Игорь Артамонов

Член МГО СП России, член художественного совета ТЦ "Облака вдохновения", лауреат общественно-литературных премий Островского и "Серебряный крест".

Мама
         
Скрипит калитка на заборе,
В окне блестят твои глаза.
С годами ты уже не споришь,
Ты ждешь меня. Твоя слеза
На белую упала скатерть
И утонула в кружевах…
А жизнь? Она слепая паперть –               
Пред ней бессрочно мы в долгах.

Ты ждешь, а я все время где-то,
Среди бесчисленных дорог.
Как наложить на годы вето,
Чтобы отсрочить эпилог?
Вернуться на родную тропку,
Войти в знакомые врата…
Но на дороге снова пробка,               
Как пограничная черта.

Жизнь раскидала нас на время,
Заставив позабыть свой дом,
А мы надеемся и верим,
Что всё вернется, но – потом…   
И понимаем лишь с годами
В тугих тисках ночей и дней,
Как одиноки стали сами,
Любовью наградив детей.


Учитель

Я в той жизни был частным уездным учителем,
обучал тебя грамоте, цифрам и формулам,
а ты слышала музыку в новых открытиях
и писала мелодии - гаммы с аккордами.

Ты «болела» Вивальди, Шопеном, Бетховеном,
я в хоралы вживлял интегралы и синусы...
И жила в тебе скрытно загадка-диковинка,
под магнитом ее я терзался бессилием.

Так летели года, словно листья осенние,
и мелодия чувств заполняла столетие.
Мы как два островка на реке - во спасение.
Мы как разные повести. Два междометия…

Прошлой жизни следы - в антикварных подсвечниках
и в истлевших томах сочинений у классиков.
Но парит над землею та музыка вечная,
и невольно рука чья-то тянется к записям.


Оптимистичное

Моей любви не надо выходных!
Но каждый день, по сути, понедельник.
Тогда она: и мастер, и подельник,
И озером разлившийся родник.

Душе моей – побольше облаков,
Велюровых: и розовых, и синих.
Кружила чтоб над матушкой-Россией
От зависти вдали и без оков.

Моей руке – белесого листа,
Чтоб музыкой наполнились страницы.
Крылатая душа моя резвится,
И учатся птенцы ее летать.


Ночь, Луна и сковородка

Луна нырнула в облака
И растеклась топленым маслом.
С прицельной точностью стрелка
Неслась незваная опасность…
Сверкнула зайчиком в окне
Высотного жилого дома…
Я выстрелом внезапным - «нет!»
Пронзил твоих надежд икону.

Как узок мыслей коридор,
В нем тесно двум ночным прохожим.
На кухонном окне упор
Нашла моя вина. Похоже,
Ладони не лечили боль,
А, сросшись вместе с подбородком,
Душили сладкую любовь
И твой цветок… А Сковородка

Бурчала нудно на плите -
Мечтала о кусочке масла,
Не зная, все оно теперь
Над нами таяло напрасно.
И мы делили с ней печаль
И понимали: нет больней, чем
Сверлить безжизненную даль
И греть собой холодный вечер.


Старый город

Я пью тишину позабытого города,
глазами въедаясь в седые кварталы.
Наверно, и он был когда-нибудь молод,
наверно, как я, вслух стихами картавил.

Базарчик. Поют подворотни как жаворонки.
Галдит детвора, покупая пирожные...
А мой капучино страдает, как раненый,
приметив хозяина взгляд растревоженный.

Угрюмый гранит. Мелодичная площадь,
пропахшая солью и утренним смогом,
Играет шарманщик, а дряхлая лошадь
задумчивым взглядом беседует с богом...

Старинная башня чугунным дуэтом
тревожит пришельца слезливую память...
Спешу, пусть Россия стихами поэта
сырую, дождливую зиму разбавит.