Осколки цикл стихов

1.

Плохое время для прогулок.
Стал город гордо-безъязык.
Похожа жизнь на переулок,
что упирается в тупик.

Грешу вопросом безответным.
Но мне, пожалуй, все равно,
мне мир явился беспросветным,
хотя огней полным-полно.

На теплой отсижусь скамейке.
И будет мыслей рваться нить.
И рядом старые еврейки
на русском будут говорить.

2.
В АВГУСТЕ 2005
Тоски вселенской вьются змеи,
свой яд разбрызгавши окрест.
И вновь, как беженцы,  евреи
с насиженных уходят мест.

Слышны здесь ропот, плач и речи.
Здесь лиц и судеб череда.
Враги ликуют недалече,
берут без боя города.

И вновь торжественно-печален,
еще нетронутый на вид,
среди зияющих развалин
приговоренный Храм стоит.

3.
Я в этой яростной стране
от жизни словно в стороне.
Затейник робкий без  затей,
на перепутьи - без путей.

Прошу я сердце - не кричи!
Твои невнятные слова
не слышат улицы-ручьи,
дома, не слышат, острова.

А я талдычу  об одном
перед зашторенным окном.

Я, как в пучину, погружен
в себя. И это всё не сон.

Да, как ни мудрствуй, ни лукавь,
все это жизнь, все это явь.

4.
Случается, что вдруг нахлынет,
как-будто  злая не*погодь 
тоска глухая по чужбине,
да пусть простит меня Господь....

Еще не смог к   обетованной
заблудшей прикипеть душой.
Живу я жизнью бесталанной,
живу как временщик слепой.

И в мире чуждо-непонятном
одно мне ясно между тем,
что вновь в долгу я неоплатном.
Хоть и не знаю перед кем...

5.
Я, путник робкий и случайный,
свод  истин зная наизусть,
вдруг на пороге высшей тайны
беспомощно остановлюсь.

Зачем я жил? Во что я верил?
Что означает мир иной?
Но наглухо закрыты двери
и тихо за глухой стеной.

А ведь, наверно, был мне голос
в многоголосии суеты...
Душе и холодно и голо
в предощущении пустоты...

6.
Ищу в себе крупицы мужества,
неутомимый рудокоп.
Пустой породой жизнь запружена,
пора нажать на автостоп...

7.
Как холодно, Господи, холодно...
Комната-холл-одно
мне мерещится. Холод...но
не суждено...     Ха!... ладно...

8.
Полез под потолок. Веревку вешать.
Но не себя, чтоб вешать, а белье.
Фонарь в окно заглядывал как веха.
И свет был тусклым как небытие.

9.
В отчаянье поверишь неудачников.
Неудачник - это не тот,
у кого всё выходит херово,
а он начинает снова и снова.
Неудачник - это тот,
у кого уже кончилось время
всё сначала начать...


10.
Как я ненавижу эти черные утра.
Они тоскливее и мрачнее ночи.
Я в них проваливаюсь словно в бездну,
закрученную спиралью,
и вдруг распоротую
неправдоподобно ярким светом,
разбуженную электронными рыками машин,
сбегающимися сюда словно на водопой,
насилуя тишину
визжащими тормозами и клаксонами
вперемешку с гортанными голосами
плохо выспавшихся людей.

11.
 ПОСЛЕ СУББОТЫ
И снова неделя,
как очередная пробежка по полосе препятствий.
Как хочется сойти с дистанции
и стать ненадолго свободным.
Но что толку в такой свободе?
Если не знаешь:
это жизнь вообще,
или просто это такая жизнь...
А есть и иная...
Но почему именно ты?
Здесь - навсегда, до конца, пока хватит дыхалки...
Неужели уже не будет иначе?

12.
Господи, кончается день,
 Гос-по-ди...
Мне страшно не потому, что он кончается.
а потому, что сразу начинается новый...

13.
Дохлая крыса такая же недотрога, как живая.
Только еще страшнее.
Я увидел ее у входа в подземные этажи
тель-авивского небоскреба -
укрощенно-геометрической гигантской фигуры,
слепленной из камня, стекла, металла
и незаметного глазу дерьма,
у самого подножия которой
лежала дохлая крыса.

14.ГДЕ-ТО ДАЛЕКО
Там, где ты сейчас,
наверное, такой же мрак у тебя на душе.
Ты сказала - я выпью рюмку водки.
Или две. Или сразу полстакана,
чтобы снять стресс.
А я подумал,
что выпить мне,
чтобы снять петлю,
которая затягивается туже и туже.

15.
Из прошлого стрела разящая
вдруг прилетает в настоящее.
И застает меня врасплох.
Такой я заурядный лох.

16.
Надо же так! Увяз на Востоке.
Сначала на Дальнем, теперь - на Ближнем.
Чтобы мои проследить истоки,
мне понадобятся две жизни.
А сейчас я почти посередке...
Впрочем, все это пустые бредни.
У судьбы поводок короткий.
Каждый день живу, как последний...

17.
Вновь оглушенный немотой,
ненайденным терзаюсь словом.
Глухой закручен суетой,
живу в смиренье  бестолковом.
И не могу себя понять,
и этот мир чужих обличий...
А может быть на все наср-ть?
И это возвести в обычай?

18.
В АПРЕЛЕ
Последним всплеском облака дождятся.
Грядет сухой сезон, он как сухой закон.
Вновь буду ждать дождя, отчаявшись дождаться,
и день переходить как будто Рубикон.
Взберусь на горбунка какой-то карусели,
и закружусь, пока не помрачится дух
по месяцу пасхальному апрелю,
представив, что из рабства я иду.

19.
Дай мне, Господь, сойти с ума!
И пусть не жалит душу жалость:
уходит время задарма
и мало так уже осталось.
Не знать, не помнить... не трястись
пред явью той, что убивает.
Не думать - что такая жизнь,
и что иного не бывает.




20.
Не веришь, что время прошло и нужно прощаться.
Хотя можно уйти не попрощавшись.
Ничего уже не имеет значения.
Ты испытываешь не столько горечь, сколько досаду
за то, что так много промухано.
Даже в Б-га поверить
тебе не хватило ни ума, ни сердца.

21.
Смешной и жалкий со стороны,
обитаешь в самом центре страны.
Аутсайдер, отщепенец, чужак,
чистильщик сранья,  отмыватель  клоак…

22.
Начну сначала в понедельник...
Удача будет мой подельник...
И буду я вести посев,
в своих прожектах преуспев.

Иль нет конца, и нет начала?
Не буду сеять я и жать?
И выжатая, как мочало,
душа намылится сбежать?

Ах, понедельник... День тяжелый,
иль чудный день... Мне все равно.
Я идиотски-бестолково
в окна уставился пятно...

23.У ТЕЛЕВИЗОРА
Толпятся на экране оперы,
вползает в душу черный свет.
Или какой-то  мыльной оперы
вновь распадается сюжет…
И я представил чуть нескладно
свой путь по памятным местам.
И время, киллер беспощадный,
идет за мною по пятам.

24.
На мне природа отдыхает.
Меня мысль эта напрягает,
хотя я в некотором роде
сам отдыхаю на природе.

И - на песочке или травке,
перебирая грез наказы,
от мысли, что сродни удавке,
шарахаюсь, как от заразы.

И признаюсь себе несмело,
испытывая облегчение,
не в то душа залезла тело
в очередное возвращение.

25.
Непременно, постепенно
всяких бредней сходит пена.
И однажды, так дано,
вдруг просвечивает дно.
То ли жизни, то ли чашки.
То ль колодца, то ль шарашки.
Не трясина, не болото,
символическое что-то.
Все стремится к одному
и один конец всему.

26.
Я помалкивать привык
и говорить без рвения.
Не тянет больше за язык
меня нетерпение.

Рано или в самый раз -
поднимаю руки.
Душит зависть, гнет маразм,
распирают пуки...

27.ВЗГЛЯД ИЗ АВТОБУСА
Прямоугольные коробки
домов,обшарпанные стены.
Застряли мы в кромешной пробке,
на нас глазеют манекены.
Там, в  витражах  нарядно-пестрых,
они бесстрастны и бесстыдны.
Как настоящие их попки,
но больше ничего не видно.
А мне все кажется не просто.
И вновь за родину обидно...

28.
Мерещатся лица и вещи.
Из прошлого просятся в дар.
А сон, абсолютно не вещий,
вдруг обожжет как удар.

Как ты неуместно настырна,
убогая память моя.
Не жить мне спокойно и мирно,
забравшись в чужие края.

29.
Слово вытяну как клещами
из себя - угольком из костра.
Дом ненужными полон вещами.
Нам давно  на помойку пора.

Слово жжет. Но скоро остынет.
Превратится в ветошь иль шлак.
Живу как на чужой половине.
И к себе не пробьюсь никак.

30.
Город чужой, непонятный, холодный.
Словно в сплошное попал безлюдье.
И вот живу, совершенно свободный
от того, что было, что есть, что будет…

31.ИЗ ЭТИХ СЛОВ
Бред, брод, бард.
Род, рад, Брут.
Брат, брег, бриг,
Бра, дробь, град.

Стал мир нем.
Лишь света брод в бреду.
Проснулся? Уже? Совсем?
На счастье или беду?

32.
Как хочется поверить: ты сосуд,
вбирающий  в себя потоки света.
И в то же время вечный длится суд,
тебя карающий за это.

Завянет тело. А душа опять
вернется, чтобы все начать сначала.
Учиться без сомнений отдавать
все то, что раньше только получала.

33.
Гнетет коварство благозвучий
и блеск фальшивой позолоты.
Всей этой напасти ползучей,
засасывающей как болото,
боюсь. Но сверлят мозг мотивы
однообразного мычанья.
Тоски приливы и отливы
вновь обрекают на молчанье…

34.
Нелюди – это  не люди?
Или иные люди?
У каждой эпохи свои
тараканы, пророки, судьи.
А я, как всегда, на распутьи.
Я снова в один присест
на прошлом и на будущем
жирный поставил крест…

35.
Приходим случайно и странно
в назначенный Б-гом черед.
Уходим потом постоянно.
Вся жизнь – это просто уход-
от самого мига рожденья
до той, до последней черты…
Умерь же свое нетерпенье,
запомни, как пахнут цветы…

36.
Мне хочется в миг сокровенный,
когда  сгущается мгла,
суметь вскрыть слова  словно вены,
чтоб кровь живая пошла.
Залить и беду, и кручину.
Печать разомкнуть на устах.
И штампов глухих мертвечину,
с ног отряхнуть словно прах.

37.
Да,  в этих цифрах тайна скрыта.
Нет к ним ни кода, ни ключа.
Лежат кладбищенские плиты,
про сокровенное молча.
И некому сказать мне – здравствуй.
Забвенье правит торжество.
Как это я, такой глазастый,
Здесь не заметил ничего.

38.
По-прежнему мучает жажда.
И жжет нетерпения зуд.
Поверить хочу, что однажды
снова меня призовут.

Красивое, сильное тело
душа осторожно займет.
А в том, что уже отгорело,
я был расточитель и мот…

39.
Здесь море не такое синее
и небо - в облачных заплатах.
За горизонтом стерты линии,
уперся пляж в откос покатый.

Среди земного средоточия
времен, валяться мне диковинно…
Про это думаю и прочее,
давно набившее оскомину.


 40.
Мир не хорош и не плох.
Почти распахан мой надел.
Так отчего переполох?
Я это сделал, как сумел.

Мог  - лучше. Но и хуже - мог.
Я жил как будто  в первый раз.
Так дай терпения мне, Б-г,
не там, не после, а сейчас.

41.
Перепою переполох,
едва переступив порог.
И сразу брошусь наутек…
По жилам разольется ток…

Не трогай голою рукой
мой примиренный непокой…
Глупышкой доброй ты была,
мои ненастья забрала.

42.
Увлекся и рванул на красный свет.
Вот для водителя потеха.
Резона никакого нет
меня  рассеянно объехать.

Он прет, скотина, напролом.
На лбу колотится мигалка.
А я шарахаюсь, потом
ищу в кармане зажигалку.

43.
Ночью без солнца липко и душно.
Сон убегает – испуганный кот.
Окна отдушина, ты - послушная,
когда спишь, приоткрыв сиреневый рот.

Слепок неба. Дрожа -  вгляжусь
в мертвой звезды прерывистый пируэт.
Ближе к четвертому этажу
фонарей метастазы.
Просачивается
желтый, жалкий, разъедающий душу свет…

  44.
 Г-дь казался таким большим.
 А я себе -  невзрачным, тщедушным.
 Но тело - горело: давай согрешим…
 И я поддался, я был послушным.

 Теперь Г-дь от меня далеко.
 А тело, необъятное, как мироздание,
 готово распасться на миллиарды кусков,
и не хватит души для их оправдания.

 Где точка на сердце? Там сплошные рубцы.
Мы пробиваемся к свету. Но глухо.
 Где начала и где концы?
 Хватит ли на каждую клеточку духа?

45.
Ты мятежно меня убиваешь.
Но зачем на мне ты срываешь
Свою злобу на блеклую явь?
Отстань, память. Отстань и оставь.
И не ставь мне, пожалуйста, в пику
горечь правды этой безликой.

46. 
 Приехал в наши Палестины
неясным позывам вослед.
Нет у меня теперь чужбины.
И родины, пожалуй,  нет.

Преодолею ль притяженье
истоков сумрачных моих?
Я продолжаю возвращенье.
Я это помню каждый миг.



47.
 Ради приличия и в соответствующей обстановке
 я могу сказать здравствуйте любому,
даже чужому и чуждому мне человеку.

Но мне абсолютно некому, да и нет никакой надобности
говорить до свидания. В том смысле, что мне придется
еще раз обязательно с ним увидеться.

48.
В этом  мире  тотального одиночества
засунь себе в  жопу  твои пророчества,
забывший  отечество и даже отчество.

49.
Оказывается, есть другая жизнь.
Не на земле, и не на небе.
А где-то за пределами моего тела и понимания,
в мире сотворенного Им света,
о котором нельзя рассказать на языке людей.

Что-то чувствует моя душа,
которой так неуютно в этом моем теле.
И только Он знает, как она в него забрела.

Я же, честно говоря, не понимаю,
как это все может быть.
Но у меня надежда только на это.

Может быть, я еще вернусь,
И все сумею начать сначала.
Пусть мне даже будет мучительно больно…

50.
Оставь надежду всяк сюда входящий…
Не помню, по какому это поводу.
Но вдруг возникло раною саднящей,
и сразу  черному пришлось поверить доводу.

Надежды скинул, как мешок с горба.
Карманы вывернул для вящей убедительности.
Так чем же ты,  душа моя,  горда?
Неужто тем, что не теряешь бдительности?

51.
Это только в мыслях – крутизна,
и вдали предел – доступно-светел.
А на самом деле, я тебя не знал.
Так тебя ни разу и не встретил.

Разминулись. В разные миры
нас выбрасывала катапульта.
Да, была надежда до поры.
Все теперь бессмысленно и пусто.

52.
Строй фигур восковых.
Смотрят незряче-зримо.
Притягательнее живых.
Но отпускают с миром.

Вздрогнет  в души глубине
что-то тревожно-тускло.
Может быть, все же они
не просто мертвые куклы?

53.ТЕНИ
Они играют не в кино,
они играют в домино,
с дворов далеких мужики,
не знающие вкус тоски.

Давно уже нет тех дворов.
И пионерских нет костров.
И пионеров тоже нет.
И в прошлое затоптан след…

54.
Какого ты рода, племени?
Сгораешь в плену пламени.
Безвременное безвременье,
как заноза, щемит в памяти.               

55.
Ем виноград. Читаю Бродского.
И чувствую, как в теле бродит
тоска по ****скому  и плотскому.
Или чему-то в этом роде.
 Соскучился  по бездуховному,
от напускной  тошнит  мне праведности.
Смотрю в окно,  дышу неровно,
и думаю, какой я валенок.

56.ХХ1 век
Но как ты все же бестолков.
Еще не стар, уже не нов.
 И я зачем в тебя залез,
как будто в незнакомый  лес.
Где  черти ели, срали , пили
и затушить костры забыли.
Ты пахнешь копотью и гарью.
 Ты  злобствуешь,  горбун и карлик..

57.
От пошлой   яви отгорожен
одной условною чертой,
предощущеньем искорежен
я  перехода в мир иной.   
Он   рядом  словно  ржавой спицей
уперся в  тело. И вот-вот
в тот миг, когда уже не спится,
меня, как шарик, он проткнет.
Держусь я при честном народе.
Храбрюсь и укрепляю тыл.
Но очередь, она подходит,
ее никто не пропустил.


58.
Назло бездонному неверию
жестоковыйных  добряков
ушел Он, словно хлопнул дверью.
Ушел, и словно был таков.
До или после нашей эры?
Так сути мы не раскусили.
Не знаем ни добра, ни меры…
Но все равно, мы ждем Мессию…

59.
И снова  даль как очередь  крутая
трассирующих пуль. Петляя и пыля,
в окне мерещится чужая и святая,
еще тебе далекая земля.
И призраков упрямых рати
свечением дырявят мрак.
В засаде  что ли затаились  братья?
И, может быть, Господь решил:
да будет так…


60.
Душа по-прежнему глуха.
Себя корю в словах избитых.
Тоска несмертного греха
пылится на могильных плитах…

60.
Не  впадай, невежа, в транс.
У тебя еще есть шанс.
Ну, а если нет и шанса,
можешь просто прогуляться.

61.
Люди из прошлого века.
Вещи из прошлого века.
Мысли из прошлого века.
По брови я в этом веке.
Когда-то мечтал дожить я
до двадцать первого века.
И  подгонял  время.
И торопил  сердце.
Время теперь на исходе,
а жизнь – как сердцебиенье…

62.
Ритмы распались на слов неуклюжие кирпичи.
Все твои откровения – беспощадно взорванная кладка.
Скрипи зубами. Сердце скрепи. Молчи иль рычи,
вдавливая фальшивый пафос в размер умеренно-гладкий.

Иль поползешь опять по колдобинам.
И неизвестно, куда доползешь,
слепленный по образу и подобию?
Даже этот вопрос тебя повергает в дрожь…

63.

Ничего не умеешь. Ничего не знаешь.
Ощущение падшего братства.
И неизбежности  прожить и забыть этот день.
Не допустить святотатства.
Ослепленный безмерностью и лукавством
 жующего горизонт пространства,
Оглушенный  быстротечностью
 отведенного тебе времени и отсутствием постоянства.

64.
Для меня образ мира – это просто дорога.
Уходящая в никуда и идущая ниоткуда.
Но от порога к порогу возвращающая к Б-гу.
И приближающая к пониманию в невозможность  Б-га и Чуда.

65.
 ОПРОВЕРЖЕНИЕ
Не песня жить помогает – это чушь.
Не надежда  жить помогает – это блеф.
Не любовь жить помогает – это миф.
Жить помогает страх – исчезнуть, уйти в никуда. Навсегда.

66.
Поддамся  колес перестуку.
И что-то скажу невпопад.
Придумаю боль и разлуку,
поверю  в беду и разлад.
Прокручивать снова и снова
недоброе буду кино.
Как будто нет больше иного.
И лучшего не дано.      

67.               
И каждая страна как будто бы заноза
в моем несильном теле.
Соединившая курьезы, рожи, позы,
болтающаяся, словно на качелях.

Все повторяю словно заклинание
я скучные, истертые  движения.
Бесстыдное, бездарное кривляние,
но есть иллюзия самоуважения.

68.
Ты вышел только на минуту,
чтобы напиться или помочиться.
Вдруг стало тихо. Как будто
сердце перестало биться.

И вдруг подумал: так оно и будет.
Однажды. И совсем обыкновенно.
Ночная улица - апофеоз безлюдья.
Тень фонаря, подьезд, немая сцена…

69.
…Вновь  улица – подобие шкатулки.
Без крышки, что  почти  как гроб фанерный.
Опять мы  задержались на  прогулке.
Вечерний любим променад безмерно..

Мир переглох. Сплошная пантомима.
Но все же есть оттенок оптимизма.
А то, что в жизни все необратимо,
пожалуй, все-таки  хороший признак.

И эта хрень уже не повторится...
Иль снова? Как виденье отдаленное
мелькают  маски, клоуны и лица…
И прочее, такое же говенное.

70.
БЕЗ СМЫСЛА
Где-то рядом Г-дь.
Он со мной везде и повсюду.
Несчастная плоть…
Обещаю, я больше не буду.
Или может быть,
не пытаясь забыть
тысячу раз
без прикрас, напоказ,
в бровь и глаз,
 боль и блеф, ложь и ложе…
Наконец-то
решаюсь пролить –
не мои,
крокодиловы слезы.

71.
Исписан лист. Но почерк неразборчив.
Я сам себя давно не понимаю.
Что я там отморочил, напророчил?
Беззвучна речь,душа - глухонемая.

И умерли, и не родились словно
слова и чувства, мысли и желанья.
Бумаги лист безмолвный и бескровный,
как призрак, обреченный на молчанье.

72.
…перемены, запах хвои, запах тлена…
…подвох слышишь в каждом жесте, в каждом слове…
…в жизни все обыкновенно, жизнь не сцена, не арена…
…сердце сжалось, разорваться наготове…
…остается неизменной, вроде, только группа крови…


73.
Жизнь моя ныне проходит однообразно.
Что естественно и вовсе не безобразно.
Ушли в прошлое явления вдохновения и оргазма.
Самое наступает время словоблудия и  маразма.
Не  сумев постичь  азов двуязычия,
я ныне практикую косноязычие,
в чем дохожу до оголтелого неприличия.

74.
На склоне лет, резвясь, таскаю с небосклона
я пригорошни звезд и хлопья облаков.
Играю в шахматы и своего обыгриваю клона.
Да, мы с ним режемся, всерьез, без дураков.
И к людям отношусь все боле благосклонно.
И право на вранье признав без лишних слов,
люблю я наблюдать немного, правда, сонно,
как пляшут вкруг огня толпища мотыльков.

75.
В ПЯТЬ УТРА, НА ОСТАНОВКЕ
Кочуют  серо-склочные пейзажи,
когда в глазах от недосыпа резь.
И кажется, что мир измазан сажей,
и никогда не будет солнца здесь.

Стою я на недальней остановке.
Сегодня все такое, как вчера.
Как будто тень плывет хасид неловкий...
Легко жить с  Б-гом  с самого утра.

76.
Вода и камень - пара уст
любовников непримиренных.
На кромке горизонта парус
в пару видений пустозвонных.
Грозят нашествие медуз,
и  ворох мыслей приземленных
про жизнь, удачливых друзь-
ях  и вечных бытия законах.



77.
Весна, опять… Дрянное время года
предчувствий скверных, нервов и соплей,
пустых надежд, бездомного исхода,
бездумных слов, несвежих новостей.
И все же ждешь. И дни считаешь даже.
Приветствуешь явленье первых мух,
На зимние не ходишь распродажи
и старую не гонишь мысль – а вдруг...

78.
НА ПЛЯЖЕ
Наконец-то, жара и покой.
Только волны – бегущей строкой.
Желтый берег расчесан с пробором.
Не неволю я память к поборам.

Я заброшу свой взгляд в никуда.
Что найдет, разглядит без труда.
Ну а город, что за спиной,
никогда не будет со мной.

Между морем и ним полоса.
Здесь уходят в песок голоса,
что меня раздирают порой,
покрывая душу корой.

79.
 ИЗ ХРОНИКИ МОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ
Живу на авось, приблизительно, врозь…
Смотрю из-под маски иль противогаза...
Опять что-то там у меня  не срослось,
 пал жертвой я заговора или сглаза.
Себе заклинанья шепчу невпопад.
Боюсь  не попасть или попасться.
Пятак потерять, найти древний  клад,
втрескаться в тетку по имени Настя.
Все обжигает, за что ни возьмусь.
Судьбы и родины, и чужбины
мне навевают бездомную грусть...
Чем-то я все-таки лучше скотины...

80.
ЧИТАЯ НОВУЮ ХРОНОЛОГИЮ ФОМЕНКО
С историей опять сплошной облом.
Смешались в кучу люди, даты, боги.
И на обломках сказочных времен
встают скелеты новых хронологий.

И древний мир  - не Греция и Рим,
и не ходил Иисус по  Иудее.
И не был чудом этот мир храним.
И  мы вообще - все в жопе,  по идее...

81.
Там  хорошо, где нас с тобою нет,
а нет нас,  где угодно и повсюду.
Хочу  нехилый  отослать привет,
туда, где никогда уже не буду.

Там славно и тепло, но лишь без нас.
А мы идем в обход и по ухабам.
И скачет впереди, прижмурив глаз,
нас постоянно душащая жаба.

82.
Поколение уходящих,
устремленных  в вечность и мрак…
Те, кто следом, тем вроде послаще:
горьковато им, но  не так,
как мне  после двенадцати видится,
между  бодрствованием и сном.
В тесноте живу и в обиде,
жизнь как дом, что идет на слом.
Хотя, может быть, это придирки.
Жизнь по-своему хороша.
Словно зубы на полке, в пробирке
отдыхает моя душа.


83.
Загоню себя в угол стиха.
Раздроблю гладкость рифм и размеров.
Пусть осыпятся шлак и труха.
Пусть живет какофония нервов.
Пусть невыучен будет урок.
Пусть забудется славная дата.
Но не кончится давности срок,
пока эта картинка не смята.
Будет   слог   ядовит   и тяжел,
будут мысли мрачны словно тучи.
А из двух навалившихся зол,
выбираю то, что покруче.

84.
Остались позади и города, и веси –
как говорят  для красного словца.
А в памяти какой-то душный вечер
и паутина смятого лица.

Все смутно в том ненастоящем мире,
в котором я живу уже давно.
И даже   годы нас не примирили.
И притереться, видно, не дано

к тому, что я здесь и чужой, и лишний,
и опоздавший, словно на урок.
И вот леплю бесформенные мысли,
И слов осколки запасаю впрок.

85.
И вновь себя уговорю, что я еще в дороге.
И что-то будет впереди, не самое плохое.
И как в награду, озарит мой путь твой облик строгий,
благословит меня Господь смиреньем и покоем.
И будет ноша по плечу, и зависть - не отравой,
и не мятежною - печаль, и память не - безмерной.
Чуть-чуть  я  обольщу себя надеждою  лукавой,
и, может, даже подружусь с удачею неверной.


86.
ПОТОК СОЗНАНИЯ ПРИ ПРИМЕРКЕ ШТАНОВ
Откуда  стреляют?  Недолет,  перелет...
Время – бог разрушений, отжимает курок.
Никуда не уйти, под ногой ломкий лед,
и втянулись в клубок протяженья дорог.
И томит, и мутит   прибой канонад.
И как будто в трясину - провалюсь в забытье.
Распадается - под, рассыпается – над,
это даже не быт, это все - бытие.
Я не этим живу, но я этим дышу.
А в примерочной штор ниспадает угар.
Из зеркала мне кривляется шут:
моя тень, мой двойник, мой изломанный дар.
Кто-то скажет – опять ты дерьма прикупил...
Но во мне не угас покупателя пыл…


87.
Лелею в себе ощущенье покоя.
К телу близка лишь своя рубаха.
В небо холодное и пустое
смотрю уже без  стыда и страха.
Верю лишь в  душу,  свою ли, чужую.
Она как и небо – безмерна, бездонна.
Переступать через край не рискую,
слишком уж много углов потаенных.

...

88.
А ВСЕ ЖЕ, ВСЕ ЖЕ

Никакой  в помине  нет романтики.
Проза жизни  -  выгоревший лес.
Оптимизмом кормятся   фанатики,
пошлых сказок обожая блеск.

Почему же  ты скулишь  отчаянно?
Гасит голоса морской галдеж...
Дальний парус на волне качается,
и ты взгляд  никак   не отведешь.



89.
Каким-то  я стал говорливым,
несносным совсем брюзгой.
Желчным, нетерпеливым,
с прихрамывающей ногой.
Вижу чужие пороки.
а смысла не вижу ни в чем.
Дверь в собственные истоки
открываю чужим ключом...

90.
Как будто россыпи дроби
мгновенья последних минут.
Время в своей утробе –
непоколебимый спрут.
Давит, душит,  сминает.
Ломится напролом...
И вот уже словно иная
Девушка…- та,  с веслом...

91. НОЧНОЕ
Ощущение жжения острого,
словно снова день прожил зря:
не открыл ни звезды, ни острова...
Хотя встал ни свет ни заря.

Целый день пробродил в беспечности,
а под вечер вновь загрустил:
снова что-то сделать для вечности
не хватило ни чувств, ни сил.

Никому не сказал – созвонимся,
 иль – до встречи, до завтра, пока...
И стучится в окно бессоница,
разливается ночь как река...

92.
А времени как такового нет.
Есть просто единицы измеренья –
эпохи, поколения, мгновенья,
ну, этакий метрический букет.
Есть старые и новые дома.
И лица, и вязь слов, что жжет подспудно.
Но как приятно голову ломать
над тем, что пониманью недоступно.

93.
Не знающий ни жизни, ни людей
живет на свете тихий иудей.
Слова в нем словно острые ножи,
но душу он стыдится обнажить.
Что ты задумал, скромный иудей?
Что  у тебя не так,  как у людей?
Скажи,в каких блуждаешь ты мирах?
Не душит ли тебя гордыни мрак?
Не потерял ли своего ты Б-га,
вдруг возомнив, что жизнь твоя убога?


94.
Все как всегда. Ты вял или простужен
и думаешь без прежней укоризны,
что ни одной собаке ты не нужен,
нет у тебя ни дома, ни отчизны.

Но есть какая-никакая  крыша
над   головой. И даже обстановка,
И ничего тебя здесь не колышет,
на  первый взгляд,  пристроился ты ловко.

И прошлое в каком-то отдаленьи -
непостижимом, невозвратном, смутном.
Расплывчаты и лица и мгновения...
И вечное мельчит в ежеминутном.

95.
Пусть  страшно жить и доживать,
но просто жить – совсем не просто.
Как будто деснами жевать,
носить  одежду не по росту,
вороной, но не черной – быть...
чужую женщину любить...
и горсточку заветных слов,
что в глубине души таилась,
и ждет твой  изумленный зов...
отдать банальностям на милость.

96.
Суббота вновь идет к исходу
в своем движеньи быстротечном.
И как бы Господу в угоду
 я снова  думаю о вечном.
Что вот – наступит воскресенье,
и жизнь покатится по кругу.
И будут исчезать мгновенья
в каком-то адском нетерпеньи,
сродни смертельному недугу...

97.
В  Тель-Авиве зима, дождь какой-то паскудный.
Дерзкий ветер блудит промеж серых домов.
Что я делаю здесь, мысль клубится подспудно.
Все чужое – и лица, и окатыши слов.
И чужая любовь где-то рядом как призрак.
Как в окне силуэт, как за шторой глаза.
И зовет красный свет словно детскости признак,
и в отместку, как сленг, рубят слух тормоза.
В Тель Авиве зима, небоскребы рвут  тучи.
Ты нальешь мне вина, и я выпью до дна.
Ждем, не зная чего, вдруг представится случай...
А по слухам,  весной снова будет война.

98.
Я, родина, тебя отверг.
И снова – каясь, спотыкаясь,
избитой истины поверх
гляжу в даль, смутную, без края.
Где смысл?  Куда ушел Творец?
Томят причуды сотворенья.
Как хлопнуть дверью под конец
иль просто задержать мгновенье?
Бреду как будто бы в бреду.
Уперся взгляд в тумана прутья.
И тянет мыслей череду
сквозь пересуды, перепутья...


99.
ЛЮБОВЬ ПО ПЕРЕПИСКЕ
…И я продолжу в том же духе,
по вам  безвыходно тоскуя.
Кругами растекутся слухи,
жизнь разъедая городскую.
Пропавших лет пружина сжалась,
и стала мнимой жизнь былая.
И к собственной персоне жалость 
кольнет, печаль превозмогая…



100.
Слежались времени пласты.
Пусть память шарит без предела,
суть замутилась, потускнела...
Пугливо прячется в кусты
мысль, серая как будто мышка,
боится тишину спугнуть,
лукаво скомкать передышку,
беду накликать, дальний путь…


101.
Я снова прикасаюсь к тишине
беззвучным взглядом, влажными губами.
И чувствую, как трепетна во мне
печаль,  незамутненная словами.
Неловкое томление души
не передашь ни языком, ни жестом.
Но ложью безобидной согреши,
и все, быть может, встанет вновь на место…


102.
Не рано ли - я подвожу черту?
Проклятые вопросы без ответа -
Священное писание мое.
И это все, что я хоть как-то знаю.
Лишь тени населяют пустоту,
и память озаряют сгустки света,
фантазия теснит небытие,
и снова жизнь мерещится иная.


103.
И каждый раз как будто бы – последний.
И холод растекается бездонный.
Меж мной и небом замолчит посредник,
вдруг немотой бессильной пораженный.
Кривляются насмешливые рожи,
ничто не успокоит, не остудит.
И что на разных языках мы сложим?
И что поймем? И как? И кто рассудит?

104.
Повторяемость ночи и дня.
Повторяемость выси и дна.
Деклараций пустых несменяемость,
повторяемость как невменяемость.

И исход повторен и исток.
Пусть твой срок безнадежно истек...
Эта жизнь - предыдущей повтор -
ты опять не взойдешь на костер.

Не гореть суждено, а тлеть…
Сколько зим еще, столько и лет.
Болевой повторяется шок,
превращается дух в душок.

105.
Красивости – на кончике пера.
Мыслишки изощряются в учтивости.
Негромких слов нешумная игра
с неявным проявлением стыдливости.

Кое-когда ловлю себя на том,
что я любуюсь дремлющим котом
и представляю, что живу в уюте,
в госзнаках не нуждаюсь и валюте.

Одет, обут, расслаблен, бодр и сыт.
И отступает даже простатит.

106.
Вновь по таинству Торы томление.    
Как понять,  как постичь, как принять?
Повторение  - словно  творение,
и  души неподъемная кладь...
В связках слов лабиринт мироздания,
отблеск правды какой-то иной.
Но опять не хватает дыхания,
и холодная тень за спиной…

107.
СТЕНА ПЛАЧА
Куда б ни шел – глаза от мира пряча
или как небо синее -  открыт,
стена однажды остановит плача,
и станет не до мелочных обид…
* * *
Сколько боли, сколько слез…
Как о стену головой
бьемся в шутку и всерьез
мы до крышки гробовой.

108.
КАКОЙ СМЫСЛ?
Я еду мимо, мимо…
Доеду? Нет, едва ли.
Хотя неутомимо
всю жизнь кручу педали.
Не знаю я маршрута
и правил  продвижения,
стремит дорога круто…
в обратном  направлении…

109.
ВПЕРЕДИ
Все больше пустоты,
неверия и страха.
И чистые листы,
и сожалений плаха.

110.
Я еще ничего не сказал,
не придумал, не сообразил.
Я усвоил лишь слово – нельзя
и диагноз – упадок сил.
В этот город вхожу как в манеж.
И кривляться  как клоун готов.
Поднимают слова  мятеж,
вся душа – из мятежных слов.

111.
 МЯСОРУБКА
И снова всплеск сирен,
и прятаться пора,
а небо как сирень,
завядшая  вчера.
Жить вредно и смешно.
Лютуют друг и  враг.
Сквозь щелочку в окно,
как фарш,  струится страх.

112.
СЕКТОР ГАЗА
Войны изломан вектор.
И тишины – подобье.
Притих мятежный сектор,
но смотрит исподлобья.
Коварен враг и низок,
предчувствий   жало стынет.
Победа словно призрак,
бредущий  по пустыне.

113.
Молчу… Вернее,  вслух
 не говорю ни слова
о том, что на душе
ютится бестолково…
И сам не в состоянии
 осмыслить и понять
судьбу ли  мне винить
 иль на себя пенять.

 114.
Пусть я в разных вопросах невежда –
не успел ни узнать, ни прочесть…
но в душе остается надежда,
что и ТАМ продолжение есть.

115.
Спрашиваю себя:
почему я такой серьезный?
Ведь на самом деле все грустное очень смешно…
Хочу разразиться хохотом неосторожным:
хотя  это неприлично,  и даже грешно.
Пусть поеживаются непохожие,
ко мне  поворачивающиеся  спиной.
Неисповедимы пути нехоженые
и среди них - трещина  за стеной…

116.
 Люблю толпы уродов  среди которых
я самый обаятельный и толерантный
мне с левого глаза слизали лазером катаракту
освободили место для вспышки на солнце
теперь я на расстоянии вижу пролежни бездарности
прежде всего в себе как отголосок любимой темы
потому  что все мы - тени   тоскующие по любви
по нежности  по боли утрат  которые настоящие
а не придуманные  что почти невозможно
при текущей фрагментарности сосуществования…

117.
Пересекаются прямые.
А параллельные кривые
меня  несут в тоске и мыле
как будто кони боевые.
Небытие  презрев пространства
и немочь  вымучив простраций,
мы прокричим,  что нам не страшно
метаться в лабиринтах странствий.
Придем обратно  мы к Евклиду,
и к Лобачевскому – обратно.
И вслед хвостатому болиду
помашем ручкой троекратно.

118.
Старых поверий сегодняшний стыд.
Трудно смириться, как время летит…
Минуло сколько? Лет сорок  поди…
Скорую  помощь скоро не жди.

119.
Я прорежусь внезапно, вдруг.
Пусть – не первый  и не последний.
Не берите меня на испуг,
не высмеивайте мои бредни.

Мне не страшно и не смешно.
И не стыдно и даже не тошно…
Что ж ты смотришь украдкой в окно
безутешно и безнадежно?

120.
Я порядок люблю и закон.
ненавижу бунт и базар.
Мне смиренности вкус знаком,
но спешу я  как на пожар.

121.
Вы  прикрикнете строго: не смейте,
не  глядите в бездонную тьму…
- Невозможно не думать о смерти, -
 я скажу и плечами пожму.

122.
ЧЕЛОВЕК-ЧУДОВИЩЕ
Не в того  он верит бога,
не в ту женщину влюблен.
И не та его дорога
увлекает под уклон.
Не за то опять ответит,
и не в тот помрет он год.
Ни на том ни этом свете
он покой не обретет…

123.
Самое важное скрыто навеки.
Мифы познания, древние сказки -
темной повязкой ложатся на веки,
не сдернуть вовеки этой повязки.

Самое главное - в сумраке ночи.
Кануло время в бездну молчания.
Нет и просвета в черных пророчествах,
неразделимы - любовь и отчаяние.

124.
Свежий ветер ворвется в окно
и горячие мысли остудит.
Станет легче дышать, и вино
потускнеет в хрустальном сосуде.
Я сижу за неброским столом.
Я весеннюю ночь коротаю.
Меркнет улица,  за углом
пенных волн разлетается  стая.
Все так близко – и море и мгла,
 лунных стружек хрупкие блики.
Ночь дневные следы замела,
разбросала и стерла улики.
Море дышит, грозит и шалит,
зазывает и призывает.
Мысль юлит,  а сердце болит…
по тому,  чего не бывает…

125
Не треплю  Его имя  всуе,
не заискиваю суетливо.
Я леплю слова и тасую.
Неподатливые, строптивые.
Прилепить пытаюсь друг к дружке.
Получается мир – раздробленный.
Только это уже не игрушки.
Все -  по образу и подобию.

126
Конец апреля. Я не верю,
что год как бешеный летит.
А голуби теряют перья,
и я - совсем теряю стыд…
И словно - начал жизнь иную:
слова наивны и просты.
И вновь тревожат и волнуют
прекраснодушные мечты.

127.
Забор. Он во мне пробуждает задор.
Что это значит, не знаю я толком.
Есть на заборе невнятный  узор,
словно под руку ударило током.
Там, у забора, на каждом шагу
есть нечто такое, что  вспомнить охота:
тут - прислонился в синюшнюю мглу,
здесь -  облегчился на мягкое что-то.
Впрочем, начала в нем нет и конца.
Жизнь нашу он  обрамляет по кругу.
Во мгле подзаборной мы все без лица -
дышим неровно в затылок друг другу…

128.
 ВСПОМИНАЮ…
…и то и другое и третье…
и будут еще междометия,
пробелы, прононсы, проколы
и девочка из музшколы,
которая извелась,
собачий слушая вальс…


129.
В...
От меня ты,  конечно,  уйдешь,
как обычно - в себя, в молчание,
в дальний город, в безвыходный дождь,
в беспросветное  воспоминание.

Ничего не пойму я опять.
Буду мучать тебя капризами.
Буду время прокручивать вспять -
словно старые раны зализывать.

130.
…Но почему именно ты?
Здесь - навсегда, до конца, пока хватит дыхалки...
Неужели уже не будет иначе?