С. Дружининской от фашиста с любовью

         Честно говоря, мне в ломы писать никому ненужные опусы, последнее время я осваиваю прелестный жанр выкрика из угла в толпу, не воспринимающую членораздельную речь в принципе, но в данном конкретном случае поступил заказ, и я не мог отказать Прекрасной Даме. 
         Году так в 2007-м от рождества демократии я накрапал пару-тройку своих лучших стихов и…прогнал музу взашей, до чего опостылила эта старая дура. Господа, под этим свинским поступком, недостойным парнасского джентельмена, кроется всё-таки логическое объяснение. Во-первых, литератору либо лень, либо просто нет способностей для того, чтобы приступить к солидному серьёзному труду, требующему знаний, времени, усилий, например, в прозе. Если ты не способен написать роман, близкий по уровню к Достоевскому, или короткий, но гениально отточенный рассказ, подобный рассказам Чехова, то стоит подумать, надо ли тебе этим заниматься. А тут, начеркал стишок, не потратив не то что времени, но даже и чернил с бумагой, и на тебе, не отходя от кассы, восторженные аплодисменты. А что ты в десяти строках мог сказать, это дело десятое, да и зачем, вот он легкий путь к успеху, прямо у твоих ног. Приходит осознание, что написание стишков, дельце весьма мелковатое, хотя на определённом этапе даже необходимая, подобное копанию младенцев в песочнице.
          Да и ещё принимать эту песочницу на полном серьёзе, это, извините, уже клиника палаты нумер сикс. Творчество резко перескакивает на новый уровень. Необходима срочная терапия. Лекарства, виртуальные таблетки, колёсики. Скандалы, выяснения отношений в банке с пауками-поэтами, цинизм, ирония, сарказм, стёб, различные виды троллинга, изящная битва с хамством и недалёкостью напыщенных снобов от поэзии. Вот нива, достойная современного творца. Скандал наше всё, а тролль его пророк.
          Следующий шаг. Поиски жанра. В словесных баталиях оттачивается слог, матереет рука, вырабатывается даже оригинальный язык, что особенно актуально, ибо советская школа дала прекрасно образованных граждан, но образованных одинаково. Мне один знакомый профессиональный поэт говорил, что писатель должен пробовать себя в максимально возможном количестве жанров, потому как человек, например, необъективно считает, что ему удаётся прекрасная лирика, а у него талант, скажем, к написанию прозаических пьес, к которым у него нет никакого интереса, хотя бы потому, что он их никогда и не писал. Проблема, как найти оптимальный жанр. Я, к примеру, считаю, что наиболее удачны мои тексты в замечаниях, но не считать же троллинг отдельным жанром, и потом как ты его оформишь.
          Параллельно интерес к самому языку (отдельное эссе). Как вам фразы такого типа.
Сущность языка сводится к намерению накануне высказывания.
Смысл слова состоит в том, что оно могло быть и не произнесено.
“Язык полагает себя нами”. Язык выступает в роли поэтического начала вселенной, ”сказывающего” человечество.
То ли человек говорит на языке, то ли язык говорит через человека.
Язык – это либо растраченная полнота смысла, либо бесконечное усложнение в поисках абсолютной полноты.
‘’Дело обстоит именно так, потому что мы так говорим”.
Язык как таковой начинает вещать, когда мы не находим слов для выражения какого-то сильного охватившего нас чувства.
Язык говорит через молчащего, созерцающего поэта.
Если подлинный смысл – в молчании, то о чём молчит культура современного западного человека, сотканная из кричащих клипов и безликих цитат?
Язык сформировал сознание или сознание развило язык?
Формировался ли язык средствами культуры или предписывал культуре её гармоничные свойства?
Большая часть якобы осознанных и произвольных ответов уже ”прописана” в культуре.
Факт произнесения фразы “Аз есмь сущий” не тавтологизирует её значение только в одном случае, если она произнесена Абсолютом. Всё человеческое существует через имя, но является ли система имён бытиём?
Сущность языка связана всё-таки не с машинным интеллектом, а с парадоксальной природой человека.
В современных глобализационных процессах язык как доступ к индивидуальным пространствам смысла и как вещание культуры или духа народа неприемлем. Человек говорящий, представленный в виде вычисляющего автомата, накладывает меньше этических обязательств на системы политического управления. Интеграция машинных процедур в человеческий материал рождает совершенно новый тип цивилизации, для которой однозначность…, предсказуемость… и абсолютный контроль важнее свободного диалога.
           Господа, зацените в какой молох мы суём свой по(этический) нос, душонку аж захватывает по самые пятки.
           А вот смачно плюнув на указательный перст, перелистаем “Ананасовую воду для прекрасной дамы” Виктора нашего Пелевина.
     “Спор о том, может ли машина мыслить, идёт, наверно, с тех самых времён, как человек заметил, что мыслит и делает машины. Но сама эта постановка вопроса есть пример одной из тех чудесных несообразностей, которые вытекают из существования языка – главного магического инструмента человека.
    Вот перед нами два предложения, строго и точно описывающую эмпирическую реальность:
    Человек мыслит.
    Машина жужжит.
    Теперь мы делаем простейшую операцию – меняем местами подлежащие. У нас получились два других предложения: “человек жужжит” и “машина мыслит”.
    Раньше никакой мыслящей машины не было. Сейчас она как бы есть.
    Именно этот простой фокус и лежит в фундаменте всей истории человечества, безумно разгоняющейся со времён неолита. Сначала человек с помощью слов описывает то, что есть. Затем он меняет порядки слов в предложениях и получает описание того, чего нет. А потом он пробует это сделать. Так появляется “воздушный корабль”, “подводная лодка”, “конституционная монархия” и “анальный секс”.
     Такова магия человека, выделяющая его из животных. Впрочем, можно считать это не магией. А чисто механической функцией, для которой даже не нужен какой-то там “интеллект”, а достаточно лишь способности отражать возникающие при перестановках слов смыслы. В таком случае человек оказывается просто машиной, управляемой хаотически перекатывающимися внутри неё шариками слов”.
    
         Игра словами, концептами, творение смыслов, всё это самый писк, носится на кончике пера, успевай тока клаву подставлять, да это негативное явление, но таково веление времени, о времена, о нравы, будь они неладны. Берёшь концепт, избитое выражение, поговорку, цитатку, слегка корректируешь её в ключе современного легкомысленного, не обременённого традиционным устоем всех вещей и понятий, слоганом, вот вам, пожалуйста, контрконцепт, сугубо моё изобретение, коем занимается все кому не лень.
          Интерес к родословной (ещё одно отдельной эссе). Копание в архивах и в паутине интернетных пространств. Ушло года три. Можно и несколько жизней потратить. Затягивает. На удивление результат вполне достижим, по крайней мере, лет на триста-четыреста в том или ином приближении. Сам результат легко предсказуем в виду общности судеб основной массы населения нашей страны. В двух словах. По отцу мои предки молились Богу в одном и том же приходском храме, что и молодой Менделеев, а по матери с большой вероятностью Петра I грамоте и моих предков жизни учил один и тот же человек Никита Зотов, патриарх всешутейшего собора. Это ли не масштаб. Но главное не это, а то, что ты своими глазами видишь подлинные документы, поэтому тебе уже бесполезно втирать разные исторические инсинуации. Как про жизнь в СССР можно втирать молодому поколению, мне нельзя, потому как я всё видел своими глазами. 
          Возврат к Его Величеству Прозе. Каюсь, долгое время считал, что с прозой всё ясно, избитые сюжеты, а классиков по пальцам пересчитать, давно все проштудированы, и уделял основное внимание спецлитературе. Но в прозе самое важное это язык произведения, напитание всеми сторонами литературного колдовства. Проблема в том, что в современной русской литературе и читать особо нечего. Пришлось вернуться к чуть забытому. Распутин, Астафьев, Шукшин, Белов. Слезу прошибает. Народный говор, русская совесть и несгибаемое вселенское мировоззрение. Куда тут тягаться мелюзге либеральных тусовщиков. Казалось бы крестьянскую жизнь я застал только в виде её бывших представителей, старших родственников, вкушавших уже вместе со мною все прелести городского комфорта, стирающего в пыль весь исконный расовый материал.
          А теперь, Светлана, следите за моей рукой, то бишь клавиатурой, чуждой инорасового мошенничества. Лет десять назад друг по-пьяни спросил, а давно ли ты не писал стихов. С похмелья (честное пионерское, первый стих сочинил в 18 лет во время сильнейшего похмелья, в здравом уме и трезвой памяти мне и в голову такое не пришло бы) тискнул пару-тройку стихов, выложил на стихире и наивным чукчей преклонных годов стал ожидать восторженных оваций. Это начало. Затем различные метаморфозы, не будем повторяться. В конце же я дорос до полного отрицания поэтического творчества как такового. И это всё за какие-то жалкие десять лет. Подобная блистательная литэволюция не снилась и Пушкину. А Вы говорите уходить. Интересно, где ещё возможны столь головокружительные успехи. Как кровожадный вампир я высосал всю творческую энергию из стихиры и аннигилировал её в Ничто. То-то я и смотрю бедняжка-стихира такая бесталанная, мечется всё по конкурсам и рейтингам, один я на стихирянском Парнасе возлежу царём-горы, нехотя поплёвывая златыми трелями стёбного искусства на творческие массы.
          Лепота.