Нью-Йоркская квартира

«Ты конечно найдёшь, что самыми жестокими врагами всех истинно верующих всегда были евреи и идолопоклонники».КОРАН!
**********

На протяжении шести лет Второй мировой войны, пока целые страны переходили из рук в руки, а все силы воюющих народов были заняты войной, за их спиной разыгрывалось другое, незаметное вторжение, последствия которого оказались более серьезными, чем все перемены, вызванные военными действиями. Речь идет о политическом вторжении в США новых сил, победа которых стала ясной в конце войны, когда вся американская политика оказалась направленной на обеспечение окончательной победы только двух факторов — революции в Европе и сионизма на Ближнем Востоке. В историческом аспекте Рузвельт добился успехов только в трех областях, причем все они стали гибельными для его собственной страны: он помог вооружить сионизм, вооружил мировую революцию в ее московской крепости, и широко открыл ворота американской для вторжения в нее московских агентов.

Рузвельт вступил на этот путь дипломатическим признанием Советов сразу же по своем избрании президентом. Посол революции, Максим Литвинов, обещал ему ни словах, что революционное государство не будет вмешиваться во внутренние дела Америки, и никто из его менторов и «советиков» не нашел нужным напомнить ему, что лисице достаточно всунуть свой нос, чтобы вскоре оказаться и в самом курятнике. О поддержке революционного государства деньгами и оружием будет нами рассказано в последующих главах; в этой главе мы опишем его вторжение в Америку в течение долгих лет правления Рузвельта.

ОБРАТИТЕ ВНИМАНИЕ НА ВТОРОЙ ЭПИТЕТ ПОСЛЕ СТИХОТВОРЕНИЯ!

Страна хаоса и разврата,
Даю вам клятву Гиппократа,
Хоть по профессии дурак,
И посетитель всех клоак
Но за слова я отвечаю,
Пойду напьюсь на кухню чаю,
И вам про этот материк,
Я пару выложу улик:
Времён Колумба я не трону,
И про Английскую корону,
За независимость её,
(Зачем мне грязное бельё?!)
Повествовать я не желаю,
Поскольку попусту не лаю,
Я на холодную луну,
Мотаясь в творческом плену
Начнём мы с века номер двадцать,
Чтоб всю историю не мацать,
И свой жаргон я спрячу в стол,
Порой страшнее он чем тол
Но стол вдруг операциОнный,
От лиги АнтидиффамациОнной,
Как будто к празднику сюрприз,
Меня опять зовёт на бис
Квартир Нью-Йоркских очень много,
Но не ко всем ведёт дорога,
Простого жителя страны,
Лишь те,кому подчинены,
Сквозь призму времени пространства,
Ключи мирского декаданса,
Влагают ключик золотой,
В замок квартирки-"Ох уж той"
"Из них не раз руководили",
Мне старый друг на Пикадилли,
Когда я в Лондоне бывал,
Смущаясь то повествовал
И бог Антерос был свидетель,
Что напускная добродетель,
Течёт с того материка,
Пока в то веруют слегка
"Я Англосакс,пойми дружище,
Мы тоже можем и почище.",
Приятель мне  открылся вдруг,
Как изменяющий супруг
И вот затих,сказав мне"друже,"
Давай же плюнем в эту лужу,
Я не горжусь победой зла,
Что та квартирка родила
О,ты Нью-Йоркская квартира,
Ах, безобразница, задира.
Ты принимала как могла,
И президента и козла
Руководили целым миром,
Из малой кухоньки твоей,
И облачённые подиром,
Бывали в качестве друзей!
Полковник Хауз незабвенный,
Тут с нашим глобусом шалил,*
И Варбург Макс окровавленный,
И Якоб Шифф и ел и пил
Но вот мы с другом попрощались,
Под впечатлением я был,
Обнялись, раз поцеловались,
 И я в Россию отвалил....Всё!!!


 Хауз постоянно бывал в Вашингтоне, где он руководил президентскими интервью и ведал корреспонденцией президента; поджидая министров вне зала совещаний кабинета, он давал им указания, что они должны были говорить внутри. Из своей нью-йоркской квартиры он управлял Америкой, пользуясь частными телефонными линиями, соединявшими его с Вашингтоном: «мне достаточно было снять трубку, чтобы немедленно говорить с государственным секретарём». Для государственных решений не нужно было спрашивать согласия президента. Хауз «не нуждался в подтверждении своих распоряжений… достаточно было, чтобы президент не возражал, и я знал, что дело идёт дальше»

«Полковник» Хауз был на вершине славы. Премьер-министры, министры, послы и делегаты осаждали его в парижском отеле Крильон; в течение одного дня он дал 49 аудиенций этой высокопоставленной публике. Как-то французский премьер Клемансо зашёл, когда Хауз сидел с Вильсоном; президента попросили на время удалиться, чтобы не мешать совещанию двух великих людей. Не исключено, что именно эти унижения в конце концов сломили Вудро Вильсона, поражённого в Париже смертельной болезнью (как и Франклин Рузвельт в Ялте, хотя Вильсон прожил после этого несколько дольше). С тех пор оба никогда больше не встречались и не имели никакой связи друг с другом. Хауз кратко записал в своём дневнике: «Разрыв с Вудро Вильсоном был и остаётся для меня трагической загадкой, тайной, которую теперь никто больше объяснить не может, т. к. он унёс её с собой в могилу».