В стеклянной клетке...

В стеклянной клетке
метр свободы:
ноги, руки, плечи, голова –
прозрачными
опутаны цепями,
неощутимо – вескими стенами
плоти
сдавливается память в куб.
                ***
В стеклянной клетке
метр свободы:
спеленатое тело плачет
над душой,
душа ж рыдает
над преградой хрупкой,
чье бремя – вечность,
избавленье – человек…


Ненавидимый небом,
проросший тоскою,
раскорякою
                я раскорячил
дорогу,
         что уходит змеёй
в хмурый лес.
Но отставший,
               оставивши
                злобою
треснувший город,
в бой ступил я
с собственной тенью,
в искрестовье
                дороги
прикрывши щитом 
Старчий
              Граб
(хмурый лес ему
пра-
      пра-
             пра-
                правнук).      

 
Востребован,
              востребован в глуши
рёв бензопильный.
                Гарь.
И пепельный в глазах осадок.
Востребован,
              востребован в глуши
плач младенца.
              Гомон враний.
Немочь человеческих пустынь.
Востребована
                глухота
в глуши
        железобетонных стен.
Востребован калибр –
в два с половиной дюйма
ротовых
        отверстий
и замочных скважин.

   
Смерть
      не близка хоть –
но отнюдь
            не любезная дама.
Каждому умереть –
      на скрижалях судьбы его 
богом начертано.
Смертному – страх,
избежать ее ласки
            всякий стремится.
Оказавшись же с ней
      с глазу на глаз –
            отворачиваются,
и молча уходят во тьму
(ведь слова все
            пусты и порочны
      по сути)…

    
 
                Ночной полет.

Исчерпавши
                колодезь
                надежды,
Самостийных
                энергий
Превративши в Zero
План – альянс,
По асфальтовой шкуре,
Драконовой,
Я лечу,
        я вершу
             мой полет
В глотть разверзшую,
                цепно-костную
(голубям
        мелко – мелко
скрошивши
             душу – батон).
Меж Не – Я,
Неприсутствущ-щих,
Злобой продавливаюсь,
По-гусарски
                педали
                накручиваю,
В знойный ряд Motoходов
Я втискиваюсь
Трёхколёсною мордою,
                жёлтою.
А вокруг меня
        стены чёрные,
Попирающие высотой
                ноче(облачной)
Пустоту
Ходоmotского Мы.

 
                Забор.

                1.

Забора вдоль,
вдоль
     потускнелых досок –
утиною,
           чуть неуклюжею
походкой –
зигзагами
      я продвигаюсь
мимо луж и ям, 
ломаю хрупкий лёд
утерянного,
прожитого…
                2.

Постукивая
           каблуками
                по настилу,
шагаю на негнущихся ногах
по коридору жизненного плана.
Над головой
          навес из ржавой жести
и громада вздыбленного крана.
С боков я сжат
          рядами бесконечного забора.
В просвете щёлок оного
угадываю
          в мути
                дождевых потоков
железобетонный абрис
                Долгостроя.
                3.

Смёл листья  с улиц,
смыл игрушки,
                брошенные
                в подворотнях –
Пьяный Дождь.
Всё смёл он, смыл…
Стёр пыль грехов,
смыл
        ароматный кофе
утром на веранде –
Пьяный Дождь.
Всё смыл он, стёр
(и след
        инициации
                нейронов
незаконченным рисунком
                на заборе):
стёр и смылся.