Вечно хламье собирает старательный Ванька...

Вечно хламье собирает старательный Ванька,
Носит в подвал и ведет аккуратно учет.
Стал наш огромный подвал просто мусорной свалкой,
Ногу сломал бы там самый пронырливый черт.

Но ведь и в жизни различного хлама немало,
Ступишь неровно, и свалит судьба наповал.
Многие путь к этажам начинали с подвалов
(Кое-кто даже и ноги при этом ломал).

Были блуждания, были и к свету ступеньки,
Но, достижением славы давно отболев,
Ходит Иван суетливо с разбитой коленкой
Между хламья и среди бормотушных проблем.

Он воспитательным мерам давно не подвластен,
И не подвластен он силе высоких идей.
- Я, - рассуждает, - в подвале коплю не запасы,
А создаю перестроечной жизни музей.

Роскошь "верхов" и обшарпанность нашего брата, -
Рослый Иван бросил сумрачный взгляд с высоты.
Правду об этом надежно хранят экспонаты -
Старые шины, отвертки, шурупы, болты.

Живопись есть, сам рисую портреты отменно,
Носят друзья сюда вещи, как в собственный дом.
Так что музей мой - народный, сказать откровенно,
Я же - директор, и тоже народный, при нем...

И в тот же миг меня мыслью внезапной прошибло:
Может, подвал поважней, чем изящная высь,
Может быть, в нынешней жизни Иван - не ошибка,
А, отвергая Ивана, ошибочна жизнь?

Есть в собирании хлама своя благородность,
Что утвердиться смогла посреди грабежей.
Жалко однако: подвальны народ и народность,
Переходящие вниз со своих этажей.

- Как моя живопись? - бросил Иван неспокойно, -
Тещи чудесный портрет... На него бы взглянул...
Я посмотрел на мазню. "Далеко не Джоконда", -
Грустно подумал. Но в знак одобренья кивнул.