Художник и актер

Театр – в роли рассказчика
Герой -1 – молодой человек
Герой-2 – пожилой мужчина (его воспоминания)
Герой-3 – второе «я» молодого человека
На одном из московских мостов стоят двое – художник и актер -молодой человек, будучи больным раздвоением личности и старик, который погружен в собственные воспоминания о былой любви. Это отец и сын. Только один об этом не знает, а другой – молчит.


Театр:
Мой друг!
Художник и актер
Однажды встретились случайно.
И завязался разговор
Глазами – полными отчаянья.
В зеленой дымке непогоды
Скрывался старый силуэт.
Он - в куртке, вышедшей из моды,
Примерно девять с лишним лет,
Смирял глазами незнакомца
И отмерял к нему шаги.
А тот, прищурившись от солнца,
Ногой выписывал круги.
Лет двадцать пять. А может, меньше!
Каштан волос струится вниз.
Он любит – бесконечно – женщин,
И, исполняя им «Каприз»,
Себя он дьяволу вверяет,
Неся с собою свой «багаж».
Театр. Маски. Свечи тают.
И переполнен бельэтаж…
Холодный мост железных прутьев,
Огни Москвы, скупой, большой.
И переполнен воздух ртутью,
И на запястье – ровный шов.
Глаза большие блеклым светом,
Косясь, на юношу глядят.
Мольберты, кисти, сигареты
И виски, граммов пятьдесят.
Болезни деда, горсть таланта,
Влюбленность на его пути.   
И тусклый свет вечерней лампы
Ему отчаянно светил.
Зеленые глаза печали
И разговоры тет-а-тет:
И в двадцать пять не обещают
На все вопросы дать ответ.
Болезнь палаты продолжает
Любовью странною любить.
Парень:
– Ты видишь?! Видишь?! Солнце тает!
Голос:
– Растает – так тому и быть…
Старик:
А я писал твои портреты,
Как прежде – в голубых цветах.
Я приносил тебе букеты,
Что воровал в чужих садах.
Я пил вино не чаще дяди,
Молился тихо на тебя.
Пшеничный колос нежно гладил…
Голос:
– Ты слышишь: провода гудят?!
Парень:
– Я слышу! На работу мне!
Отстань, товарищ безучастный!
Театр – жизни на Земле!
Театр, несомненно, счастье!
Я целовал ее! Герой!
Судьба большие роли обещает!
Мне плакать хочется порой.
И булок. Булок сладких. С чаем.
Театр:
Парень спокойно на деда смотрел.
Мост, чуть под ними качаясь,
Им заунывную песенку пел,
Что просто так – не встречаются.
Ветер сновал, разгоняя тоску
И вороватые лица.
Чайки, издав свой обыденный звук,
Решили уединиться.
В блеклых глазах пробежал огонек,
Словно искра зажигалки.
Многим из нас – наша жизнь невдомек.
Многим из нас – себя жалко.
А парень, поправив кашне на плечах, –
Мода двадцатого века –
Нелепо кому-то опять отвечал,
Что хочет быть человеком!
Парень:
– Не надо жизни даром называть!
Они – огни беспечного театра!
Они зажгутся снова и опять.
И даже – относительно бесплатно!
Театр:
Неустанно хмурило брови
Небо в красках октября.
Старик:
Я любил тебя большой любовью
И любил, наверное, не зря.
Покупал я на зарплату сласти.
Ограничивал дыханием себя.
Лишь в портретах обладал я властью –
Обладатель обладателя любя!
Парень:
– Смотри мой, друг: театр – это проза!
Театр – боль, успех и нищета.
И кажется спектакль очень сложным,
И, кажется, мелодия не та…
Я жду, что смоет дождик краски
С их тусклых, посеревших лиц.
Театр:
Глядит на парня пожилой с опаской
И отгоняет мысли, словно птиц,
Назойливых, скупых и слишком частых,
Похожих на голодного орла…
Старик:
Я переполнен был, конечно, счастьем,
Пока ты на руках моих спала!
Я переполнен был! Побольше всякой вазы!
Покрепче был пурпурного вина.
Я воплощал твои любые фразы
На новых очертаньях полотна.
Парень:
– Я помню детство:
Мамины руки, нелепый запах духов
И фортепьяно звуки,
И обрывки ласковых слов,
И теплую негу ночи,
И моря шум прибрежный.
Мама! Любил ее очень
Своею любовью нежной.
Молчи! Молчи! Не говори!
Я буду праведным! Послушай!
В театре ночь Большой Любви!
Такую ночь – да Богу в уши!
Голос:
– Таких ночей полно вокруг!
Я видел их – не глядя:
Сцепленье губ, сплетенье рук,
Волос густые пряди…
Старик:
Молитвенный голос, привычный мотив,
И звук колыбельной в прихожей.
Луч света играет, собою залив
Все тонкие линии кожи.
Дрожат сухощаво привычные пальцы,
Когда обнимают тебя.
И краски засохли, – сухие, как панцирь, –
И просят у неба дождя.
А я перепачкан красками жизни,
И, кажется, не до них:
Раздавлен, растоптан и все-таки выжат,
Смотря на печальный триптих.
Театр:
Волосы путались на ветру,
Время к рассвету катилось.
Столба почерневший, разгневанный труп
Своей наполнял их силой.
Дышать – легкими неустанными!
Отсыревшей листвой – дышать!
Дышать – будучи раненым,
И слышащим звуки в ушах.
Парень:
– Голодный, горячий, красивый,
И в женщинах знающий толк:
Они обладают силой,
А я устоять не смог!
Голос:
– Не в каждой женщине, влюбленный,
Увидишь ты судьбу свою.
Они – как молот раскаленный  –
По жилам яростно снуют.

Старик:
Ты уходила, я был пьян:
Слепой, нелепый, нищий!
А я искал в тебе изъян,
Как ювелиры ищут!
Театр:
Толпа давно растеклась,
Лица – смазались, как и прежде.
Глаза, будто из стекла,
Расстояние криво режут.
Парню уже все равно:
Дым омывает спину.
Актеры – словно звено,
Актеры театров мнимых.
Театр – большой успех, 
И маски – словно одежда:
Их хватит теперь на всех.
Хотя не хватало прежде.
Сгорбившись под напором осени,
Под  мелким дождем, промолчав,
Стряхивал волос с проседью
Со старческого плеча.
Губы поджав неказистые,
Руки слегка расслабив,
Прижался щекой ребристою
Он к металлической глади.
Пальцы его устали –
Не нарисует больше.
Старый портрет печальный
Комнаты занял площадь.
Мольберты раздал знакомым,
Краски – давно не в масле.
Завтрак не пахнет ромом.
Характер – давно невластный…
Дыхание в воздухе стынет,
Свернувшись над шапкой кольцом.
Отец не в ответе за сына,
А сын – и не прячет лицо.
Цвет глаз – как нежданная встреча,
Как брешь от пуль голодных.
А тембр знакомой речи
Хрипит от условий погодных:
Парень:
Театр, актрисы и ложи!
Я буду любить вас вечно!
Горячий, красивый, но все же
Двуликий и бесконечный!
Театр:
Полинявший зонт от времени
Парень открыл нервно:
Мелких капель по темени
Пало штук семь, наверно…
По перилам скользнули пальцы,
Металл обхватив рывком.
Парень:
– Стоит, наверно, сжалиться
Над стариком?
Театр:
Улыбку запрятав в ворот,
Он улыбался себе:
Парень:
– Шумный, голодный город,
Преданный этой земле.