Хираньягарбха

Небо безнадёжно серо от бесконечности космической бессонницы,
Просочившейся из вакуума стрекозиными облезлыми крыльями и медузьими щупальцами,
Море колышется скопищем призрачных тюленей -
Выпрастывает из циклопического глаза невидимой утробы
Золотой зародыш Хираньягарбха,
Из которого рождается божественный Андрогин.
Рассвет присыхает к его телу сгустками плаценты,
Рыжие просоленные океаном тучи облизывают сомкнутость глаз львиными языками,
Чёрные петухи на космических кладбищах
Подставляют шеи под жертвенные ножи вспышек сверхновых,
Ждут его первого крика, чтобы уронить из перерезанных горл
Непереваренные зёрна планет,
На которых никогда не зародиться жизни.
Разломанная скелетными сочленениями скорлупа
Уходит на дно, где в саванах из окаменевшей соли, мёртвых рыб и чёрных, прокопчённых тысячелетиями, вен водорослей
Спят мёртвые титаны -
Они когда-нибудь откроют чёрные дыры глаз,
Зажгут в них маяки узнавания, снимут одну за другой напластанные океаном рыбьи шкуры -
Построят корабли из золотых осколков скорлупы, чтобы всплыть на поверхность, глотнуть глазами солнечную полынь.
А где-то на берегу - в ином времени и месте -
В месте, которое ещё только замышляется в какой-то из клеток непробуждённого мозга
Божественного Андрогина -
Во времени, которое пенится слюной в его рту, сомкнутом в преддверии  первого крика -
Ребёнок поднимает с лица песка раковину,
Похожую на эмбриона -
На него самого, ещё вынашиваемого внутри смутного пенного тела -
И впервые спрашивает себя - мальчик он или девочка -
Он решает, что это неважно -
И бросает раковину в море -
А потом долго представляет,
Как она лежит на дне, храня теплоту его ладони
В ледяной бездонности океана,
Как обрастает коралловыми шрамами -
Позже, когда он вырастет -
Но это уже другая история,
Которую океан ещё не понял,
Не начертил на раковинных звёздах,
Не рассказал космосу, которому безразличны все его истории,
Исторгнутые в никуда -
Вместе с солнечно-испепеляющим первым криком
Божественного Андрогина,
Тонущего в небе - чтобы снова родиться из океана.