Реабилитированный

Из недалёкого прошлого

- Слушай, это ты писал чернобыльцу Ивану заявление в комиссию? – подсаживаясь ко мне, завёл разговор «реабилитированный», как его называли все отдыхающие. На такое прозвище, дать ему окружающими, он напросился сам, потому что везде бесцеремонно встревал в разговор и непременно сводил его к тому, как он «пострадал» незаслуженно от советской власти, отбывая «ни за что ни про что» полтора года в колонии и, как комиссией по реабилитации с него сняли судимость, обвинив не в справедливости всё ту же советскую власть. Мы находились в санатории «Саранский» на санаторно-курортном лечении. Путёвка мне была дана как «ветерану труда», а ему, как он выразился, для восстановления здоровья потерянному за время пребывания в колонии. В столовой он сидел за соседнем столиком, который значился как для привилегированных, за которым столовались троя участников ликвидации Чернобыльской аварии на АЭС, и он «реабилитированный». Для оздоровления по статусу им выдавался дополнительный паек.
- А почему вас это интересует? – сухо спросил я, так как из-за его трёпа по отношению к Советской власти не мог питать к нему своей симпатии. Да, до этого я помог своему соседу по палате, бывшему чернобыльцу, написать заявление о несправедливом отказе положенных ему, как ликвидатору, льгот.
- Знаешь, - замялся он, - он мне показал и мне понравилось. Толково написано. Вот и я хочу, чтоб мне кто-нибудь помог так написать по моему делу.
- Обратитесь к адвокату, - посоветовал я ему.
- Обращался, и не к одному. Они как-то всё на свой лад переделывают. Не хотят мой интерес защитить. В комиссию по реабилитации обращался, а там уже сидит баба. Раньше мужик сидел, умно рассуждал, судимость с меня снял. А сейчас, видимо, там засела из бывших коммунистов, толку не добьёшься. А у вас складно получается. Может, сговоримся?
- Не знаю, о чём я могу с вами сговориться…
- Я знаю, вы работали на Механическом. Я там тоже работал, до судимости. Так, что мы с тобою, вроде, как земляки.
- А где вы работали, в каком году?
- Это давно было. Я учеником слесаря был в инструментальном, ещё в 55 году.
Интересно. Ведь в основном разговоры о реабилитации ведутся о времени жесточайшей борьбы за укрепления Советской власти во время индустриализации и коллективизации, когда у руководства страны стоял И.В. Сталин. Их называли сталинскими репрессиями. А это после смерти И.В. Сталина. Притом, почти мальчишка. Что же он мог сделать такое репрессивного в свои годы, чтобы потом надо было его реабилитировать?
- Ну, и за что же тебя судили? – скрывая свои сомнения, поинтересовался я, предупреждая, - только честно. А то, если будем писать, не будет честности, не будет и толка.
- Почти не за что. А если по-честному, то всё из-за бати. Он у меня, знаешь, каким был! – при воспоминании о своём отце, глаза его засветились и тут же погасли.
- Не знаю, Расскажешь, буду знать.
- Шофёр он у меня был, а голова министра, руки золотые. За что ни возьмётся, обязательно сработает. И домовитый. Всё, что плохо лежало, обязательно подберёт. Тогда много чего без дела валялось. Ведь при коммунистах как было: пусть сгниёт, а брать не смей. А у него душа болела, машина в руках, подберёт и всё к делу приспособит. На Цыганском дом построил, сам один, правда, я ему помогал. Не дом, а дворец был.
- И чем же он тебе так потрафил, что сына в тюрьму отправил?
- Не знаю, рассказывать что ли?
- Сомневаешься, не говори.
- Да здесь такое дело вышло. Шоферил он на Посопе, когда там ещё колхоз был. Уборка была, он от комбайна зерно возил. Вот с комбайнером и договорились машину зерна «загнать». Батя съездил в Белозерье, покупателя нашёл, ну, а вечером уже последний бункер покупателю отвёз, а меня прихватил за грузчика. Получил деньги, мне на сигареты, а остальное себе в карман, а комбайнёру сказал, что покупатель деньги не заплатил. Тот всё разузнал, стал требовать свою долю. Батя на своём: не отдал и всё. Ну, дядя Миша, комбайнёр, на него анонимку в милицию. Вот мы с батей и загремели, а дядя Миша в стороне остался. Я своё отсидел, а батя оттуда так и не вернулся.
- А потом тебя реабилитировали?
- Да. Я заявление писал на реабилитацию. Судимость сняли и посчитали, что я свой срок мотал не законно.
- А сейчас чего хочешь?
- Здесь такое дело. Ладно, в тюрягу запрятали, но дом, который батя выстроил, конфисковали и отдали цыганам, а мать с младшим братом стала жить у деда, то есть у своего отца. Вот нам чем обошлась машина зерна. И вот сейчас, как окажусь на Цыганском, тянет меня на дом, где я рос, взглянуть. Не хочу, а ноги меня сами тянут к этому месту. Гляну на дом, вспомню батю и становится невмоготу. За что? Дом-то наш, а там живут чужие люди. Ненавижу их, спалить хочется, но руки не поднимаются и боязно, как бы опять не загреметь.
-Что здесь можно сделать, сами виноваты…
- Вот и ты тоже, виноваты, виноваты. Я своё отсидел, а дом-то здесь причём? Меня реабилитировали, значит зря сидел, пусть и дом вернут. Обратился в этот центр, а там уже баба сидит и говорит мне, скажи спасибо, что самого реабилитировали, а про дом забудь. А как я могу забыть, когда он наш был. Ну, нигде правды нет. Что при Советской власти, что сейчас. Вот на зоне! Там хозяин - пахан. Как скажет, всё по его будет!
- Ну, и оставался бы там.
- Ты что? Это почему я на зане должен жить?
- Там порядок.
- Ладно. Помолчим об этом. Ты вот что, я тебе всё, как на духу выложил. Опиши мне всё, чтоб складно получилось, как Ивану, дом мне вернуть надо.
- Не получится. Время только зря потратим.
- А коммунистом зовёшься. Людей защищать собираетесь. Правильно батя про вас говорил, что сами не жили хорошо и людям жить не давали. Ладно, не хочешь, тогда забудь, что я тебе рассказал, чтоб никто здесь об этом не знал.
- Зря беспокоишься. Глядя на тебя, ты сам  про себя всё разнесёшь.
- Это тоже верно, - соглашается он со мной. – Язык мой - враг мой. Вот сначала ляпну, а после думаю, зачем? Раньше бы при Сталине давно на зону загремел за свой язык по 58 статье.  А, ведь, слово не воробей. Давай забудем об этом разговоре.
Разговор этот вёлся во времена, когда в стране шло разграбление социалистической собственности и её передача в руки «эффективных» собственников для урезания до мелких товаропроизводителей и высвобождения рабочих рук для создания армии безработных.