8

7. http://www.stihi.ru/2015/11/27/11097    

               
     Дни проходили за днями в едином однообразии. Учили Уставы, текст Присяги, занимались строевой подготовкой.
     - Делай р-раз! – рычал на площадке позади клуба Лядунов и новобранцы высоко задирали левые ноги. – Носочки, носочки тяните! Это – строевой шаг, а не походный! На пятьдесят сантиметров от земли носочки должны быть! Нога прямая! Прямая нога, без сгиба в колене! Делай два!   

     Ноги опускались, гулко отпечатывая сделанный с таким трудом шаг.
     - Делай р-раз! Два! Раз! Два!

     Вот таким нехитрым способом, взметая вокруг себя тучи пыли, и осваивали новобранцы трудную науку под названием шагистика. Ноги от этой науки через час занятий гудели, наливаясь тяжким свинцом усталости, становились негнущимися в коленях, икры ныли от тупой не проходящей боли, а над плацем все грохотало:
     - Рота! Делай р-раз!

     После шагистики учили Присягу. Учили хором, так как многие из прибывших, действительно почти не умели изъясняться по-русски, а уж о чтении и письме, речи никто не заводил. Проводил занятия Спирькин.
     - Повторяй за мной! Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил…
     - Я, гражданин Союза… - вторила ему толпа.

     Когда старшему сержанту показалось, что пора бы уже выучить текст Присяги наизусть, он начал индивидуальный опрос:
     - Варданян!
     - Я!
     - Читай присягу!
     - Есть!

     Варданян поднялся со своего места и заунывным голосом начал:
     - Я, гражданина…
     - Не гражданина, а гражданин! – поправил его Спирька.
     - Я, гражданина… - стойко твердил долговязый парень из Армении по имени Арменак.
     - Садись! Олух царя небесного! – не выдержал Спирькин. – Имамов!
     - Йа!
     - Читай присягу!
     Все повторялось заново в том же ключе, но уже с азербайджанским акцентом. Совсем неожиданно больше всего хлопот с текстом Присяги доставил маленький худющий парень со смешной русской фамилией Сыроежкин. Без запинки наизусть зачитывая текст, он во всех местах, где встречалось слово «клянусь», заменял его словом «обязуюсь».
     - Ты что? – орал на него до посинения Спирькин. – Присягу по своему разумению толкуешь? Там же черным по белому сказано: клянусь!
     - Я в своей жизни уже одну клятву дал! – упорствовал Сыроежкин. – А другой никому давать не намерен!
     - Это кому-й-то ты клялся? – полюбопытствовал Спирька.
     - Господу Нашему Иисусу Христу! Ему одному клялся, клянусь и клясться буду! – твердо ответил солдат.
     - Чего? – только и сказал опешивший старший сержант.
     - Чего слышал! – дерзко ответил «дух».
     - Ты как разговариваешь со старшим по званию, скотина?! Чо, нюх отшибло? Приборз? Ты чо, сектант, что ли?
     - Баптист я.
     - А-а-а! Верующий значит! Два наряда вне очереди! Будешь теперь, Христа своего, на полах поминать, с тряпкой ему поклоны бить!

     Сыроежкин упорно не желал клясться, а только обязывался, за что не раз и не два был нещадно бит Лядуновым и Спирькиным, после отбоя стоически замывал пола, но делу это помогло, как мертвому припарки. Махнув вконец на него рукой, Ляд сдался:
     - Во, гад! Ничего его не прошибает! Надо бы Кондакову, замполиту части, доложить про чудо этакое, а то, как бы на Присяге он чего-нибудь не выкинул!

     Из штаба Лядунов вернулся чернее тучи.
     - Что сказали-то? – пристал к нему Спирькин.
     - Черт с ним, сказали! Пусть, говорит, обязуется, лишь бы служил по-людски! – Лядунов безнадежно махнул рукой. – Текст-то, в котором расписываются, для всех одинаковый, а кто там будет разбираться, кто и как его на Присяге читал?

    Соломоново решение было найдено и от Сыроежкина отвязались. Но Ваське он стал любопытен. Он в первый раз в жизни видел человека столь упорно отстаивающего свои убеждения. Это вызывало невольное уважение и симпатию. Вполглаза наблюдая за странным парнем, он заметил, что, ложась в койку после отбоя, Сыроежкин беззвучно шевелит бледными бескровными губами и незаметно крестится.
     «Видать велика его вера!» - думал Борисов, ловя себя на мысли, что вот перед ним человек, который хоть во что-то, но верит искренне и преданно.

     В один из вечеров случилось ЧП.
     - Равняйсь! Смирно! – командовал Спирька перед очередным отбоем. – Вольно! Разойдись! Время пошло!

     И вновь уже в который раз зажиглась спичка, словно билиардные шары в лузах замелькали стриженные головы в проходах между многоэтажными койками. Всё торопилось, бегало в жару, раздеваясь в положенные сорок пять секунд.
     - Отбой!

     Пятипудовый с гаком Небаба взвился птицей на свой третий ярус и тяжело опустился на койку. Крепежные кронштейны с одной стороны не выдержали тяжести его тела и обломились. Один край металлической сетки вместе с Остапом обрушился на улегшегося на втором ярусе Малико. Звук от падения чем-то напомнил хрякание топора, разрубающего мясо. Несчастный, припечатанный стальной сеткой, даже не вскрикнул. Небаба тут же слетел с сетки вниз и одним рывком поднял ее над вторым ярусом. Малико лежал без сознания с лицом, напоминающим кровавую маску. Лядунов матерился так, что казалось, стены рухнут под этим потоком ругательств. Остап бережно поднял на руки невесомое тело с безжизненно запрокинутой головой.
     - Дышит? – полушепотом полухрипом спросил его перепуганный Спирька.
     - Живой! – заверил его Остап. – Ну, не виноват же я…
     - Заткнись! – Ляд был вне себя. – Быстро! В госпиталь! О-о-о, черт!!!

     Вместе с Лядуновым, в одном нижнем белье, Остап босиком выскочил на улицу и понесся бегом в направлении санчасти. Вскорости оба они вернулись с удрученным видом. Лядунов, раздеваясь, хмуро констатировал:
     - Всё, Спирька! Татарин нас убьёт! За неделю – двое госпитализированных! Когда с этого белье сняли, так на нем половина кроватной сетки отпечаталась, а на морде чего доброго, пластическую операцию делать придется! Проклятый карантин!

     После отбоя в клуб заглянул Колбаса. Увидя его, Лядунов поднялся с койки, босой в трусах и в майке, огромный и страшный, и молча хватанул Колбасу кулаком по зубам. Тот отлетел в сторону и с шумом ударился об спинку противоположной койки.
     - Ты что это, Миш? За что-ж это? – только и произнес окровавленным ртом ошарашенный Колбаса.
     - За то, чтобы в следующий раз ты умнее был, сучье вымя! Ты зачем жидка изувечил?
     - Кто-ж его увечил? – Колбаса поднялся на ноги и смачно сплюнул кровью на пол. – Это я так, попужать немножко, чтобы уважал больше, значит…
     - Уважал? Вот я сейчас тебя уважу! – рявкнул Ляд и нанес Колбасе резкий удар левой рукой  в поддых, а правой в челюсть. – Так уважу, что забудешь, как мать родную зовут!

     Колбаса от его ударов вновь грянулся на пол и, приподнявшись на руках, ошалело вертел головой.
     - Вставай, кретин! Дело есть! – сержант вернулся к своей кровати и уселся на нее. – Вставай, говорю, не ссы! Больше я тебя учить не буду! Вставай! А теперь, слушай меня внимательно: не можешь бить, так не бей! – принялся поучать он подошедшего «деда». – С таким битьем, как у тебя, в тюрягу сядешь, а не дембельнешься! Ты ему ногой так по яйцам вмазал, что у него вся мошонка распухла, вот, что мой кулак, - Ляд потер волосатый кулачище о трусы. – Ногой бил, идиот?
     - Ногой, - сознался Колбаса.
     - Так вот. Тебе, дураку, через полгода на дембель, а мне – сейчас домой уйти надобно. И без происшествий! Усек? Вот уйду, потом можешь их хоть ножом на мелкие кусочки для фарша резать! А пока что я за них ответчик. Ты подумай своей дурной головой, что будет, если парень импотентом из-за тебя станет? Ты же, рыло паскудное, под суд за членовредительство пойдешь, да и меня не пожалеют, скажут: ты-то где был? Куда смотрел? Тебе Горох ничего не рассказывал?
     - Нет.
     - Помнишь свадьбу командирской дочки?
     - Ну.
     - Он же в ту ночь на рогах, пьяный в стельку приперся, да и вы не лучше, так?
     - Так.
     - А раз так, то я ему и вломил… Крепко вломил. Весь хмель за секунду вышиб! А ты хоть один синяк на его морде видал?
     - Нет, - Колбаса уставился на Ляда тупым непонимающим взглядом.
     - То-то и оно, что не видал. Рот утри, кровь у тебя идет, - посоветовал Лядунов.

     Колбаса вытянул из кармана галифе носовой платок и прижал ко рту.
     - Кажись ты мне зуб выбил, Миша. Шатается вон, - Колбаса запустил два пальца к себе в пасть и ухватился за выбитый зуб.
     -  Ничего, тебе, дураку, на пользу пойдет. Помнить меня будешь! Так вот о чем я: бить-то тоже с умом надобно! С Горохом – чистая работа была! Кости ноют, а синяков нет! Учись, хренова твоя душа! И урок был, и следов никаких! Понял, балбесина?
     - Да, врубился вроде…
     - Ну, раз врубился, вытряхивайся-ка отсюда в роту! Еще раз физиономию твою здесь угляжу, так «портрет» разрисую, что до твоего дембеля заживать будет! Ну, пошел!
      Колбаса убрался восвояси, а Лядунов, поворочавшись немного и поматерясь от сердца, уснул.

     Утром, после завтрака, в клуб заглянул Жучко.
     - Тагиев! – выкрикнул он в толпу.
     - Я!
     - На выход! Пошли к командиру части!

     Майор Татаренко пил чай, когда в дверь постучали и на пороге появились прапорщик и новобранец.
     - Товарищ майор! Начальник карантина, прапорщик Жучко и рядовой Тагиев по вашему приказанию прибыли! – отрапортовал Жучко, беря под козырек.

     - Заходите, заходите, - Татаренко взглянул на огромные башмаки Тагиева. – Да-а, силён мужик! – удивился он. – Cколько лет служу, а такие чоботы в первый раз вижу!

     После этих слов майор нагнулся куда-то под стол и вытянул оттуда отменные яловые сапоги.
     - На, получай! Носи на здоровье! – Татаренко протянул сапоги Тагиеву. – Одно только помни! Сапожки эти – тебе на все два года службы – единственные! Так что, будь добр, обращайся с ними, как с любимой женщиной, нежно и ласково, а не то, босиком дослуживать придется. Ясно тебе?
     - Так точно, товарищ майор! – молодецки гаркнул Тагиев, отдавая честь и забирая из рук командира части, сапоги нестандартного пятидесятого размера. – Разрешите идти?
     - Идите!

     Солдат был уже возле самых дверей, когда его окликнул командир.
     - Погоди, Тагиев! Штиблеты свои домашние мне принеси! Я их в сейф запру. Будешь увольняться, заберешь, а то придется тебе еще и  на дембель обувку на заказ кроить!
     - Есть!
    - Теперь можешь идти, а вы, товарищ прапорщик, останьтесь, дело тут одно есть, - Татаренко допил остывший чай и потянулся к черной кожаной папке лежащей у края стола.

     В клубе сапоги Тагиева произвели настоящий фурор. Он с гордостью демонстрировал всем желающим свою обнову, и даже Спирькин ему позавидовал:
     - Офицерские! Яловые! Счастливчик ты, «дух»! Любой осенний дембель с тебя бы их снял, да размер гигантский! Береги!

     Днем, проводя политзанятия, Лядунов обратился к новобранцам с речью. Говорил он важно и торжественно:
     - Солдаты! Через пару дней вы примете Присягу и вольетесь в славные ряды наших Вооруженных Сил!

     При этих словах, Спирькин, сидящий в первом ряду расставленных в клубе табуреток, громко хихикнул. Лядунов метнул в его сторону негодующий взгляд и продолжил:
     - Вам предстоит трудная, но почетная служба в трубопроводных частях. Специфика службы заставляет нас, трубопроводчиков, работать бок о бок с военными строителями, быть прикомандированными к ним. Вы будете, так же, как и стройбатовцы, зарабатывать деньги, которые ежемесячно будут депонироваться на ваши счета и которые вы сможете получить по окончании службы на руки. Но вы – не строители! Вы – трубопроводчики! И хотя вам придется исполнять в основном сантехнические работы, надо всегда помнить о том, что вы не строители. Стройбат на Камчатке приписан к Тихоокеанскому Флоту и поэтому носит погоны с буквами «ТФ», вы же – воины Советской Армии, и погоны у вас будут такие же, как у меня… - тут сержант коснулся рукой золотых металлических букв «СА» на своих погонах, - …да и эмблемкой в петлицах и на шевронах* у вас будет не трактор с молниями, а труба с задвижкой. Говорят, что стройбат – войска королевские. Вы – тоже короли! Как говорит наш замполит части, майор Кондаков, сантехники – короли воды, говна и пара!

     В клубе раздался громовой хохот. Лядунов тоже рассмеялся, потом резко оборвал смех и опять заговорил:
     - В стройбате порядка нет, везде - бардак! Вам придется трудно, особенно тем, кто не останется в Питере, а попадет на отдаленные от основного места дислокации части «точки». Но все вы должны крепко держаться друг за друга, так как строителей там, на «точках», много, а нас – мало. В одиночку вы не выстоите, вас заметут, как курей! Кое-кто из присутствующих здесь может попасть не в нашу часть, а в соседнюю – к электрикам, которыми командует капитан Вень, тот самый, который привез сюда последнюю партию. Сантехники и электрики! Держитесь единым кулаком для отпора строительным частям! Не роняйте марку фирмы, помните девиз: один за всех, и все за одного! А то, что вас «деды» будут иногда потрошить, так то-ж везде потрошат! Как говорится в армии: бей своих, чтобы чужие боялись! У меня все. Разойдись!

     Из проникновенной речи сержанта Васька ничего не понял. Он никак не мог взять в толк, почему надо давать отпор строителям, когда они – точно такие же солдаты.
     " Там разберемся, - думал он. – Время покажет!"

     В тот же день всем выдали новенькие хэбэ и новобранцы, усиленно посапывая от усердия, пришивали к обмундированию погоны и свежие подворотнички. На вечерней поверке Лядунов обошел строй, придирчиво оглядывая всех с головы до ног. Напротив Тагиева он остановился и, ухватившись руками за только недавно пришитые погоны, резко рванул их на себя. Нитки затрещали и погоны остались у Ляда. Он повертел их в руках, помял и вынул из распоротого погона маленькую картонную вставочку.
     - Ты что, приборз, «дух»?! Сапожки офицерские получил, так «одедел» что-ли в корягу?!

     Сержант нанес Тагиеву сокрушительный удар в живот, отчего тот сложился пополам. Второй удар Лядунов нанес сходу, под сердце. Грузный Тагиев рухнул на пол у его ног.
    - Вот так-то, оно лучше! – довольно промолвил он, поправляя очки на носу. – Я больше двух ударов на «козлов» не трачу! Рота! За борзость рядового Тагиева, выходи строиться на улицу!

     Выскочив в ночную темень, построились и стали дожидаться Лядунова. Он появился на крыльце буквально через минуту, держа за шиворот провинившегося Тагиева. Спустившись с крыльца, Ляд одним пинком забросил солдата в строй. Грянуло:
     - Вокруг клуба! Бегом! Марш!

     Бросились бежать. На третьем круге Васька, бежавший рядом с Остапом, услышал как тот, захлебываясь от быстрого бега, ворчит:
     - Черт бы его, этого Тагиева, побрал! Теперь из-за одного мудака, бегай тут, как угорелый!

     - Дурак! – Васька тоже уже едва переводил дыхание. – Это же он специально делает, чтобы мы перегрызлись друг с другом! Ты не понял еще? Сегодня – Тагиев вставки в погоны сделал, мы – бежим. Завтра – ты койку плохо заправишь, и мы снова будем бегать! Сказал же он тебе: один за всех и все за одного! А цель – одна! Озлобить нас друг против друга, натравить. Тогда и командовать нами легче будет!

     Похоже, что ему удалось убедить Небабу в своей правоте, потому что Остап, послушав, чуть кивнул головой и припустился вперед еще шибче. Вскоре забава с бегающими «духами» Лядунову наскучила, и он скомандовал:
     - Залетай в клуб, сволочи! Ну! Мушкой!

     Тем и кончили. Сорок пять секунд и все в постелях. Крестится и бубнит молитвы баптист Сыроежкин, тяжко вздыхает у себя на третьем ярусе, уставившись в потолок, Остап Небаба, с тоской вспоминает родной дом и родителей Васька Борисов. Солдат спит – служба идёт!
    
__________________________________________________________
*Шеврон – полотняный кусок материи с изображением рода войск, нашиваемый на левый рукав кителя парадной формы одежды.
    

9. http://www.stihi.ru/2015/11/27/11109