4 декабря - день памяти доктора Гаджи Дибирова

Время - это условность.



Современная литература находится в поиске – в поиске героя, прежде всего. Героя нашего времени. Настоящего героя жизни.

Я нашла для себя такого героя.
 
Я начала слагать о нём книгу.

Нашла – и сразу потеряла.

Мой герой – врач.

Гаджи Дибиров.

Я хочу рассказать читателям России о докторе Дибирове, основателе славной врачебной династии.

Дибиров Гаджи Сурхаевич родился в 1933 году в Дагестане, в высокогорном селении Карата в семье чабана Дибира и домохозяйки Патимат. Аварское имя «Дибир» переводится как «знающий», «рассудительный», «судья». К таким людям сельчане всегда  шли за советом, за помощью. Должно быть, целительная сила издревле питала этот род, отражаясь, как в зеркальных волнах реки, в именах. Но тяжёлая жизнь в горах и начавшееся военное лихолетье диктовали своё: из семерых детишек Дибир и Патимат выходили только двоих. Младший, Гаджи, и стал первым дипломированным доктором в роду: в 1952 году поступил в Дагестанский Медицинский институт и в 1958 году вернулся в родное селение врачом-терапевтом.

Но молодому терапевту пришлось быть врачом самого широкого профиля: в те времена не хватало подготовленных местных специалистов. Врачи и медсёстры были русские, и проблема языкового барьера была  бы катастрофой для врачевания, если бы в штат больницы не приглашались переводчики из местных, кое-как знавших русский язык. Население в то время в основном было безграмотным, языки знали только горские…

А тогда, полжизни назад, для Гаджи Дибирова многое приходилось начинать и создавать с нуля. Это сейчас районная больница села Карата точёной камеей образцово смотрится в ладонях гор… Точёной камеей, напоминающей сердце – такая уж у неё планировка.

В 1963-65 годах молодой врач Дибиров в Боткинской больнице прошёл ординатуру. Два года он жил в Москве – общежитие медиков и сейчас находится на улице Поликарпова, во дворе Боткинской больницы, близ станции метро «Беговая».

И сейчас эта улица – бывший Хорошевский тупик – поражает мистическим скрещением пространств и времён: здесь рядом с историческим Ходынским полем соседствуют современные стильные многоэтажки, здесь во двориках жёлтых домов высокой сталинской архитектуры под арками видны белые гипсовые скульптуры: то девочки читают книгу, то лось вышагивает важно под ветвями акаций…

 Здесь нынче высится красивейший храм в византийском стиле – храм в честь иконы Божьей Матери «Отрада»,  или «Утешение», в честь редкого афонского образа; он был построен в 1906 году и как память о жертвах Ходынки, и как память о великом князе Сергее Александровиче, московском губернаторе, павшем от рук террориста Каляева… Этот храм был очень чтимым  и воспринимался народом как памятник русской скорби. Здесь молились все сословия людей: от царской семьи до солдат, уходивших на фронт Первой мировой войны. Архитектура храма повторяла одно из лучших творений византийского зодчества 13-15 веков – церковь святых Апостолов  в Фессалониках. Даже закрытый в 1924 году, полуразрушенный, этот  храм продолжал волновать воображение. Гаджи Дибиров мог запомнить этот храм в 1965 году только как помещение складов на задворках больничной территории, но величественная архитектура «складов» говорила своё, проявляясь сквозь время и запечатлеваясь в сердце. Ныне все пять византийских куполов восстановлены, храм вновь открыт… Времена меняются, и счастлив, кто жил в их удивительном, неповторимом средоточии…

Талантливому специалисту предложили работу в столице. Кто бы отказался? Но Гаджи вернулся туда, где он был нужнее.

Сейчас я думаю: почему он вернулся в своё бедное, дальнее селение из московского рая середины семидесятых? Блеск цивилизации, море информации, слава и престиж – неужели они ничего не стоили на весах жизненных ценностей горского юноши?

А может, он скучал в Москве, вспоминая родные нагорья, где слышны сердцебиенья земли, вспоминая шуршащие солнечные змейки тропинок, заросших дикой гвоздикой, освежая в памяти диковинные цветы водоворотов в звёздных волнах рек… Может, виделись ему не огни столичных танцплощадок, а полнолунные бубны в руках красавиц на свадьбах, лохматые дома из тесаного камня, медвяные медленные рассветы и счастливые радужные кувшины, танцы, стремительные, как токи ледяных горных речек, кружевное цветение абрикосовых садов над полынью кремнистых дорог…

Он отказался от блага столичной жизни и уехал обратно в горы.  Смирение, долг, самоотверженность руководили им, - всё то, что зовётся словами «жизненный подвиг».

И этим  Гаджи Дибиров напомнил мне другого врача,  чей жизненный путь похож и непохож, - напомнил мне Альберта Швейцера.

Альберт Швейцер – философ, культуролог, врач, писатель, музыковед, лауреат Нобелевской премии мира, миссионер, построивший в Африке на свои средства госпиталь для туземцев и трудившийся там до конца жизни,  - возвёл в принцип своего мировоззрения «преклонение перед жизнью» как основу нравственного обновления человечества. Нерушимость жизни он считал главным принципом культуры. В книгах «Культура и этика», «Благоговение перед жизнью» он утверждал, что главной культурной ценностью является сама жизнь. Если жизнь заканчивается, то и о культуре речи нет, - с горечью признаём мы вслед за Швейцером.
Наслаждаться благами цивилизации – или служить во имя помощи людям? Такую дилемму ставил перед собой Швейцер, и, выстроив свою судьбу, дал ответ.

«Никто из нас не имеет права   пройти мимо страданий, за которые мы, собственно, не несём ответственности, и не предотвратить их», - говорил Швейцер.   
   
«Этика есть безграничная ответственность за всё, что живёт», - повторял он.

Как близки эти мысли знаменитой фразе о «слезинке ребёнка», сказанной Фёдором Достоевским! Вспоминать ли, что Достоевский – сын врача, детство проведший во флигеле больницы для бедняков? Кажется, он мог бы произнести те слова, что говорил Швейцер: «Чистая совесть есть изобретение дьявола…»

Швейцер утверждал: «Поистине нравственен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред».

Швейцер признавался: «Истинная этика внушает мне тревожные мысли. Она шепчет мне: ты счастлив, поэтому ты обязан пожертвовать многим… Ты обязан отдать силы своей жизни ради другой жизни…»

Швейцер провозглашал: «Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека, который в любых условиях сохраняет подлинную человечность…

В книге «Культура и этика» он обращался ко всем: «Нам необходимо подняться до духовности, являющейся этической, и до этики, включающей в себя всю духовность».

Мы можем открыть и прочесть книгу Швейцера о призвании и судьбе – «Письма из Ламбарене».
Альберта Швейцера, немецко-французского учёного, не стало в 1965 году. Мир запомнил его как «доктора из Ламбарене» - больница в Африке, в местечке Ламбарене, которую он построил, не гнушаясь никакой физической работы, существует  по сей день и носит имя Швейцера.
 
«Путь к возрождению культуры Швейцер видел в нравственном поступке индивида. Именно с таким пониманием и был связан его личный моральный выбор», - пишет профессор МГУ, доктор философских наук Л.З. Немировская, говоря о ситуации морального выбора в монографии «Культурология».

У каждого из нас – своя Ламбарене…

В том же 1965 году Гаджи Дибиров делает свой нравственный выбор и возвращается работать в Карату. И пятьдесят лет лечит всю округу…

4 декабря 2008 года окончились его земные дни.

Горько писать о похоронах светлого человека, но как иначе произнести труднопредставимую цифру: проститься с доктором пришли пятнадцать тысяч жителей… Неделю продолжались для округи дни траурной печали.

Но разве врач покинул своих друзей-пациентов? Осталось сбереженное им людское здоровье.  Живы в других силы его сердца, розданные щедро, живы его умения, жива память о нём…
Кажется, что и по сей день в этом горном селе идёт его врачебная жизнь - пламенная, сердечная, светлая. Похожая и непохожая на дни и годы многих и многих прекрасных врачей на огромных просторах России.

Наверное, Гаджи Дибиров не ошибся, поступив по велению сердца.

Вместе с женой Джамилат   - учительница математики Джамиля полвека преданно сопровождала на жизненной дороге своего врача – вырастили четверых детей. Дочь Роза Гаджиевна работает врачом-гинекологом в той же горской больнице, сын Исмаил Гаджиевич – травматолог в районной больнице подмосковного Сергиева Посада.

Есть врачи и в третьем поколении: внучка Виктория – врач-гинеколог.  Учится в медицинском и внучка Патимат, названная в честь бабушки. Подрастают четыре внука, ходит в детский садик маленькая правнучка, и кто-то из них уже мечтает стать врачом – таким же, как дед.
Как доктор Дибиров.

Доктор, видевший за полвека целительной работы долгий путь, что прошла медицина; участвовавший во всех «баталиях» за  здоровье народа. Именно благодаря таким подвижникам народное здоровье сберегается, а медицина побеждает болезни. Поистине, в основу судьбы таких людей поставлены понятия самоотверженности, милосердия, патриотизма.
Несколько раз я выступала с рассказом о моём герое перед молодёжью, в школах и библиотеках Москвы. Всегда с огромным вниманием слушали ребята про судьбу доктора: казалось бы, такую обыденную судьбу. Значит, чувствовали в ней и возвышенный накал, и потаённый героизм: некую магнетическую энергетику.

Ведь героизм уже в том, что молодой доктор, получив приглашение работать в одной из лучших столичных клиник, отказался. Свой долг он поставил выше своего  таланта. Он вернулся туда, где было труднее и где он был нужен. Туда, куда не поехал бы кто-либо другой. Он не стал возвеличивать себя. Долг и смирение выше таланта, - вот как прочитывалось его решение на скрижалях судьбы. Мужественное решение…

Ведь если бы Александр Матросов решил: а почему я? Пусть бы кто-то другой. Ведь я такой хороший… То не было бы великого подвига. То не было бы спасения ближних. То погибли бы все.

В простой современной судьбе скромного доктора меня манил исток подвига. Его судьба – судьба героя. И она должна быть воспета. Она и будет воспета – мною, рано или поздно я напишу о нём книгу.

Но этот замысел я хотела бы адресовать и своим коллегам по литературному цеху – писателям Дагестана.  Им сподручнее собрать материал. Им виднее, им ближе реалии жизни и мировоззрение доктора Гаджи. Вдруг кто-то из них, неизвестных мне, заинтересуется этой пламенной судьбой?

Если жизненную дорогу сравнивают  с полем битвы, где добро и зло ведут борьбу с сердцах людей, то примерами для нас должны быть судьбы, «генеральски» направленные к победе!

Пусть книг о героях будет больше!

Они нужны людям.

И книги нужны.

И герои.