоволен,
Сказал, что я — невыносим,
Я стал, как будто, обездолен,
Каким-то, вообще, другим.

— А завтракал сегодня ты ли?
— Бежал к тебе и не успел,
Мои все чувства как бы ныли,
О нашей встрече я всё пел.

— Пойдём со мной, и жди на кухне,
Я приготовлю что-нибудь,
И по;няв, что любовь не тухнет,
И не забыл к ней Тим наш путь.

— Но ты скучаешь и по Дони;
Протяжно: «Дони?» — Молвил он:
— Её давно уж нет «на троне»,
И с ней вопрос уже решён.

О ней я вспоминаю редко,
Всё время в мыслях ты одна,
Ты так «сразила» меня метко,
Душа тобою лишь больна.

— Теперь вернулась и мы вместе,
И всё плохое — позади,
Разлуке нашей долю мести
«Подарим» мы, хоть пропади.

Поедем в эти выходные,
(Хотя купаться и нельзя),
На дачу, мы ведь не больные,
Она давно уж ждёт меня.

— Отлична(я) мысль, моя ты Мэри,
Поедем прямо мы сейчас,
Закроем мы сезона «двери»,
Уже настал холодный час.

Улыбка озарила деву
Так нежно, не узнал бы босс,
Сама себе далась вся диву,
Чему так рада — вот вопрос.

15.2.

— Сначала завтрак ожидает,
Ты похудел, мой юный друг,
Твой организм давно страдает,
Попав от скуки в «тёмный» круг.

Нам откормить тебя бы снова…
Второй кусочек отбивной,
(Что для него не было ново),
Он поглощал не, как больной.

Но вдруг он сдвинул свои брови,   
Уставился он на неё,
Как будто жаждал её крови,
Но высказать не мог он всё.

— В чём дело, Тим? — Спросила Мэри;
— Не знаю, Мэри, как сказать,
И сможешь ты ли мне поверить,
Я слов не в силах подобрать.

Когда утешить взял попытку,
Обнял и гладил я тебя,
То чувство странное, как пытка,
Всего объяло вдруг меня…

— Себя почувствовал ты взрослым,
Как папа или кто другой,
Ты раньше был каким-то чёрствым,
Тебя касалось стороной.

Утешить может только взрослый,
Кто сам страдает иногда,
Кто чувств поток имеет острый,
А сам он добрый лишь всегда.

Он понял Мэри объясненье,
Исчезло недовольство в миг,
Он «взрослым стал от проясненья»,
Он дружбой с Мэри всё достиг.

15.3.

Зиму в окрестностях Сиднея,
Нельзя назвать даже зимой,
Она, прекрасно зеленея,
Как будто лето ждёт в застой.

Лес эвкалиптовый с листвою,
И солнце тёплое весь день,
Природа вся как бы весною
Цветёт, не прячась даже в тень.

На даче сад — цветник уж пышный,
Различных полон он цветов,
Лужайке он совсем не лишний,
Она — вся зеленей лесов.

А стены дома белым цветом
Окрашены недавно вновь,
Дом заблистал весь ярким светом,
Как будто это явна(я) новь.

— Ты — превосходный, Тим, художник,
Ты дельный дашь всегда совет,
А я твой в деле, как заложник,
Всегда даю на всё ответ.

Тим засиял вполне польщённый
Такой нежданной похвалой:
— Я, Мэри, так всегда довольный,
Всегда работать чтоб с тобой.

С тобой я был всегда нормальным,
Внимаешь ты моим словам,
С тобой я не был и опальным,
Мужчина — взрослый уже сам.

— Но ты и есть нормальный, взрослый,
Считаю я тебя таким,
В советах ты отнюдь не косный,
И ты не можешь быть плохим.

— От этих слов я чуть не плачу,
Я просто счастлив с этих слов;
— Желаю, Тим, во всём удачи,
К работе ты всегда готов.

16.

Не только с Тимом лишь общенье,
Для Мэри важен интерес,
В науке ль есть о них ученье,
И, вообще, какой прогресс.

Какой эффект от обученья,
Отсталость  — разная у всех,
И как вести процесс ученья,
В надежде, всё же, на успех.

Общаясь с Тимом, параллельно
Она читала много книг,
Но ни одна из них так дельно
Не помогла ей вникнуть в них.

Но вот статью нашла в газете,
Где ясным, чётким языком,
Об умственно отсталых детях,
Как о явлении таком;

Писал один младой учитель,
Он обучает тех детей,
Во многом стал он их спаситель
От недоразвитых мысле;й.

За ту статью, как за спасенье,
Хватилась Мэри как бы вновь,
Она дала ей объясненье,
Познать явление, как новь.

Решила встретиться с «героем»
Сей упомянутой статьи,
Проблему чтоб осилить с боем,
И Тиму чтоб помочь смогли.

И вот она уже в беседе
Проблемы познаёт азы,
Себя отдавши этой теме,
«Взяла проблему за узды».

— Так если умственна(я) отсталость
По степени не высока,
Вам много ль случаев уда;лось
Избавиться от «дурака».

— Конечно, есть и неудачи,
Успехов — больше, чем — плохих,
У нас все методы богаче,
Умело применяем их.

Одна любовь не есть решенье,
Проблему ею не решить,
Она — основа для ученья,
Она должна в себя вместить:

Терпенье, мудрость, пониманье,
Все сплавить качества в одно,
Добиться чтоб его вниманья
И интереса заодно.

— Знакома я с одним мужчиной,
Ума отсталость — лишь слегка,
Хочу я больше знать причины,
Его болезнь, как далека?

Я на;чала с ним заниматься,
Освоил чтение и счёт,
Но я хотела бы дознаться,
Что ожидать могу в «зачёт».

— Я проведу по нашим классам,
И Вы посмотрите детей,
Попробуйте из всей их массы,
Найти ему чуть-чуть родней.

— Ну как, привлёк ли кто вниманье?
— Да, пару я нашла из них,
С похожей мерой пониманья
И даже внешним видом их.

— Я понял, внешний вид у деток
Обычный, как у Тима вид?
— У Тима внешний вид так редок,
Что он любого им пленит.

Сплошное в Тиме обоянье,
Красив, как греческий он бог;
— Ну что ж, мисс Хортон, до свиданья,
Но всё же, свой исполню долг.

Вы привезите ко мне Тима,
Не в школу, а ко мне домой,
Чтоб была ясна вся картина
Вердикт по Тиму тоже мой.

17.1

Цветенья буйного природы
И пробуждения весной,
Весна в Сиднее время года
Не является порой.

С деревьев листья не слетают,
Цветут растенья круглый год;
Сердца надеждой наполняют
От избавления невзгод.

Коттедж у Мэри — просто диво,
Повсюду клумбы все в цветах,
Настолько всё кругом красиво,
В простых, казалось, мелочах.

Миндальные деревья с вишней
Участку сада «дарят» вид,
Цветы под ними и не лишни(е),
Поляна ими вся пестрит.

Обезумел Тим от восторга,
Вприпрыжку бегал он кругом,
Безумье продолжалось долго,
Пока не возвратился в дом.

Сидели вечером в гостиной,
И Мэри задала вопрос:
— От этой красоты, столь дивной,
Какими чувствами «оброс»?

Почуял запах ли особый;
А как я выгляжу лицом?
Он бросил взгляд на Мэри добрый:
— Мне, Мэри, облик твой знаком.

Под этим мягким, нежным взглядом
Затрепетало сердце вдруг,
Наполнив чувства сладким «ядом»,
Что у неё есть чудный друг.

— Я счастлив, что я вновь с тобою,
Обычный запах у цветов,
Лицо твоё, и я не скрою,
С любым поспорить я готов;

Похоже на святу(ю) Терезу,
И с мамой схоже, и с сестрой,
Я по нему всё время грежу,
Скучаю по тебе одной.

— Не думала, что я похожа;
— Похожа, Мэри, ещё как,
Ты, Мэри вся в меня, как вхожа,
Ты проросла во мне, как злак.

Свята(я) Тереза на иконе
Над ложем в комнате висит,
И на стене, на белом фоне
Со мной как будто говорит.

Тереза молвит постоянно,
Что я нормальный человек,
Ты тоже, Мэри, мне желанно
Твердишь об этом целый век.
 
И смотришь, как она, святая,
Мне вся ты нравишься, твой взгляд,
Меня ничуть не принижая,
В меня «вонзает» чувства яд.

Ты нравишься, как папа с мамой,
Порою больше, чем они, —
Слов не хватает, сказать самой
Что ни на есть ему родни.

— Ты дорога мне по-другому,
А как, не знаю, что сказать,
По чувству самому большому,
Не знаю, как его назвать.

Каким-то странным он восторгом
Охвачен был от этих слов,
Их произнёс он с чувством гордым,
И в них звучал природы зов.

17.2

Чтоб скрыть ответные все чувства,
Остаться с Тимом не могла,
В душе росли частицы буйства,
И «кру;гом шла» вся голова.

— Пойду немного прогуляюсь,
Ты слушай музыку здесь, Тим,
Вернусь я скоро, постараюсь,
Побудь немного ты один.

Себя почувствовав несчастной,
Она направилась на пляж,
Чтоб дать простор душе прекрасной
И «усмирить за саботаж».

Она упала на колена
Пред камнем, что на пляже «рос»,
Душа её «коснулась плена»,
«Маячил» где один вопрос.

Такой красивый вдруг мужчина
Попался на её пути,
Он мог бы стать ей половиной,
Ведь от судьбы же не уйти.

Но вот беда он — слабоумный,
Она ж — талантлива умом,
Что мужем станет неразумный,
Его вести должна во всём.

В комочек сжалась, содрогнулась,
И горе «влезло в плен души»,
Ещё сильнее изогнулась
В природной, девственной глуши.

Пронзила боль её всю душу,
В отчаянье «погрязла» вся,
И слёзы тут же её душат,
Но изменить ничто нельзя.

В момент возникло в ней желанье,
Всю бросить с Тимом ту возню,
Но к Тиму чувство состраданья
Росло в ней ото дня ко дню.

Не только это состраданье
Влекло к нему её теперь,
Иметь мужчину — вот желанье,
Ему в душе открыта дверь.

Как мотылёк, а он — светильник, 
Залил «вселенную» её,
Сияньем света жгучим, сильным,
Что притянул её житьё.

Не знает он, напрасно бьётся,
О мир, замкну;тый на стену,
И не поймёт, сгореть неймётся
В его колдовском всём аду.

Борясь с несбыточным желаньем,
Что утолить не в силах он,
Рыдала с женским всем страданьем
О том, понятья он лишён.

17.3

Плеча коснулась рука Тима,
И полный страха был вопрос,
Лицо искажено от грима,
Распух от слёз её весь нос.

— Так что с тобой, тебе так плохо,
Скажи, в порядке всё с тобой?
Она поспешно вся «просохла»,
Ему достойный дать отбой.

— Со мной уже, Тим, всё в порядке, —
Устало молвила она:
— Бывают приступы столь кратки,
Проходит приступов волна.

Нехорошо мне стало как-то,
Я вышла просто подышать,
Мне стало вдруг немного жарко,
Тебе не стала я мешать.

Присев на корточки пред нею,
Он гладил Мэри по спине,
И ей он, всё ещё не веря,
Мог сомневаться в том вполне.

Рукой «опёршися» о камень,
Пыталась Мэри как-то встать,
В неё саму разлился «пламень»,
Пришлось ей всё-таки сказать:

— Я, Тим, устала, близка старость,
И ноги очень затекли,
Застала здесь меня усталость
И на страданья обрекли.

Поднялся Тим уже на ноги:
— Я отнесу тебя в кровать;
Ему не ведомы «пороги»,
Как с женщиной здесь поступать.

Легко поднял он свою Мэри,
Быть против не хватило сил,
Он объяснению поверил,
Он первый раз её носил.

Когда поднялся на крылечко,
Лицо запрятала в плечо,
Чтоб света яркого утечка
Не осветила ей лицо.

Щекой потёрся о головку:
— Ты, как котёнок, вся тепла;;
Он нёс её так нежно, ловко,
Она почти в руках спала.

Желанье быть у Тима ношей,
Повергло её горе ниц,
Какой же Тим её — хороший,
И никаких тебе границ.

Донёс её уже до спальни;
— Не надо, Тим, включать здесь свет,
Достаточно, что свет есть дальний,
Чтоб пережить моих всех бед.

«Вложил» он бережно в кроватку,
В тревоге он стоял над ней,
Как будто положил «взрывчатку»,
Фигурой в беспокойстве всей.

— Тим, обо мне не беспокойся,
Мне нужен лишь хороший сон,
Иди в постель и успокойся,
Ты слишком что-то возбуждён.

Я не смогу заснуть нормально,
Коль буду знать, расстроен ты,
Должна я знать принципиально,
Отбросил обо мне мечты?

Ты обещай мне непременно,
Что ляжешь спать уже сейчас,
Ты в настроении отменном,
Иначе не сомкну я глаз.

Тебе спасибо за заботу,
Приятно это так всегда,
Когда в общенье нужну(ю) ноту
Партнёр сыграет иногда.

Мне волноваться нет причины,
Пока всегда ты, Тим, со мной,
Такого верного мужчину,
Не отпугнёшь даже грозой.

— Всегда заботиться я буду, —
Поцеловал, при этом, в лоб:
— Ты для меня так просто чудо,
Мне без тебя — давно бы в гроб.

18.1.

В обычный вечер папа с сыном,
Уже вернувшись из пивной,
Весь дом как будто заперт клином,
Казался вовсе нежилой.

На кухне не было обеда,
Накрыт к обеду не был стол,
Нигде не видно было следа;,
Чтоб кто-то в дом без них зашёл.

В гостиной Тим увидел маму,
Лежащей в кресле, неживой,
И сам поднял такую драму,
Кричал как будто сам не свой.

Когда же Рон коснулся Есме,
То слёзы «родились» в глазах,
Казалось, что сидела в кресле
Не мама Ес, а просто прах.

Уже Рон звонит в неотложку,
Уже и доктор Перкинсон
Оторван от вечерней ложки
И телефона слышит звон.

И Дони с Миком в курсе дела,
И встреча всех в больнице ждёт,
Несчастье всех сплотило в целом
С надеждой, что оно пройдёт.

Встав на колени перед нею,
Рон вслух позвал свою жену,
При этом сам уже бледнея,
От страха находясь в плену.

— Меня ты слышишь ли, родная?
Здесь пред тобою я, твой Рон,
Глаза не сразу открывая,
Не покидая кресла трон:

— Рон, Господи, как я же рада,
Что с Тимом Вы пришли домой,
Мне душу оплела услада,
Вы с Тимом — это же дом мой.

— Как самочувствие, родная?
— Как будто трактор был на мне,
Из под него я, вылезая,
Оказалась, как на дне.

От нестерпимой в теле боли
Лишилась я уже всех чувств,
И вот венец моей всей доли,
Весь мир мне стал внезапно пуст.

Я «обмочилася» от боли,
Промокло кресло всё насквозь…
Бог наградил такой вот долей,
Желает быть мне с Вами врозь.

Расплакался наш Рон впервые:
— Любимая, не умирай,
Ты вспомни дни наши златые,
И нас одних не оставляй.

— Поправлюсь, Рон, я непременно,
Оставить Тима одного,
Для нас совсем будет плачевно,
Лишить его навек всего.

Вот скорая уже в больнице,
Закрылась за больной и дверь,
Остались Рон и Тим «в темнице»
Ждать и узнать, «какой же зверь»
Посмел на маму Ес зари;ться,
И что же будет с ней теперь.

Туда уже и Мик, и Дони,
Прибыла в спешке вся семья,
Все ожидали, что за долю
Подарит им «мадам судьба».

Приличным сроком наша Дони
Была беременной сейчас,
И Мик, как муж, в известной доле
Взволнован тоже в этот час.

Она залилась вся слезами,
И Рон стал дочку утешать,
Они не знают даже сами,
Как толком всё им рассказать.

Рон повторил им всю картину,
Когда пришёл уже домой,
За всё, случившуюся ви;ну,
Уже на счёт взвалил он свой.

Что вечно не бывает дома,
Работы после — он в пивной,
Дождались они с Тимом «грома»,
Теперь он потерял покой.

Но Дони возражала Рону,
Что мама рада, что их нет,
Дарило это ей свободу,
Покой и просто в жизни свет.

Играть и в теннис было время,
Смотреть и телек без помех,
Пока её родное «семя»
В «Сисайде» «отпускает грех».

— Заботься лучше ты о Тиме
И перестань винить себя,
Смотри, чтоб был всегда «в режиме»,
Ведь обижать его нельзя.

Сцепил Тим руки, сгорбив плечи,
Сидел, смотрел он в пустоту,
Дошли ли до него все речи,
Но видел всю их доброту.

Подвинулась сестрица к брату,
И по руке водя рукой,
Его души открыть чтоб врата,
Был брат ей очень дорогой.

— Тим не волнуйся ты за маму,
В порядке будет с нею всё,
С тобой переживём мы драму,
С годами — трудное житьё.

— Нельзя давать тех обещаний,
Которых выполнить нет сил,
Особенно когда страданий
Нам бог с избытком «подарил».

Так Мэри постоянно учит;
У Дони — напряжённый вид,
Казалась, что грознее тучи,
У Дони к Мэри — ряд обид.

18.2.

За полночь в залу ожиданья,
(Имел печальный доктор вид),
Вошёл он с видом состраданья,
И тоже горем был убит.

Поднялись все, как по команде;
— Давайте выйдем, мистер Рон;
Родным всем сразу, этой «банде»
Не мог он огласить урон.

На плечи положил он руку,
И молвил тихий его глас:
— Терпите, друг мой, эту муку,
Она ушла уже от Вас.

Мы оказались здесь бессильны,
Случился дома с ней инфаркт,
Сие явление всесильно,
Второй последовал здесь акт.

— Не знаю я, что мне счас делать,
Там дети ждут и с ними зять,
С надеждой все, желаньем ведать,
Что Есме сможем мы забрать.

— Хотите, я скажу об этом;
— Нет, прежде видеть я хотел,
Для Дони с Тимом — под запретом
Смотреть на близких, мёртвых тел.

Рон подошёл к носилкам с телом,
Прощальный долог его взгляд,
Затем, движением столь смелым
Поцеловал он в губы «клад».

Ему жена была, как кладом,
Нашёл он в жизни счастье с ней,
Проблемы все решали ладом,
До самых ей последних  дней.

От этой новости печальной
Раздался в зале Донин крик,
Для всех смерть не была фатальной,
Успел в паденье поймать Мик.

А Тим уставился на Рона,
Как с толку сбитое дитя,
Ни слова и ни даже стона,
Как будто понял, всё терпя.

— Пойдём на улицу, дружочек,
Тебе всё надо объяснить,
Без всяких лишних проволочек,
Как нам с тобою дальше жить.

Она ушла от нас навеки,
Она ушла в тот лучший мир,
Где даже самые калеки
Справляют свой от жизни пир.

Где нет ни боли, ни печали,
Зовётся мир тот, божий рай,
Мы все давно об этом знали,
Он жизни нашей — самый край.

Нам будет очень, очень трудно
Продолжить жизнь всю без неё,
Но нам с тобою жить же нужно,
У всех людей одно житьё.

Но кто-то раньше умирает,
У всех и горе на душе,
Проходит время — привыкают,
Но не становится лучше;.

— Хотел бы я её увидеть
Пока она ещё ведь здесь;
— Нет, Тим, я не хочу обидеть,
Ты не такой какой-то весь.

И ты не должен видеть маму,
Нежданно всё свершилось так,
Мы пережить должны всю драму,
Не сделать и неверный шаг.

— А у;мерла ли вправду мама,
И настоящая ли — смерть,
И что такое это драма,
Когда и время умереть?

— Да, смерть у мамы — настояща(я),
А драма — кончил жить свой век,
Когда плохое — в доме чаще,
Уходит близкий человек.

— Я знаю всё уже о смерти,
Мне Мэри объяснила смерть,
В природе — это круговерть,
У бога, смерть приносят черти.

—Уже уснула Ес навечно,
И будет спать она в земле,
Мы все живём совсем не вечно,
И тоже будем в этой мгле.

— Теперь о похоронах Есме
Хочу я дать тебе совет, —
Так доктор Перкинсон на месте
Направил Рона «в нужный след».

— Закончить похороны завтра
Необходимо потому,
Что воскресенье — послезавтра,
Жара толкает нас к тому.

Уже почти под само(е) утро
Все вместе прибыли домой,
Ох, как же всем им было трудно,
Владеть, конечно же, собой.

Готовила всем Дони завтрак,
Рон тут же Мэри дал звонок:
— У нас большое горе, завтра,
Мы все уже, как сбились с ног;

Хороним мы мою супругу,
Покинула внезапно нас,
Могли бы совершить услугу,
Забрать к Вам Тима хоть сейчас.

— Конечно, мистер Мелвилл, можно,
Проблем здесь «нету» никаких,
Вы правы, это даже до;лжно,
Чтоб оградить от бед людских.

— Я, Мэри, очень благодарен,
Что знает он уже про смерть,
Что он в вопросе этом «сварен»,
Мне не пришлось его «огреть».

Он понял сразу, он в порядке,
С ним ни истерик и ни слёз,
Не стал я с ним играть и в прятки,
Воспринял всё это всерьёз.

Я Вам безмерно благодарен,
Мы дома и уже ждём Вас,
Нам богом сей «союз» подарен,
Особенно уже сейчас.

18.3.

Пока Рон утрясал проблемы
С сотрудником смертей бюро,
Чтоб Тим не слышал этой темы,
В сад Дони увела его.

И тут же, вскоре Мэри Хортон
На «бэнтли» подкатила к ним,
И с видом женщины не гордым
Спросила, а готов ли Тим.

Муж Дони, Мик, недоуменно
Смотрел на Мэри свысока,
Но Мэри с ходу, откровенно —
Быка как будто за рога:

— Должно быть, Вы супруг у Дони,
Я, Мэри Хортон, Вас прошу,
Сначала Рону в тихом тоне
Сказать, что я уже их жду.

Мик шёл к жене с недоуменьем,
Он знал, что Хортон мисс — стара,
И он с присущим удивленьем,
Что Дони вовсе не права;

Сначала знать дал новость Рону,
Что Мэри Хортон Тима ждёт,
Затем жену он тем «затронул»,
Что старость к мисс, никак не льнёт.

— Совсем не старая мисс Мэри,
Я сам был очень удивлён,
Когда открыл я Мэри двери,
Я был внезапно поражён.

Ей сорок пять, если не мене(е),
Седеют даже в двадцать лет,
И на лице — ни капли «тени»,
Вполне приличный его цвет.

— Так значит вот оно в чём дело,
Она, конечно, с Тимом спит;
— Твои догадки слишком смелы,
Ему союз не навредит.

— Ах, хитрая такая стерва,
Так вот в чём к Тиму интерес,
Он может быть её не первый,
В любви он делает прогресс.

— Но ведь не бы;ло подозрений,
И Тим такого скрыть не мог,
От этих с нею увлечений…
А папа с ним был очень строг.

Он догадался бы ведь сразу,
Тим выболтал бы тайну сам,
Но время шло, а Тим ни разу
Не смог ни в чём сознаться Вам.

— С тех пор, у Тима — «подработка»,
(Он там садовник у неё),
«Устойчивей семейна(я) лодка»,
Улучшилось и всё житьё.

Не скажет мама слова против,
Довольный папа, как тот кот,
Сметаны если он проглотит,
Не может он открыть и рот.

Я раньше говорила Рону,
Но не прислушался ко мне,
Имел свою он мнений зону,
И с этим жил он так во мгле.

18.4.

Оторопело, с удивленьем
Уставился на Мэри Рон,
Ведь до сих пор и к сожаленью
Он не был с нею и знаком.

Осипшим от переживаний,
Увидев Мэри пред собой,
И с полным голоса страданий,
Но всё же «ринулся он в бой»:

— Вы — Хортон Мэри? — Рад Вас видеть…
Понятно ей, чем удивлён:
— Вы не могли даже предвидеть,
Что возраст мой не преклонё;н.

Вы думали, что я годами
Нисколько не моложе Вас…
— Да, думал, угадали сами,
Но вид Ваш радует мне глаз.

Всё время Рон смотрел на Мэри,
Не в силах отвести свой взгляд,
Казалось он, глазам не веря,
Всю оценил и весь наряд.

Её лицо — как молодое,
И нет совсем на нём морщин,
Оно и вовсе не чужое,
Сказать, плохое — нет причин.

В ней нет малейшего намёка
На агрессивный женский секс,
И в ней, как в женщине, нет тока,
Чтоб привлекать мужчин «на кекс».

В лице — следы страданий, горя,
Но в нём свети;тся доброта,
В глазах таится твёрда(я) воля
И в складке волевой у рта.

И волосы — белее снега;
А, в общем, внешность такова,
Что не влечёт к ней для ночлега;
По виду — женщина умна.

А отношенье Мэри к Тиму
Ему напоминает мать,
С любовью, без притворств и грима
Сумела интерес создать.

Свой интерес ко всей работе,
К работе только у неё,
Не говоря о всей заботе,
Ученью многому её.

Она щедра, чутка, разумна,
К тому же, к Тиму и добра,
И он, Рон, поступает умно;
Хотя, как видно, — молода.

Моложе, чем в начале думал,
Как жаль, что раньше — не знаком,
Её не зная, возраст спутал,
Узнал, как пригласил лишь в дом.

Но он об этом не жалеет,
По всем их с Тимом там делам,
Теперь надежду он лелеет,
В руках надёжных Тим, мадам.

— Как выглядит наш Тим от горя?
— Конечно, малость не в себе,
Его постигла страшна(я) доля,
Он весь во внутренней борьбе.

Он знает, умерла лишь мама,
Не знает остальных проблем,
Жизнь начинается, как драма,
Со множеством закрытых тем.

Неловко втягивать Вас в это,
Но выхода здесь просто нет,
На время Тим быть должен где-то,
Не видеть чтобы ямы свет.

— Согласна с Вами совершенно,
Я рада, что от Вас — звонок,
Вы рассудили всё так верно,
Не должен видеть всё сынок.

О Тиме позабочусь Вашем,
Но вот идея есть одна,
Не будет ли для всех Вас краше,
Разрядка после дел важна.

Я увезу Вас в воскресенье,
В коттедж, на дачу, в замок свой,
Оправится от потрясенья,
Немного обрести покой.

— Мисс Хортон, только ради Тима
Я приглашение приму,
Конечно, смена нам режима
На пользу и не одному.

18.5.

Семейка собралась в гостиной,
Тим — в кресле, сгорбившись вперёд,
У всех был вид как бы с повинной,
Лишь Тима горе не берёт.

Упёршись в телевизор взглядом,
Знакомый ей, растерян вид,
Он, как напо;енный был ядом
И перенесший ряд обид.

— Ну, здравствуй Тим, — сказала Мэри,
Он быстро на ноги вскочил,
Своим глазам он не поверил,
Но рад был, ею просто жил.

Потом застыл просто на месте,
И руки вытянуты к ней,
Не ожидал он такой чести,
Ещё в присутствии людей.

С улыбкой, взяв его за руки:
— Приехала забрать тебя;
Вдруг на лице явились муки,
Он резко вырвал их, но зря.

Почувствовал себя виновным,
Взглянув невольно на сестру,
Её лицо казалось гневным,
Как будто — «в порошок сотру».

И зрелым умственным сознаньем,
Хотя «неполный доллар» был,
Он понял Донино «рычанье»
И взгляда резкий её пыл.

Что осуждает она Тима
За вспыхнувшую в нём любовь,
Что Дони к ней непримирима,
И Тим наносит Дони боль.

Дрожащие бессильно руки
Он опустил понуро вниз,
А на лице — всё те же муки,
Не понял он сестры каприз.

Вскочила с места, поджав губы,
Как будто разъярё;нный кот,
«Огонь и дым, и медны(е) трубы»,
Сей взгляд на Мэри он несёт.

Но Мэри, продолжая дело,
К ней шла с протянутой рукой:
— Я Мэри Хортон, — очень смело,
Стараясь сохранить покой.

— По просьбе мистера Мелвилла
Я Тима увезу в мой сад,
Чтоб погребенье не давило,
На нездоровый весь уклад.

18.6.

Однако Дони встала в позу
И ей не подала руки,
На Мэри тут же злую дозу
«Дарила ругань» вопреки.

Как будто вопреки несчастью,
Уже свалилось на семью,
А может быть, и Тима счастью
И как покой её отцу.

С презрительной своей улыбкой
Остановиться не могла,
Хотя для всех и было пыткой,
Неслись обидные слова.

— А то бы я не догадалась,
Зачем приехали сюда,
За Тимом ты уже примчалась,
Как сострадания полна.

Нет, все Вы только посмотрите,
Ещё горяч и мамин труп,
Примчалась к Тиму за соитьем,
Поскольку он красив, но глуп.

Какого чёрта в заблужденье
Держали Вы нас целый год,
Что Вы моложе от рожденья,
И с сексом «в Вас» полно забот.

— Ох, замолчи ты, бога ради! —
Взорвался тут несчастный Рон:
— Не знаешь многого ты, кстати,
Язык твой, верно, прокажён.

В порыве бешенства, на Рона
Набросилась родная дочь:
— Я счас такое Вам затрону,
Что станет Вам совсем не в мочь.

Когда я посчитаю нужным,
И лишь тогда я замолчу,
Считаю всё семье столь чуждым,
Что я сейчас и закричу.

Ты — жадный, старый здесь мерзавец,
Чтоб сына продавать, глупца,
Конечно, он у нас красавец,
Бегут все бабы на ловца.

С десяток парочку долларов,
Что получаешь за него,
Торгуешь сыном ты задаром,
Сам, отрешившись от всего.

Всё ради лишних кружек пива,
Цедить с приятелем в пивной,
Ах, как всё выглядит «красиво»,
Родитель наш ты, дорогой.

Теперь семья наша в позоре,
А Вы, богатая «мадам»
Прекрасным «вывели узором»,
Что Тим Вам, нужен по делам.

Что платоническое чувство
У Вас к красавцу-мужику,
Ах, как же Вы смогли искусно
Заставить думать так в мозгу.

Теперь, когда открылась правда,
Что Вы-то сами — молода,
Конечно, Вами движет жажда
Иметь в резерве мужика.

Вы нас заставили поверить,
Что Вам под девяносто лет,
Теперь попробуйте уверить,
Что ничего меж Вами нет.

Вся улица уже хохочет
И осуждает всю семью,
Отец над «дамочкой хлопочет»,
Чтоб совесть потерять свою.

Уже все видели при свете,
Почти что каждый выходной,
Проводит Тим наш дни все эти,
В покоях «дамочки» одной.

Корова старая с заботой,
Вот если нужен Вам так бык,
Прикрылись Вы в саду работой,
И Тим, конечно, к Вам привык.

Глупца-красавца, Тима-брата
Вы держите, как за быка,
Ты, Мэри, в этом виновата,
Взяла его ты за рога.

Ты — мерзкая, дрянная баба,
Коль нужен жигало тебе,
Купи такого для отрады,
И не позорь ты нас в беде.

Убралась бы от нас подальше,
Семье и Тиму дай покой,
Не раскусили жаль мы раньше,
Поступок мерзкий, грязный твой.

18.7.

Стояла Мэри средь гостиной,
Бессильно руки свисли вниз,
Себя считая в том невинной,
А это — Дони лишь каприз.

Безмолвного протеста слёзы
Уже струились по лицу,
Исчезли все её и грёзы,
Её «пришили» к подлецу.

На щёках выступили пятна,
Как признак явного стыда,
Понять ей дали слишком внятно,
На ней повисла вся вина.

Вина за отношенье к Тиму,
За то — была ему, как мать,
За то, что он неотразимый
Себя позволил увлекать.

Всё потрясло её настолько,
Что раздавило её всю,
Душе обидно и столь горько,
Что проклинала роль свою.

Нет сил в ней, вымолвить и слово,
Достойный дать врагам отпор,
Она к такому не готова,
К чему сейчас весь этот спор?

Рон в лихорадочном ознобе,
Сжимая руки, крепко так,
Что побелел в своей он злобе,
По Дони вышло, он — дурак.

Тим совершенно сбитый с толку,
Понять суть брани сам не мог,
Отец подобен злому волку,
А Дони — словно проклял бог.
 
Жестокие душевны(е) муки
И чувство странное стыда,
Не понял Донины он «штуки»,
Но понял, что грядёт беда.

Похоже Дони против дружбы,
Его и Мэри — почему?
Ему сестры все крики чужды,
И всё не нравится ему.

Но так кричать на Мэри, Дони
Ни в коем разе не должна,
Её нападки, как те кони,
Что мчатся в пропасть иногда.

Она несправедлива к Мэри,
Ведь Мэри так ему нужна,
Она ж «открыла» Тиму двери,
И с ним она всегда нежна.

Но в Мэри, что же так плохого,
Всё больше нравится же мне,
Не надо друга мне другого,
Доволен Мэри я вполне.

Ему так хочется вдруг скрыться,
Убежать от споров всех,
Куда-нибудь от них зарыться,
Не слышать чтоб ему помех.

Не прекращал дрожать Рон телом,
Не ожидал таких он склок,
Пытался овладеть он гневом,
Пытался Дони «дать урок»:

— Ты, Дони, верно, с Миком вместе
Сошли, пожалуй, вдруг с ума,
Лишить мисс Хортон просто чести,
Нужна «больная» голова.

Вы оба с Тимом, мои дети,
И чтобы Вами торговать…
Мне слышать слово даже претит,
И как могла ты мне сказать?

Мисс Хортон знаю больше года,
К ней не пристали те слова,
Какие ты себе у угоду
Лишь с подозренья назвала.

Хоть оказалась и моложе,
Чем думали мы здесь всегда,
Но обливать мисс Хортон ложью,
Не разрешу Вам никогда.

Ты опозорила нас вместе,
Меня и Тима, нашу мать,
И где, в том доме, в этом месте,
Где мать «решилась» умирать.

И в день, когда такое горе
Внезапно нас постигло всех,
Разбушевалась ты, как море,
Взяв на себя подобный грех.

Не думаешь ты о ребёнке,
Ему ль полезен этот «взрыв»,
Взбалмошная ты вся девчонка,
И в голове твоей — нарыв.

Чтоб впредь не слышал я такого,
Сейчас ты, Дони, так мерзка,
Мисс Хортон ведь ждала другого,
Не хамского здесь языка.

— Я говорю всю эту «мерзость»,
Уверена я очень в том,
И потому моя вся дерзость
Пришла и в наш с тобою дом.

Таких примеров в жизни много,
Известны многие из них,
И места не было другого,
Могла б где высказать я их.

18.8.

Трясущейся рукою Мэри
«Прошлась» по мокрому лицу,
Пред ней не люди, словно звери
К родному даже их отцу.
 
— Вы, дорогая моя Дони
И уважаемый Ваш муж,
Сейчас Вы мысленно все в зоне,
Где царствует сплошная чушь.

Я понимаю потрясенье,
Узнав, что не старуха я,
Но есть манера поведенья,
Где так вести себя нельзя.

Единственный лишь этот довод
Вам не даёт законных прав,
Всего лишь это только повод,
Кричать здесь на меня — «гав гав».

И те эпитеты для бабы,
Что «наградили» Вы меня,
Относятся, возможно, как бы
И приложимы на себя.

Не верите, что говорите,
Так воспитать отец не мог,
Себя же Вы поберегите,
Вас может наказать и бог.

Я не скрывала вовсе возраст,
Считая — это просто факт,
И не нашла я в том курьёзность,
Что с Тимом «сыгран» этот акт.

Тому примеров тоже много,
И, если всех подозревать,
То мне скажите, ради бога,
Кого порядочным назвать.

Не лезло в голову такое,
В чём обвинили Вы меня,
А с Тимом мы — совсем другое,
И так меня назвать нельзя.

Слова все Ваши — очень страшны,
По возрасту — Вам с Тимом — мать,
Сей факт для всех нас столь ужасный,
А мне здесь нечего соврать.

Вот если б нужен мне мужчина,
Он мог бы быть со мной давно,
Зачем навязывать-то Тиму
Ту роль, Вам что ли всё равно?

И дале(е), с Тимом больше года
Знакомы и ведём дела,
Мужчина он не той породы,
Таить всё то, что в нас нашла.

Ваш Тим, он очень откровенен,
Я знаю многое про Вас,
В рассказах он совсем не беден,
Давно бы «ошарашил» Вас.

Да Вы и сами не так глупы,
Мужчины пробужденья в нём,
Заметить и не через лупу,
А видом всем, чем мы живём.

Поймите, это и опасно,
Чтоб Тим наш встал на секса путь,
С его умом не будет ясно,
Как может секс его встряхнуть.

А если Тим погряз бы в сексе,
Такой бесхитростный мужик,
Узнали б сразу эти вести,
Он в этом плане просто дик.

Все чистые, невинны чувства
Питаю я к нему давно,
Тим чист, невинен, всё — кощунство,
Винить нас в том — не суждено.

Хотя звучит всё так банально,
Но это в нём я берегу,
В том часть его очарованья,
И Вас я просто не пойму.

Вы нам испортили «погоду»,
Хотя не в силах всё понять,
Но переменам «дали ходу»,
Себя мне предстоит унять.

Все наши с Тимом отношенья
Назвать бы можно — «идеал»,
Но Ваши, Дони, все «решенья»,
Какой-то разожгли накал.

Накал какой-то неприязни,
И к Вам, и к нашим с ним делам,
Я испытала чувство казни,
О чём не думала, мадам.

Вы также вынудили Тима
Неловкость испытать ко мне,
Была привязанность режима,
И ничего лишь на уме.

18.9.

Тут Мик уже «прочистил» горло,
Он на защиту встал жены,
«Пропел» он чисто своё соло,
Добавив тоже ерунды:

— Мисс Хортон, всё же, безусловно
Вы догадаться же могли,
Что Вам должно быть неудобно
С мужчиной проводить все дни.

Все дни, конечно, выходные,
С ночёвкой в Ваших двух домах,
В его-то годы молодые…
Ведь парень ходит в женихах.

Да ещё такой красавец…
Вы не задумались о том,
Что люди скажут, какой «шанец»
Есть для интереса в нём?

—Ах, вот откуда «ветер дует», —
Схватил Рон Мика за пиджак:
— И интуиция вся чует,
С твоей «подачи» весь бардак.

Как только ты увидел Мэри,
Уже внушил ты Дони мысль,
Ещё и не закрылись двери,
Испортить Мэри с Тимом жизнь.

Моя же Дони не способна
«Рождать» те мерзости в семье,
Тебе, наверно, так удобно,
Разлад добавить к горю мне.

И всё-то лишь предположенья,
Без очевидных фактов всё,
Мы все здесь терпим униженья
За это гнусное враньё.

Ты — накоктейленный, Мик, педик,
Ты опозорил тут всех нас,
Ты, Мик, как тот засраный медик,
Диагноз он не даст сейчас.

Зачем людей нам всех бояться,
Зачем доказывать им всем,
Что Тим не ходит целоваться,
Ещё и нет таких проблем.

Расставит время всё на место,
Не так же люди и глупы,
Людей есть много очень честных,
Не думать также, как и ты.

О господи! Зачем же, Дони,
Ты выбрала его в мужья,
Ты заслужила лучшей доли,
С тобою ведь и вся семья.

Простой, порядочный ведь парень
Такие мысли не родит,
А ты ж, чванлив, в мысля;х — бездарен,
Жаль, что судьба с тобой роднит.

Тебе бы по зубам прилично,
Засранец грёбаный, я дал…
Хватаясь за живот, привычно,
С дивана Дони страх поднял.

— О, папа! — Ахнула вдруг Дони,
Она расплакалась навзрыд…
На этом столь опасном фоне
Был Тимом спор тот «перекрыт».

18.10.

Вдруг Тим решил вмешаться в склоку,
Вскочил внезапно с места Тим,
Не дал враждующему блоку
Продолжить «нежный» столь «интим».

Не сразу поняли, в чём дело,
Развёл он в стороны мужчин,
Толкнул «в диван» он Мика смело,
Взвалил он на себя почин.

Всех без единого он слова,
Отца и Дони усадил,
Речь Тима взята «за основу»,
Чтоб укротить всей свары пыл.

Отцу на плечи сложил руки,
В слова вложил он доброту:
— Не злись на Мика, твои муки
Должны исчезнуть в пустоту.

Не нравился он тоже маме,
Но родственник теперь он наш,
Дружить придётся нам годами,
Он зять уже давно как Ваш.

Ещё сказала наша мама,
Что Мик у Дони — господин,
А вот сегодня наша драма
Для Дони просто — никотин.

Тут Мэри «закатилась» смехом,
За плечи Тим обнял её,
Кончалась свара вся потехой,
Уже вмешался Тим в неё.

— Ты не смотри на Дони с Миком,
Расстроены за маму Ес,
И Вашей схватке такой дикой
Пора давно найти конец.

Пойду-ка соберу я вещи,
Нам с Мэри ехать уж пора;
Была попытка взять их «в клещи»,
Для Тима было, как игра.

Смотрел на сына с изумленьем,
Не ждал такого он конца,
Проникся к Тиму уваженьем,
Достоин званья молодца.

— Иди, пакуй, дружок ты, сумку,
Зайдёт счас Мэри за тобой,
Ещё скажу сим недоумкам,
Чтоб завершить наш как-то бой.

А, в общем, сын, ты — молодчина,
Вмешался во-время ты в спор,
Ты настоящий здесь мужчина,
А Дони с Миком «лепят» вздор.

Красивые глаза у Тима
Сияют от отцовских слов,
Осталась Мэри невредима,
От двух дурных своих врагов.

18.11.

— Ты, папа, нравишься мне тоже, —
Пошёл он сумку собирать,
И лишь спустя минутой позже,
Рон стал весь спор их продолжать.

— Я полагаю, моя Дони,
Что прежде, чем кончать наш спор,
Должна ты «снять доспехи с бронью»,
И снять с себя и с нас позор.

Должна «отвесить» извиненье
За все обидные слова,
Считать всё недоразуменьем,
Поскольку не была права.

— Вы не дождётесь извиненья,
Поскольку я во всём права,
Моё осталось твёрдо(е) мненье,
И вот последние слова:

— Пред нами Вы должны виниться,
Мы натерпелись тут всего,
На мужа с кулаками биться!
Вы оскорбили и его.

Печально Рон смотрел на Дони:
— Я рад, что мамы с нами нет,
Чтоб видеть, с Миком вы, как кони,
Затоптали нас в ответ.

Она всегда нам всем твердила,
Что ты чужая станешь нам,
Ты нас, родителей почила,
Смешала с грязью пополам.

Ты стала просто истеричкой,
Ты слишком задираешь нос,
Ведёшь себя ты неприлично,
Коль льёшь на нас такой «понос».

И не мешало б взять уроки,
Манер хороших с Хортон мисс,
Чтоб их живительные токи
И мужу тоже привились.

Тут Мэри вовсе не стерпела:
— Прошу Вас, мне ужасно жаль,
Я к Вам примчаться не успела,
Уже «поймала» я печаль.

Хотя мне это неприятно,
Но я всё вынести смогу,
Но очень мне сейчас досадно,
Что Вам я, Дони, как врагу,

Смогла помочь Вас всех рассорить,
Хотя и оснований нет,
О личной жизни моей спорить,
Уже почти на склоне лет.

А если не учесть условий,
Нуждается счас Тим во мне,
Даю Вам честное я слово,
Я б не приехала вообще.

Как Тим оправится от горя,
Я разрываю с ним контакт,
Коль в этом, Дони, Ваша воля,
И Ваш «культуры высший» такт.

Опять отец, поднявшись с места,
Чтоб завершить сей мерзкий спор:
— Твои все доводы протеста,
Совсем ненужный, мерзкий сор.

Что вышло всё у нас наружу,
Считаю, к лучшему наш спор,
Хотя и не в такую «стужу»
Он мог пройти, не как позор.

А что так до меня и мамы,
Всю жизнь пеклись мы об одном,
Комфортно Тиму было б с нами,
Не ущемлять его ни в чём.

Он в Вас нуждается, мисс Хортон,
Ему Вы, как родная мать,
А все догадки Дон — «за бортом»
Оставим, как не благодать.

Жены последними словами:
— Всегда ты помни, кто наш сын,
Уже с твоими, Рон, годами…
Чтоб он остался не один.

Такое принял я решенье,
Что Тим по-прежнему — у Вас,
Забудет наши огорченья,
И к Вам поедет он сейчас.

А мненье парочки мерзавцев,
(Тем хуже будет всё для них),
Напоминает мненье старцев,
Глухих, больных, во всём тупых.

Исполнить должен волю мамы,
Был Тим  в заботе и любви;
Остаток жизни эти драмы,
Его тревожить не могли.

Я счастлив был с моею Есме,
Прожили мирно все года,
И я скажу здесь Вам всем честно,
Не соглашусь я никогда;

С тем мерзким, грязным Вашим бредом,
Ты — недостойная мне дочь,
Мне склад и мыслей сих неведом,
Он после Есме, вновь, как ночь.

Хочу я вспоминать с улыбкой
Все годы, прожитые с ней,
Чтоб с Тимом вместе пиво с рыбкой,
Ещё лилось в нас много дней.   

Ему,  — кивнув уже на Мика:
— Всё это даже не понять,
Ему всё это даже дико,
За маму кружку поднимать.

Мисс Хортон благодарна Рону,
Совпали взгляды на весь спор,
Свергать ей Тима с его трона,
Сорвать надеждам всем простор.

С трудом «топила» всё желанье,
К нему сейчас же подойти,
Своим утешить состраданьем,
Чтоб мог немного отойти.

От своего двойного горя,
Что в день, когда не стало Ес,
Он дочь «теряет» в диком споре,
В неё вселился будто бес.

От слёз заплывшими глазами,
Дарует Рону нежный взгляд,
«Отважный Рон, всегда я с Вами,
Мы вместе выпьем горя яд».

19.1.

Вернувшись в дом свой после ссоры,
Её заботой был лишь Тим,
Она не лишена «опоры»,
Оставшись снова с ним одним.

По сути, там была победа,
Хотя терпела в споре стыд,
Всё шло от Дониного бреда,
Стерпела целый ряд обид.

И вот Тим снова в её доме,
Стоит средь комнаты своей,
Она — вся в сладостной истоме,
Увидеть блеск его очей.

Беспомощно ломая руки,
Имел какой-то жалкий вид,
Ей видны были его муки,
От всех полученных обид.

— Тебе — поспать сейчас немного,
Ведь ты не спал же эту ночь,
Свалилось горя очень много,
И сон тебе — «совсем не прочь».

— Сейчас не ночь, а день в разгаре, —
А в голосе и боль, и страх,
Он был в подавленном «угаре»,
Стоял не твёрдо на ногах.

Не страшно, милый, — спазмом речи,
Её мучительный ответ:
— Хотя у нас ещё не вечер,
И через окна льётся свет;

На окнах я задёрну шторы,
И станет в комнате темно;
— Все эти наши разговоры…
От них мне сделалось тошно;.

Едва дошли они до ванной,
Как рвота хлынула струёй,
В том ничего не было странным,
Ведь Тим был умственно больной.

И все побочные недуги
Довольно трудно предсказать,
А потому пришлось подруге
Ему всю помощь оказать.

Была заляпана одежда,
Испачкан в ванной даже пол,
Но Мэри обошлась с ним нежно,
Он на себя был этим зол.

Он заикался, задыхался,
Он еле вымолвить ей смог:
— Я, Мэри, очень так старался…
Но я себе и не помог.

Теперь ты на меня сердита,
Что я испачкал всё вокруг…
— Тим, в этом я — твоя защита,
Ведь я давно же тебе друг.

С собой не мог поделать что-то,
Как лишь до ванны добежать,
Остановить нельзя же рвоту,
За что же мне тебя ругать?

А что испачкано всё рвотой,
Так это, в общем, не беда,
Всё уберу своей заботой,
Без всякого на то труда.

В запачканной своей одежде,
Ещё был бледен, грязен сам,
И нужно было его прежде
Отмыть, покой дать от всех драм.

И вопреки догадкам Дони,
Его раздела догола,
Была она с ним в своём доме,
Её опасность не ждала.

А он, как маленький ребёнок,
Послушен Мэри был во всём,
Как будто вышел из пелёнок,
Хотя игра была с огнём.

Его заставила лечь в ванну,
С приятной мыльною водой,
Ему устроила день банный,
Совсем пренебрегла собой.

Его купала, как котёнка,
Но Тима вид привёл в восторг:
«Его купала, как ребёнка»,
Вела с собою она торг.

«Ах, как красив он, как мужчина,
Изъянов в теле — никаких,
С него писать можно картину,
Она была б ценней других».

19.2.

А Тим не обращал вниманья,
Лежал в воде он на спине,
Всё было выше пониманья
В её «проснувшейся весне».

Смотреть на «голого ребёнка» —
Никак не оторвать ей взгляд;
Она, как наглая девчонка,
Как от стыда приняла яд.

Немало в книгах по искусству
Пришлось ей видеть наготу,
Но не пленяла её чувства,
Как в ванне, с Тимом наяву.

А он, раскинувшись в блаженстве,
Он вспомнил, как купала мать,
Он не стеснялся «в совершенстве»,
Давал себя всего купать.

Усильем воли на мгновенье,
Заставив отвести свой взгляд,
Она, как вновь, и с упоеньем
«Пила, пила» всё этот яд.

Увидев сомкнутые веки,
«Вонзила» жадный интерес —
«Венец» над Тимом всей опеки,
И в жизни всей её прогресс.

С желаньем любоваться телом —
И изумленье, и взрыв чувств,
Душа победну(ю) песню пела,
При всей тиши обоих уст.

Почувствовав в нём перемены,
По телу выше бросив взгляд,
Её все «жизненные вены»
Пронзил стыда какой-то яд.

Он наблюдал за ней, усталый,
Но любопытный взгляд его,
Пронзил стрелой её не малый
Весь интерес к нему её.

Кровь бросилась волною жаркой,
Лицо окрасив в яркий цвет,
Но он лежал ещё весь жалкий,
И не сказал ни «да», ни «нет».

Она присела на край ванны,
Намылив волосы и грудь,
Продолжив день сегодня банный,
Не дав ему опять взгрустнуть.

Хотя и был ещё он вялый,
Но постепенно отходил,
Он просто очень был усталый,
Его кошмар всего сразил.

По выходе его из ванной,
Он полотенцем был «объят»,
Таким огромным мягким банным,
Что он был очень даже рад.

Уже когда лежал в постели,
Ей доверительно сказал:
— Когда я был в твоей купели,
Я словно по небу летал.

Мне было, Мэри, так приятно,
Прикосновенье этих рук,
Я ощущал бы постоянно,
Как радость даренных мне мук.

Я рада, что тебе приятно,
Я рада даже и в двойне,
И тоже было так отрадно,
Купать тебя, конечно, мне.

Ну, спи, мой дорогой «ребёнок»,
Тебе лишь сон необходим,
Душой, здоровьем — слишком «тонок»,
И, как ребёнок, ты — любим.

19.3.

Как договаривались ране(е),
В воскресный наступивший день,
Они с утра, уже заранее,
Хотя в душе у Рона тень;

Уже катили к его дому,
На дачу взять его с собой,
Ему теперь уж холостому,
Душе чтоб даровать покой.

Он ждал машину на веранде,
Ступеньками сбежал он вниз,
Ряды пополнил их команде,
И начал новую он жизнь.

Хотя и юношеска(я) резвость,
Какой же он ещё старик, —
Так окрестила Мэри трезво,
Весь оценив и внешний лик.

При виде Рона, вновь тревога
Пленила сердце Хортон мисс:
Какая Тима ждёт дорога,
Не дай бог он отца лишись.

Один оставшись в этом мире,
Он станет полным сиротой,
А кто возьмёт «всю тяжесть гири»
На горб трудолюбивый свой?

Конечно, есть сестрица Дони,
Она — наследница над ним,
Её подвластен будет воле,
Погибнет наш красавец, Тим.

Он с Мэри боле жить не сможет,
И лишь тогда пойдёт молва;
Обида душу Мэри гложет,
Она опять — совсем одна.

Не будет с нею её Тима,
А он заполнил её мир,
Она же Тимом и любима,
Прервётся в её жизни пир.

Ведь под влиянием супруга,
Попасть в умалишённых дом,
И Тиму там придётся туго,
«Над ним греметь всё будет гром».

И потому все мысли Мэри
Вертелись вкруг названья Тим,
Они же все и в большей мере
«Толкали» в бой: «Что будет с ним»?

19.4.

Забыв и шок, и своё горе,
Рон наблюдал, как едет Тим,
Тим погрузился как бы «в море»,
В то, что мелькало перед ним.

К стеклу «приклеенным» он носом,
Глазел мелькающий пейзаж,
Он любовался им «с засосом»,
Не отрывая чудных глаз.

— Наш Тим любуется природой,
Как будто едет в первый раз,
Похоже позади невзгоды,
И не до них ему сейчас.

— Вы правы, Мэри, совершенно,
Не думал раньше никогда,
Но оказалось это верно,
Что ошибёшься иногда.

У Тима эта страсть к поездкам
Лишь наблюдается сейчас,
А раньше фактом было веским,
Мешала рвота каждый час.

— Не беспокойтесь, мистер Мелвилл,
Тим счастлив, когда горя нет,
Лишь повод чтоб к расстройству не был,
Во всём «светил ему бы свет».

Поездка на моей машине
Лишь случай счастья для него,
Не должен Тим погрязнуть в тине,
Его беречь бы от всего.

Устроив всех гостей на даче,
Она собралась снова в путь,
Довольная своей удачей,
Что смогут оба отдохнуть.

— Я думал, будете Вы с нами;
— Я, к сожаленью, не могу;
Такой, как я служивой даме,
К работе нужно быть «в долгу».

У босса завтра совещанья,
Должна я быть всегда при нём,
Вам с Тимом для существованья,
Напичкан всем сей «божий дом».

Он ори(е)нтируется в доме
Уже так чётко, как в своём,
В нём, даже всех продуктов кроме,
Есть всё — назвать его жильём.

— Неплохо было бы нам с Вами
Нас называть по именам,
Знакомство нашими домами
Даёт на это право нам.

И Мэри на одно мгновенье
Вложила руку на плечо,
И просто, с явным откровеньем
Ему сказала горячо:

— Отныне будет Рон и Мэри,
Так как-то проще и теплей,
А в этом больше и доверья,
Всегда, у всех, в их жизни всей.

— Когда увидимся мы, Мэри?
Пытался Мэри проводить,
Но Тим не дал ему доверья,
Успев папашу упредить.

— Не раньше пятницы, под вечер,
Но к ужину меня не ждать,
Мне с шефом предстоит и вече,
Возможно, ужин пожинать.

Заметил Рон наш с удивленьем,
Что ощетиненный, как пёс,
С присущим Тиму раздраженьем,
Меж ними срочно «сунул нос».

В конечном счёте, до машины
Проводить пошёл лишь Тим,
Рискнуть «лишиться» половины,
Случиться не могло бы с ним.

С каким-то странным выраженьем,
Не знала прежде никогда,
Сказал, как будто с возраженьем:
— Как жаль, что это лишь нужда.

—Да, Тим, мне так необходимо,
Всегда меня работа ждёт,
Ты ожидай меня терпимо,
Чтоб не давил на папу гнёт.

Лишь на твоё, Тим, попеченье
Я оставляю целиком,
Его займи ты вовлеченьем,
Ему весь покажи наш дом.

Участок, пляж и всё в округе,
Ты знаешь всё: реку и дом,
Тебе сдаю я на поруки,
Чтоб не нуждался он ни в чём.

— Конечно, Мэри, обещаю,
Я позабочусь об отце,
Лишь по тебе я всё скучаю…
— На той неделе, лишь в конце.

Стоял, смотрел он вслед машине,
Пока не скрылась та в лесу,
Понурый и при грустной мине
Шёл в дом, весь видом «не к лицу».
      
20.1.

Особо трудная неделя,
(такой и ставила прогноз),
Хватало всякой канители,
Тащить всё время фирмы воз.

Из всех собраний их Совета
Оно было важнее всех,
И для «придачи ему света»,
И чтоб придать ему успех;

Из США «явилися» три чина
Компании этой, головной,
Конечно, в том была причина,
Возможно, связанной с борьбой.

С борьбой за лучшие доходы,
За освоенье рудных мест,
Все «секретарские расходы»
Свалились на неё с небес.

Когда же в пятницу, под вечер,
Закончился весь этот ад,
Она и шеф «открыли вече»,
Победный надо всем парад.

Они сидели в кабинете,
У шефа, в верхнем этаже,
Как будто вырвавшись из кле;ти,
«Всех обходя на вираже».

— Я страшно рад, что всё уж в прошлом,
Хоть забодай меня коза,
Порою было даже тошно,
Но я не мог закрыть глаза.

Тебе бы следовало, Мэри,
Ребёнка, слабого умом,
Ты можешь мне во всём поверить,
Давно вселить его в свой дом.

Усыновить его законно…
Тебя теперь ведь не узнать,
Я говорю вполне резонно,
И вот, что я хочу сказать:

— В делах ты всех — незаменима,
С тобой работать — просто блеск,
Сейчас ты стала даже «прима»,
Злой дух в тебе совсем исчез.

С тобой работать так приятно,
Не думал я дожить до дня,
Общаться просто так занятно,
В восторге полном от тебя.

Ты, Мэри, старая калоша,
Подумать только сколько лет,
В себе носила злобы ношу,
Но вот простыл её и след.

Ни разу ты не показала,
На самом деле, кто ты есть,
Сама от этого страдала,
Сама себе дарила месть.

— Пожалуй, прав ты здесь, мой Арчи,
У жизни время есть на всё,
Во-первых, стала я чуть старше,
Имею я своё жильё.

А даже раньше встреть я Тима,
Мог не возникнуть интерес,
А было б так необходимо?
«Мог не вселиться в меня бес».

Иным полжизни вовсе нужно,
Чтоб пробудиться ото сна,
Ведь жизнь порою очень сложна,
Она сюрпризами полна.

— За всеми нашими делами
Тебя спросить я не успел,
Так что случилось с Тимом, с Вами,
Какой постиг его удел?

— Ушла из жизни его мама;
На дачу увезла с отцом,
Нанесена обоим травма,
Но выглядит он молодцом.

Мне кажется ещё он толком
Не осознал, что это смерть,
Его сознанье крыто «шёлком»,
Вкруг них — сплошная круговерть.

Особо жаль отца мне, Рона,
Набросилась на нас с ним дочь,
Услышать ругань её тона,
И так превратно «истолочь»…

Когда заехала за Тимом,
(По просьбе Рона, как отца),
Процесс пошёл неотвратимо,
Достиг печального конца.

Все думали, что я — старуха,
Поскольку волосы — седы,
Так Тим разнёс до близких слуха,
Он потому «ведёт» сады.

20.2.

— Вот кто меня увидел первым,
Так это был муж Дони, Мик,
Он сразу стал на путь столь «верный»,
Шепнув супруге в один миг.

И Дони «развила» догадку,
Что Тим — любовник просто мой,
И только Рон сей бредни гадкой,
Дал этой паре здравый бой.

— Но разве не встречалась с ними,
Зачем скрывала от семьи?
— Заботой, верно, лишь о Тиме,
Пресечь всю связь они могли.

Не связь в любовном понимание,
А нашу дружбу и дела,
Ссылаясь лишь на то внимание
В делах, что Тиму создала.

Жила в каком-то подсознание,
Чуть зародившийся инстинкт,
Не обращать на всё внимание,
Такой я вынесла вердикт.

Всегда он под моей защитой,
Его рассказы о семье,
Всегда звучали, как молитвой,
Всё время слушать чтобы мне.

И я откладывала встречу,
Ещё и также потому,
Что завести мне первой речи,
Об этом вовсе ни к чему.

Не думали б, что в нём нуждаюсь,
Под подозренье повод дать,
Надеясь, сами догадаясь,
С кем сын изволит пропадать.

Домой придя такой довольный,
И щедро он вознаграждён,
Он всем рассказывал привольно,
Что, как садовник, он нужё;н.

И, Арчи, из его рассказов
Я по;няла, что он с сестрой
Росли всё детство в их проказах,
И он ей — больше, чем родной.

На редкость их любовь взаимна,
Но он немного охладел,
Когда она вдруг так «невинно»
Ушла от всех домашних дел.

Когда внезапно вышла замуж,
И мужа любит, и его,
И не поймёт теперь он сам уж,
Её поступка, лишь всего.

Он понял, Дони против дружбы,
Той, что сложилась у нас с ним,
Её заботы о нём — чужды,
И от того страдает Тим.

— Ну, и как ты всё стерпела?
— Раздавлена была я вся,
В душе от боли всё горело,
И даже плакала там я.

Представь себе, меня увидеть,
Как слёзы льются по щекам;
— Представить трудно, но обидеть
Ещё не удавалось нам.

Тебе, конечно же, я верю,
Всем плакать надо иногда,
Когда ты попадёшься «к зверю»,
Уже нет выхода когда.

Он наблюдал за своей Мэри,
Как разливала она чай,
Ему души открывши двери,
Как будто даже невзначай.

Чудовищное объвиненье,
Какой же страшный тот удар,
Был нанесён ей без сомненья
В ответ на «божий» Мэрин дар.

Её порядочность и гордость
Растоптаны так быстро, вдруг,
Какая «дарена» ей чёрствость
И пережила сколько мук.

Ведь сама мысль о сексе с Тимом
Ей унизительна всегда,
К ней с детства всё неприменимо,
Мужчин не знала никогда.

В душе она давно монашка,
И много женщин есть таких,
Как «ядом полная вся чашка»,
Мужчин «чуралася» любых.

— Спасибо, Мэри, дорогая, —
Беря из рук её свой чай:
— Коль ты позволишь, я желаю
Взглянуть на твой «желанный рай».

Хотел бы я увидеть Тима…
Не сразу дан ему ответ,
Слова, казалось, летят мимо,
Сказала «да» ему, во след.   

21.1.

Уже за полночь было время,
Когда вернулась она к ним,
Но всю неделю будто бремя
Нёс на себе красавец Тим.

Стремглав он выбежал из дома
И, как галантный кавалер,
(По Мэри мучила истома),
Открыл поспешно «бэнтли» дверь.

Душа её в своих объятьях,
Он поднял Мэри от земли,
О всех приличьях восприятья
С сознанья у него ушли.

Всегда за время их знакомства
Эмоции били через край,
И с ярым чувством вероломства
Он окунулся в этот рай.

— Я видеть рад тебя, о Мэри!
— Я думала, уже лёг спать;
— Не мог я даже в то поверить,
Что нам одним здесь ночевать.

Я должен был тебя дождаться,
Всё больше нравишься ты мне,
Не мог я жизнью наслаждаться,
Когда ты неизвестно где.

— Ты тоже нравишься мне очень,
И тоже больше с каждым днём,
Но вижу, чем-то озабочен,
Хотя горишь ты весь огнём.

Как папа, как прошла неделя?
— Он в доме тоже тебя ждёт,
Тебя дождались еле, еле,
Как время медленно идёт.

Не разрешил ему быть первым,
Хотел я встретить лишь один;
Наш Тим, как пёс хозяйки верный,
Кружился, прыгал, как тот джин.

Но Мэри, уже зная Тима,
Хотя и был он очень рад,
Каким-то «запахом интима»
В душе учуяла разлад.

Но вот и Рон уже пред нею,
Обмен приветствий; «Как дела?»
— В порядке, Мэри, я балдею,
Чудесно(е) гнёздышко свела.

Обычный разговор при встрече…
У Тима вновь столь грустный вид,
Но был уж далеко не вечер,
А он нашёл здесь «ряд обид».

Понять ей трудно было сразу,
Спросила: «В чём же дело, Тим?»
Ведь после бурного экстаза
Случилось, верно, что-то с ним.

— Ни в чём, — мотал он головою:
— Я ожиданьем удручён,
Теперь я вновь уже с тобою,
И в жизнь я снова вовлечён.

— Ну, всё, тебе пора ложиться;
Но оглянулся он с мольбой:
— Ты помогла бы мне укрыться,
И с одеялом подо мной.

— Конечно, милый, непременно,
Приду чрез несколько минут,
Сей ритуал мы повседневно
Включаем в наш с тобой «маршрут».

21.2.

Когда она осталась с Роном,
Они решили выпить чай,
На время став его патроном,
Сказал ей, что попал он в рай.

— А Тим здесь плакал очень часто,
Не в полный голос, как всегда,
Он плачет тихо и ужасно,
Остановить его нельзя.

— Я пожелаю доброй ночи,
Я к Тиму и вернусь сейчас,
Просил меня зачем-то очень,
Потом дослушаю я Вас.

«Ребёнок» был уже в постели,
Забота, как всегда, одна,
Кровать бы была колыбелью,
Качала бы её она.

А так, поправив одеяло,
Со всех укрыв его сторон,
Под ним оно чтобы лежало:
— Счастливый, милый, тебе сон.

Потом склонившися над Тимом,
Поцеловала его в лоб,
Поступок выглядел интимным,
Что Тима вдруг «хватил озноб».

Он потянул её за шею,
Прижавши губы до щеки:
— Я без тебя жить не умею,
Меня ты, Мэри, береги.

— Теперь я здесь и всё в порядке,
Мне хорошо здесь жить с тобой,
Мы не играем с тобой в прятки,
Мы мыслью заняты одной:

Свободно(е) время, быть нам вместе,
Ты нравишься всё больше, Тим,
Тебе всё говорю без лести,
Как мамой, будешь мне любим.

Сомкнулись крепче его руки:
— Понять смерть мамы тяжело,
Меня терзают страшны(е) муки,
За что же мне такое зло?

Я часто вспоминаю маму,
Она такая же, как ты,
Со мной нежна, душевну(ю) рану
Утешит с долей простоты.

Я часто плачу и мне больно,
И не проходит эта боль,
Она пленит меня невольно,
Она мне, как на ране соль.

— Я знаю, милый, это чувство,
Из сердца вырван, как кусок,
Душе становится так грустно,
Ты — от беды на волосок.

Со временем всё станет легче,
Исчезнет боли острота,
А образ мамы будет «мельче»,
Уйдёт и в прошлое беда.

— Мне по душе все утешенья, —
Уже за спину держит он:
— Всегда находишь ты сравненья,
И нежный, ласковый их тон.

И мне становится всё лучше,
Мне плохо, Мэри, без тебя…
Но Мэри в этой позе — хуже,
Прижал к кровати он, любя.

Сумела «вырваться» из плена,
И ноги Мэри затекли:
— Я вместо мамы, ей замена,
Уже все люди спать легли.

Так спи спокойно, Тим мой милый,
Теперь всегда буду с тобой,
Не будь же ты такой унылый,
Твоей беде даём мы бой.

Работы завтра очень много,
Работа лишь излечит нас,
И нет здесь выхода другого,
Как всем нам выспаться сейчас.

— Спокойной ночи, моя Мэри,
Ты нравишься мне больше всех,
Тебе во всём всегда я верю,
Нам — лишь бы не было помех.

.
21.3
Рон продолжал беседу с Мэри,
За чаем, в кухне за столом,
Души своей открыл ей двери,
Стесненье — прочь, шёл напролом.

— Не думал я, так будет трудно,
Наверно, старость здесь виной,
Ах, как же было с Эс мне чудно,
Жил, как за каменной стеной.

Она хозяйка была в доме,
Весь дом с детьми — тащила воз,
Один остался, Тима кроме,
А с Дони — весь решён вопрос.

И вдруг, кончается всё счастье,
Остался только ты один,
А на тебе ещё ненастье —
Любимый слабоумный сын.

Желая Рона успокоить,
Накрыла руку всю своей,
Не зная, что ему устроить,
Чтоб был немного веселей.

Прикрыв глаза свои руками,
Он плакал также, как и сын,
Но он же старше был годами,
Имел он больше и причин.

На нём же сын больной остался,
А сам смотрелся, как старик,
Он этой смерти так боялся,
Он постарел сам в один миг.

Усох, подобно ветке древа,
Дрожит и чашка уж в руке,
Недуги все лишь от «посева»,
Что смерть посеяла в душе.

Безжизненное выраженье,
Угасли воля, даже дух,
Он терпит в жизни пораженье,
От предстоящих ему мук.

— Одна на Вас моя надежда,
Случится если что со мной,
Заботиться о Тиме нежно,
Чтоб не пропал мне дорогой.

Она кивнула и сказала:
— Не беспокойтесь, дорогой,
Уже на этот путь я встала
Своею твёрдою ногой.

22.1.

Как ни старались Мэри с Роном,
Влиять на Тима не могли,
Он поражён был словно громом,
Всегда от всех он был вдали.

Бродил бесцельно он по саду,
По маме в плен брала тоска,
И он на Мэри, как отраду,
Смотрел как бы издалека.

То встанет на одном он месте,
«Упрёт» во что-то глупый взгляд,
Как будто ждал оттуда вести,
«Ловил» он там лишь «грусти яд».

Он словно ждал, случится чудо,
Не мог понять о том никак,
Ему вновь становилось худо,
Вновь наступал какой-то мрак.

Замкнулся в собственном он мире,
Не допуская никого,
На ум давили тяжки(е) гири,
Чурался как бы он всего.

По настоянию же Мэри
На дачу ездил с Тимом Рон,
Ему открыла она двери,
Он, как жилец, был обречён.

Вели бесплодные беседы,
О Тиме и его судьбе;
На них свалились его беды,
Их жизнь текла теперь в борьбе.

В борьбе, вернуть красавца Тима,
Хотя б на прежни(е) рубежи,
Уже давно всем стало зримо,
В уме у Тима — виражи.

Исчезла радость с ним в общенье,
Уже замкнулся Тим в себе,
Тревожно Тима поведенье,
Терялся смысл в такой борьбе.

Впервые к ней «прилипло» горе,
Бессилье порождало гнёт,
Он «уплывал от Мэри в море»,
И бог лишь знает, что «поёт».

Скрываясь где-то, лил он слёзы,
Так унимал душевну(ю) боль,
Какие чудились курьёзы,
Он сам на рану сыпал соль.

Прониклась жалостью и к Рону,
Поскольку был он одинок,
Вошла в его проблемну(ю) зону,
Навис над ним, возможно, рок.
      
На нём заметна уже старость,
Болезней даже явный след,
Давно поникла его радость,
Итог его житейских бед.

Дрожал он старческою дрожью
И медлил часто при ходьбе,
Теряло в весе тело «божье»,
Навстречу шёл своей судьбе.

Неумолимо и так быстро
Беда теснила с всех сторон,
Проблемы всплыли все так остро,
«Не спрячешь их и за кордон».

Одна работа только в фирме
Давала повод быть собой,
Всё время дома жила в «гриме»,
Пленённая всегда борьбой.

Борьбой за Тима и за Рона,
Практически за жизни их,
Но натыкалась на препоны,
На безысходность их двоих.

Уже боялась она пятниц,
Когда ей надо с ними быть,
Всех этих с ними неурядиц
Ей надо было пережить.

Кошмарным стали наважденьем,
Уже ей и отец, и Тим,
Не знала их, каким леченьем
Объять вниманием своим.

Однажды, сидя на веранде,
На берег устремила взор,
Там Тим стоял «во всём таланте»,
Утёсы созерцал в упор.

Но что искал и что он видел,
Какой хотел найти ответ,
И кто, за что его обидел?
Хотела б вынести на свет.

Разлад её тревожил с Тимом,
Вину считала всю своей,
Каким «покрылась она гримом»,
Хотелось очень знать бы ей.

Но с ним беседа — бесполезна,
Он даже слушать не желал,
И сколько раз к нему с тем лезла,
Но он умело «убегал».

Но в нём прошедши(е) перемены
Не отражались на дела,
Но душу прятал он «за стены»,
И вновь: «осталась я одна».

22.2

Поднос Рон вынес на веранду,
В котором чай и тминный кекс,
Отныне он «свою команду»
«Не заведёт в голодный лес».

— Ты Рон, теперь — заправский повар…
— Сей тминный кекс любила Эс, —
Причём дрожал его весь говор:
Болезни на лицо — прогресс.

— Так что творится с нашим Тимом?
— Затёрли тему мы до дыр…
Прошли все разговоры мимо,
Его болезнь «справляет пир».

Возможно, все переживанья
За нашу бедную с ним мать,
Иного нет здесь оправданья,
Не знаю больше, что сказать.

Я сам страдаю с болью в сердце,
Мне больно на душе вдвойне,
Души своей «закрыл он дверцы»,
И мы с тобой, как на войне.

Хотел бы знать я, что с ним делать,
К нему пропал мой интерес,
Поверишь, нет желанья ведать,
В чём огорчён был мой «балбес».

Сейчас такое ощущенье,
Как будто больше мне не сын,
Я твёрдо принял здесь решенье,
Чтоб не остался он один;

Раскрыл заветную он папку,
Где Тима документы все,
Была их целая охапка,
Собрал, где только мог, везде.

— Вот здесь моё и завещанье,
Страховка, книжки — доступ в банк,
Всё для любого оправданья,
Чтоб всех «сметали Вы, как танк».

Финансово он независим,
До жизни самого конца,
Я вижу, Вам небезразличен, —
Он сделал поворот лица.

Взгляд устремил уже на берег,
Стоял где одиноко Тим,
Не опуститься б до истерик,
Случилось худшее и с ним.

— Уже я умираю, Мэри,
Я не хочу, мне трудно жить,
Прошу тебя во всё поверить,
Зачем на свете мне «коптить».

Я, как пружинная игрушка,
Где кончился её завод,
Я «от ствола как будто стружка»,
«Как кожура, где спелый плод».

Вот если был бы я моложе,
Я легче пережил бы смерть,
Я стар, уже меня ждёт ложе,
Я не могу и «жизнь терпеть».

Нет сил заботиться о Тиме,
Твою привязанность к нему,
Во всём том жизненном режиме,
Насколько я понять смогу;

О Тиме все теперь заботы
Возьмёшь ты, Мэри, на себя,
Оформил на тебя все льготы,
Не испросив согласия;.

Его милейшая сестрица
Навряд ли весь поднимет шум,
Она не будет и сердиться,
Поймёт, «раскинув» светлый ум.

Посколько Мику Тим не нужен,
Я оставляю два письма,
Чтоб Донин пыл был весь остужен,
Претензий не было б весьма.

Бросаю я свою работу,
Жить буду, как пенсионер,
Я заработал свою квоту,
И многим я даю пример.

Сидеть я буду просто дома
И жизни ожидать конца,
Но, Мэри, жжёт меня истома
По даче вашей, без конца.

Хотел бы я все выходные
С тобой и Тимом вместе быть,
Я приписал тебя в «родные»,
Недолго мне осталось жить.

22.3.

— Хоронишь, Рон, себя напрасно, —
Застлала взгляд слёз пелена,
На пляже Тим не виден ясно,
Словами Рона — сражена.

Расплакавшись, обняла Рона,
И он, конечно же, в ответ,
Неслышно в утешеньях стона,
Лишь только каждому совет.

Терзаясь каждый своей болью,
В объятьях чувствуя «родство»,
И облегчение юдолью,
Возможно, Тима сиротство;.

К нему прижавшись ещё крепче
И нежность чувствуя его,
Чтоб состраданье ей облегчить
Всю жизнь, за Тима своего.

Лицом в морщинистую шею
Уткнулась Мэри старика,
Покой обоим тем лелея,
Закрыв при этом и глаза.

Её внезапно окатило
Как будто ледяной водой,
И спину всю её сдавило
Прошедшим ужаса волной.

Открыв глаза, вздрогну;в от страха,
Уставился на «сцену» Тим,
Объятья с Роном — признак краха,
Касался дружбы Мэри с ним.

Впервые виделся Тим в гневе,
Темнели в ярости глаза,
В его душе, в её всём чреве
Бушует сильная гроза.

Она отпрянула от Рона,
Что пошатнулся даже он,
Отец «лишился как бы трона»,
Как Мэри, был он удивлён.

Каких-то несколько мгновений,
Друг в друга пристально глядя,
Во взгляде Тима — «воз» презрений
И искромётного огня.

Потом Тим развернулся круто
И бросился бежать назад,
Теперь распутывать все «путы»
Придётся ей, «спускаясь в ад».

Лишь Мэри поняла, в чём дело,
А Рон лишь прошептал: «Что с ним?»
За Тимом ринулся он смело,
Ведь всё же сын ему был Тим.

Но Мэри пресекла попытку,
Чтоб не встречались сын с отцом,
Была бы для обоих пытка:
Плохим закончится концом.

Сама за ним бежит вдогонку,
Углубившись в знакомый лес,
Она заканчивает гонку,
Когда пред ней Тим виден весь.

Несчастный вид красавца Тима
Повергнул Мэри просто в шок,
Казалось всё неотвратимо,
Навис над Мэри просто рок.

Его страданья бесконечны,
Черты лица искажены,
Не Тим пред ней, а что-то нечто,
Все чувства в нём — осквернены.

В таком оставить состоянье,
Его, конечно, не могла,
К нему проникшись состраданьем,
Неслышно к Тиму подошла.

Сама давно она страдала,
Что Тим ей стал совсем чужой,
Причин она не понимала,
Мужчина он, к тому ж больной.

К нему приблизилась бесшумно,
Дотронулась и до плеча,
Реакция была столь бурной,
Он сбросил руку сгоряча.

— Что происходит между нами,
И что я сделала не так?
Обидела ли я словами,
И, если да, скажи мне как.

— Нет, ничего! — Ответил резко;
И Мэри — снова тот вопрос;
— Уйди! — сказал он вновь так веско,
Но Мэри продолжала спрос.

— Пока не объяснишь в чём дело,
Я не отстану от тебя,
Нам с папой явно надоело,
К тебе ж относимся любя.

22.4.

С ума мы сходим от тревоги,
Ты стал совсем, совсем другой,
От нас бежишь, уносишь ноги,
На нас ты стал какой-то злой.

Меня и папу ненавидишь…
К нему вплотную подошла:
— Ты нас обоих тем обидишь,
Что льёшь на нас ты столько зла.

Его схватила вновь за плечи,
Он снова вырвался, крича:
— Мне все противны Ваши речи,
Прочь руки от меня, с плеча.

— Давно ли стал ты недотрогой,
Что означает этот жест?
Ты раньше разрешал мне трогать,
Какой в тебя вселился бес?

И что я сделала такое,
Что мне дотронуться нельзя?
— Ничто, что было бы плохое,
Ни в чём я не виню тебя.

— Тебе не верю, Тим, я просто,
Не думала, что станешь лгать;
— Я не могу, в душе всё «остро»,
Вы принуждаете страдать.

— Нет, можешь, Тим, ты всё мне ране
Всегда рассказывал сполна,
Мне надо знать об этом крайне,
Ведь я отчаянья полна.

Ты разрываешь мне всю душу,
Ты не отталкивай меня,
Я всё равно тебя не брошу,
И за тебя «идёт война».

Чтоб стал по-прежнему хорошим,
Я и ума не приложу,
Неужто думаешь, что брошен,
Я, как больная, вся хожу.

Катились по лицу уж слёзы,
Ладонью водит по щекам:
— Висят над нами все угрозы
Твоей болезни всяких драм.

— Я не могу, и я не знаю!
Во мне каких-то чувств разгул,
Я их совсем не понимаю,
А в голове какой-то гул.

Он повернулся раздражённый,
Вернее, взбешенный, как бык,
Каким-то чувством поражённый,
И страшен был его весь лик.

Смотрел он с яростью на Мэри,
Как незнакомый ей совсем,
Напоминал ей просто зверя,
Навесив целый ряд проблем.

— Я знаю, что тебе не нравлюсь,
Что больше нравится отец,
Я, Мэри, как здесь ни стараюсь,
А нашей дружбе — весь конец.

Я знал, что так оно и будет,
Ведь он — нормальный человек,
А я — «неполный доллар» — трутень,
Таким останусь я навек.

Мне тоже нравится мой папа,
И больше, чем я сам себе…
— Ты, Тим, себе сам «яд накапал»
И пребываешь с ним в борьбе.

Да как подумать мог такое?
Ты нравишься мне, как всегда,
Всё, что сказал мне, так смешное,
Того не будет никогда.

— Как познакомилась ты с Роном,
Так разонравился тебе,
Теперь отец «владеет троном»
В совместной с ним  моей борьбе.

— Ты ошибаешься, Тим, милый,
Всё больше нравишься ты мне,
Не папа, ты — такой красивый,
Что вижу даже и во сне.

А папа нравится мне тоже,
Не сильно так, как ты мне, Тим,
Он прежде нам с тобой дороже,
Что Вы — отец и сын ведь с ним.

c
Такие подобрать слова,
Чтоб не обидеть его лично
И сохранить его права.

— Я не лгала тебе ни разу,
Ты знаешь, Тим, что никогда,
Поскольку нравился мне сразу,
Ты, Тим, мне — радость и беда.

Тебе должна сказать такое,
(Ребёнку всё сказать нельзя),
Значенье слов тех — роковое,
Лишь взрослому доверю я.

Ты убедил меня, что — взрослый,
Терпеть ты должен беды все,
Вопрос сейчас настолько острый,
Что скоро новой быть беде.

Я объяснить тебе всё толком
Пожалуй, не смогу сейчас,
Не в том, что маленьким ребёнком
Тебя считаю каждый раз.

Я обнимаю его, Рона,
И он меня как бы в ответ,
Тебе не ставлю я препоны,
Не говорю тебе я нет.

А потому, что папа старый,
И разве ты не видишь сам,
Что он сейчас — ребёнок малый,
И он — забота как бы нам.

Ты должен быть всегда готовым
Перенести ещё удар,
Он будет вновь таким суровым,
Одна из тяжких для нас кар.

Ты должен быть не только взрослым,
Мужчиной сильным должен быть,
Характером настолько жёстким,
Чтоб смерть папаши пережить.

Но всё храни в строжайшей тайне,
Не должен знать об этом Рон,
Ему ведь тяжко жить так крайне,
Всё время ходит удручён.

Я объясняла тебе ране,
Что есть такое — это смерть,
Тогда ты внял всё пониманье,
Что значит людям — умереть.

Все люди, как и всё, стареют
И устают, чтоб дальше жить,
Их душу жизнь уже не греет,
Они хотят и всё забыть.

Особенно, когда и горе
Вдруг постигает на пути,
Когда им нет уже опоры,
Чтоб вместе с кем-то им идти.

Тогда процесс старенья быстро
Идёт к знакомому концу,
Встают проблемы очень остро,
Как, например, уже отцу.

Стареть он начал всё быстрее,
Вкусил он горечка сполна,
Смерть Эс он перенёс острее,
Плюс ссора с дочерью важна.

Вот Рона я и утешала,
Чтоб легче было ему жить,
И тем тебе я помешала,
Что бросил ты со мной дружить.

По-прежнему, дрожал всем телом,
Понять ещё было нельзя,
Дрожанье связано ль с тем делом,
Реакция ли на слова.

22.5.

— Я чувствую, ты лжёшь мне, Мэри,
Ты говорила мне всегда,
Открыла в взрослый мир мне двери,
Но там ждала меня беда.

Я видел все Ваши объятья,
И понял, что не взрослый я,
Я видел в лицах много счастья,
Совсем забыла ты меня.

Ты обнимаешь, утешаешь,
На это мне всегда запрет,
Лишь одеяло поправляешь,
А остальному — просто нет!

А я хочу, чтоб папы вместо,
Утешен был бы я тобой,
Что папа занял моё место,
Уже рассталась ты со мной.

Совсем другой ты стала, Мэри,
Как папа начал ездить к нам,
И как могу тебе поверить,
Что нравлюсь лишь тебе я сам.

Нет, Мэри, вывод очень ясен,
Я разонравился тебе,
Поступок твой просто ужасен,
И он привёл меня к беде.

Она стояла неподвижно,
С желаньем утолить мольбу,
Но это был призыв не «книжный»,
Любовь — взаимной, наяву.

Она была совсем внезапной,
Её хватил испуг и страх,
Душа же пела песнью сладкой,
Что, наконец, рассеян мрак.

Её он яростно ревнует
К его законному отцу,
Его, конечно же, волнует,
К какому всё придёт концу.

Проснулся в нём инстинкт мужчины,
Половозрелого самца,
Другой и не было причины,
Решить проблему до конца.

«Прижал к стене» он свою Мэри,
Достойный должен быть ответ,
Он должен ей во всём поверить,
Чтоб вновь зажёгся дружбы свет.

22.6

Мгновений несколько их взгляды
Пересеклись в борьбе умов,
Ему – добиться в деле правды,
А ей – сломить его норо;в.

Ей надо было столь тактично
Такие подобрать слова,
Чтоб не обидеть его лично
И сохранить его права.

-- Я не лгала тебе ни разу,
Ты знаешь, Тим, что никогда,
Поскольку нравился мне сразу,
Ты, Тим, мне – радость и беда.

Тебе должна сказать такое,
(Ребёнку всё сказать нельзя),
Значенье слов тех – роковое,
Лишь взрослому доверю я.

Ты убедил меня, что – взрослый,
Терпеть ты должен беды все,
Вопрос сейчас настолько острый,
Что скоро новой быть беде.

Я объяснить тебе всё толком,
Пожалуй, не смогу сейчас,
Не в том, что маленьким ребёнком
Тебя считаю каждый раз.

Я обнимаю его, Рона,
И он меня как бы в ответ,
Тебе не ставлю я препоны,
Не говорю тебе я нет.

А потому, что папа старый,
И разве ты не видишь сам,
Что он сейчас – ребёнок малый,
И он – забота как бы нам.

Ты должен быть всегда готовым
Перенести ещё удар,
Он будет вновь таким суровым,
Одна из тяжких для нас кар.

Ты должен быть не только взрослым,
Мужчиной сильным должен быть,
Характером настолько жёстким,
Чтоб смерть папаши пережить.

Но всё храни в строжайшей тайне,
Не должен знать об этом Рон,
Ему ведь тяжко жить так крайне,
Всё время ходит удручён.

Я объясняла тебе ране,
Что есть такое – это смерть,
Тогда ты внял всё пониманье,
Что значит людям – умереть.

Все люди, как и всё, стареют
И устают, чтоб дальше жить,
Их душу жизнь уже не греет,
Они хотят и всё забыть.

Особенно, когда и горе
Вдруг постигает на пути,
Когда им нет уже опоры,
Чтоб вместе с кем-то им идти.

Тогда процесс старенья быстро
Идёт к знакомому концу,
Встают проблемы очень остро,
Как, например, уже отцу.

Стареть он начал всё быстрее,
Вкусил он горечка сполна,
Смерть Эс он перенёс острее,
Плюс ссора с дочерью важна.

Вот Рона я и утешала,
Чтоб легче было ему жить,
И тем тебе я помешала,
Что бросил ты со мной дружить.

По-прежнему, дрожал всем телом,
Понять ещё было нельзя,
Дрожанье связано ль с тем делом,
Реакция ли на слова.

22.7.

С трудом продолжить объясненье,
Она обязана, должна,
И, подавив своё волненье,
Слова столь веские нашла.

— Что ты тоскуешь всё о маме,
Известно всем уже давно,
Но ты от этого лишь «ранен»,
Тебе уже не так больно;.

Тоскуешь ты не так, как папа,
Поскольку ты же — молодой,
А папа «вянет тихой сапой»,
И он давно уже больной.

Он хочет умереть, как мама,
Лежать с ней рядом, под землёй,
И в этом вся сегодня драма,
А ты идёшь на нас «войной».

Он хочет так лежать с ней рядом,
Они, как спали кажду(ю) ночь,
Обычным, как всегда, обрядом,
Просил он в том ему помочь.

Не хочет он ходить по свету,
Ни есть, ни пить, ни говорить,
На жизнь свою «набросил» вето,
Не может он без мамы жить.

Причиной наших с ним объятий,
Как раз и есть его слова;
А также — суть всех восприятий,
Тех, что «вместила» голова.

Мне папу стало очень жалко,
Когда сказал он, что умрёт,
Его я утешала пылко,
Ты ж понял, всё наоборот.

Глаза подняв уже на Тима,
Увидев, плакать он готов,
Глаза блестят неотвратимо
От слёз, наполненных зрачков.

— Не плачь, Тим, перестань сейчас же,
Мужчина сильным должен быть,
Не должен видеть папа также,
Как ты пытаешься здесь ныть.

Давно мне жаловался папа,
Что вслед за Эс покинет свет,
Так часто он об этом «капал»,
Что я дала себе обет.

В ответ давать лишь возраженья,
Вступала с ним всегда я в спор,
Всегда «дарила» утешенья,
Давала, как могла, отпор.

И потому тебе казалось,
Что время провожу я с ним,
Тебе же время не досталось,
Но ты, по-прежнему — любим.

Нельзя таким быть эгоистом,
«Дарить» чтоб время лишь тебе,
«Дарю» я время твоим близким,
Когда они в такой беде.

Хочу несчастному я Рону,
Дать каплю счастья старику,
Облегчить бремя его стонов,
Пока «живёт на берегу».

Тоскует он по твоей маме,
Так сильно, как я по тебе,
Как если ты, не дай бог «в яме»
Вдруг оказался бы в земле.

22.8.

Не мог Тим внешне быть спокойным,
В лице играла гамма чувств,
Старался выглядеть достойным,
И показать, что он — «не пуст».

Он пристально смотрел на Мэри,
И стало очевидно ей,
Что он словам её поверил,
Истории про папу всей.

Его способность к пониманью,
Зависит, кто ведёт рассказ,
Тогда он всё своё вниманье
Включить старается на Вас.

Он пропускал отдельны(е) мысли,
Но суть улавливал всегда,
Его нюансы и не грызли,
А правда лишь была одна.

— Мне, Тим, живётся очень трудно,
Когда забочусь о двоих,
Казалось всё так беспробудно,
Что нас касалось всех троих.

Хотелось много раз безумно,
Остаться только лишь с тобой,
Но это было б неразумно,
Поступок этот был плохой.

Мне становилось даже стыдно,
Подумать я могла и так,
И в то же время мне обидно,
Что ты, Тим, стал нам с папой враг.

Жизнь очень сложная ведь штука,
Как хочешь, не всегда живёшь,
Она — сложнейшая наука,
И не всегда её поймёшь.

Мириться надо с тяжким горем,
Случившимся в твоей семье,
Поймёшь всё — вместе переборем,
Но если ты поможешь мне.

Ты знаешь, он какой хороший,
Какой он добрый человек,
Он на земле — посланец божий,
Он славно прожил весь свой век.

Взрастил тебя и свою Дони,
Всегда он опекал тебя,
Лишь ты один «сидел на троне»,
С тобой возился он, любя.

Внушал тебе, что — не ребёнок,
Работу для тебя нашёл,
Не рос ты, как слепой котёнок,
А взрослым ты путём пошёл.

Сидели вместе Вы в «Сисайде»,
Среди всех взрослых там мужчин,
Он не стеснялся глянуть правде,
Что у него такой вот сын.

Он приобщил тебя к компании,
Чтоб набирался ты ума,
Тебя готовил он заранее,
Чтоб жизнь познал бы ты сполна.

Он был тебе и верным другом,
Он был чудесный семьянин,
Ему должны воздать услугу,
Чтоб он остался не один.

Создать ему уют, вниманье,
Вернуть ему хотя бы часть,
Хотя бы долю состраданья,
Чтоб сгладить всю его уча;сть.
   
Хочу я, Тим, чтоб ты отныне
Себя вёл с папой и со мной,
Прилично так, «не как бы на мине,
Взрываться», как не сын родной.

Его расстраивать не должен
И замыкаться вдруг в себе,
Вдвоём с тобой мы много можем
Переломив в его судьбе.

Хочу, чтоб с ним бы ты был весел,
Болтал и пел, смеялся так,
Чтоб папа головы не «весил»,
Чтоб папа не был тебе враг.

Когда ты с папой, чтоб был счастлив,
Держал весь в тайне разговор,
Во всей бы жизни был участлив
И не вступал бы с папой в спор.

Тебе понять всё, знаю, трудно,
Но не уйду я никуда,
Я чувствую уже подспудно,
Достигла твоего ума.

Не всё поня;л ещё, возможно,
Пока я буду здесь, с тобой,
Понять всё сразу тебе сложно,
Но должен дать всему отбой.

В глазах смешались горе, радость,
И взгляд его померк потом,
Нашёл во всём свою он слабость,
Уткнувшись ей в колена лбом.

Притихла Мэри вся от счастья,
Вела с ним тихий разговор,
Ей «излечить» далось ненастье,
Был долгий Тима уговор.

Конечно, утешала нежно,
Его гладя; по волосам,
А он, склонившись безмятежно,
Касаться дал к своим чарам.

Поднял он голову поспешно,
Улыбкой «осветил» ей взгляд,
Но всё казалось безуспешно,
Как будто действовал в нём яд.

Потерянное выраженье
Явилось на его лице,
И пелена вдруг отчужденья
Подёрнула глаза — в конце.

Он был отвергнутым влюблённым,
Печальным был его весь вид,
Он взглядом всем своим бездонным
Не мог понять своих обид.

22.9.

— Меня зовут все на работе
С насмешкой, Недоумком-Тим,
Но, Мэри, я сейчас в заботе…
Мой ум заня;т сейчас одним:

Мне важно полно(е) пониманье
Всего, что объяснила мне,
Я приложу своё старанье,
Понять проблемы наши все.

Всё время после смерти мамы,
Пытался показать тебе,
Что ты — царица моей драмы,
Что очень нравишься ты мне.

Не просто очень, очень слишком,
Но папа вдруг, казалось мне,
Понравился, и я был лишним,
И «утонул в большой волне».

Что сделала со мной, ты Мэри?
Не нахожу для чувств слова,
Сказать я не могу, но верю,
Что мне ты нравишься одна.

Я вижу в фильмах постоянно,
В объятьях девушку всегда,
При том целуют её явно,
И понимает лишь тогда;

Как нравится ему партнёрша…
О, Мэри, нравишься ты мне!
Но ты ко мне немного чёрства,
Не знаю, по какой вине.

Схватил он Мэри вдруг за плечи,
На ноги он поднял рывком,
Обнял так сильно, даже речи
Слов молвить не могла потом.

Она почти что задыхалась,
Откинув голову назад,
Щекой к щеке его прижалась,
Искал он рот, но невпопад.

Губами, правда, так неловко
Он подобрался к её рту,
Но нет ни опыта, сноровки,
Свою закончить «правоту».

Случилось всё внезапно, быстро,
Она застигнута врасплох,
Как будто грянул в неё выстрел,
А шум его и не заглох.

Потом казалось всё неважным
Им, кроме двух сплетённых тел,
Мужчиной был наш Тим отважным,
Что так обнять её посмел.

Померкло всё в её сознанье,
Затмило все проблемы с ним,
Когда тел тесно(е) прилеганье
Сумел осуществить наш Тим.

Причём желанного, младого,
Какое видела не раз,
Такого чудного родного,
Мужских наполненных прикрас.

И губ его нетерпеливых,
Заткнуть пытающихся рот,
Настолько ставших вдруг пытливых,
Прорвавших «неприступный дот».

Как он, неопытная Мэри,
Но больше знавшая, чем он,
Уже давно ему в том верит,
Что он в неё давно влюблён.

А что она? А ей сложнее,
Должна быть сдержанней, чем он,
Она ж во всём его умнее,
Хотя, не только он влюблён.

Умом почувствовала здравым,
Отталкивать его нельзя,
Он оказался в этом правым,
Конечно, было бы всё зря.

Тем более сама в экстазе,
Давно желание обнять,
В любом, когда она с ним часе,
Красавца Тима целовать.

В любви нужна же ему помощь,
И одобрение всех чувств,
Он был ещё «сырой, как овощ»,
Не знал он всех в любви искусств.

Нельзя унизить и отказом,
По самолюбию — удар,
Но так отдаться ему сразу?!
Ей надо погасить пожар.

Ослабил он чуть-чуть объятья,
Чтоб дать свободу ей для рук,
Но тел осталось их прижатье,
Для продолженья страстных мук.

Ему лицо ласкала нежно,
Водила пальцем по бровям,
По векам, будто бы небрежно,
Скользят ладони по щекам.

И шелковистые ресницы,
Затылок, уши, нос, глаза,
В её руках лицо слезится,
Но миновала вся «гроза».

Впервые целовал он Мэри,
И только так, как он умел,
«Как плотно замкнутые двери»,
Губами восполнял пробел.

Конечно, сомкнутые губы,
Чувств полноту дать не могли,
Достала пальцем как бы зубы,
И губы «жизнь свою зажгли».

Так сладки были ей лобзанья,
Всю пятерню обеих рук
Вонзила в знак его признанья
В головку шёлкову(ю), как плуг.

Потом головку притянула,
Склонив её себе на грудь,
И близость тел их всколыхнула,
Открыв им «новой жизни путь».

Его качнула дрожь восторга,
Всё охватила существо,
Объятья длились и не долго,
И к ней всё тоже перешло.

И прежде обнимала Тима,
Но, как ребёнка, было всё,
Всё раньше было поправимо,
Эмоций было — ничего.

Считал, что делает, как мама,
Что заменяет ему мать,
А в этот раз — такая «травма»,
Обоим некуда бежать.

Объяло вместе потрясенье,
«Блеснул» мужчина явно в нём,
Проснулось женское влеченье,
Она — как вспыхнула огнём.

Забылась вся в его объятьях,
Его вкус ощущая губ,
Нашла потребность в восприятье,
Хотя моментами был груб.

Скользя ладонями по шее,
Лаская мускулисту(ю) грудь,
Она от ласк взаимных млеет,
И, наконец, вкусила суть.

Уже он сам и без подсказки,
Нашарил чудную всю грудь,
И было всё не хуже сказки,
Нашёл он к телу нужный путь.

Рука скользнула ей под платье
И сжала голое плечо,
На том и кончились объятья,
Хотя им было — горячо.

Вдруг крики: «Мэри! Тим!» — Тревожно
Слышны уже почти вблизи,
И Мэри с Тимом осторожно
Разжать объятия смогли.

Они бежали в гущу леса,
Пока глас Рона не утих,
Такого явного бы стресса
Ей пережить с ним за двоих.

22.10.

Они бежали беспрерывно,
Пока — не слышно Рона глас,
Она дышала сверх надрывно,
И пыл её совсем угас.

У Мэри колотилось сердце,
Едва ли не лишилась чувств,
Дыханью, как закрылась дверца,
Ни слова — вымолвить из уст.

Хватая судорожно воздух,
Цеплялась Тиму за плечо,
Ей срочно требовался отдых,
Сказать ему хоть кое-что.

Уже оправившись немного
И отстранившись от него,
Она смущённо и не строго,
Как в оправдание всего:

— Ты видишь пред собою дуру,
Настолько я глупа, стара,
Поскольку я фривольно, сдуру
Тебя в соблазн уже ввела.

Но обожающей улыбкой
Сводил все страхи он на нет,
Ведь для неё всё было пыткой,
А для него — лишь новый свет.

Чарующее изумленье:
Светился весь у Тима лик;
Предстала в новом измеренье
Пред ним вся Мэри в этот миг.

И это отрезвило Мэри,
Схватилась Мэри и за лоб,
Она ж ему «открыла двери»,
Сама себя загонит в гроб.

Нельзя ж растаять перед Тимом,
Коль так чудесно было с ним,
Каким теперь «прикрыта гримом»,
Как вместе дальше жить-то им?

Законы требуют приличья,
Ему-то как всё втолковать,
И как ей избежать двуличья,
Как объяснить и всё сказать?

Не оттолкнуть и не обидеть,
Вернуться к прежним с ним делам,
Как Тима прежнего в нём видеть,
Как отнесётся к тому сам?

— Всё, что случилось между нами,
Давать всем чувствам волю нам,
«Накрыло просто нас цунами»,
И мы «сложились пополам».

— Но, почему? — Сиял от счастья;
— Мне было чудно так с тобой,
Я был в какой-то другой власти,
А прежде был я, как больной.

Не знал, бывает что такое,
Я стал какой-то весь другой,
А обниманье всё былое
Не нарушало мой покой.

Сейчас понравилось мне больше,
Чем утешала ты, как Эс,
Не прочь продолжить я и дольше,
В меня вселился просто бес.

— И целоваться, обниматься
Пока нам, Тим, с тобой нельзя,
Но мы не будем расставаться,
Не допущу такого я.

Мне всё понравилось, Тим, очень,
Но — отвечаю за тебя,
Скажу я честно, между прочим,
Я допустила, лишь любя.

Поверь мне, всё недопустимо,
Ведь мы с тобой пока друзья,
Узнают все неотвратимо,
А делать, что хотим, нельзя.

— Но что же, Мэри, здесь плохого?
Мне всё понравилось с тобой,
Не нужно ничего другого,
Готов я за тебя и в бой.

— В самом себе, Тим, поцелуе
Плохого ничего и нет,
Но мы себя как бы крышуя,
На свет рождаем просто грех.

Но грех ведь неугоден богу…
— Понять мне трудно, почему?
А если дать ему «подмогу»
И объяснить, мол, что к чему.

В конце концов, несправедливо,
Ведь хорошо же нам двоим,
Что богу в том, что мы счастливо
Живём открыто перед ним.

— Но, Тим, понять ведь волю божью
Не удаётся никому,
Он видит, что сокрыто ложью,
Тебя накажет и в гробу.

Никто не будет доллар полный
Чтоб бога нам понять всегда,
Судья для всех он строг и вольный
И не прощает никогда.

Ни я, ни ты и ни твой папа,
Ни королева или чин,
До доллара «не тянут лапу»,
Всегда сильнее бог мужчин.

22.11

Во всё ты должен мне поверить,
Иначе — больше не друзья,
Ты жизнь свою должё;н мне вверить,
Пока тебе, как мама я.

Ты, Тим, совсем ещё ведь молод,
К тому же, умственно больной,
Понятен твой любовный голод,
Мужчина яркий и большой.

А я — стареющая дама,
Тебе гожусь, как только мать,
Ты помнишь, разразилась драма,
Отец сестре стал возражать.

У Дони было подозренье,
Что ты давно любовник мой,
Мы с Роном «влезли» в возраженья
И дали Дони с Миком бой.

Отец поссорился ведь с Дони,
Он ею страшно оскорблён,
А мы с тобой — «в опасной зоне»,
И папа будет удивлён.

Не только удивлён, рассержен,
Выходит Дони вся права,
Он дочерью как бы отвержен
За все обидные слова.

Но папа и сейчас не знает,
(И, Тим — не должен даже знать),
Что нас друг к другу привлекает,
И мы не можем устоять.

Пока нужно; лишь воздержанье
От наших всех любовных дел,
Иначе богом проклинанье —
Таков нас ждёт с тобой удел.

Хотя и нравишься мне очень
На свете больше, больше всех,
Но бога гнев настолько точен,
Он не допустит этот грех.

И, если целовать попытка
Ещё хоть раз пленит тебя,
(Хотя для нас и будет пытка,
Быть рядом с другом и, любя…)

То бог не даст тогда возможность
Всё время видеться с тобой,
У нас возникнет просто сложность
Всей нашей дружбы, дорогой.

22.12.

В свои печальные раздумья
Был погружён «любовник» Тим,
И, несмотря на слабоумье,
Понятье овладело им.

— Твои мне, Мэри, объясненья
Просты, доходчивы всегда,
Желаю лучше продолженья,
Чем разразится вдруг беда.

Всей нашей дружбы продолженья,
Чем целовать тебя хоть раз.
Сдержу свои я увлеченья
И даже, прямо, вот сейчас.

— О, как горжусь тобой, Тим, милый,
Мужчины — истинны слова,
На доллар тянешь сейчас целый,
И ясная твоя глава.

— Но всё равно, несправедливо,
Когда же ты гордишься мной,
Я просто выгляжу счастливо,
Ведь всё равно же — я с тобой.

— Тебе теперь ли стало лучше,
Когда коснулся всех проблем?
— Исчезли, Мэри, хмуры(е) тучи,
Я успокоился совсем.

Он сел под дерево: «Сядь рядом,
Не буду целовать тебя,
У нас закончилось всё ладом,
И все приличия блюдя».

В знак благодарности особой
Свои пальцы; сплела с его,
Всё кончилось всего лишь пробой
И отрешеньем от всего.

Всего, что в жизни есть такого,
Мешало им понять любовь,
Как будто спали все оковы,
Они познали в жизни новь.

— Ты должен дать мне обещанье,
Наш будет маленький секрет,
С тобой все наши целованья,
Поскольку принесут нам вред;

Что никому мы не расскажем…
— Да, Мэри, — отозвался Тим;
— Для нас секрет тот очень важен,
Дружить с тобой мы будем с ним.

Он превращался вновь в ребёнка,
Покорностью, играя роль,
Желаньем угодить ей тонко,
В душе скрывая эту боль.

Своими синими глазами,
Где бесконечная любовь,
Сродни возникшему цунами,
Смотрел на Мэри вновь и вновь.

Перехватило ей дыханье,
В её душе поднялся гнев,
Сама болея, состраданьем
И душу Тима чуть задев.

— Ты говорила мне про Рона,
Спать хочет с мамой под землёй,
Его желанье мне знакомо,
Хотел бы я там быть с тобой.

Вот не дай бог нам вдруг, но если
Покинула б ты этот свет,
Прости мне за такие мысли,
Мне не был мил сей жизни цвет.

— Давно пора нам возвращаться,
Тем боле папа нас зовёт,
А то он будет обижаться,
Он нас с тобой давно уж ждёт.

Ты сможешь с папой быть спокойным
И разговаривать без слёз?
— Вести себя буду достойно,
Чтоб не попасть бы мне в курьёз.

Мой папа нравится всех больше,
Сейчас уже после тебя,
Вот если жил бы он всех дольше,
Ему желаю я, любя.

Принадлежит он как бы маме,
А я принадлежу тебе,
И мы с тобой решаем сами,
Что делать нам в людской борьбе.

— Принадлежать же человеку,
Ведь это — не людской же грех,
И это вовсе не до смеха,
Женыты(е) люди — прежде всех.

Или ещё — жених с невестой,
Иль дети — мамам и отцам,
Как в песне той про «тили тесто»,
Что в детстве нравилась всем нам.

Теперь-то мне всё пониманье
Пришло на ум мой, наконец,
Когда ты вынесла страданья,
И за тебя был мой отец.

Когда моя сестрица Дони,
Набросилась на Вас, как лев,
Мне не понять, куда всё клонит,
Так грубо открывает зев.

Чему так Дони очень злая,
Наверно, думала она,
Что целовались мы, скрывая,
И ненавистью вся полна.

— Ты догадался очень верно…
— Тогда во всём сейчас права,
Нам целоваться будет скверно,
Тебе поверил я сполна.

Ужасно разругалась с Роном,
Я у тебя по выходным,
Причём со злобным таким тоном,
Как не положено родным.

Теперь не ходит она в гости,
Раз Дони так себя ведёт,
(Откуда взялось столько злости?)
То значит, грех на нас падёт.

Но вот одно мне не понятно,
Как может утверждать она,
Что целоваться нам приятно,
И делать всё со мной вольна? 

Тебя же знает плохо очень,
Ты не позволишь дурно нам
Так поступать, чтоб бог был точен,
И гневом он клеймил сей срам.

— Понять должна была сестрица,
Она не знает же меня,
Она поэтому и злится,
Меня так с ходу и браня.

— Но папа тебе верил сразу,
Хотя не знал тебя совсем…
Но Рон «придал» конец рассказу,
Да и не бы;ло боле тем.

— Ну, всё в порядке, дорогая?
Улыбкой озарила взгляд,
Им Тима явно награждая,
Что смог унять депрессий яд.

23.1.

Казалось, с ним после беседы,
Царит в общенье мир, покой,
Но эти скрытые все беды,
Как будто спрятались в застой.

А Рон вполне был всем доволен,
Весёлой атмосферы дух,
Вниманьем не был обездолен,
К нюансам был, конечно, глух.

Он рад тому, что Тим стал прежним,
Но Мэри чувствовала вновь,
Что это только признак внешний,
Арест наложен на любовь.

И на себе ловила жадный,
Порой сердитый даже взгляд,
Хотя и был он ей отрадный,
Но угнетал их с Тимом яд.

Влеченья яд людей друг к другу,
Недельных после их разлук,
Всё вновь шло по тому же кругу,
Терзаньем душ и даже мук.

Вернуться к прежним отношеньям,
К той дружбе в первых их порах,
Для них бы стало униженьем,
В разрезе прожитых годах.

Противно было их влеченью,
Не остановишь их любовь,
Терпеть же дальше все мученья
Им приходилось вновь и вновь.

А значит, только остаются
Два выхода, варианта два:
Пусть отношенья дальше «вьются»,
Лежать на месте, «как дрова».

Из этих каждых двух вариантов,
Не годен ни один из них,
Любви, «потерею брильянтов»
В тупик загонят их двоих.

Будь умственно Тим полноценным,
С ним обсудить пыталась вновь,
Попытка приведёт лишь к вредным
Итогам, портя ему кровь.

Его расстроит всё сильнее,
Выходит — это есть тупик,
Вся ситуация — сложнее,
Возможен «взрыв» в какой-то миг.

Ей нужен был совет столь дельный,
Как разрубить сей узел ей,
А не какой-нибудь елейный,
Не стыдно было чтоб людей.

Хотела обратиться к шефу,
Но передумала потом;
Не уподобиться чтоб блефу,
Соседке Паркер быть врагом.

В конце концов, учитель школы
Отсталых умственно детей,
Ей предлагал когда-то горы
Своих новейших в том идей.
 
Она схватила сразу трубку:
— Алло, здесь мистер Мартинсон?
Мне с каждым днём всё как-то жутко,
Я Мэри Хортон, — слышен стон.

— Гадал и я уже частенько,
Куда ж Вы делись, как Ваш Тим?
Не виделись мы так давненько,
И как дела «шагают» с ним?

— И не «шагают», а «плетутся»,
Мне крайне, нужен Ваш совет,
Мои потуги с ним все «рвутся»,
Мне нужен правильный ответ.

— Конечно, завтра буду дома,
Прошу наведаться ко мне,
Меня давно «берёт истома»,
С ним побеседовать, вдвойне.

23.2.

И вот они уж на «смотринах»,
Но Тим не знает, что он врач,
И он предстал во всех «картинах»,
Для специалиста — цепь удач.

Они беседовали мирно,
Смакуя с пивом интерес,
И Тим поведал ему «жирно»
Про весь свой жизненный прогресс.

На даче Мэри про работу
И дома, у неё в саду,
Про вечную свою заботу,
У Гарри Маркхэма, в году.

За время дружной столь беседы
Джон «склеил» мнение о нём,
Для окончательной победы,
С ней надо обсудить о всём.

— Ты любишь вестерны, милейший?
— О да, конечно, как всегда,
К ним интерес во мне важнейший,
Мешает иногда среда.

— Так вот, идём со мною в залу,
Сейчас начнётся там показ,
Мне нужно обсудить немало,
Весь Мэри выслушать рассказ.

— Теперь, мисс Хортон, понимаю,
Когда имели Вы в виду,
У Тима внешность, называя
Эффектной, «на свою беду».

Красавец просто он мужчина,
Я рядом с ним — простой урод,
— Так в чём же, мистер Джон, причина,
И как растить сей «огород»?

— Каки(е) проблемы, в чём причина?
Прекрасной человек души,
Он привлекательный мужчина,
Манеры даже хороши.

— Я к Вам, конечно, за советом,
Мне жить труднее дальше с ним,
Причина вся моя лишь в этом,
Я часто «одеваю грим».

 23.3.

— Давайте всё мне по порядку
И без утайки всех вестей,
И без игры известной «в прятки»,
Чтоб было всё же мне ясней.

И Мэри выложила Джону,
Как грешница вся на духу,
Что у неё Тим, как «на троне»,
С ним связь, у всех, как на слуху.

Конечно, нравился мужчина,
Он, как садовник нужен был,
И никакой другой причины,
В её он доме «не забыл».

И о поездках всех на дачу,
И о купании в реке,
О смерти матери в придачу,
И о таком своём «грехе»:

Когда узнали все родные,
Она же вовсе не стара,
Сестра и муж её, младые,
Ругали с самого утра.

Решили, что живу я с Тимом,
Но Рон, отец, был за меня,
Считал сие недопустимым,
Что вовсе не такая я.

Из-за меня случилась ссора,
Поссорились отец и дочь,
Его последняя опора,
Ведь Тиму некому помочь.

Рон сильно постарел так быстро,
По выходным он был один,
Проблема встала очень остро,
Тем более такой ведь сын.

Я стала приглашать и Рона,
Но всё равно отец скучал,
Наш Рон лишился как бы «трона»,
Он больше плакал и молчал.

Вдвойне переживал он горе,
Лишился верной он жены,
Он сам уйдёт со света вскоре,
И судьбы Тима так важны.

Принёс своё он завещанье,
Все полисы, его счета,
Он мне доверил воспитанье,
Как будто Тим — моя мечта.

Он видел, я неравнодушна,
А жить, как дальше будет Тим?
На всё согласна — я послушна,
Конечно, буду жить я с ним.

Но Тим уже почти два года
Твердит почти что каждый день,
Слова «поёт» такого рода,
Что разгоняет всю он тень.

«Ты, Мэри, нравишься всё больше,
С тобой всегда мне хорошо,
Я очень рад бы был, чтоб дольше
У нас с тобой всё дело шло».

Когда ему бывало плохо
И даже плакал он когда,
Я утешала его долго
И обнимала иногда.

Меня он сравнивал обычно
С своею мамой, как всегда,
Всё это было так привычно,
Не знал он женщин никогда.

Ко мне питал любовны(е) чувства,
Но как их выразить не мог,
Он не знаком ещё с искусством,
Таков был с ним пока итог.

23.4.

Но появился Рон на даче,
В один прекрасный он момент,
Сказал: «Не видит он удачи,
Не хочет жизни быть клиент».

И так бывало очень часто,
Я утешала, как могла,
Я обнимала, но напрасно,
А Рон не «находил угла».

Конечно, уделять вниманья,
Как раньше, Тиму не могла,
Хоть прилагала все старанья,
Но я всего и не учла.

Наш Тим каким-то стал угрюмым,
Нас с Роном просто избегал,
Казался взгляд его безумным,
Он просто чем-то так страдал.

Конец пришёл его терпенью,
Когда я Рона обняла…
Она без всякого стесненья
Картину всю передала.

— Случилось всё почти мгновенно,
Не знала я, как поступить,
Скажу я больше, откровенно,
Пришлось ему мне уступить.

Унизить Тима же отказом
Я не нашла в себе и сил…
— Так значит, Мэри, этим разом
Он поцелуй Вам подарил.

— Не только поцелуй, а боле…
Терпел, наверно, он давно,
Он дал свободу своей воле,
Искал руками лишь одно…

На поцелуй столь неумелый,
Ответила ему сполна,
Тим был в момент настолько смелый,
Что отказать я не могла…

Всё кончилось лишь целованьем,
И к счастью, уже звал нас Рон,
Но Тим был весь в непониманье,
Он был как будто оскорблён.

Я объясняла терпеливо,
Что целоваться — это грех,
Но он считал несправедливо
Глушить наш с ним такой успех.

Но главным было в этом деле,
Нашла у Тима я ответ:
Мы с ним всё выяснить успели,
За что навлёк он столько бед.

Его причиной поведенья,
В том оказались с Роном мы,
Он относился с подозреньем
К потере всей своей судьбы.

А проще, ревновал он к Рону,
Он текстом мне сказал прямым,
Теперь не он сидит «на троне»,
Что я лишь с Роном, с ним одним.

Его совсем как бы забыла,
Все нежности дарю отцу,
К нему же я почти остыла,
И дружба с ним идёт к концу.

Что он не нравится мне больше,
Хотя я нравлюсь всё сильней,
Но он не может жить так дольше,
Терпя измены с ним моей.

— Как вёл себя после объятий,
Как оценил он поцелуй?
— Пришёл в восторг совсем некстати,
Как будто он «заплыл за буй».

Хотя он понял возраженья,
Но жаден вечно его взгляд,
Он хочет вновь тех ощущений,
Как будто принял сладкий яд.

Вновь ничего не повторится,
Не допущу я больше, впредь,
Бывает даже, что сердится,
Он хочет всю меня раздеть.

Испытывает будто чувство,
Как дверь открылась в новый мир,
Но несмотря «в душе на буйство»,
Войти не может в «этот пир».

Мне даже жаль безумно Тима,
Но не могу ему помочь,
Познал немного это диво,
Но отступить ему невмочь.

Не станет делать он попыток,
Забыть не сможет тоже он,
Всё время терпит вроде пыток,
Но в сексе он не искушён.

Тим в совершенном неведенье,
Что делать с женщиной ему,
Воспитан так он в поведенье,
И нет потребности к тому.

Слегка коснувшись жизни новой,
Неутолим желаньем он;
—Ведь это жизни всей основа,
Инстинкт природный возрождён.

— Всё рассказать об этом Рону
Тогда, конечно, не могла,
Его все планы сразу «тонут»,
И я сожгу их все дотла.

Теперь же, после его смерти
Могу ль я Тима взять к себе?
Ведь если б знал он, мне поверьте,
Не стал просить бы о беде:

Заботиться о судьбах Тима,
И как мне с этим быть теперь?
Сейчас, пока всё допустимо,
«Но ведь всегда открыта дверь».

Сейчас справляюсь с положеньем,
Всегда дела есть для него,
Тем боле Рон своим «вторженьем»
Здесь не допустит ничего.

Но как мы сможем постоянно
В одном с ним доме жить потом,
Сплошная мука будет явно,
А, может быть, и грянет гром.

Была бы у меня надежда,
Что он забудет этот рай,
Но Тим ведь не совсем «невежда»,
С ним не пройдёт такой случай.

Хранить способен он событья,
Не из беспамятных особ,
Особо случаи те бы;тья,
Что «прямо ударяют в лоб».

Что производят впечатленья…
Когда он смотрит на меня,
Он вспоминает наслажденья,
Которые дарила я.

Скрывать не может свои чувства,
Он не настолько же умён,
Воздерживается от буйства,
Но сам рассержен, уязвлён.

Не разумеет даже толком,
А почему на всё запрет…
Каким-то ходит он «осколком»,
За ним «шагает тот же след».

23.5.

— Как будете решать проблему,
Пришли варианты ли на ум?
— Да нет, закрыть мне эту тему,
Как раз и не хватает дум.

Вот если б было заведенье,
Где могут жить таки(е), как Тим,
Могла бы брать на воскресенье
К себе, чтоб был он не один.

Отдать его сестрице Дони…
Тогда не видится мне с ним,
Душа моя по Тиму стонет,
Он будет в тягость просто им.

Вот все исчерпаны варианты,
Не знаю, как мне дальше жить?
Куда «забросить свои ванты»
И как проблему всю решить?

— Но есть вариант, он необычный,
Он Вам покажется смешным,
Но он мне кажется отличный,
Мы разом с Вами всё решим.

— Ох, как узнать была бы рада…
— Вот, если был бы Тим Ваш муж…
Тогда бы Ваша вся досада
С рядов проблем «ушла бы в глушь».

Ошеломлённая вся Мэри
С трудом свершила новый вздох,
Такой исход, по крайней мере,
Родиться в мыслях и не мог.

Внезапно кресло стало «жёстким»,
«Сработала пружина» вдруг,
Вариант казался слишком «плоским»,
Казалось, мистер Джон — не друг.

Она вскочила просто с места,
Как столб, вдруг вырос перед ним,
Нелепого ей боле «теста»,
Казалось нет, чтоб муж был Тим.

— Всё превращаете Вы в шутку,
Не выход это, а — тупик,
Мне просто стало очень жутко,
Представить всё себе на миг.

Во-первых, умственно отсталый,
По возрасту он просто — сын,
Красив мужчина этот малый,
Он краше даже всех мужчин.

Но этот подвиг ведь преступен,
И общество поднимет смех,
Нет, этот шаг мне неразумен,
И это тоже божий грех.

— Я говорю вполне серьёзно,
И я скажу Вам почему,
Для Вас совсем не будет поздно,
И Вам на радость, и ему.

Ведь совершенно очевидно,
Что друг от друга — без ума,
И будет очень Вам обидно
Терять мужчину навсегда.

Влюбился в Вас, ведь он — мужчина,
Не знает, как найти слова,
Но Вы его ведь половина,
Зачем же Вам людска(я) молва.

Вариант — отдать его сестрице,
Чтоб Вас не видел никогда:
Как содержать его в темнице,
Для Тима — это ведь беда.

Зачахнет он от этой скуки,
Возможно, даже и умрёт,
А Вы себе «родите» муки,
Зачем Вам этот весь исход.

Вы проживёте бледной тенью
Отпущенный Вам богом срок,
И Вашей жизни всё теченье
Преподнесён от Вас урок.

Ваш мир безрадостным и серым
Пребудет с Вами до конца,
А дом, как одинокий терем,
Не внемлет доброго словца.

Себе желанье даже смерти,
Звать будете Вы и не раз,
Вы гордость всю свою умерьте,
Она мешает Вам сейчас.

Считать себя унылой девой
Вам надо просто перестать,
Шагать по жизни надо «левой»,
А не всё время горе звать.

А объяснить никто не в силах,
Что видит человек в другом,
Он видит Вас в числе красивых,
Не ищет он их и кругом.

Не знаете Вы даже сами,
Что видит Тим Ваш, Мэри, в Вас,
Считайте факт сей, между нами,
Как богом даренный Вам шанс.

Так будьте богу благодарны,
Зачем отказывать во всём,
Играть Вам жертву — суть бездарна,
Любовь, коль встретили Вы в нём.

И я скажу Вам даже боле,
Он Вас не бросит никогда,
Вы не дождётесь этой боли,
Вас не постигнет та беда.

В его лице, красавца Тима,
Мы видим просто существо,
Он предан Вам неотвратимо,
Его любовь к Вам — налицо.

Ведь он совсем неискушённый;
Как светский и прекрасный лев,
Совсем он этого лишённый,
Далёк от этих мерзких дел.

Уже он предан, как собака,
Он беден, глуп, не дан умом,
Не скрою я проблемы лаком,
Но он же — не совсем «дурдом».

Не время выбрать выраженья,
Иллюзий строить нам сейчас,
Нужна нам правда «от броженья»,
Она полезнее для Вас.

Мне нет такого интереса,
Как привязался Тим Ваш к Вам,
Мне важен факт его прогресса,
Вот всё, что лишь известно нам.

Насколько бы невероятный,
Необъяснимый этот факт,
Он любит Вас, как «хищник жадный»,
Свершить бы Вам женитьбы акт.

23.6.

Уже в глазах её и слёзы,
Главу руками обхватив,
Ей «разгромили» все курьёзы,
На суд представив ей мотив.

Мотив единственный, как выход:
— Я понимаю лучше Вас,
И это вовсе и не прихоть,
Проблему снять Вам в тот же час.

Вы, скажем прямо, откровенно,
Не так уж хороши собой,
А он уже поклонник верный,
Вам богом данный и судьбой.

Не нужно Вам и опасаться,
С годами сгинет красота,
Дай бог такой же Вам остаться,
И нет беды — чтоб навсегда.

— По крайней мере, в сих сужденьях
Так много честности у Вас;
— Всегда, во всех я намереньях
Даю советы без прикрас.

А в том, что Тим давно Вас любит,
Так это же ещё не всё,
Любовь к нему сама Вас губит,
Вы влюблены ведь горячо.

— Спасибо, Джон, за откровенность,
Вы правы в этом, как всегда,
— Давно ли в Вас такая верность,
Попали в «плен» Вы с ней когда?

— Влюбилась с первого я взгляда,
Но всё скрывала от себя,
Любовь «стравила» своим ядом
И так жила, его любя.

Однажды он привёл сравненье,
Невзрачный мой довольно вид,
С Терезой той, изображеньем,
Что в спальне у него висит.

Слова все сказаны со страстью,
Вдобавок к ним и, как всегда,
Что душу наполняли счастьем:
— Ты, Мэри, нравишься одна.

С тех пор не стало в том сомненья,
Я поняла, что влюблена,
Его такое в том сравненье,
Всё страшно потрясло меня.

— Так в чём же дело, моя Мэри,
Что ж Вам мешает жить любя?
К любви открыты Тимом двери,
И всё зависит от тебя.

— Во-первых, слишком он красивый,
И я ему уже, как мать…
— Опять ты, Мэри, нерадива,
И трудно мне тебя понять.

Сравненье внешности обоих
Не стоит возводить и в спор,
Оно и цента всё не стоит,
Чтоб делать на неё упор.

Вопрос же возраста сложнее,
Мы вновь вернём его на суд,
Здесь довод твой уже сильнее,
Разбить его приложим труд.

23.7.

Во-первых, ты не мама Тиму,
И чувства нет, как к таковой,
А Тим не ощущает зримо,
Что он сыночек просто твой.

Тем боле мамы нет на свете,
И понял я уже давно,
Уже забыл страданья эти,
А на уме лишь всё одно.

С ним ситуация — необычна,
Не о; двух взрослых идёт речь,
Нормальных умственно, привычно,
Которых должен брак сберечь.

Имеет возраст здесь значенье,
Большая разница в годах
Поставила бы под сомненье
Всю искренность всех чувств и брак.

Вы с ним  — особое явленье,
Вы — уникальны просто с ним,
Такое редкое влеченье,
Как умственно отсталый Тим.

Влюбился в женщину обычну(ю),
Хотя и старше по годам,
Ему давно не безразличны,
И он ведь нравится лишь Вам.

Со всех возможных точек зренья,
Ваш редок будет весь союз,
Неординарен по влеченью,
С завязкой крепких брака уз.

Во всём Вы разные с ним люди,
И этих разностей полно:
Но ничего Вас не остудит,
Коль связывает Вас одно.

Эмоций связь сильна настолько,
Сметёт все трудности с пути,
И Ваша жизнь не будет горька,
А расцветёт в «плену» любви.

Никто не объяснит на свете,
И в том числе и сами Вы,
Подходят ли друг другу эти,
Другие ль люди б подошли?

По вкусу выбирает каждый,
Друг друга сами Вы нашли,
Друг друга каждый из Вас жаждет,
И Вы до свадьбы уж дошли.

Придётся вынести Вам много,
И кривотолки, и смешки,
Но что здесь страшного такого,
Не совершали Вы грешки.

Но не имеет всё значенье,
Не ново Вам такое всё,
Важно; взаимное влеченье,
А остальное — все равно.

— Но мне плевать, что скажут люди,
Меня волнует лишь одно,
Тогда, что с Тимом моим будет,
Со мной уж ладно, заодно.

К нему как станут относиться,
Поднимут на работе смех…
— И пусть народ чуть порезвится,
Но жить одной с ним дальше — грех.

Перенесёт он сплетни легче,
Разлука с Вами — ему смерть,
Смешки и сплетни явно мельче,
Чем та в гробу земная твердь.

Её он стиснутые руки
Накрыл ладонями поверх,
Он явно видел её муки,
Считая, что женитьба — грех.

— Чего бы не жениться Тиму,
Что в нём особенного есть?
Вы в Тиме видите мужчину,
И это делает Вам честь.

Но совершаете ошибку,
Не все отсталые умом,
Хотя и переносят пытку,
Но их нельзя считать дитём.

Они взрослеют, как привычно,
Их психика совсем не та,
Во многих сферах, как обычно,
Их психика не так проста.

Их детство просто исчезает,
Уже он — взрослый индивид,
Во многом детство и не «тает»,
Но он уже  — не инвалид.

Уже Тим взрослый, как мужчина,
Для жизни с женщиной — готов,
Но вот по умственным причинам,
Не знает в этом он основ.

Уместно здесь ещё сравненье,
Когда повреждена нога,
И он хромает при хожденье,
Навек осталась хромота.

Но вот он умственно отсталый,
Хромает, например, лишь ум,
Но он — мужчина этот малый,
И нет помех ему для дум.

Ум не мешает быть мужчиной,
Как не мешает хромота,
Он может стать и «половиной»,
Важна любовь и доброта.

Не должен он и жить лишённым,
Достоин телом и душой
Отдаться женщине влюблённой,
Тем более он сам такой.

Зачем же грабить честь мужчины,
Лишать его мужчины прав,
Достоин он такого чина,
Тем боле — проявляет нрав.
    
Так уважайте же Вы Тима,
Идите замуж за него,
И Вам, ох, как необходимо,
Достичь с ним счастия всего.

23.8.

Молчала несколько мгновений,
Обдумывая все слова,
И сердца всех его влечений,
Она ответ ему дала.

— Да, мистер Джон, я вся разбита,
И в слове каждом — правота,
Я доводами, как обвита,
«От головы до живота».

Согласна я, но всё не просто,
Ещё же есть его отец,
Проблем попутных много острых,
Как быть с детьми же, наконец?

— О детях Вам забыть придётся,
Отчасти, Тим у Вас больной,
И возраст Ваш Вам обернётся,
Возможно, страшной стороной.

Возможно, повторенье Тима,
Ведь после тридцати пяти,
Нормальны(е) роды уязвимы,
Ребёнок плохо мог расти.

— Конечно, знаю я об этом…
— Жалеть не будете потом?
— Не брала никогда совета,
Вести мне как мой личный дом.

Я не планировала мужа,
Тем более иметь детей,
Мне Тим один лишь только нужен,
И с ним — довольно новостей.

— От всей души желаю счастья,
Удачи в жизни с ним во всём,
— Вы, Джон, хороший в деле мастер,
Меня подвигли на подъём.

Подъём души и настроенья,
Душой погибла б я одна,
Я перед Вами в откровенье
Всё выложила Вам до дна.

За это Вам я благодарна,
Я в неоплатном вся долгу;
— Не надо так высокопарно,
Я Вам и дальше помогу.

23.9.

В обратный путь считала нужным
Не только Тима завезти,
Поскольку Тим уже — сужё;нным,
А с Роном разговор вести.

— Мне надо, Рон, с тобою срочно
Свершить по делу разговор,
Пока мой дух «сидит» так прочно,
А делу не придашь и спор. 

Оно бесспорно однозначно,
Решить нам надо — «да» иль «нет»,
Оно коснётся дел всех брачных,
Отцовский нужен здесь совет.

За чаем, как всегда и с кексом
«Катился» дельный разговор,
Он состоялся трудным текстом,
Но не вовлёк их в трудный спор.

Она совсем казалась старой…
— Сейчас мне очень тяжело,
Сегодня страшно я устала…
— Конечно же, уже темно.

— Мне трудно будет с Тимом вместе
Свершить совместное житьё,
Когда с тобой, не дай бог, если,
Случится «всякое бытьё».

Рука его вдруг задрожала,
И чай пролился чуть на стол:
— Но ты тогда не возражала… —
Казалось, становился зол.

— Так что же изменилось, Мэри,
Не передумала ли ты?
— Нет, Рон, и можешь мне поверить,
Со мною он — предел мечты.

Но есть один вариант проблемы,
Решить её — лишь нам с тобой,
Тогда вопрос на эту тему
Решится даже сам собой.

— У нас особы(е) отношенья,
Я нравлюсь больше всех людей,
Пути друг к другу, их влеченья,
Никто не знает всех ясней.

Ты можешь сам здесь сделать вывод,
Не сильно я и погрешу,
Что Тим давно мне дал сей повод,
Меня он любит, не шучу.

— Давно я вижу, Мэри это,
Он от тебя и без ума,
Вот почему для Дони вето
Я наложил, вместо тебя.

Чтоб ты заботилась о Тиме,
Тим будет счастлив лишь с тобой;
— Я долго, Рон, ходила «в гриме»,
Сама себе даю я бой.

Давно люблю я тоже Тима,
Бывает, что один лишь взгляд,
Не может проскользнуть и мимо,
Вонзит в тебя стрелою яд.

Когда увидела стоящим
С машиной, тачкой, в ней бетон,
Под солнцем яростно палящим,
Мелькнуло: вот, конечно, он.

Он был почти что обнажённый,
И тело дивной красоты
Меня застало поражённой,
Увидев все его черты.

Не знала я, что он «неполный»,
Как звали, «доллар в голове»,
Но что собою он — «прикольный»,
Никто не попадался мне.

Любых мужчин я отвергала,
Не нужен был мне даже муж,
Себя всегда оберегала
От всех подряд мужицких душ.

Узнав, что умственно отсталый,
Но не «увяла» мера чувств,
Она, напротив, возрастала
И выше стала всех искусств.

Не придавала я значенья,
Что с Тимом разный у нас пол,
Но время шло, с его теченьем
Мне в душу, «как забили гол».

Моя соседка миссис Паркер,
А вслед за ней и Ваша дочь,
Меня «швырнув с балкона в партер»,
Пытались в этом мне помочь.

Однако, ты и, как папаша,
Проблемы не вскрывал полов…
— Была в том часть вины и нашей,
Чтоб не попался на улов.

23.10.

Мы с Эс давно всё обсудили,
Чтоб не возникло с ним проблем,
Его чтоб девки не пленили,
Чтоб не завёл он свой гарем.

С такою внешностью опасно
Ему про женщин много знать,
Пусть будет многое неясно,
Что может женщина в том дать.

Но вот работать пришло время,
Конечно, мог он впасть и в грех,
Его такое слабо(е) темя
Впитало б всё и без помех.

Пошёл тогда я в эту фирму,
Имел я с шефом разговор,
Никто не смел бы «эту ширму»
Открыть, нарушив договор.

Тем более втянуть в знакомство
С какой-то пассией шальной,
Тогда за это вероломство
Я дам им настоящий бой.

Я сообщу в полицию нравов,
Я обвиню их даже в том,
(А я ведь действую по праву),
Что разрушают Тима «дом».

Что совращают «малых деток»,
Им нет семнадцать и лет,
В мозгу не достаёт и клеток,
Должны держать за то ответ.

Всё до сих пор проходит гладко,
По разным поводам другим
Бывает, веселятся сладко,
Когда даёт им повод Тим.

Всегда нам делать выбор нужно,
Иль — удовольствие — беда,
С ним поступать всегда разумно,
Не дай-то бог — его вина.

В конечном счёте, нам казалось,
Что бедный наш красавец Тим,
Был в большей мере бы страдалец,
Чем счастье бы «дружило» с ним.

Известна истина простая,
Что не желает человек,
Когда о чём-то он не зная,
Не ищет там себе «ночлег».

Имел работу постоянно,
А вечерами мы — в пивной,
От воздержания он явно
Справлялся как бы сам с собой.

Возможно, кажется жестоким,
Но оправдалось всё сполна,
Тим рос всегда столь одиноким,
Что женщина — и не нужна.

От этих Рона объяснений,
Он сам, конечно, возбуждён,
И ряд дальнейших пояснений
Привёл в примеры тут же он.

— Но многим людям безразлично,
«Неполный доллар» — их партнёр,
Им поразвлечься только лично,
И никакой тебе позор.

И нет проблем с таким партнёром,
Всегда ведь можно изменить,
Не «наградит» тебя укором,
С дитём оставить его жить.

Они считают, слабоумный
Не может чувствовать всё так,
Как человек вполне разумный,
А не, как попросту дурак.

Но Тим наш, хоть и слабоумный,
Способен он ещё страдать,
Он в этом плане, как разумный,
Ему — и должное отдать.

У Тима в чувствах есть и сердце,
И сердце полное любви,
Любимой он откроет дверцы,
Его ты только позови.

А та, к которой привязался,
Да разве сможет полюбить?
Хотя он ей уже отдался,
Но с ним она не будет жить.

Он будет как бы приходящим,
Мужик для встреч на стороне,
Не будет мужем настоящим,
И будет Тим страдать вдвойне.

Не вынес я бы всё, к примеру,
Красив он телом и лицом,
Вниманье женщин он не в меру
Всех привлекал ещё юнцом.

А что, по-твоему, случится,
Вдруг, если б бросили его?
Чем мог бы Тим здесь поплатиться,
Чтоб отрешиться от всего?

Нам было бы ещё труднее
Его оберегать совсем,
Будь мы по статусу важнее,
Не тем, являемся мы кем.

Из класса, Мэри, мы рабочих,
Беднее здешних богачей,
Мы пиво пьём все, между прочим,
В «Сисайде», в обществе друзей.

Ведь люди в средствах побогаче,
Проводят время не в пивных,
А в барах и совсем иначе,
Где много женщин и иных…

А там легко найти подругу,
И даже более того
Из «гомиков» мужчину-друга,
Что было хуже бы всего.

Теперь ты понимаешь, Мэри,
Зачем над Тимом наш надзор,
Чтоб нам закрыть ему все двери
На этот развращённый «хор».

23.11.

— Но Тим не избежал соблазнов,
Ведь телевизора просмотр
«Дарил» ему такие язвы,
И чувствам дал такой простор.

Любви все видел в фильмах сцены,
И доказать решил он мне,
Что и себе он знает цену,
Что нравлюсь я ему вполне.

— О боже! Я не ждал такого,
Я думал, мы внушили страх,
Отбить охоту для плохого,
Что сей инстинкт совсем зачах.

— Вы преуспели в тех стараньях,
Со мной не думал он о том,
О чём Вы думали в мечтаньях:
Войти в мир секса, в «этот дом».

Но он попутно обнаружил
И понял также он вполне,
Что сам процесс ему и нужен,
Что он вознёсся «на волне».

Что он испытывает счастье,
Что от «процесса» — без ума,
Что чувства он насытил страстью,
Какой не знал он никогда.

— Неужто, даже и насилие
Он над тобой мог совершить,
— Нет, Рон, свершилась лишь идиллия,
Не знал он, как со мной грешить.

Он лишь обнял, да с поцелуем,
На этом кончился «процесс»,
С тех пор «процесс» стал неминуем,
Но он не перешёл в прогресс.

С тех пор лишился Тим покоя,
Лишил его он и меня,
Пришлось мне дать уроки «боя»,
Что целоваться нам нельзя.

И всё искусство убежденья,
Какое мне пришло на ум,
Вложила я в то объясненье,
Чтоб больше не было бы дум.

И дум, попыток повторенья,
Достигла в этом я успех,
Но всё же, с Тима точки зренья,
Считает это он не грех.

В нём явно пробудились чувства,
Как у нормальных всех мужчин,
Сказал, что это очень «вкусно»,
Ему так нравится почин.

За время нашей с Тимом дружбы
Случилось это в первый раз,
Но он твердит, ему ведь нужно
Мне доказать без лишних фраз:

Ему я нравлюсь, даже очень,
И что с кино он взял пример,
Что поцелуй был сладок, сочен,
Нет сил, забыть ему сих мер.

Пока во всех сторонних «сказках»,
Не было правды ни на грамм,
Мне в этих сплетнях, этих «ласках»
В душе не возникало драм.

Когда же я в объятьях Тима
Растаяла, как зимний лёд,
«Броня всех чувств моих от грима»
Слетела, превратившись в пот».

Ломала голову вопросом,
Что делать, что случись с тобой,
Проблема встала «перед носом»,
Я потеряла весь покой.

Совет мне нужен очень дельный,
И я решила, чтобы Тим,
Как индивид, причём отдельный,
Предстал воочию пред ним;

Хорошим перед специалистом
Слабоумных школ людей,
В своей профессии артистом
Считают, для леченья в ней.

23.12.

— Но почему же, Мэри, прежде
Не обсудить было со мной?
Ведь я всегда же был в надежде,
Что мой совет не так плохой.

— Но ты же, Рон, отец ведь Тиму,
Твой в этом деле — интерес,
И беспристрастно вскрыть причину,
Имела бы причина вес?

В решенье судеб наших с Тимом,   
Конечно ты, решать не мог,
Совет твой мог покрыт быть «гримом»,
Ты в этом деле и не бог.

Вот если б я с тобой сначала
Об этом говорить могла,
Не знаю, что б я отвечала
И с чем бы я к тебе пришла?

Имею я одни лишь факты;
Какой избрать дальнейший путь,
Каким идти мне дальше трактом,
Во мне родилась просто жуть.

Не знала, как решить проблему,
И взвесив сами факты в ней,
С тобой закрыть могли бы тему,
Лишь сделав нас с тобою злей.

Что ничего не остаётся,
Забрать как Тима от меня,
Но разлучить нас обернётся,
При этом Тима не щадя;

Как надругательством над Тимом,
Непредсказуемой бедой,
Возможно, непереносимой
Ко мне любви со всей тоской.

А как мои при этом чувства?
Я не хочу их затоптать,
В душе осталось чтобы пусто,
Я Тима не хочу отдать.

Как правильно решить проблему,
На то и есть он специалист,
Чтоб в наших интересах тему
Открыть, вместив на чистый лист.

Огромный свой, богатый опыт
С отсталыми умом людьми,
Он, разобравшись, их не топит,
А чтобы дальше жить могли.

Он принимает близко к сердцу
Все их проблемы жизни всей,
Он как бы открывает дверцу
Для новой жизни тех людей.

— Мне всё доходчиво, понятно,
Какой в итоге же совет?
Решенье предложил он внятно,
Неотразимое в ответ.

Ему поведала я сразу,
Что ты согласен будешь с ним,
Ведь не был счастлив ты ни разу,
Чтоб всё же счастлив был наш Тим.

Но сидя здесь, перед тобою
Я не уверена вполне,
Принять решение ли к бою,
Ведь что-то страшно стало мне.

Но, чтобы ни сказал об этом,
Обдумала уже сама,
И потому твои слова
Не удивят своим советом.

Во-первых, возраст слишком разный,
По сути — я ему, как мать,
И вид настолько безобразный,
Так где уж мне женою стать.

Невзрачная, неинтересна,
Не привлекаю я мужчин,
Но всё же, мне во многом лестно,
В обход каких ему причин?

Во мне находит Тим такого,
Что смыслу просто вопреки,
Для Тима очень дорогого,
Чтоб кончить наши с ним «грехи».

Стать мужем и женой законно,
На зависть всем и счастье нам,
Чтоб, наконец, нам с ним бездонно
Делить всё счастье пополам.

— Сказал так прямо, неужели? —
Бесстрастный был у Рона взгляд;
— Лишь потому, что мы успели
Пустить друг в друга стрелы яд.

Что яд любви настиг и Тима,
Уже давно — мужчина Тим,
Что Тиму всё необходимо,
И он уже — неукротим.

Он ошарашил тем советом,
Я с ним пустилась даже в спор,
Я очень ярким всем ответом
Пыталась кончить разговор.

Красавцу Тиму, молодому
Со мною навязать чтоб брак,
Породы псу столь дорогому
Скрестить с дворняшкой, лишь бы так.

23.13.

Его ответ был столь же ярок,
Неумолимым в правоте,
Хотя казался он и жалок,
Но соответствовал вполне.

— Ни чем не лучше Ваша пара —
Союз всей глупости с умом,
Союз всего ума, как дара,
Со слабоумным мужиком.

— Он выразился чуть иначе:
— Не пара если Вы ему,
То это только будет значить,
Он Вам не пара по уму.

— А смысл такого выраженья:
«Не ходкий с Тимом мы товар»,
— Так в чём же видим сожаленье,
Что мы друг другу — смелый дар?

— Я продолжала возраженья,
Ссылаясь только, в основном,
На возраст и на осложненья,
Что могут быть у нас потом.

Но он разбил и этот довод:
Ему ведь нравлюсь только я,
И не даёт он больше повод,
Ходить куда-то от меня.

И то, что взрослый он мужчина,
А я лишаю его прав,
Мужчиной быть ему по чину,
И счастья в этом и не дав. 

К тому ж себя лишаю счастья…
(Но меньше даже о себе),
Однако, я своею властью
Ему мешаю быть в борьбе.

В борьбе за право быть мужчиной,
И это право я всегда
Глушила все его почины,
А волновала лишь одна…

Одна большая неприятность,
Что скажут люди о нас с ним,
Когда узнают эту важность,
Что мужем стал красавец Тим.

Глумиться станут, издеваться,
И прежде пострадает Тим,
Куда тогда ему деваться,
Ведь Тим наш очень так раним.

Так как женился на богатой,
В годах она ему, как мать,
Сама фигурой и не складной,
И как такую в жёны взять?

А про меня начнутся сплетни,
Никто брать в жёны не хотел,
«Неполный доллар» лишь последний,
Который в жёны взять посмел.

Когда представилась возможность,
Нельзя лишать законных прав,
Какая ни была бы сложность,
Какой бы ни был это нрав.

23.14.

Вот это довод Мартинсона;
— Да, он во всём, конечно, прав,
Наш Тим среди людей — персона,
Хотя и не стандартный нрав.

— Поэтому дала согласье,
Тем боле — явная любовь,
Любовь взаимна в одночасье,
Зачем обоим портить кровь.

Со мной он будет защищённым,
Я полноценну(ю) жизнь создам,
Ни в чём не будет ущемлённым,
Себя я всю ему отдам.

Ни с кем не буду я считаться,
И даже, в том числе, с тобой,
Мне боле не с кем соглашаться,
Как только лишь с самой собой.

Когда всё говорила Рону,
Когда закончила рассказ,
То «будто бы попала в зону,
Как настоящий скалолаз».

То ощущение исчезло,
И Рон бросал пытливый взгляд,
Как вся решимость в «неё влезла»,
Как для отваги приняв яд.

Её он видел всю в волненье,
Такой — не видел никогда,
Случилось будто приключенье,
Возможно, даже и беда.

Такой горячей, возбуждённой
Не видел Мэри никогда,
Не мышкой в страхе всю рождённой,
А настоящего бойца.

Хотя она и некрасива,
Её приятное лицо,
Влекло вниманье, как винцо,
А для него, как кружка пива.

В главе её царит решимость,
Достоинства души печать,
Свершить что хочет, нетерпимость,
Характер сильный показать.

Она казалась озарённой,
Мгновеньем, чудной красотой,
И Рон был очень удивлённый,
Присущей в мыслях прямотой.

Невольно задался вопросом,
Как повлияет с Тимом брак,
Ведь будет к ней «привязан тросом»
И не потерпит ли брак крах.

Она ведь опытнее, старше,
Но, правда, — дева до сих пор,
И каково будет «на марше»;
Как труден этот разговор.

— Живём мы женщины подольше,
По большей части мужиков,
Хотя и лет мне явно больше,
«Терпеть нам долго сих «оков».

Я старая, но не настолько,
Оставить чтобы одного,
Тим льнёт ко мне, конечно, бойко,
Ему не надо никого.

Мне просто жить с ним так — негоже,
Когда ты, Рон, покинешь свет,
Ведь Дони, как сестра, всё может,
Сказать всё резкое и «нет».

Она отсудит всю опеку,
Хотя и Тиму — хорошо,
Она меня подвергнет смеху,
Хотя давно уж всё прошло.

Простить не хочет нашу ссору,
Я ненавистна просто ей,
Но, чтобы не возникло спора,
Мне выйти замуж — всё верней.

— Ты человече — просто чудо,
За Вас я искренне так рад,
Мы с Эс всё думали подспудно,
Что это будет «наш парад».

Но торопиться надо с свадьбой,
Пока я здесь, ещё живой,
А то ведь Дони хваткой бабьей
Займётся Тима всей судьбой.

В моём присутствии же свадьба
Лишь засвидетельствует факт,
Что Ваша с Тимом «вся усадьба»,
Вся Ваша, как важнейший акт.

Что Ваш союз я одобряю,
И Дони лишь смирится с тем,
Что я Вас сам благословляю,
Что будет и понятно всем.

— Вот почему моё решенье
Сегодня говорить с тобой,
В меня вселило вдохновенье
На подвиг женский, не простой.

Я собираюсь лечь в больницу,
Чтоб исключить любой в том риск,
Чтоб не могло бы появиться
Детей, а с ними в доме писк.

О лучшем свёкре не мечтала,
Огромное спасибо, Рон,
Что я почти невесткой стала,
А Тим у нас «воссел на трон».

24.1.

Не говорить решили Дони
Пока не будет «кончен Бал»,
Но быть свободною «от брони»,
Решила, чтобы Арчи знал.

— Ты, верно, шутишь, моя Мэри,
«Клешнёй меня хоть тяпни краб»,
С трудом, возможно, я поверю,
Быть может, я умом уж слаб.

Оправившись от потрясенья
И овладев, в конец, собой,
«Отвесил» Арчи поздравленья,
Он понял, выдержала бой.

Ведь этот бой, был бой за Тима,
И только первый лишь этап,
Он нужен был неотвратимо,
Как мост иль даже некий трап.

На нём перешагнуть границу,
Счастливой, гордой быть при том,
Понятно, бой ещё теплится,
Ей прошибать лишь всё умом.

— Я страшно рад, моя ты Мэри,
Шопена после и Жорж Санд,
Брак самый странный в этом мире,
Он должен быть возведен в ранг.

Не выдвигаю возраженья
И портить этот самый «пир»,
Я и без всякого сомненья
Уверен, удивишь ты мир.

Твоё решенье — не простое,
Я сожалею лишь о том,
Что всё, что было дорогое
Должно покинуть этот дом.

Благополучье, безопасность,
Всё было создано тобой,
Мне очень жаль, но это ясно,
Что ты расстанешься со мной.

Ведь ты уйдёшь тогда с работы,
За Тимом нужен ведь уход,
И все теперь твои заботы
Домашний «втянет огород».

— С чего ты взял, что расстаёмся?
И в мыслях даже не держу,
К успехам мы ещё вернёмся,
Сейчас я что тебе скажу:

Мне отпуск дай без содержанья
В пределах месяцев так трёх,
Могла бы я своё «дерзанье»,
Не вызвав лишь переполох,

Закончить всё согласно плану,
Так будет лучше же для всех,
Не будет даже дальше странным,
Что ждёт нас всех потом успех.

Мы будем продолжать трудиться,
Нам с Тимом труд необходим,
С людьми общенье пригодится,
Иначе, станешь нелюдим.

— Хочу присутствовать на свадьбе,
К Вам тёплы(е) чувства у меня,
Как шеф готов я Вам отдать бы
Своё признанье за года.

Года успешной всей работы,
Немало миновало лет,
С тобой мы «брали даже дзоты»,
Всегда «горел зелёный свет».

— Конечно, гость очень желанный,
Я приглашаю Вас с женой;
— Когда же день тот долгожданный
Законный брак отметит твой?

— Случится в следу(ю)щей неделе,
Конечно, в пятницу — наш срок;
— Так почему тебе на деле
Сейчас не взять бы отпуск в прок?

Мне всё равно, когда мученья
С Селестой Мерфи я начну,
И не имеет мне значенье,
Когда тебя я отпущу.

— Спасибо, всё очень любезно,
Но я останусь до среды,
С ней у меня работы — бездна,
Должна я передать бразды.
   
Эмили Паркер эту новость
Восприняла, как «на ура»:
— О Вас не только делать повесть,
Плясать бы надо до утра.

В восторге полном, дорогая,
Здоровья доброго всем Вам,
За регистрацию желая,
Чтоб видеть — многое отдам.

Не пропущу сие событье,
Удачи, Мэри, Вам в делах,
Для нас событье, как открытье,
В любви вы победили страх.

24.2.

Для Тима тоже нужен отпуск,
Решить он сам не мог вопрос,
Ему же в жизни нужен «пропуск»,
Ведь он умом же не дорос.

А потому следу(ю)щим «гостем»
Стал Гарри Маркхэм, Тима шеф,
Он в деле всём являлся «гвоздем»,
На Тима шёл от них весь блеф.

— Вы помните, назад два года
У миссис Паркер, красный дом,
Вы штукатурили так долго,
Что Вам устроили «погром».

Я, Мэри Хортон, ей соседка,
Пришла не с просьбой я услуг,
А разговор наш будет редкий,
О Тиме Мелвилле, в досуг.

Вас это, слишком вероятно,
Так удивляет мой визит,
Но я должна сказать Вам внятно,
Что дело к Вам во мне «горит».

Но дело вовсе не в ремонте,
Вас это слишком удивит,
Но всё равно Вы мне позвольте
Начать о Тиме мой визит.

Да, мистер Маркхэм, всё о Тиме,
Он вскоре станет мужем мне…
От этих слов «погряз он в гриме»,
Вдруг оказался, как во сне.

Он рот откроет, то закроет,
Не мог минуту молвить слов,
Какой-то червь всё в мыслях «роет»,
Понять мешает их основ.

— Женою — Недоука-Тима,
Коль правильно я понял Вас…?
Хотите стать неоспоримо,
Так что хотите Вы от нас?

— Узнала я от миссис Паркер,
Какой род шуток по душе
Ваш коллектив особо мастер
Над Тимом совершать вообще.

Ему могла бы, безусловно,
Другое место я найти,
Но он «прилип» к Вам, как бы кровно,
Готов все шутки он снести.

Он бросил взгляд на её «бэнтли»,
Что припаркован у бюро,
И он подумал, сможет вряд ли,
Ответить что-нибудь остро.

Она слывёт очень богатой
И надо вежливей быть с ней,
Слывёт и женщиной столь хваткой,
Что лучше не перечить ей.

— Не новость это, а сенсация,
О ней не сможем умолчать…
— Конечно, Гарри, эта акция
Заставит всех людей болтать.

Но в этом я скорей бессильна,
Беситесь сколь угодно Вам,
Все шутки Ваши столь обильны,
Что навлекаете лишь срам.

И на себя, на Вашу Фирму,
На весь Ваш мудрый коллектив,
Но у себя одни, за «ширмой»
Вы вправе обсуждать мотив.

Но упаси Вас бог при Тиме,
Когда останется у Вас,
Шутить Вам всем на эту тему,
Хотя бы даже один раз.

На тему шуток его брака
Строжайший должен быть запрет,
Не избежать иначе краха
За нанесённый ему вред.

Но если мне станет известно,
Я уничтожу лично Вас
И всех мерзавцев, кто извечно
Свой голос Тиму преподаст.

Моя угроза столь серьёзна,
Убытки будут велики,
Что вряд ли травля вся возможна,
Коль все умом Вы мастаки.

Ещё весь Гарри оглушённый,
Собраться с мыслями не мог,
Но понял он, вопрос решённый
И надо подводить итог.

Согласен с отпуском он Тима,
Согласен он со всем другим,
Дела все с Тимом устранимы,
И всё в порядке будет с ним.

Сама же — следующа(я) гостья —
У гинеколога приём,
Чтоб не возникло дальше козней,
Когда останутся вдвоём.

— Мне по известным всем причинам
Нельзя иметь своих детей,
Мой муж — больной умом мужчина,
Опасно «ждать» таких «вестей».

Но есть ещё одна проблема:
Чтоб девственность во мне изжить,
Вот эти все мои дилеммы
У Вас мне надо устранить.

24.3.

Когда и эти все заботы
Уже остались позади,
«Одни остались только ноты,
Чтоб до конца песнь довести».

Остался ещё Тим, последним,
Кому бы надо было знать,
И он, как родственник их бедный,
В неведенье остался ждать.

На даче, в следу(ю)щей поездке
Решила «подарить» всю весть,
И, как положено невесте,
Ему сказать «счастливу(ю) месть».

Погода помогала счастью,
Светило солнце в этот день,
И всей своей «природной мастью»
Она «сметала» в жизни тень.

— Пойдём, Тим, посидим на пляже,
Грядёт серьёзный разговор,
Для нас с тобой он очень важен,
Чтоб нашей жизни дать простор.

— С тобою, Мэри, все беседы
Всегда, как праздник, для меня,
Они с меня снимают беды,
А вместо — радость принося.

Но прежде, чем начать беседу,
Настроить на интимный лад,
Себе добыть бы ей победу
И позабыть бы прошлый ад.

Весь ад прошедших разговоров,
Расчистить к свадьбе чтоб пути,
Чтоб не возникло вдруг позора,
Ей в новый мир как бы войти.

И деловое настроенье,
Спокойно сидя на песке,
«Изжить» в какие-то мгновенья,
«Разжать» всех прежних дум тиски.

Здесь вовсе не нужна и твёрдость,
Душевный нужен ей покой,
Здесь не нужна ей даже гордость,
Здесь с Тимом нужен «мирный бой».

— Скажи мне, только откровенно,
Что значит в нашей жизни брак?
— Ну, так, как папа с мамой, верно,
Как Дони с Миком, вроде так.

— А что ещё сказать ты можешь,
Что знаешь ты про многих пар,
Что мне ещё про них предложишь,
Какой об этом в тебе дар?

Взъерошив волосы густые:
— Не знаю, — был его ответ:
— Когда становятся родные,
Когда уже им много лет.

Когда понравятся друг другу
И начинаешь с кем-то жить,
Когда становишься супругом,
Женою кто-то может быть.

— Частично верны рассужденья,
Когда ты — взрослый человек,
Когда в тебе растёт влеченье,
И ты живёшь с ним целый век.

Но прежде, чем Вам жить совместно,
Идёте в церковь или в закс,
И там, чтоб было всегда честно,
Вы оформляете свой шанс.

Подписываете бумагу,
О том, что муж Вы и жена,
Коль изъявили Вы «отвагу»,
Коль очень правится она.

Вот эта сама(я) подпись Ваша
Отныне есть законный акт,
Что Ваша жизнь, как полна(я) чаша,
Свершившийся есть брака факт.

Теперь Вы можете жить вместе,
Не будет против и сам бог,
У Вас всё будет честь по чести,
Чтоб каждый целоваться мог.

— Хочу жениться с нетерпеньем,
Чтоб ты была моей женой,
С тобой общаюсь с увлеченьем,
Тебе я предан лишь одной.

Ты, Мэри, в длинном белом платье,
Как в сказках будет твой наряд,
Ты, Мэри — просто моё счастье,
Ты, Мэри — просто, как «снаряд».

Во мне давно он разорвался,
Всё время нравишься ты мне,
Тогда б с тобой не расставался,
Ты, Мэри, снишься мне во сне.

— Так хочешь ты и в самом деле,
Мой Тим, жениться бы на мне?
— Мои все чувства всё терпели,
Я был бы счастлив весь вполне.

Я смог бы жить с тобой всё время,
Не уезжал бы я домой,
Я сбросил бы с себя всё бремя,
Мог целоваться бы с тобой.

— А с кем желал бы жить ты больше,
Со мною здесь иль с папой там?
— С тобой, конечно, Мэри, дольше
И не жалел бы ни на грамм.

Принадлежит ведь папа маме,
Он спать с ней хочет и сейчас,
Но под землёю в этот раз,
Всю жизнь он спал же с нею ране.

Тебе принадлежу я, Мэри,
С тобой всегда мне хорошо,
И бог откроет в рай нам двери,
Чтоб счастье к нам с тобой пришло.

— Так вот, чтоб был ты в курсе дела,
Всё согласовано с отцом,
Жениться нам с тобой поспело,
Ведь, Тим, у нас ты — молодцом.

Мы оба с папой так считаем,
Тебе ведь хорошо со мной,
Тебя от жизни защищаем,
Теперь ты, Тим, весь будешь мой.

— Хотел жениться б я сегодня…
Её вдруг погрустнел и взгляд;
— Нет, милый, воля в том господня,
Чтоб нам терпеть неделю яд.

— И ты оденешь бело(е) платье,
Как мама раньше и сестра,
С тобой «погрязнем» оба в счастье,
«Мы будто двое у костра».

— Но с белым платьем, вот досада,
Ведь только на его пошив,
Так много времени нам надо,
Что сроку свадьбы — супротив.

Мы не желаем ждать так долго…
Но на лице — досады тень,
Удар по чувствам режет колко,
«Как пасмурный пришёл вдруг день».

— И после брака заключенья
Не надо ехать мне домой?
— Нет, Тим, продолжить возвращенье
Ещё придётся день-другой.

Мне надо будет подлечиться,
В больницу лечь на малый срок,
Чтоб не могло ничто случиться,
Чтоб заглушить болезни впрок.

— Не надо, Мэри, ради бога!
Умрёшь, чтоб спать там под землёй,
Со мной ты поступаешь строго,
Не дорожишь ты просто мной.

Она взяла его за руки
И крепко сжала их в своих:
— Конечно, испытаешь муки,
Но ты уже не бойся их.

Ведь если я ложусь в больницу,
Не значит, вовсе — я умру,
Мне надо просто подлечиться,
И снова я к тебе приду.

Причём в твоих же интересах,
Чтоб лучше было бы со мной,
Чтоб избежать домашних стрессов,
Чтоб был спокоен, дорогой.

Чтоб Тим поверил в убежденья,
Ей стоило больших трудов,
Дошло бы всё до разуменья,
«Съесть соли надо сто пудов».

— Так не умрёшь ты, Мэри, точно?
— Не дамся умереть я им;
— В больницу ляжешь сразу, срочно?
— Да, сразу же за браком, Тим.

И Тим наш, полный в душе счастья,
Скатился ловко кувырком,
По пляжу, в реку, от участья
В той жизни новой — мужиком.

И с криками: «Женюсь на Мэри»!
Летели брызги на неё,
Он снова ей во всём поверил,
Увлёк он в воду и её. 
 
25.1.

По случаю брак(о)сочетанья
У Мэри — скромный весь наряд,
Не нужно привлекать вниманья
На обязательный обряд.

Она — в чесу;чевом костюме,
Красивый персиковый цвет,
Немного выглядит угрюмой,
Чем для невест обычных лет.

И скромный в лацкане букетик
Любимых ею чайных роз,
Он всю её как будто светит
От надвигающихся грёз.

Ещё бы — муж такой красавец,
И не мечтала быть женой,
Что многим женщинам на зависть,
И не осталась холостой.

А шляпка — шёлковая, цвета
Такого же, как и цветок,
Ей добавляет в облик света,
Его направленный пучок.

Участники всей церемонии
Для встречи выбрали Гайд-парк,
Чтоб бы;ла видимость гармонии,
Откуда дан в дальнейшем старт.

До зданья бракосочетанья
Подбросить шеф её хотел,
Но Мэри, дав отказ вниманью,
По причине срочных дел:

— Я после регистрации сразу
Обследованье прохожу;
— А после выписки «дашь газу»,
Так я немного пощажу.

— Домой отправлюсь я, конечно,
Уже на собственном авто,
Не выпишусь я скоротечно,
Спешить не буду ни за что.
 
Ведь это частная больница,
При ней есть даже и отель,
Не буду я и торопиться,
Здоровой выйти — моя цель.

Когда же не совсем здоровой
По возвращению домой,
Принять я Тима не готова,
То потеряет он покой.

И Арчи, шеф, недоуменно
На Мэри обратил свой взгляд,
Всё сказано так откровенно,
Что Арчи добротой объят.

И Мэри тронута вниманьем,
Ведь шеф поверил ей во всём,
Он понял, Мэри с пониманьем
Всю помощь оценила в нём.

Уже собралась вся «компания»,
Чтоб скромно весь прошёл процесс,
Не нужно лишнего внимания,
Чтоб вызвать в людях интерес.

Тим быстро сунул Мэри в руку,
Удобный выбрал он момент,
В коробке, маленькую штуку,
Назвав подарком сей презент.

— Помог мне папа выбрать это,
Пошли мы с ним в ближайший банк,
Две тыс(я)чи сняли мы со счёта,
Заполнили какой-то бланк.

Потом мы с папой посетили
Подарочный на Каслри-стрит,
И там мы вместе с ним решили
Купить красиву(ю) вещь на вид.

В коробке оказалось чудо,
Лежит в ней брошь в виде цветка,
Как драгоценнейшее «блюдо»,
Блестят бриллианты в нём слегка.

Опал великолепный в центре…
— Напомнила твой, Мэри, сад,
Когда цветы при слабом ветре,
Блестят, колышась, — просто клад.

— Теперь, Тим, сад наш этот — общий,
Когда уже мы — муж, жена,
То всё назвать нам станет проще,
Теперь всё наше есть сполна.

А значит, дом, авто и дача
Твоими станут навсегда…
А с брошью — полная удача
И приколи её — сюда.

— Ну как, понравилась вещица?
— Прекрасна(я) вещь, мой дорогой,
Она всю жизнь будет носиться…
Тебе — ответный, мой родной.

Часы массивные златые
Дарю тебе, мой милый муж,
Теперь мы, Тим, с тобой родные,
И нам тянуть семейный гуж.

В восторг пришёл Тим от подарка,
Он не имел ещё часов,
Ему носить их стало жалко,
Но он часы носить готов.

Готов в том смысле, что он знает,
Как время считывать по ним,
Уже давно определяет
Сам время слабоумный Тим.

25.2.

Когда же двинулись все к цели,
Под руку Арчи Мэри взял:
— Ты, Мэри, скрыла в этом деле,
Ведь Тим нас всех здесь обаял.

Да он же — писаный красавец,
Мне всё понятно лишь теперь,
Зачем ты с ним «вступила в танец»,
Твой выбор — правильный, поверь.

— Сейчас неловко мне ужасно
С ним рядом чувствую себя,
Когда с тобой — красавец ясный,
А на тебя взглянуть нельзя.

Я будто бы из старых тёток,
Которы(е) ездят на курорт,
Продолжить жизнь «на прежних нотах»,
Как будто сделать бы «аборт».

В надежде подцепить мужчину
Невероятной красоты,
Хотя тебе в годах «по чину»
Не сбыться и простой мечты.

Тяжёлое мне испытанье,
(Уже дрожит её рука),
Хранить о жизни всё молчанье,
Ни с кем делиться никогда.

Я оказалась под прицелом,
И вечно любопытный взгляд…
Не удалась я в жизни телом,
Как будто впрыснули мне яд.

Когда узнают, что за пара,
То сплетни поползут кругом,
В умах людей начнётся свара,
Что ненормальный её дом.

Мне Рон подходит больше мужем,
Чем этот, мой красавец Тим,
А мне другой совсем не нужен,
Я не могла бы жить с другим.

— Нельзя брать в голову все сплетни,
Всегда тебя я поддержу…
Они от зависти все тщетны,
Твоей лишь дружбой дорожу.

Мне нравится твоя соседка,
«У ней» — богатый лексикон,
Сейчас встречается он редко,
Я просто ею поражён.

Нам надо сесть бы с нею рядом,
Чтоб весел — свадебный обед,
Чтоб заразиться её «ядом»,
Хотя несёт подчас и бред.

— Спасибо, Арчи, за поддержку,
Мне очень жаль, но не смогу,
Мне срочная нужна «пробежка»
В больницу, к моему врачу.

А потому мне на обеде
Сидеть и времени-то нет,
«О жизненном забота хлебе»,
Важней, чем свадебный обед.

Чтоб завтра делать операцию,
Коль я останусь на обед,
Мой врач не даст на это санкцию,
«Смотреть я буду только вслед».

Ещё неделю ждать придётся,
В субботу только день один
Под операции даётся,
Так занят этот господин.

— Не беспокойся, дорогая,
Мы выпьем и твоё вино,
Ведь нас в такой ты день бросая,
Съедим обед мы всё равно.

25.3.


Всё действо так прошло успешно,
Тим, как нормальный человек,
Ответы все давал безгрешно,
Без всяких сбоев и помех.

В отличье от своей невесты,
Её волненье взяло «в плен»,
Не чётко сказаны все тексты,
Но вот и кольцами обмен.

Уже подписаны бумаги,
Всей церемонии — конец,
Уже «честь отдана присяге»,
Мечтам сей пары есть венец.

Бывалый даже регистратор
И заподозрить их не мог,
Что Тим предстал, как «провокатор»,
Смотрелся он, как истый бог.

Вполне нормальный он мужчина,
К тому ж чертовски он красив,
Вполне заслуживает чина
И мужем быть, и быть счастлив.

Невзрачна слишком уж невеста,
И по сравненью с ним — стара,
Она совсем другого теста,
Ей мамой быть ему пора.

Но пара не казалась странной,
В том плане — разницы в годах,
Коль брак становится желанным
При всех предпринятых шагах.

Не обменялись поцелуем,
Он странным счёл последний факт,
Обычно поцелуй — даруем,
Как заключительный весь акт.

Расстались все на том же месте,
Где был назначен ране сбор;
— Теперь — семья с тобою вместе,
И помни, Тим, наш уговор:

Меня ты должен ждать спокойно
И не волнуйся за меня,
Разлуку вместе мы достойно
Перенесём всегда, любя.

А Тим был счастлив бесконечно,
Что он теперь у Мэри муж,
Готов он ждать её и вечно,
Тянул два года тяжкий гуж.

И Трисью, и Эмили Паркер
Прошибла всех уже слеза,
У них добрейший был характер;
Не страшна молодым гроза.

Прошла успешно операция,
И боли все уже прошли,
Но ей нужна реабилитация,   
Недели отдыха пошли.

В очередное посещенье
Уже врач выписал её:
— Но всё на Ваше усмотренье,
Здесь есть прекрасное жильё.

Здесь наша клиника с отелем,
Где есть бассейн, спортивный зал,
Мы пациентов всех в нём селим,
Кто только бы лишь пожелал.

Там будете под наблюденьем,
Живите сколько нужно Вам,
Лишь Вашим будущим решеньем,
Покинуть иль остаться там.

26.1.

В конечном счёте всё леченье
Продлилось до пяти недель,
Не просто жизнью увлеченьем,
А как поставленная цель.

А цель одна была у Мэри,
Себя готовить в роль жены,
«Открыть для Тима шире двери»,
Его объятья ей важны.

В объятьях сильного мужчины
Она, однажды побывав,
Прервала все его почины,
Но каждый, вновь о них мечтал.

В тиши, покоем наслаждаясь,
На берегу одной из рек,
И в мыслях всё же напрягаясь,
Как с Тимом совершить «не грех».

И были веские причины,
Она — не опытна сама,
И он — неопытный мужчина,
Как к теме приложить ума.

От Тима каждый день открытки
Не прямо шли в её отель,
Она устроила всё скрытно,
Не сразу достигалась цель.

Открытки шли через контору,
Их смысл — влюблённость, жажда встреч,
Тим видел в ней свою опору,
В них — о любви, конечно, речь.

Отец изрядно помог сыну
В писании его письма,
Но почерк, слог, конечно, Тима,
Уже осмысленный весьма.

Она хранила все открытки,
Они ей были, как бальзам,
Уж больно муж был в деле прыткий,
Как раз подходит по годам.

Уже последние недели —
Бассейн и теннис — каждый день,
Чтоб силы прежние созрели,
И ей совсем не было лень.

Ко всем физическим нагрузкам
Готовила себя всерьёз,
Чтоб страсть не была местом узким,
Чтоб ей тянуть свой «женский воз».

В день выписки её с больницы,
Здоровье Мэри став таким,
Как будто и не шла лечиться,
А боле крепким и другим.
26.2
.

Весь дом её сиял огнями,
Соседке, ей благодаря,
Бросаться просто так словами
Она не будет просто зря.

И чистота кругом, порядок,
У дома вид совсем жилой,
Весь интерьер внутри столь ярок,
Как любит Тим, хоть и больной.

Не сразу звонит она Рону,
Мысль крутится, что спешки нет,
Она обследует всю зону
И каждый в комнатах предмет.

Ах, как приятно быть ей дома,
Как всё приятно лицезреть,
Её пленила вдруг истома,
Богатство всё своё иметь.

Богатство вместе с нужным вкусом,
Создать чудесный интерьер,
В придачу Тим «приятным грузом»,
Желанный выше всяких мер.

Сгустилась тьма и тучи тоже,
Но дождь прошёлся стороной,
Ей тьма к чему-то так пригожа,
И весь пейзаж — уже ночной.

Весь дом прошла она в потёмках,
И не включая в доме свет,
Горит ли свет у Паркер в окнах
Желала видеть в сей момент.

Мешали видеть ей деревья,
И чтобы толком разглядеть,
Из патио, для наблюденья,
Она решила рассмотреть.

Ступая по обыкновенью
Бесшумно через задню(ю) дверь,
Стояла несколько мгновений,
Прижавшись, точно дикий зверь.

Вдыхая запах с наслажденьем
Цветов всех летних аромат,
В сознанье Мэри с вожделеньем
Мелькал муж-Тим ей, как бриллиант.

Как воплощённый силой мысли,
Вдруг Тима-мужа силуэт,
Ей взгляд от темноты очистил,
«И он послал ей свой привет».

Сидел на кованой ограде,
Покрытый каплями воды,
Предстал пред ней он, как наградой,
Уже, как «зрелые плоды».

Ещё был голый после душа,
И еле видный слабый свет,
То освещает, то он тушит
В златых власах теряя след.

Прошёл уж месяц, даже боле,
Как видела в последний раз,
Как плод извечной своей боли:
«Нарцисс, погруженный в мир грёз».

Прошла бесшумно, встала сзади,
Но искушенье побороть
Не удалось из страсти ради,
Обнять его живую плоть.

Сомкнула нежно свои руки
На голом Тимином плече,
И тем облегчила все муки,
По первой с мужем их встрече;.

Лицом уткнувшись в шевелюру,
И волю дав своим губам,
Его расцеловать фигуру,
Не стесняясь ни на грамм.

— О, как же рада я, любимый,
Что ты давно здесь ждёшь меня;
Хотя была и невидимой,
Но жарче всякого огня.

Потом сложила свои руки
Так нежно Тиму на живот,
Уже ему доставив муки,
Взяв тело Тима «в оборот».

Легонько ими надавила,
Прижав чуть крепче всё к себе,
По прессу нежно так водила,
Что мышцы «дрогнули в борьбе».

Потом застыли на мгновенье,
Он словно перестал дышать,
И сердца сильное биенье
«Призвало» поцелуй ей дать.

Теперь же поцелуй, как мужа,
По исполненью был другим,
Во-первых, он обоим нужен,
Обоим был необходим.

В нём томна(я) чувственность столь явна,
И опьянённая совсем,
Как «завороженная травма»,
Как «любовный будто крем».

26.3.

Телесным будто воплощеньем,
И тёплой, летней ночи страсть,
Он, молча, но и с вожделеньем
Решил «продолжить свою власть».

То «власть» любви к жене желанной,
Решил исполнить её всласть,
Она же не была обманной,
Ведь — обоюдная их власть.

Он встал с перил уже без страха,
Он Мэри притянул к себе,
Он не боялся уже краха,
Он победил в своей борьбе.
 
Он подхватил её на руки,
Спустился по ступенькам в сад,
Обоих их терзали муки,
Свершить любви чудесный акт.

Протестовать хотела Мэри,
Просить вернуть её домой,
Но сад был «ложем в интерьере»,
Где мог свершиться «акт земной».

Лицом уткнулась ему в шею,
Рассудок молча подчинив,
Уже заранее как бы млея,
Своей решимостью пленив.

В густой тени деревьев сада
Её он усадил в траву,
Там продолжалась вся «осада»,
Хоть в темноте, но наяву.

Он, опустившись на колена,
Водил руками по щекам,
Она достойна была «плена»,
И дальше, волю дал рукам.

Она «оглохла и ослепла»,
Волной захлёснута любви,
Вперёд подавшись, жажда крепла,
Припала головой к груди.

Он распустил её причёску,
Она — ладони положив
Ему на бёдра, дав лишь лоску,
Сама — немножечко ожив.

Потом он перешёл к одежде,
Он обнажил её «до тла»,
Ей не осталось и надежды,
Как съёжившись, закрыть глаза.

Взложив на плечи её руки,
Он обнял полностью её,
Какие ж «сладостные муки»
«Пленили» всё её житьё.

Впервые в жизни своим телом
Была прижата вся к нему,
К нагому телу мужа, смело,
Готова была ко всему.

Она аж ахнула чуть глухо,
Так широко раскрыв глаза,
И Тим, горячий, полный духа,
Губами всю её терзал.

Отдаться новым ощущеньям
Давно было; её мечтой,
Она к нему своим влеченьем
«Вошла в него вся с головой».

На сон похоже(е) состояние,
Как будто погрузилась в транс,
И вместе с Тимом, их старания
Ей подарили этот шанс.

Не единичный, постоянный,
Хоть презирала до сих пор,
Но Тим ей был такой желанный,
Что прекратила « с собой спор».

Сон ярче был и дал ей счастье,
Она познала мир другой,
В котором пряняла участье,
«В пустыне будто — водопой».

В ладонях — шелковиста(я) кожа,
Конечно, это её Тим,
И не беда, что сад был ложем,
Зато она на всю жизнь с ним.

И лучше не было мгновенья,
Что жизнь могла ей подарить,
В объятьях Тима ощущенья,
Что ты родилась вновь, чтоб жить.

Горячего в объятьях тела,
Её прижавшего к земле,
Она впервые просто млела,
Вся распростёртая в траве.

Касаясь шеи подбородком,
Вонзились пальцы в плечи ей,
В его объятье таком крепком,
Душой мечтала она всей.

И пот стекал на тело Мэри,
Он весь дрожал, познав восторг,
И понимать, что в полной мере
Обязан ей, что Тим исторг.

Что лишь она, никто другая,
С ним наслажденье разделив,
Себя в том прежде восхваляя,
Что Тим её был с ней счастлив.

Покуда Тим в её объятьях,
Покуда он внутри её,
Покуда тело от нажатья
Поёт и требует своё;

Душа её поёт от счастья,
Не только за саму себя,
За Тима, за его участье,
Что наслаждение дала.

Причём столь чисто, натурально,
Свободно достигает он,
Что всё собой идёт нормально,
Итог слиянья — предрешён.

26.4.

Когда была ночь на исходе,
Уже забрезжил чуть рассвет,
Прохладней стало на природе,
И завершён уже обет.

Поднялась Мэри на колени
И прошептала: «Милый Тим,
Довольно нам ночной здесь тени,
Продолжим в доме наш интим».

Он подхватил её на руки,
Здоровый, сильный был мужик,
Её носить входило в «муки»,
Давно мечтал, хоть был он дик.

Уже свою, законно, Мэри
Понёс поспешно в общий дом,
Где все открыты были двери,
Где он добился всё трудом.

Трудом, во всей его работе,
Мужчиной должен дом — «богат»,
А главное — лишь той охоте,
Которой сам он был объят:

Всегда быть около хозяйки,
Никто не знает почему,
В его мозгу «крутились гайки»,
Чтоб ей понравиться ему.

Вложил, теперь свою, он Мэри
Так бережно в её кровать,
Хотел уйти, закрывши двери,
Чтоб у себя там ночевать.

Но ею пойман муж за руку:
— Куда ты, Тим? — звучал вопрос:
— С тобой мы пережили муку,
Теперь «вопрос для нас пророс».

Теперь и эта твоя спальня,
Теперь твоя это кровать,
Теперь всегда после купанья
С тобой мы вместе будем спать.

И даже спать не только ночью,
Мы можем отдыхать и днём,
«Все путы разорвали в клочья»,
Теперь мы вместе здесь живём.

Подвинулась, давая место,
Он, растянувшись, рядом лёг,
Они теперь одно ведь «тесто»,
Быть вместе разрешил им бог.

Подсунул руку ей под спину,
Склонив головку на плечо,
Она «плела всю паутину»,
Ей с Тимом было горячо.

И стала медленно, как сонно,
Ладонью гладить его грудь,
Вдруг Тим так быстро и проворно
Опять прижал, «отрезав путь».

Он начал с нею всё сначала,
Всё то, что было на траве,
И, к удивленью, отвечала,
Опять «гостил» в её чреве;.

А в мыслях пронеслось, как веха:
«Какой же дурой я была,
Что боле четверти я века
Блаженства в жизни не нашла».

Считала, мне оно не нужно,
Не признавала я мужчин,
Не знай, чему была послушна,
Боялась я каких причин».

26.5.

Тогда, в саду и вновь в постели,
Всё молча исполнял наш Тим,
Хотя все чувства его пели,
Ни слова, сказанного им.

А Мэри так хотелось слышать,
Как близость встречена им с ней,
Как мужа роль его «колышит»,
Какой итог сей ночи всей.

Лежал с открытыми глазами,
Смотрел он просто в потолок,
Похоже, он познал «цунами»,
Которо(е) ране знать не мог.

Лицо печально, чуть сурово,
И выражение — ново;,
Как будто к зрелости готово,
«Настигла» зрелость и его.

Такого не было в нём прежде,
Могла ль не замечать она,
Иль ранее была слепа,
Но не теряла и надежды;

Весёлым видеть Тима-мужа,
Как ране — доброе лицо,
Суровый муж — он ей не нужен,
Суровость — крепкое словцо.

Тем боле тело Тима лично
Принадлежит отныне ей,
И ей совсем не безразлично,
Когда оно лежит на ней.

Когда свободно любоваться,
Касаться, гладить, целовать,
При этом даже наслаждаться,
Его свободно обнимать.

Ах, как он молод, как он молод!
Какие синие глаза!
Любовный испытал он «голод»,
И я его ждала, ждала.

Он взгляд переключил на Мэри,
Теперь любимую жену,
Он сам себе не мог поверить,
Что он любил её одну.

Но он не знал, как подступиться,
Как выразить свою любовь,
Лишь слово «нравишься» крутится
Два с лишним года, вновь и вновь.

«Люблю» же слово он ни разу
Не молвил за прошедший срок.
Оставшись с девой «с глаз на глазу»,
Не знал, какой же в этом прок.

Усталые тревожны(е) складки
Очерченного твёрдо рта,
И губы пухлые так гладки,
Но, в общем, и свежа, бодра.

Легко провёл своей рукою
По твёрдой круглой ей груди,
Такой родной и дорогою…
И муки все уж позади.

.
26.6
— Так почему не молвил слова,
Что может сделала не так,
Иль я плоха, здесь нет и крова,
Тебе не нравится наш брак?

В глазах искрились уже слёзы
И покатились по щекам,
Он вспоминал свои все грёзы,
А, может быть, не знал и сам.

Но вдруг и нежная улыбка
Весь озарила Тима лик,
Была ли новая «попытка»,
Ведь он мужчина молод, дик.

Сжимая крепче её груди,
Он, наконец, заговорил:
— Чтоб там не говорили люди,
Тобою, Мэри, я грезил,

Ты говорила мне однажды,
От счастья буду плакать я,
С тобой я счастлив, это важно,
Давно же я люблю тебя.

Пленённая его признаньем,
Склонила голову на грудь,
И Мэри с полным пониманьем
С ним продолжала в жизни путь.

Она ослабла от признанья,
Но облегченье гнало кровь,
Вот, вот оно её призванье,
Отдать ему свою любовь.

— Я думала, сердит за что-то,
За что, не знаю, на меня…
Когда была в больнице, кто-то
Поссорил нас с тобой «любя».

Ладонь просунув ей в затылок,
Таща сквозь пальцы прядь волос,
Он был при этом очень пылок,
И на вопрос, задал вопрос:

— Да разве мог бы я сердиться
За что-нибудь, да на тебя,
Я не сердился, а стыдился,
Как думал, бросила меня.

Когда я думал из-за папы
Ты отвернулась от меня,
Бежал на пляж я «тихой сапой»,
В душе же всё тебя любя.

— А почему молчал ты ночью?
— А разве надо говорить?
Тебя увидел я воочью,
Не знал, как пару слов сложить.

Одно имел я лишь желанье
Исполнить всё, как Рон велел,
Я истомился в ожиданье
От наших всех с тобою дел.

Не мог уже остановиться,
Когда начал «играть я роль»,
Мне оставалось лишь дивиться,
«Не спутать, в чём же в этом соль».

— Тебе рассказывал всё папа,
Что делать с дамой, если — муж,
Когда уже, «сойдя ты с трапа», 
И вовсе ей уже не чужд?

— Конечно, я спросил, греховно
Мне целовать тебя сейчас?
И он ответил, Вы законно
Супруги есть на этот час.

Ещё поведал, что мне делать,
Чтоб был я с дамой вездесущ,
Откуда знать мне было, ведать,
Ведь разум мой не так «могуч».

Что затаишь ко мне обиду,
Коль не «сыграю эту роль»,
Хотя и не подашь и вида,
Заплачешь, будто это боль.

— Но у меня и нет желанья,
Увидеть слёзы на глазах,
Обидеть от непониманья
В интимных всех людских делах.

— Но я ведь не нанёс обиду,
И не дождался я и слёз?
От этих слов и Тима вида
Лишь смех «забрал» её всерьёз.

Она обняла крепко мужа:
— Ты не обидел меня, нет,
Боялась я, совет мой нужен
На пикантный сей предмет.

Я умирала вся от страха,
Придётся делать всё самой,
Я в этом деле слабый знахарь,
Мы чудно справились с тобой.

Ты справился со всем отлично,
В твоих неопытных руках,
В добавок к ним с моими лично,
Мы не «остались в дураках».

Ведь я же — старая уж дева,
И опыт в деле — никакой,
«Я не ходила ведь налево»,
И ты теперь мне дорогой.

В тебя влюбилась я давненько,
Сейчас всё больше я люблю,
Тебя узнала хорошенько,
Тебя я, Тим, боготворю.

— А — «я люблю», такое слово,
Не лучше ль «нравишься» сказать?
— Конечно, лучше, как основа,
Коль верно смысл ему придать.

— Теперь тебе одной я, Мэри,
Лишь буду говорить «люблю»,
А остальным, по крайней мере,
Что «нравятся», я подарю.

26.7.

Когда в лучах дневного света
Проникла в комнату заря,
Всё пахло тёплым, южным летом,
Питая нежным светом дня.

Его супруга, миссис Мэлвилл,
Ещё досматривала сны,
Тим бодрствовал, вставаньем медлил,
Они теперь вполне вольны.

Смотрел в окно, лежал он тихо,
Чтоб не тревожить её сон,
Хотя и было как-то дико,
Но он действительно влюблён.

Такая небольшого роста,
И тело мягкое её,
Такая славная, с ней просто,
И запах чудный от неё.

Когда-то плюшевого мишку
Он брал с собой на ночь в кровать,
Когда он был ещё мальчишкой,
И взрослым с ним ложился спать.

И точно также, как и Мэри,
Его он прижимал к груди,
Он постоянно в это верил,
Что мишка мог его спасти.

Спасти от снившихся зверушек,
Что лезли часто на него,
И даже очень страшных пушек,
Спасал тот мишка от всего.

Теперь же, вместо той игрушки 
Приятней Мэри обнимать,
Он не боится больше пушки,
Ложась с женою спать в кровать.

Она всегда его готова
Обнять везде, даже во сне,
Он не лишится её крова,
Прижавшись к ней ещё тесней.

26.8.

Своё намеренье спокойно
Лежать, не двигаясь, забыл,
Но вёл себя вполне достойно,
Жену свою он не будил.

Теперь, когда уже всё можно,
Смотреть, тем боле, на неё,
Он очень даже осторожно
Уже рассматривал её.

Удобно положив подушку,
Ему смотреть чтоб сверху вниз,
Он любовался, как игрушкой,
Как завоёванный им приз.

Пленила всё воображенье
Её божественная грудь,
И вызывала возбужденье,
Не мог и глаз он отвернуть.

Когда же эти самы(е) груди
Прижаты и к его груди,
Он всё на свете позабудет,
Ему — другого нет пути.

Отдать себя во власть природе,
Слиянью двух желанных тел,
Что называется в народе
Важнейшим из возможных дел.

Её другое как бы тело
Родилось только для него,
Давно «желал иметь с ним дело»,
Но до сих пор не знал всего.

Не сознавал, что и другие
Имеют то же, что она,
И потому все остальные,
И в этом не его вина;

Не могут Мэри быть подобны,
Такая лишь она одна,
Она подобна лишь Мадонне,
И лишь ему даны права.

Владеть всецело её телом,
Она принадлежит ему,
Как он когда-то сам весь в целом,
Был предан мишке своему.

Никто не прикасался к Мэри,
Один лишь он из всех мужчин,
Он папе своему поверил,
Ведь папа Тиму — старший чин.

Он всю ответственность в том помнил,
Что с нею будет — в первый раз,
Он лучше, чем другой, исполнил
Свой долг мужчины — высший класс.

В пылу слепой, животной страсти
Не мог он точно вспомнить всё,
Чему отец учил по части,
Всё, что касается её.

Но тешил он себя надеждой,
Что вспомнит больше в другой раз,
Не будет он таким невеждой,
Любуясь телом вот сейчас.

Он предан Мэри бескорыстно,
Казалось, шла она извне,
Настолько чувства были чисты,
Как будто «плыл он на волне».

Волне не малой, а высокой,
На самом гребне той волны,
Волне любви, текущей соком,
Достойной всей людской молвы.

Ему не страшно было с Мэри,
Он в безопасности жил с ней,
Во всё теперь он Мэри верит,
И защищён от злых людей.

Не возникало ощущенья,
Что было раньше, как всегда,
«Неполный доллар», как сравненье,
Что для него была беда.

«Ах, как прекрасна моя Мэри! —
Всё продолжал осмотр жены:
Она распахнута, как двери,
Ему детали все важны.

Её обвисший подбородок,
Морщинки, складки на лице,
Наш Тим, как редкий самородок,
Об этом думал лишь в конце.

Он не считал всё недостатком,
Всё в Мэри нравилось ему,
У Мэри стал он, как придатком,
Как раз всё по его уму.

А он всё любовался Мэри,
Глазами, полными любви,
Он сам себе не мог поверить,
Что все мытарства — позади.

Считал, что всё «у ней» прекрасно,
И, обнажённый, лёжа с ней,
Считал совсем он не напрасно,
Терпел все муки столько дней.

26.9.

Ему ждать Мэри возвращенья,
Отец велел вселиться в дом,
Отцу он «выдал» возраженье,
Но папа настоял на том.

Жену он ждал уже неделю,
Косил траву дни напролёт,
Отец послал его лишь с целью,
За садом нужен был уход.

Бродил Тим по пустому дому,
Включил везде он яркий свет,
Глушил в душе свою истому
По Мэри он уж много лет.

Боялся темноты он с детства,
И длилось это до сих пор,
Не находил себе он места,
Сейчас с отцом он вспомнил спор.

Просил отца поехать вместе,
Но папа дал ему отказ:
— Теперь, Тим, там твоё лишь место,
Ты — муж теперь, настал твой час.

Так думал Тим, лёжа в постели,
Любуясь женщиной-женой,
Тим понял, папа знал о деле,
Случиться что должно со мной.

Вчера, под вечер, дождь «собрался»,
Гремел так сильно где-то гром,
Грозу Тим раньше так боялся,
Не помогал ему и дом.

Но папа объяснил всё сыну
И дал ему простой совет,
Грозы всю страшную картину,
Увидеть мог, выйдя на свет.

— Гроза есть чудо всей природы,
Ей любоваться надо нам,
Как разновидностью погоды,
Её бояться — просто срам.

Ты должен выйти сам из дома
И видеть молний чудный всплеск,
Удары слышать её грома,
Игра природы — этот блеск.

Когда пронзает чёрно(е) небо
Её внезапная стрела,
Мужчиной ты бы просто не был,
Коль прятал бы всегда глаза.

И голый, сразу после душа,
Террасу Тим облюбовал,
Ему чтоб видеть всё и слушать,
Природы этот грозный «бал».

Он ощущал сначала смутно
Присутствие своей жены,
Пока не стало ему чудно,
Так руки Мэри столь нежны.

Её внезапные объятья,
Его всего, как обожгли,
Ему особые понятья
Совсем и не были нужны.

Понять в ней явну(ю) перемену,
Что также, как и он, она
Мечтает быть в желанном «пле;ну»,
В его объятьях быть сполна.

Спиной чтобы прижаться к грудям,
Немного подался; назад,
Боялся, пыл она остудит,
Но всё пока что шло на лад.

Её горячие ладони
Приятно гладят так живот,
Что тело всё натужно стонет,
Взять Мэри снова «в оборот».

Обнять и целовать свободно,
Не так, как было в первый раз,
В тот раз так было неудобно,
Но общим было и сейчас;

Мужское страстное желанье,
Не знал тогда, как утолить,
Теперь кое-каки(е) познанья, 
От папы смог он уловить.

И новый поцелуй для Мэри
«Взорвал» его мужскую страсть,
Он понял, что «открыты двери»
И применил любви всю власть.

В саду он чувствовал свободу,
Отнёс свою он Мэри в сад,
Где, как ему и ей в угоду,
Начался их «любовный ад».

Он растворился в своей Мэри,
Сгорал в блаженстве, как в огне,
Теперь ей полностью поверил,
Конец их прежней с ней «войне».

В объятьях им уже забыто,
Что он «неполный доллар»-муж,
Любви таинство всё открыто,
Теперь весь мир ему не чужд.

Он понял, что любим женою,
Что каждой клеткой существа,
Она с ним связана судьбою,
И она у них — одна.

26.10.

Печаль нагрянула на Тима,
Когда пойти решила в дом,
Разлука с ней — неотвратима,
Так пораскинул он умом.

И потому тянул он время,
Подольше чтобы с Мэри быть,
В руках он нёс «счастливо(е) бремя»
И думал, как им дальше жить.

Когда момент наступит новый,
И сколько нужно ждать теперь,
Чтоб слиться с Мэри ему снова,
Чтоб вновь «открыта была дверь».

Он был расстроен очень сильно,
Когда «вложил» её в кровать,
Не мог остаться он насильно,
Коль Мэри хочет уже спать.

Когда же сделал он попытку
Уйти на сон уже к себе,
Она, схватив за руку прытко,
«Победу вырвала» в борьбе.

В борьбе за Тима пониманье,
Отныне вместе будут спать,
Переломив его сознанье,
И затащив его в кровать.

Лишился Тим наш дара речи,
Поступком был он потрясён,
Он как бы вновь расправил плечи,
Ведь был же он в неё влюблён.

Но он забыл спросить у папы,
Спать будут вместе кажду(ю) ночь,
Иль это редкие этапы,
Но он-то вовсе и не прочь.

Он понял, связан неразрывно
С женою Мэри навсегда,
Всю жизнь с ней будет, непрерывно,
И даже смерть придёт когда.

Теперь уйти ему под землю,
Заснув последним, вечным сном,
Уже без страха он приемлет,
Хотя бы, даже «грянет гром».

Лежать поскольку будут вместе,
Он не останется один,
Он «удостоен будет чести»,
Лежать с женой, как господин.

Он Мэри очень благодарен,
Ведь раньше был он одинок,
Во многом был умом бездарен,
Войти в мир умных он не мог.

Всегда стремился быть при людях,
Войти в разумный этот мир,
Но ум, при этом, его губит,
Не мог попасть на этот «пир».

Но вот уже женат на Мэри,
Теперь он приобрёл покой,
В разумный мир открыты двери,
И он теперь — совсем другой.

Отныне будет так стараться,
Чтоб быть достойным тех людей,
Возможно, в обществе вращаться,
Конечно же, и только с ней.

И он любил её за это,
И даже раньше, и тогда,
Когда не думал он об этом,
И с ним всегда была беда.

Лицом в ложбинку меж грудями
Уткнулся с жадностью наш Тим,
А пальцы как бы его сами
Сосочки гладят — на интим.

Мурлыкая, с блаженным чувством,
«Попал» в объятья её Тим,
Он был совсем уже не грустным,
А ей, чудесно было с ним.

Хотелось Тиму очень сильно
Всю снова целовать жену,
Но смех «сразил» его обильный;
— Никак я что-то не пойму.

К чему смеёшься ты спросонья,
Чему ты так, мой милый, рад?
— Ты лучше мишки, моя «донья»,
С тобой не страшен даже ад.

27.1.

Уже на следующе(е) утро,
Когда они «пришли в себя»,
Когда душа, её всё нутро
Была их счастьем «пленена».

Тогда звонок был «послан» Рону:
— Уже вернулась я домой,
Достоин Тим мужчины «трона»,
А ты — отец наш дорогой.

Желаем видеть тебя гостем,
Немного отдохнёшь у нас;
— Нет, Мэри, Вам я буду «костью»,
Мне не к чему тревожить Вас.

— А как там Тим и он ли счастлив?
— Он полноценный человек,
Настолько был в любви участлив,
Что буду чтить его весь век.

Он как бы прежним весь остался,
Но стал уверенней в себе,
Он на глазах преображался,
Во всём взрослеет он — везде.

— О нём всё слышать мне приятно,
Я счастлив с Вами наравне…
Глас тише стал и мене(е) внятно
Слова звучали в тишине.

Тим был в саду, возясь с цветами,
Ей стало скучно быть одной,
Не стыдно, как замужней даме,
Её терзал «любовный зной».

Уселась на траву с ним рядом,
К плечу прижавшись всей щекой;
Она гордилась своим садом,
Он был вдвойне ей дорогой.

Она познала в нём всё счастье:
Любимой мужу быть женой,
В её саду, с её участьем,
С красавцем Тимом, хоть — больной;

Больным умом, но не влеченьем
С единственной в судьбе женой,
Для Тима, просто, как спасеньем,
В его всей жизни непростой.

Тим, не раздумывая долго,
За талию обнял её,
Спросил, при этом, её только,
Как муж, ведь нравилось в ней всё:

— Такой хорошенькой ты стала,
Не скажешь мне ли почему?
— Тебя всё время обожала,
Себе призналась, что люблю.

— А у меня — другое мненье:
Наряд твой стал совсем другой,
Ты проявляла раньше рвенье,
Себя закутать «в плен сплошной».
 
Как будто собралась ты в город,
Открытых нет на теле мест,
Мне больше нравится и дорог
Наряд такой, как ты в нём есть.

С распущенными волосами,
Без всяких туфель и чулок,
Тогда желанья как бы сами
Находят в чувствах уголок.

— Давай поедем, Тим, на дачу,
Сейчас ведь самый там сезон,
Отца мы взяли бы в придачу,
Но ехать отказался он.

27.2.

И тем же вечером счастливым,
В «объятья дача взяла в плен»,
И там, не менее смешливым,
Вопрос решался на счёт стен.

Полов и стен у Мэри в спальне;
Её двуспальную кровать,
Втащив к нему в опочивальню,
Где будут вместе они спать.

Купались, нежились на пляже,
В лесу бродили целый день,
В лесу и спали они даже,
Коль возвращаться было лень.

Когда же день был очень жаркий,
Спасеньем целый день был лес,
А вечера и ночи — «ярки»,
Аж, наслаждаясь «до небес».

Уже проснувшись на закате,
Спускались в сумерках к реке,
Костёр на пляже — очень кстати,
Валялись голые в песке.

Конечно же, не без купанья,
Всегда сокрыты темнотой,
Всё пробуждало в них желанье,
Попутно с общей наготой.

И вдоволь нарезвившись вместе,
Вновь отдыхали на песке,
И не «теряя снова чести»,
Любовь вершили налегке.

«Периной» было одеяло,
Его он стелет на песке,
Слиянья счастие их ждало
Купанья после, в «их реке».

Не в силах более секунды
Отдаться страсти, как всегда,
Они сплетались, как безумны(е),
Ведь страсть была у них одна.

Всегда, и дома, на природе
Тим прижимал её во сне,
Она была в известном роде,
Как мишка плюшевый в руке.

Когда ж во сне была попытка
Чуть отстраниться от него,
Для Тима это была пытка,
Потерей счастия всего.

Он просыпался моментально,
Её притягивал он вновь,
Ему же было натурально
Во сне держать свою любовь.

Он и сейчас ещё боялся
Спать одиноким в темноте,
Во сне он даже наслаждался
Её всем телом в наготе.

Так протекал медовый месяц,
Препятствий не было ни в чём,
Любовью дни подряд все тешась,
Чудесно было им вдвоём.

27.3.

Стояла жаркая погода,
И часто сон на берегу
«Толкала к счастью» их природа,
Не оставались ей в долгу.

Однажды Мэри столь тревожно
Вдруг пробудилась ото сна,
Почудился ей звук, возможно,
Душа волненьем вся полна.

Почувствовав, что нет в объятьях
Его любимицы-жены,
Проснулся Тим от неприятья
В руках сквозившей пустоты.

— В чём дело, Мэри? — Я не знаю,
Мне ощущенье «съело» сон,
Как будто в чём-то я страдаю,
Как будто не в порядке Рон.

Давай вернёмся, Тим, поспешно,
К тебе поедем в бывший дом,
Заглянем первым делом, грешно,
В порядке ль наш с тобою Рон.

К шести утра подъехав к дому,
Дом был погружен в тишину,
Открыта задня(я) дверь любому;
— Я что-то, Тим мой, не пойму.

Лежал с закрытыми глазами,
И руки сложены на грудь,
Не дать чтоб разразиться драме,
Мгновенно поняла всю суть.

Не стала трогать его кожу,
Не стала щупать его пульс,
И так всё ясно, он, похоже,
На веки «волю дал заснуть».

— Наверно, спит наш папа, Мэри;
Ладонь вложил он на щеку,
Он сам себе ещё не верил:
— Холодный он, я не пойму.

— Он умер, Тим, и мы — сироты,
Остались мы теперь вдвоём,
Лишились мы теперь заботы,
Ушёл от нас «отцовский дом».

— Как жаль, не подождал немного,
Хотел ему я рассказать,
Как удалось достичь итога,
Как мужем и женою стать.

И как живётся мне привольно
Лишь потому, что я с тобой,
Душе моей уже не больно,
С тобой мы выиграли бой.

Помог бы выбрать мне подарок,
Ещё один, всё для тебя,
Чтоб он таким же был бы ярок,
И тоже радовал меня.

От самой свадьбы между нами
Общенья нет, и папин вид,
С его открытыми глазами,
Не помню, как он выглядит.

— Хотел уйти из жизни очень,
Когда узнал, что счастлив ты,
Решил, что путь его окончен,
Навёл для счастья все мосты.

Без мамы был он одиноким,
Тем боле стала дочь «чужой»,
Умом наш папа слыл глубоким,
И в то же время, он — простой.

Сумел тебя вовлечь в работу,
Чтоб обеспечил сам себя,
Всю жизнь одна была забота,
Чтоб не пропал ты в жизни зря.

Теперь он снова сможет с мамой
Спокойно спать и под землёй,
Как жаль, что с Дони вышло с драмой,
Возможно, я тому виной.

Для Мэри стало всё понятно,
Что в трубке голос его тих,
Что он решился безвозвратно
Покинуть всех своих родных.

Как только Тим ушёл из дома,
Он начал свой предсмертный пост,
И не издал он даже стона,
Настолько к смерти путь был прост.

Присев на край его кровати,
Тим тело приподнял отца,
Он понял смысл своей утраты,
Его поступка, как вдовца.

— Скучать теперь буду по Рону,
Мне нравился он больше всех,
Тебе лишь уступал «на троне»,
Не создавал он нам помех.

Возможно, это голос Рона
Прервал на даче её сон,
Предсмертного, быть может, стона,
Но это именно был он.

28.1.

В ужасном Мэри настроенье
Пришлось быть на похоронах,
Не думала, что прежни(е) трения,
Её и Дони — лишь в «ростках».

Все хлопоты достались Дони,
Остался дома её Тим,
Она же, хуже, чем в неволе,
Должна быть признана «своим».

«Своим», как родственник семейства,
От Тима как бы — делегат,
Но церемония вся «действа»
Ей отдавала, как набат.

Роилось в мыслях и желанье
Ей как-то сблизиться с семьёй,
Должно же быть и пониманье
К судьбе их Тима, не простой.

Когда засыпан был землёю
Гроб с телом Рона, их отца,
И все, с поникшей головою
Дождались явного конца;

То Мэри сделала попытку
Покончить с распрей, наконец,
Пошла сознательно на пытку,
«На дружбу их одеть венец».

— Сочувствую Вам, дорогая,
Любили очень Вы отца,
Его я полюбила, зная
Его заботу до конца;

Заботу явно же о Тиме…
Но Дони карие глаза,
С лицом от ненависти в гриме,
Пронзила взглядом, как гроза:

— Я не нуждаюсь в Ваших чувствах,
Хотя — невестка мне теперь,
Вы очень хитро и искусно
В семью вошли, взломали дверь.

Меня оставьте Вы в покое,
Да шли бы от меня Вы прочь!
Лицо её настолько злое…
В душе у Мэри — словно «ночь».

— Мне, Дони, Ваши пониманья,
Вся эта Ваша неприязнь,
Для счастья Тима — ноль вниманья,
А это в душах Ваших — «грязь».

Да разве папа ситуацию
Не объяснил подробно Вам?
— О, да, пытался эту акцию
В мозги «вкрутить» нам этот срам.

Но Вы сумели умно, хитро
«Пленить» доверье старика,
Путём законных актов, титров,
Из дома увезти сынка.

Теперь, конечно, Вы довольны,
Красавец — полный идиот
У Вас в плену, и Вы с ним вольны
Его брать «в полный оборот».

— Да, для меня он муж законный,
И вовсе он не идиот,
Он — «кладезь» счастия бездонный,
Счастливым, он со мной живёт.

И те же самые причины
Могу я предъявить и Вам,
Поскольку «нищая Вы чином»,
Без всяких Вы сумели драм;

Пленить богатого мужчину,
В том много способов ведь есть,
Он не подходит Вам по чину,
Но любит Вас, храня и честь.

Так почему же Вы решили,
Что та же самая любовь,
С которой в тайне с Тимом жили,
Смешать не вправе нашу кровь.

— Откуда знать мне, что он счастлив?
Я слышу лишь из Ваших слов,
Но верить Вам хотя отчасти,
Не вижу никаких основ.

— Так приезжайте с мужем в гости
И лично убедитесь в том;
— Не будем к Вам «тащить мы кости»
И «пачкать» обувь о Ваш дом.

Вы получили теперь Тима,
Сведя в могилы мать, отца,
Вы, миссис Мелвилл — мастер «грима»,
Такой и будьте до конца.

— Но, Дони, Вы уж извините,
Ведь это сущее враньё!
— Нет, это Вы меня «простите»,
Вы, Мэри, просто «вороньё»!

— Отныне у меня нет брата,
Он просто умер для меня,
И к прежним чувствам нет возврата,
Он мной потерян навсегда.

И если с ним будет угодно
Вам вместе в обществе «блистать»,
То это будет очень «модно»,
Свои пристрастья выставлять.

28.2.

И Мэри тоже в озлобленье
Ускорила свои шаги,
Ей не понятны устремленья,
Что Дони с мужем ей враги.

Причина может в этом деле,
Возможно, кроется в другом,
Богаты(е) люди не хотели,
Чтоб родственником был «дурдом».

Сумела дома быть спокойной,
Чтоб Тим бы уловил покой,
Но всё равно, вопрос достойный
Он как-то странно задал свой:

— Ну что теперь мой папа с мамой? —
Ломая пальцы, нервный тон;
— Он похоронен в той же самой
Могиле, вместе с мамой он.

И нет причин для беспокойства,
Они спят вместе мирным сном;
Но Мэри чуяла расстройство
Своим «всевидящим» умом.

— В чём дело, Тим, ты что расстроен?
— Нет, Мэри, я вполне здоров,
Мне странно, как наш мир устроен,
«Ломает часто много дров».

Остался я без папы, мамы;
— Я тоже, Тим, ведь сирота;
— Сплошные в жизни «пляшут» драмы,
И от меня ушла сестра.

Единственная в жизни радость
Мне это, Мэри — только ты,
Мне не страшна с тобою тяжесть,
Добились мы своей мечты.

— Тебя я очень понимаю, —
При этом, подойдя к нему:
— С тобою вместе я страдаю,
Я тоже много(е) не пойму.

Сейчас пойдём с тобой на кухню,
Готовить буду я еду,
Все грустны(е) мысли в кухне «тухнут»,
Тебя обедом накормлю.

В общеньях Мэри с её Тимом
Всегда хотелось, чтоб слова,
«Любимый мой» не шли бы мимо,
Сказать их что-то не могла.

Конечно, было бы уместно,
Чтоб подтвердить свою любовь,
Ему бы было очень лестно
Их слышать каждый раз бы вновь.

Особенно, когда расстроен,
Когда потерянный весь вид,
Он был бы лучше успокоен
От всех возможных с ним обид.

А сможет ли когда-то Мэри
С ним обращаться, как с родным,
Ему открыть любви все двери
И дурой не быть рядом с ним?

И почему непринуждённо
Бывает только с ним она
На даче, дома ль, ежедневно,
В постели, если с ним — одна?

Её гнетут всё время мысли:
Враждебность Дони к Тиму, к ней,
Они её всё время грызли,
С ним находясь среди людей.

Их любопытные все взгляды,
Как будто судят их вдвоём,
В неё «пускали стрелы яда»
В их общий с Тимом «водоём».

Она вела себя достойно,
Во всём, что делала — тверда,
Хотя в душе и было больно,
Она терпела всё всегда.

Она была трудолюбивой,
С рожденья зная нищету,
К тому же не была красивой,
Жизнь посвящая одному.

Стремлению достичь достатка,
«Пленить» доверие людей,
Чтоб жизнь твоя была бы «сладка»,
Не потешались бы над ней.

Теперь же Мэри очень трудно
Всем нормам быть наперекор,
Хотя жизнь с Тимом неподсудна,
Союз законен с неких пор.

Забыться хочется безумно,
Отдаться чувству своему,
Но ей всегда быть нужно умно
На людях «прятать» их «во тьму».

А дело было в её муже,
Её всегда в том поддержать,
Не знал же он, как это нужно,
Себя на людях показать.

28.3.

В процессе сэндвичей готовки,
Просила Тима, дать ей нож,
Чтоб сим ножом довольно ловко,
(Он острым был и был пригож);

Среза;ть у хлеба его корки,
Он в верхнем ящике лежал;
От недостатка же сноровки,
Тим вдруг так громко закричал.

Случайно Тим порезал руку,
По всей руке бежала кровь,
Он испытал и страх, и муку,
Конечно же, пронзила боль.

Не растерялась наша Мэри,
Уже готов в руках и жгут,
Он ей не мог никак поверить,
Сейчас его вот-вот спасут.

Её не слышал уговоры,
По кухне бегал и вопил,
В глазах его как будто шторы,
Себя он чуть ли не убил.

Он натыкался и на мебель,
Удары сыпались от стен,
Он мог «поймать» себе погибель,
Попав от вида крови «в плен».

Махал он раненной рукою,
«Пытался сбросить её он»,
Упал он навзничь, головою,
Ушибся ею он об пол.

Она уселась в миг на Тима
И наложила ему жгут;
И эта жуткая картина
Соседке «выплыла» на суд.

Услышав страшный шум и крики,
Соседка, потеряв покой,
Уже на «любопытства пике»
Примчалась к Мэлвиллам домой.

Тим, обессиленный от страха,
С трудом дыша, лежал под ней,
Картина истинного краха
Предстала Паркер пред очей.

— Скорее «скорою» зовите, —
Промолвила она с трудом:
— Входную дверь Вы отоприте
Уже в наш с ним семейный дом.

И никакие уговоры
От Тима оторвать её,
И никакие разговоры
Не помогли «унять бытьё».

По-прежнему лежа; на Тиме,
Щекой «прижавшися» к щеке,
Она в таком «смешном интиме»
Витала в мыслях налегке:

«Ругала» нежными словами,
Чтоб только дать ему покой,
«Творила» поцелуй устами,
Лежал чтоб только Тим родной.

Но вот они уже все в «скорой»,
Он — у хирургов на столе;
Соседка Мэри, как опорой,
Всегда готова «быть в седле».

Уже врач выдал им диагноз:
— Обычный у него порез;
— Ему сейчас так очень важно,
Один чтоб не остался, без…

Я для него так просто Мэри,
Не может жить он без меня,
Он должен всем Вам здесь поверить,
Что жду его в приёмной я.

— Сейчас под лёгким он наркозом,
Как только он придёт в себя,
Скажу ему, что Ваша «роза»
За дверью, рядом, ждёт тебя.

Не беспокойтесь Вы за Тима,
Уже он — взрослый человек…
— Его вся «взрослость тянет» мимо,
Живёт в «мученьях» он свой век.

Он взрослый по годам мужчина,
Отсталый умственно умом,
Но, в общем, Тим мой — молодчина,
Живёт всю жизнь он лишь трудом.

Хирург дежурный доктор Минстер
Пришёл сказать приятну(ю) весть,
Что пациент наш Мэлвилл, мистер
Попасть к хирургам сделал честь.

— Прошла успешно операция,
И спит сейчас он крепким сном,
Несложной была эта акция,
Держался Тим Ваш молодцом.

Мы в интенсивной терапии
Его подержим пару дней,
Чтоб раны лучше бы зажили,
Конец трагедии будет всей.

— А можно мне перед уходом
Взглянуть на Тима моего,
Он одинокий очень родом,
Бросаю здесь я одного.

— Вам нет причин для беспокойства,
Он — превосходный экземпляр,
Особого породы свойства,
Земной природы — просто дар.

Пожалуйста, коль Вам угодно,
Учтите, он ещё ведь спит,
Ведь сон влияет плодотворно
И организм весь укрепит.

28.4.

Когда она вошла в палату,
Молоденькая медсестра,
Как будто «сильную утрату»
Над Тимом стоя, создала.

Измерив у него давленье,
Взгляд цепких женских её глаз,
Буравил Тима с вожделеньем,
И приводя её в экстаз.

Взглянув с улыбкою на Мэри:
— Не беспокойтесь, просто спит;
И обе дамы в полной мере
Довольны, завершив визит.

Уже чрез день, под самый вечер,
Она — в палате у него,
Иной и не могло быть речи,
Как отрешилась от всего.

Но Тима не было в палате,
Ушёл он на осмотр к врачу,
И медсестра предложив, кстати,
Стаканчик выпить ей чайку.

Но Мэри вся о нём в заботе
Спросила, как  себя вёл Тим,
«Не наградил ли» Вас работой,
Излишнею вознёю с ним.

— Проснувшись, звал свою он Мэри,
Мы объяснили, что к чему,
И Тим Ваш с ходу нам поверил,
Он ждал Вас, Вы нужны ему.

Очаровал он всех улыбкой,
Он славный, светлый человек,
Его же видеть — просто пытка,
Таких не видели мы век.

Всеобщим стал у нас любимцем,
Доволен жизнью он вполне,
У нас его прозвали «принцем»,
На общей радостной волне.

При виде своей Мэри в кресле,
«Пришёл» наш Тим в такой восторг,
Что лишь одни мелькали мысли,
Как это он нас всех отторг.

Он даже спрыгнул бы с коляски,
Пришлось покрепче удержать,
Пустился даже бы он в пляски,
Посмей ему не возражать.

— Я думал, не увижу скоро,
О, Мэри, как тебе я рад,
К тебе не ведаю укора,
Я пережил весь этот ад.

— Ну как ты, Тим? — Спросила быстро,
Целуя и «гася» норо;в,
И он ответил, словно выстрел:
— Я, Мэри, снова весь здоров.

    28.5.

На завтра, уже ранним утром,
Его забрать смогла домой,
В каком-то состоянье смутном,
Нарушен был её покой.

К ней в комнату для ожиданья,
Когда терпенью вышел срок,
Как будто бы для оправданья
И с назиданьем как бы впрок;

Вошёл поспешно доктор Минстер,
Призвав к спокойствию её,
Сказав, что скоро Мэлвилл, мистер,
Покинет «местное» жильё.

— Без перевязки и без ванны
Ещё никто не уходил,
И Тим, больной Ваш долгожданный
Под эту строгость угодил.

А, в общем, он в порядке полном,
Но на руке на память — шрам,
Назвать с ним случай можно «сольным»,
Везенье подыграло Вам.

Рукой он чувствует предметы,
Подвижность ей сохранена,
А нервы в ней и не задеты,
Вполне здоровая она.

Придите к нам через неделю,
Возможно, я сниму и швы,
Снять раньше швы я не посмею,
Не беспокойтесь так уж Вы.

Уж эти мне такие мамы,
Волненье за любимых чад,
Всегда одни и те же «гаммы»
И думают, что с чадом — ад.

Должны Вы дать мне обещанье,
Не будете «трястись» над ним,
Увидя Ваше состоянье,
Придёт в волненье и Ваш Тим.

От этих всех увещеваний,
Возникло чувство, будто кровь
К лицу, обычным приливаньем,
Ей как бы «мстит» за их любовь.

За то, что Мэри его старше,
За то, что он — красавец муж,
Она же, выглядит, как в шарже,
К тому же, он умом не дюж.

Но Мэри только сжала губы,
И гордый был её ответ:
— Вы ошибаетесь так грубо,
Мы шлём супружеский привет.

Не сын он мне, а муж — он, кстати;
Настолько доктор был смущён,
Сказать ли что-нибудь с симпатией
Не смог, он просто — отрешён.

Он предпочёл лишь удалиться,
И мысль сверлила лишь одна,
Ему ли надобно стыдиться,
Бедняжка, так оскорблена.

Она сидела, как слепая,
Не видя сквозь завесу слёз,
В душе рыдания скрывая,
От счастливых с Тимом грёз.

Нельзя ей плакать и быть грустной,
Никто не должен видеть слёз,
Она должна сейчас искусно
Гасить случившийся курьёз.

Конечно, обще(е) восхищенье
Досталось Тиму, как «сынку»,
Но с Мэри тоже всё общенье
Досталось точно, как ему.

И лишь теперь всё пониманье
Всей ситуации — «мать и сын»,
Дошло, конечно, до сознанья,
Что он им нравился один.

«Ну что ж, сама я виновата,
Не надо было уточнять,
Что Тим мне муж, так это — свято,
И лучше, никому не знать.

Когда во время ожиданья,
Себя спокойно бы вела,
Хранила самообладанье,
Как будто мать ему была;

Тогда не было б огорченья,
Её такой красавец Тим,
С женой своей, как для сравненья,
Не «лез» бы в головы и к ним.

Всегда смотрелась в свои годы;
От потрясений же она,
Имея с Тимом все невзгоды,
На шестьдесят «глядит» сполна.

И Тима тоже не спросили,
Женатый он иль холостой,
Умом ведь слабых не женили,
А значит — сын он ей простой».

Уже он ждал её в палате
С желаньем поскорей домой,
Одетый был он в своё платье,
И снова выиграл он бой.

Она взяла его за руку,
С улыбкой нежной на лице,
И оба, пережив всю муку,
С итогом важным ей в конце.

01.07.2013.