Турецкое коварство

               

  Зал в Зимнем дворце преображается в кабинет  Розенкрейцера. Розенкрейцер один.

     Р о з е н к р е й ц е р. Как это сказала императрица? Ты не хочешь стать властелином, потому что ты никогда не был и никогда не будешь им. Ошибаетесь, ваше величество. Я могу стать властелином! Истинный адепт способен силой своей воли материализовать воображаемый мир. Я воспользуюсь этим своим даром, и создам мир, в котором буду  единственным и безусловным владыкой! (Достает из шкатулки граненый флакон, делает из него глоток темной жидкости и падает в забытьи в кресло.)

  Сцена на некоторое время затемняется. А когда вновь дается свет, мы видим Розенкрейцера, сидящим в роскошном кресле на обширной прозрачной веранде: перед ним с одной стороны зеленые горы, а с другой – синее море. Розенкрейцер три раза хлопает в ладони. Тотчас перед ним возникает  его сподвижник  Ахметт, одетый в такую же, как и он, широкую и красивую одежду.

     А х м е т. Мой повелитель, я счастлив, что вижу тебя вновь здоровым и бодрым. Надеюсь, твое нездоровье прошло?
     Р о з е н к р е й ц е р. Друг мой Ахмет, сегодня я чувствую себя отлично. Сон подкрепил мои силы.
     А х м е т. Сегодня праздник по случаю обретения нами независимости, господин. Твой народ предается веселью. Позволь проводить тебя в твои чертоги, где уже накрыты столы. Знатные гости собрались и ждут тебя.
     Р о з е н к р е й ц е р. Веди, мой друг!

 Они проходят в чертоги. Гости встают и почтительно кланяются... Рассаживаются. По правую руку от Розенкрейцера  садится Ахмет, по левую ослепительная красавица Алмея.

     А л м е я. Мой повелитель, за что сердишься на меня?
     Р о з е н к р е й ц е р. Я? сержусь? Я не могу на тебя сердиться.
     А л м е я. Ты не сказал мне ни единого слова.
     Р о з е н к р е й ц е р. Мой взгляд красноречивей меня выражает мои чувства.

       Розенкрейцер смотрит на нее влюбленными глазами. Алмея улыбается… О, эта ее улыбка! Она делает из него воск. Он едва удерживается, чтобы не покрыть всю Алмею страстными поцелуями. Но пересиливает себя и делает повелительный жест невидимому оркестру. Упоительные мелодии, сопровождаемые приятным пением, разлетаются по дворцу. Девушки  в блестящих светлых шароварах исполняют танец живота.

                П е с н я
                (на стихи Пушкина)

                Дарует небо человеку
                Замену слез и частых бед:
                Блажен факир, узревший Мекку
                На старости печальных лет.

                Блажен, кто славный брег Сарая,
                Геройской смертью  освятит.
                К нему  навстречу дева рая
                С улыбкой страстной полетит.

                Но тот блаженней, о, Алмея!
                Кто мир и негу возлюбя,
                Как розу, в тишине аллеи
                Целует, милая, тебя.

       Во время пения Розенкрейцер неотрывно смотрит на Алмею. В его глазах огонь нетерпеливого ожидания страстной ночи...  Еще один человек за столом пожирает глазами Алмею. Но этого он (увы!) не замечает.
               

                По прошествии месяца та же веранда дворца. Розенкрейцер один.

     Р о з е н к р е й ц е р. Прошел месяц, а мне уже скучно быть властелином. Я хотел освободить мой народ, а мне говорят: зачем ему свобода? он счастлив и так. А я вижу кругом убожество, нищету и бесправие. Мой друг Ахмет оказался не таким уж преданным, и к тому ж еще вором, запускающим руку в казну. Одна любовь меня удерживает здесь. Нет ничего сладостней поцелуев Алмеи!.. Но что это? Из сада доносятся какие-то голоса.
     П е р в ы й  г о л о с (незнакомца). Я не могу освободиться от  терзаний ревности!
     В т о р о й  г о л о с (Алмеи). Прекрати, твои терзания портят минуты нашего сладостного свидания.
     Н е з н а к о м е ц. Послушай меня! Мне стыдно признаться, но я слежу за тобой! И когда я вижу, как ты ему улыбаешься или нежно на него смотришь, мое сердце разрывается от боли и ревности. – «Она любит его!» – Эта мысль не дает мне дышать.
     А л м е я. Если бы я его любила, разве я были бы сейчас с тобой? Разве пришла бы ночью к тебе на свидание? Если я здесь, значит, люблю тебя.
     Н е з н а к о м е ц. Не верю! Ты должна его! его! любить, а не меня! ты не можешь его не любить!
     А л м е я. Почему ты так думаешь?
     Н е з н а к о м е ц. Он властелин, в нем сила и власть...  Женское сердце не может устоять перед силой и  властью и склоняется перед ними и боготворит их!
     А л м е я. Может быть, может быть, я об этом не думала...  Я, пожалуй, и полюбила б его и склонилась бы перед его силой и властью, как ты говоришь, но для этого нужно одно: чтобы он меня не любил. Если бы он не замечал меня, а, заметив, остался бы ко мне равнодушен, тогда... может быть, тогда я сама бросилась бы ему на шею  и опалила бы его своей страстью. А так… Я вижу, как он трепещет от моего взгляда, млеет от моего прикосновения… Где же его сила? где его власть? – спрашиваю я себя... Он для меня не властелин, а раб. А раба я любить не могу. Лишь по необходимости я терплю его любовь. Но помни: даже  в его объятиях я мечтаю о твоих объятиях. От него я спешу к тебе, чтобы скорее смыть его поцелуи!   
     Р о з е н к р е й ц е р. О, Алмея! И это говоришь ты, которая клялась мне в вечной любви?.. Удар в спину мне нанесла ты... А чего я хотел? Я выложил перед ней все свои карты – вот и получил по заслугам. И поделом тебе! Впредь не будешь таким наивным и откровенным. Как же не постиг я этого со своим умом раньше?..  Ничто не удерживает меня здесь больше. Прав был великий старец, несомненный Глава нашего союза, когда предостерегал меня от любви к женщине. (Кричит.) Отец, где ты? Явись и помоги сыну!

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а