Одинокое детство

В детстве я была одна. Родители были заняты, сестры тоже. Старшая сестра училась в другом селе, бывшем районном центре, потом уехала учиться в педучилище. Средняя сестра считалась милашкой из-за ямочек на щеках, черных кос. У меня почему-то были жиденькие косички, как мышиные хвостики и ямочек не было на щеках, как у сестры.
  Средняя сестра старше на один год и дружила со своими сверстницами, не пускала в их компанию. Они были закрыты для меня, не разговаривали со мной ни на какую тему. Почему, не знаю. Они не объясняли свое поведение и свое отношение ко мне. Я спрашивала сестру, почему я не могу быть в их компании, она смеялась и ничего не говорила.
Наверное, меня не любила сестра и я перестала тянуться к ней. Зачем навязываться, если тебя не хотят видеть, а тем более общаться? Думаю, что неприязнь шла прежде всего от сестры. Может родители так делали? Тоже не знаю. По крайней мере, открыто это не провозглашалось, но подчеркнутое любование средней сестрой  наблюдалось и выражалось в умилительных выражениях, ах, ямочки, ах хорошенькая! Хорошенькая ли была я в детстве? Не знаю, девочка, как девочка. Похожа и на отца и на мать. Я любила рисовать и читать книги. Я пыталась подружиться с сестрой, но она ухмылялась и презирала меня, не знаю, из-за чего? Ведь дружить можно и с некрасивой сестрой, зато родной. Мы стали часто ссориться из-за пустяков а, став старше, даже дрались, когда родителей не было дома. В детстве игрушки и книжки свои сестра  не давала, прятала от меня, а мои брались без разрешения и моего ведома. Своим детским умом я поняла, что счастья нет на свете и, если появляется. то надо за него бороться. Я не понимала, как это бороться? Спросила маму. Она ответила, что надо хорошо и отлично учиться, быть аккуратной и не болеть, слушаться старших. Ага, значит, бороться против собственной лени и других нехороших черт. Только я не понимал, какие это у меня нехорошие черты? Завистливая: Нет, я не завидовала никому. Но завидовала тем, у кого были нарядные платья и красивые вещи, игрушки. Но это же исправимо. Вот папа получит зарплату и мне купят красивую вещь. А вот слушаться старших мне не очень хотелось, кроме родителей, но не сестер. В их требованиях было в какой-то степени или даже очень много самодурства. Делай то, не знаю что, принеси то, не знаю что, иди туда, не знаю куда.

  Учебники, которые отдавали младшим, мне не доставались. Она назло отдавала свои учебники моей однокласснице Тамаре, той тоже отдавала ее старшая сестра Лида, причем те же и я оставалась вообще без учебников. У Тамары были парные учебники, одни для школы, а второй экземпляр для... дома. Чушь какая-то. Рядом человек остался без единого учебника, а у нее по два! Отдать мне она категорически отказалась. Наверное, сестра и Тамара не хотели, чтобы я вообще училась в школе или стала двоечницей. Меня это возмутило до глубины души и окончательно оборвало всякое желание дружить с сестрой. Это было наказание или репрессия с ее стороны. В школе считали, что у меня есть учебники от старшей сестры и должна иметь, а все остальное их не касалось. Я ходила на другой конец села, к однокласснице Лидочке, чтобы взять на час-два ее учебники, чтобы прочесть параграфы, переписать упражнения по физике, по математике или по русскому.
 
 Однажды родители купили четыре спортивных костюма необычайной красоты, цвета, теплые и нарядные. Все костюмы вдруг положили в сундук и заперли на замок. После родители вытащили и дали примерить все средней сестре. Мне ничего не досталось. А я так хотела малиновый или глубоко синий костюм. Я успела только погладить ладошкой их ласковую и теплую поверхность. Я плакала от того, что средней сестре были все четыре костюма, а у меня не было ни одного костюма. Это была несправедливость и название этому не было у ребенка. Я почувствовала, что меня ни папа, ни мама не любят, не заботятся. Меня, как бы зачеркнули. Я горько плакала, но папа и мама  мне запретили плакать. Сказали, что слезами я ничего не добьюсь. Тогда я стала думать. Я глубоко задумалась.
 
 Мама позже объясняла, что я самая младшая и должна носить обноски старших. Это она взяла на вооружение, когда пришедшая чужая женщина стала говорить, что младшие дети должны носить обноски от старших. Мама почему-то согласилась с ней и так стало в нашей семье. Папа с этим в душе не согласился и старался мне что-либо мастерить отдельно от себя: лыжи, санки, табуреточку, отдавал свои значки. Я очень любила папу. Маму тоже любила, но какой-то судорожной любовью. Мама как бы ускользала от меня, а я хотела прижиматься к ней и целовать ее большие карие очи. Она постоянно была на людях и прижиматься она не любила. После заболев, она стала даже резкой и холодной. Став взрослей, я поняла, почему. Мама боялась заразить свой болезнью нас и старалась отделиться как можно дальше и как можно строже. Она просила не трогать ее вещи и посуду ее мыть отдельно ото всей посуды. Целовать ее и обнимать ее нам было нельзя. Дети не понимают такие строгости и чувствуют себя отчужденными не по своей вине. Я отдалилась, но отдалившись, я все равно чувствовала ее любящий взгляд на себе. Когда все уехали учиться в другие места, я , как самая младшая осталась с родителями, то мама вдруг увидела, что я хожу в одной и той же маечке и  в спортивных трусах, а платьев нет и всего остального, она купила мне красивый летний ситец, фланелевую ткань красивых расцветок и сшила мне несколько платьев. Потом она подарила мне  свой красивый платок, нежно-желтый, с маленькими разбросанными цветочками.
 
 Со средней сестрой мы были почти одинаковы ростом и ждать, когда я получу обноски ее, не получалось, они становились малы и не влезали. Ведь дети растут быстро. Когда сестры уехали, то центром внимания стала я. Мне купили осеннее пальто новое, ботинки и красивые шерстяные варежки со снежинками. Мне было велено хорошо и отлично учиться. Так и получилось.Любимым предметом было у меня рисование и все в классе с нетерпением ожидал, когда в конце урока покажут всем мою работу. Мне ставили "5" с плюсом и хвалили. А дети стали меня дразнить "художницей".
 
 Еще раньше средняя сестра уехала к другой престарелой фельдшерице Евдокии Ивановне Ивановой, которая умилялась моей сестре, ее внешности. Уехала она в большой поселок городского типа и там жила почти год. Приехала такая городская, чужая, нарядная, в красивом полосатом джемпере, в новых шерстяных платьях и в новых туфлях, с красивыми атласными алыми и синими бантами. Она также не хотела со мной дружить и не позволяла даже померить джемпер и туфли. Я просила у мамы новое шерстяное  платье, джемпер, туфли, ленты, куклу. Ничего этого не было, ни сразу, ни по отдельности. А те платья, которые мама мне сшила из ситца и фланели стали выцветшими и вытянутыми, а местами даже заштопанные. И потом, я вырастала из них.
Я носила матерчатые тапочки и не требовала настоятельно новых туфлей. Тапочки я мыла водой, посушив на солнце, чистила зубным порошком и они становились, как новые. Я мечтала скорей вырасти, стать взрослой и купить себе, какие хочу наряды и туфли.

 У меня оставались книги, которые я брала читать в библиотеке у мамы. В книгах были сказки о Золушке, которая была сначала замарашка, а после принцессой на балу. Я стала ждать этот бал и принца. Принц появился в шестом классе, первая влюбленность, а бал был много позже, но с другим принцем, молодым военным человеком. Тот первый принц не подошел ко мне вовремя и не пригласил на танец на балу, но я знаю, что он жалел об этом и пытался исправить, но было поздно.
  Таким образом, я была почти одна, без подружек и друзей. В классе с первого класса я сидела с сестрой подружки средней сестры. Она была из многодетной семьи и встречаться, играть с ней не было возможности. Дети в семье там играли и им было весело, а я была, как инородное тело. Меня терпели некоторое время, а после начинали шушукаться и шептаться. Я уходила домой без желания еще раз приходить в гости к ним. Но они с удовольствием приходили ко мне домой угощаться конфетами, пряниками, пить молоко, простоквашу и есть сметану с творогом. После я перестала дружить и общаться с одноклассницей. У нее была старшая сестра, с которой я дружила.
 
 Позже став взрослыми и самостоятельными, я спросила сестру, почему она так вела себя со мной в детстве и в отрочестве? На это она недовольно сказала, что нечего вспоминать прошлое. Я так и не получила объяснения. В жизни сестра не добилась особых высот, не работала по полученной профессии и, кажется, не очень любила работать учителем русского языка и литературы. Зато домохозяйкой была фанатичной. Нашла себя в хозяйстве и в доме. Но тоже своеобразно.

 Я приезжала домой на побывку на каникулах и в отпуск к отцу. Сестра внимательно осмотрев мою одежду, просила отдать ей то, что нравилось в моей одежде - это куртки, жакеты, жилеты.
 Мама умерла еще на первом курсе института и второй год обучения у меня был переведен в академический, так как у меня правая часть лица онемела на нервной почве, я не могла запоминать и понимать лекции, я погрузилась в тяжелую депрессию и с трудом вышла из такого состояния только через год, уехав из Ленинграда в Хабаровск. Там я остановилась у подруги, устроилсь в общежитие кораблестроительного завода художником в цех, ходила в Хабаровский пединститу на художественно-графический факультет и помогала новой подружке делать диплом. Дипломом у Шуры Любарской был ковер из крашенных веревочек в технике "гобелен". Я помогала ей сделать композицию и отдельные детали. В признательность Шура связала свитер красивый и подарила мне.
 
 Что касается красоты и внешности, я поняла, что красота и внешность вторичны и зависят прежде всего от духовной глубины, стойкости, даже мужества, выдержки и трудолюбия. Еще таланта находить красоту  везде. Она невольно отражается на внешности и на лице, в характере и души человека. Я стала художником. А художнику необходимо одиночество для творчества. Так моим другом стало одиночество.