На заре
По-над Нижним Авзяном –
дым курчавый клубами.
Печи топятся, варятся щи,
за версту пахнет там пирогами.
Жизнь вольготно течёт полноводной рекой.
И не слышится гром за Уральской грядой.
Фролыч-дед, помолясь,
правит дело своё на подворье:
Даст лошадке овса и душистого сена корове.
И отправится торной дорогою к храму…
А вдали, за горой, уже зрела жестокая драма.
Кто же думал тогда,
что безбожники храм обезглавят
И безверием души, как ядом змеиным, отравят?
И во сне не привидится лихо такое…
Храм, как вечность сама, - над селом, над рекою.
Но пришло и сюда злое горе дорогой окольной.
Испоганили церковь, порушили звон колокольный…
И в испуге как будто оглохла окрестность.
Храм отдали под пляс,
под греховные клубные песни.
Фролыч-дед сокрушался,
Страдая, плевал вслед поганцам,
Проклинал тех,
кто в храме устраивал песни да танцы.
Он молился и плакал,
Матерь Божию звал на подмогу,
Звал ЕЁ помолиться с ним рядышком Господу Богу.
И явилась ОНА
в бирюзовом нездешнем сиянии.
Тихо плакала с ним у церковных дверей
и звала к покаянию.
…И до нынешних пор
ЕЁ плач на крыльце и молитва слышны
У порушенных временем стен, средь глухой тишины.
Ждёт ОНА,
когда вновь АЛЛИЛУЙЯ польётся с амвона.
И прорвут глухоту на заре колокольные звоны.
Свидетельство о публикации №115112502653