Вивальди

               
                Вивальди
  В музыкальной школе, где училась Татка, уроки аккомпанемента возникали на пути юных музыкантов далеко не сразу, и Татка  терпеливо ждала своего  флейтиста или трубача. Но вот преподаватель фортепьяно привел в класс худенького мальчика в роговых очках и сказал, что  отныне Татка и этот мальчик играть будут вместе. Мальчик по имени Антон открыл потертый футляр и, погладив тускло мерцающий лак, небрежно произнес: «Это скрипка семнадцатого столетия, когда-то мой дедушка  привез  её из Италии». Ощутив имущественную пропасть между людьми, играющими на старинных смычковых инструментах, и просто людьми, Татка смутилась,  но преподаватель сказал «С Богом,»  и дети  заиграли, не подозревая, насколько долгой окажется совместная эта игра. Играли концерты Антонио Вивальди и  Антона вскоре начали называть «Вивальди», что несомненно льстило ему. Играл Антон ученически добросовестно, бескрыло, а потому страстная красота  музыки Рыжего аббата дошла до Татки много позднее и по милости других музыкантов. Не без труда одолев следующие музыкальные университеты, Антон поступил в оркестр оперного театра. Играл он по-прежнему ученически добросовестно, бескрыло, как, впрочем, играют многие, имея при этом надежный кусок хлеба. Но он пресмыкался перед корифеями оркестра, завидуя им, он обижал начинающих, делая им полные безмерного превосходства замечания, и непрестанно кичился скрипкой семнадцатого столетия. Музыканты прогнали его, и так было всюду, где бы ни трудился Антон. 
  «За каждым человеком, плох он или хорош, кто-то должен стоять,» –  думала Татка и, вопреки советам друзей, продолжала стоять за своим  Вивальди, равно ненавидящим, свое прозвище, Рыжего аббата и скрипку семнадцатого столетия.
 «Можно ли, Тони, не мириться со скромностью своих возможностей, можно ли заливаться вином, можно ли ненавидеть человека, умершего в чужбинной нищете, человека, чья посмертная слава затопила планету горячими потоками любви к этой планете, можно ли ненавидеть бывших своих товарищей, можно ли худеть  и чернеть от зависти, рискуя оставить после себя только роговые очки, можно ли, ответь мне, Тони,» – говорила мужу Татка. И, понимая, что он не слышит её, с тоскою глядела на потертый футляр, где в темноте и немоте, изнывала скрипка семнадцатого столетия, не забывшая старый, расшитый золотом лучших времен, камзол, рыжие, рассыпанные по худым плечам, кудри, независимый взгляд  и упругую поступь Вивальди.