Роза и Красная площадь 4 отрывок

А потом оборвался резко фонарный свет, и в темноту всё провалились. Пригляделась Розка: только звёзды на небе светятся, висят меленькие напротив окна.
В купе у проводницы щёлкнуло что-то, и стало поярче. Ложечка в забытом стакане зазвенела, затренькала. Захотелось Розке чаю, сбегала, купила за копеечку, налила в стакан кипятка доверху, пошла к себе. Качается пол, из-под ног уходит – так быстро летит поезд, торопится, на стыках потряхивает. Добралась Розка до своего места, стала пить чай маленькими глоточками, зашелестела газетой, развёртывая хлебушек,  зарассуждала:
 - Вот же, еду! Всё у меня получается, почему Галя считает, что я ещё не взрослая? А взрослая – это как? Какой ещё надо быть?
После чая Розка наладила постель, спрятала под матрас  Линкины ботики, завернулась в колючее одеяло и замерла, слушая, как поют, завораживая, чугунные колёса. «Непременно чугунные, - думала Розка, - как у Некрасова, чугунка…»
Бежит, торопится поезд, нагоняет время, несёт через поля, через леса маленькую, смешную Розку. И всё, что было вчера и сегодня утром: деревня, автобус, вокзал, кассирша с пластмассовой ёлкой, – всё кажется теперь далёким, зыбким, невсамделишним, а настоящим есть только этот миг,  с этим вагонным одеялом, колющим щёку, с этой ложечкой  в дребезжащем стакане, с этой лампочкой тусклой над головой…
Москва встретила тишиной, платформой белой и снегом белым. Он возникал из неоткуда и падал белыми пушистыми хлопьями на крыши бесконечных вагонов, на рельсы, людей, чемоданы, узлы, переходы. Не было тихо, звук просто приглушили. Она видела счастливые глаза, видела цветы, видела длинную ёлку, завёрнутую в мешок, она слышала голоса. Она оборачивалась и смотрела, откуда пришла, будто хотела запомнить обратную дорогу. Она не знала, куда идти, но твёрдо знала, куда ей хочется попасть прямо сейчас, немедля и тотчас.
 В метро спускаться Розка побоялась и, завидев ещё издалека припорошённое снегом такси, – она узнала его по шашечкам на дверях – бросилась к нему.
- Вообще-то мы здесь не садим, - сказал таксист, отряхивая от снега дворники. – Да ладно, ради деревни исключение сделаем! Трёшка есть?
- Есть, - обрадовалась Розка, сжимая в варежке приготовленную заранее трёхрублёвку. – Мне бы только до Красной площади!
 Таксист щёлкнул дворниками и показал в сторону:
- Вон там садиться надо, видишь, люди стоят? А ты сразу сюда прилетела! Особенная что ли?
- Особенная! – обиделась Розка. – Я в первый раз в Москве, значит, особенная!
 В машине тепло. Они тронулись и тут же понеслись, обгоняя жёлтые урчащие троллейбусы. Розка сунулась к окошку, но сквозь узенькое стекло ничего особенного и не увидишь: высокие дома, вырастающие навстречу, деревья, машины. Город, затянутый в мягкую снежную дымку, ещё только проступал  сквозь неё, просыпался, раскатывался перед Розкой за дорожными поворотами пустынными белыми проспектами и аллеями. Мигали светофоры яркими сырыми огнями, мотались дворники, как маятники, разгоняя подтаявший снег по стеклу. Таксист, посматривал в зеркальце на Розку и, смягчаясь сердцем, усмехался её восторженному и огорчённому лицу.
 Розка жалобно улыбнулась:
- Едем-то как быстро, и не разглядишь толком…
- Успеешь ещё! Красная площадь ждёт!
 Они приехали. Она расплатилась.
- Вот тут прямо пойдёшь, а там налево, сразу и площадь. Смотри только, глаза не растеряй!
 Розка неловко и торопливо выползла из кабины, поправила шапочку и, закинув сумку через плечо, пошла вперёд. Но ей на самом деле хотелось бежать, но она смирила себя и пошла тихонько, неспеша, не то, что сердце  - оно ликовало и пело, и давно было уже за поворотом, на площади. Она улыбнулась милиционеру в синей шинели, который удивлённо взглянул на неё и шагнул вперёд, чтобы проводить взглядом. Перед углом дома она остановилась, глубоко вздохнула и, как входят в холодную воду, обмерла вся  и повернулась. Сердце так и колотилось.
 «Да вот же она, площадь! Вот ты какая!» - и торопясь, и оскальзываясь на камнях, побежала по склону вверх. Краем глаза заметила исторический музей. «Потом, потом загляну!» - мелькнуло в голове.
Напротив лубочной церквушки Розка, запыхавшись, остановилась. Сумка скользнула с плеча и  шлёпнулась у ног, но она не заметила. Да бог с ней! Широко раскрытыми глазами, боясь хоть что-то пропустить,  Розка вбирала в себя всё и сразу, без остаточка: ровную, как столешница, почти бескрайнюю, затянутую мягким белым снегом площадь, высокую Спасскую башню в жемчужно-белой дымке. Ёлочки едва угадывались. И прямо, будто из-под края стола, поднимался в небо приглушённо и разноцветно Василий Блаженный.
«Боже мой! Я тут! Я это вижу, вижу!» - шептала Розка, и ей казалось, что всё это уже однажды было, будто бы она сон вспомнила: и этот снег, и это небо, и эта непостижимая в своём торжественном величии площадь. Она тихонько пошла вперёд, а потом вернулась, чтобы забрать сумку. И ей было радостно, что нигде не виделось ничьих следов, она первая, сегодня самая первая – первая! -  шла здесь по утреннему снегу.
Спасская башня приближалась, окутанная мягким сиянием, поднималась всё выше и выше. Золотая стрелка прикоснулась к двенадцати. Варежкой Розка смахнула снег со скамеечки и села, плотно сжав замёрзшие коленки. Ёлочка, опушённая тихим снегом, молча стояла подле неё. «Сейчас пробьют куранты», - подумала Розка, приготавливаясь и прикрывая глаза. Холодок восторга пробежал по её спине.  «Вот как всё сбывается! Только захотеть!»
И она дождалась. «Бим-бом!» - грянуло в торжественной тишине. «Бим-бом!» - откликнулось в сердце Розки. Звук замирал и, продлеваясь, таял в заснеженном небе.
Вместе с замирающим звуком вдалеке появились в синем две фигурки и справа ещё две. Они приближались, и Розка удивлённо их рассматривала, будто она сидела в театре и смотрела на сцену.
Это были милиционеры. Двое подошли к Розке, козырнули. Двое топтались в стороне и настороженно, как-то нехорошо поглядывали на неё. Одного Розка сразу узнала: он стоял на углу, когда она проходила мимо него.
Старший наклонился и, показывая золотые звёздочки на погонах, тихо и требовательно сказал:
- Ваши документы, пожалуйста!
- Зачем? – спросила Розка.  – Разве я что-то нарушила?  - ей почему-то вспомнилось, что она села в такси в неположенном месте. – Я просто сижу. Я только что приехала.
- Ваши документы, пожалуйста! – настойчиво повторил старший. – Так положено. Что вы так беспокоитесь?
Розка подтянула к себе сумку, нашарила в боковом кармашке паспорт и подала милиционеру.
Тот снял перчатки, взял паспорт, перелистнул страничку.
- Так, - протянул он, - Иванова Розалия Михайловна. Хорошо.
  - Я – Иванова, - поправила Розка, - у меня ударение на втором слоге.
  - Пусть на втором слоге. Вы сейчас с нами проедете. До участка, - спокойно, будто диктуя, сказал милиционер.
 - Да никуда я не поеду! – возмутилась Розка. – Зачем мне куда-то ехать? Что я не так сделала? Скажите сразу!
  Старший вздохнул, посмотрел внимательно на Розку и улыбнулся:
 - Вот в участке и разберемся, что и где вы неправильно сделали. Васильев, помогите барышне!
 - Не трогайте меня! Я сама пойду!
 - А не надо никуда идти! – старший, обернувшись, махнул снятыми перчатками. Из-за Василия Блаженного выскочил, словно ждал, юркий «козлик» и подлетел к ним.
 - Вот видите, как у нас всё! Быстро и слаженно. Что вы так боитесь? Ведь если вы ни в чём не замешены, бояться не надо, а вы боитесь, - с укором сказал старший. – Поедемте, Розалия Михайловна! Поговорить надо! – и нетерпеливо похлопал Розкиным паспортом по своей руке.