Из дневника - ОЭМ

У него не было цветаевской гордости столпника на столпе, и как писала его жена в книге «Воспоминаний», больше всего его пугала мысль что он идёт не в ногу со временем, что на смену эпохе Моцарта пришла эпоха дымящихся мартенов, грохочущих орудий, истерических лозунгов и марширующих толп. Эха паучьей глухоты.
Но именно эта беззащитность и позволила ему написать самые мощные в мировой литературе строки о последней битве, после которой «станет миру светло» и Воскресении мёртвых.  Строки, которые я повторяю, как какой-то заговор, когда меня достаёт наша окружающая действительность:
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
— Я рождён в девяносто четвёртом,
Я рождён в девяносто втором…
И, в кулак зажимая истёртый
Год рожденья с гурьбой и гуртом,
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рождён в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном.
Ненадёжном году, и столетья
Окружают меня огнём.