Роднички

Повесть Василия Белова «Привычное дело» впервые была напечатана в журнале «Север» в 1966 г. С той поры прошло почти полвека, многое изменилось.
Рухнул Советский Союз. Вместе с социалистическим укладом, их породившим, исчезли колхозы и совхозы. Никто больше не запрещает деревенскому жителю покинуть деревню и перебраться в город. Никто не запрещает оставаться дома и жить, как хочется. Впрочем, скорее не как хочется, а как можется.
 
Старая жизнь разрушена, новой не возникло.  Наверное, поэтому так щемит сердце, когда читаешь в «Привычном деле» об отъезде Ивана Африканыча. И сейчас многим приходится покидать деревню, уезжая на заработки или навсегда. Полвека прошло, а зарплата в сохранившихся кое-где хозяйствах по-прежнему грошовая: не то что семью прокормить, сам себя не прокормишь. Вот и приходится оставлять землю свою, отправляясь в чужие края. Остаются дома зачастую и жёны с детьми. И тоскуют при расставании не меньше, чем  Катерина, прощаясь с Иваном:
«Катерина  успокоилась  у сосновского родничка.  Уже розовел у  родничка
набирающий силу кипрей, желтели поздние лютики. Сосны, просвеченные солнцем,
бросали зыбкую пятнистую сень и еле слышно нашептывали что-то,  синело небо,
верещала в кустах дроздиха.
     Сидели у родничка,  ни слова  не говоря.  Иван Африканович взглянул  на жену и  вдруг весь сжался от боли, жалости и любви  к  ней: он только теперь заметил, как она похудела, как изменилась за это лето. Хотел сказать Митьке:
"Иди на  машину  один,  никуда не поеду".  Хотел  сказать Катерине:  "Пойдем обратно, будем  жить как жили". Но ничего не сказал, обнял, оттолкнул, будто с берега в  омут  оттолкнул, пошел от родничка: Митька уже кричал  издалека, чтобы Иван Африканович поторапливался...
     Катерина  глядела на них, пока  оба  не исчезли за кустиками.  Ей стало трудно дышать, слабость  и тошнота  опять  усадили ее у  родничка.  Хватаясь руками  за  траву,  она еле дотянулась до холодной,  обжигающей  родничковой воды, глотнула, оттолкнулась на спину и долго лежала не  двигаясь, приходила в себя».

От родничка уходил Иван Африканыч. От того самого родничка, к которому они с Катериной всегда приворачивали, чтобы напиться или просто посидеть отдохнуть.
«Родничок был не велик и не боек, он пробивался из нутра сосновой горушки совсем не нахально.
Летом он весь обрастал травой, песчаный, тихо струил воду на большую дорогу.
Зимой здесь ветром сметало в сторону снег, лишь слегка прикрывало, будто для тепла, и  он  не замерзал. Вода была так прозрачна, что казалось, что ее нет вовсе, этой воды».

У каждого из нас в жизни был, наверное, такой родничок. Незаметный, но незаменимый. Потаённая малая родина, исток наш. Место, где не только чистой серебряной воды можно напиться, но и место, с которым связаны воспоминания о «боли, жалости и любви» - лучшие человеческие воспоминания.
Пытаешься от них уйти к иной, может быть, более благополучной жизни, но не всякому это по силам. Как раньше, так и сейчас. Кто-то прилепится к городу, кто-то будет долго метаться между городом и деревней, а кто-то и воротится назад, как Иван Африканыч.
 
Только не всегда, вернувшись, находим сразу мы свои родники.
«Иван  Африканович решил, как всегда, отдохнуть у родничка, попить воды.
И не нашел родничка. Там, где был пригорочек с чистым  песчаным  колодчиком,
громоздилась черная искореженная  земля,  вывороченные корни,  каменья. Даже
сесть было некуда. Уселся на свой пустой мешок,-- не пустой, в мешке был еще
такой же мешок--оба из-под лука. "Бурлак,--опять с горечью  и стыдом подумал
Иван  Африканович,--ни пуговицы, ни кренделька, одну грязную рубаху несу  из
заработка. Стыд, срам, дело привычное..."
     Хотелось пить, а родничка не было.
     Иван  Африканович  поглядел,  поискал. Метрах  в  трех  от  заваленного
колодчика, где теперь громоздилась земля и камни, он разглядел мокрые комья.
Шагнул  еще,  поднагнулся:  далеко  от  прежнего  места  под  глыбами  глины
светилась  на солнце прозрачная холодная вода.  Жив,  значит,  родничок,  не
умер. Попробуй-ка завали его. Хоть гору земли  нагреби,  все  равно,  видно,
наверх пробьется...
     Вот так и  душа: чем ни  заманивай, куда  ни завлекай,  а  она один бес
домой просачивается. В родные места, к ольховому полю. Дело привычное».

Тот, кто вернулся навсегда, родничок свой найдёт, да ещё и новые родники выкопает, как Иван Африканыч. Но приезжают в родные места порой и те, кто сумел зацепиться в другом месте, даже неплохо устроиться там. Наверное, и сейчас мы видим их почти так же, как увидел Иван Африканыч:
«В белой пыли  большой дороги  захлебывались, пышкали машинные  скаты: отпускники валили гужом.  С богатыми  чемоданами, с похожими  друг  на  дружку, по-сиротски  отрешенными  ребятишками.  Приедут, отоспятся, пропьют отложенные от  дорожных денег пятерки и бродят с прямыми, как дверные косяки, спинами.
     К трезвому  не  подступишься,  с  пьяного мигом осыплется вся городская
укрепа...
     Те,  что поспокойнее, часами  высиживают на омутах, с фальшивым азартом
дергают сопливых малявок. Считают, сколько осталось дней отпуска. Все больше
с Севера: из Мурманска, из Воркуты…».
Едут, потому что и у них душа «просачивается». Томится она в городе, как в известном стихотворении Ольги Фокиной:

Горожане-то мы, горожане
Но из тех, кто в беззвёздной ночи
Начинает мечтать о лежанье
В час кончины – на русской печи…
На диванах-то мы, на диванах,
При коврах-то, порой, при коврах,
Но о чёрных – в угорышке – банях
В белой ванне вспомянем – и ах!–
Затуманится свет лучезарный
От мгновенно нахлынувших слёз:
Не угарно-то нам, не угарно,
Да печально без неба и звёзд…

Не держится «городская укрепа», потому что отнята укрепа настоящая. Трудно, оторвавшись, вновь  найти свои родники…
«Не думал я, что мы в  вечном плену у  источников. Не подозревал,  что  наша  свобода так ограничена. Считается, будто человек волен идти куда  вздумается. Считается, будто он свободен... И никто не видит, что мы на привязи у колодцев, мы привязаны, точно пуповиной, к чреву земли. Сделаешь лишний шаг - и умираешь».
Прав Экзюпери. Умираешь, если не телесно, то душевно…

Иван Африканыч вернулся, но умерла Катерина, его жена. И стало ветрено на Руси…
Страшные ветра ломят и гнут Россию и сейчас. Трудно человеческой душе устоять на широком ветру, особенно если утрачена связь с родниками.

Несколько дней назад под утро мне приснился страшный взрыв. Не знаю, что там взорвалось, но когда я подошла к реке, то увидела застывших от ужаса женщин. Они безмолвно смотрели на маленькие грязные лужицы - то, что осталось от глубокой полноводной реки...
Подошла ещё одна женщина с вёдрами и, взглянув вниз, заохала, заплакала:
- Дома ни капли воды нету. Чем я внучку напою? Тут же одна грязь осталась...
- Процедить надо, - кивнула ей другая.
- Зачерпывай и пошли, - сказала третья. - Попробуем процедить. А худо если выйдет, я ведро воды тебе дам, есть пока у меня. А там пойдём, бабы, родники искать. Надо ведь делать что-то...

С этим я и проснулась...