Дитя проснулось

               
   
                Екатерина одна.  К о р с а к о в  входит из правой двери.               
               
Е к а т е р и н а. Как почивать изволил, мой друг?
К о р с а к о в. Благодарствую матушка. Спал как убитый. Я завсегда сплю хорошо. Потому как легкое сердце, и всегда в радости. Утром встал – и так петь захотелось! Вы думаете, я удержался? Какой там! Взял и запел. И так это знатно у меня получилось. Вот послушайте! (Поет.)

               Слабость вся тебе открылась,
               Ввергла ты меня в напасть.
               Ах, к чему, к чему вселилась
               В грудь мою несчастна страсть!            
               
К о р с а к о в. Ну, как?
Е к а т е р и н а. Друг мой, с таким голосом вам непременно петь надо в нашей дворцовой опере.
К о р с а к о в. Вы не поверите, матушка, до чего вчера на балу было весело! Мне Марья Осиповна средь танца шепнула на ухо: «Сегодня ты всех очаровал, Ваня». Я и сам, говорю, вижу. И все дамы со мною любезны были. И мужчины все снисходительны. Хотя я из них мало кого и знал.
Е к а т е р и н а. А мы вчера весь вечер грустили. Вас ожидали. А вечером навстречу к вам выезжали по петербургской дороге. Авось, думали, вас встретим. А когда вы вернулись, хотели идти к вам. Но не решились. Потому как наши покои разделены пространством, по которому ночью шатаются всякого рода пьяные скоты.
К о р с а к о в. Ну, нет, я не тосковал. Весь день до глубокой ночи пролетел как один миг!
Е к а т е р и н а. И где же вы были вчера?
К о р с а к о в. У Марины Осиповной Нарышкиной, у Веры Николаевны Апраксиной, у Григория Григорьевич Орлова.
Е к а т е р и н а. С князем Орловым о чем говорили? Только, чур, по-охотничьему не привирать.
К о р с а к о в. О многом говорили. Всего не упомнишь. Обо мне говорили. О князе Потемкине говорили.
Е к а т е р и н а. Надеюсь, о Светлейшем ничего дурного не сказывали?
К о р с а к о в. Нешто я не знаю, как князю Орлову надобно говорить?.. Вы и представить не можете, матушка, до чего красивое па вчера показала мне Марина Осиповна. (Танцует.) А дальше вот этак рукою описываешь круг и становишься на колени. Тут главное дать даме закончить своё па – и толь потом уже на колени.
Е к а т е р и н а. За обедом мне все расскажите. А сейчас, мой друг, мне надо работать.
К о р с а к о в. Работа, работа… А давайте, я вам буду помогать.
Е к а т е р и н а. Душою рада. Но чем вы можете мне помочь? Для этого учиться надо.
К о р с а к о в. Извольте. Готов хоть сейчас. Учите!
Е к а т е р и н а. И с чего же мы начнем?
К о р с а к о в. А научите меня письма писать.
Е к а т е р и н а. Я сама пишу как Бог на душу положит. Главное, чтобы на бумаге то выходило, что у тебя в голове делается.
К о р с а к о в. Так я всегда так и делаю. Что мне в голову приходит, то я и говорю. Надо только это успеть записать. Давайте, матушка, я вам покажу. (Берет со стола исписанный лист бумаги и читает.) «Я люблю тебя, князь, и не забуду тебя». – Это вы Светлейшему пишете? Я бы, пожалуй, написал так: «Я люблю тя, князь, и не забуду тя». Так, я думаю, лучше будет.
Е к а т е р и н а. Почему ж нет? (Надевает очки.) Вам еще, друг мой, не надобен сей наряд. А мы на долговременной государственной службе притупили свое зрение… Только надо еще добавить: «Тя» дитя приказал писать, шаля. Он кланяется и целует тя, князь». Действительно, куда как веселей стало.
К о р с а к о в. Я рад, что сумел угодить вам. Давайте, я еще попробую. (Берет другой лист и читает.) «Варенька, ты дурочка и каналья. Разве можно так писать дяде: «Варенька неможет, а Гришенька ничего не чувствует?»  (Удивленно.) Это племянница Светлейшего Варвара Васильевна так пишет своему дяде о своей болезни, и называет его Гришенька? Не понимаю.
Е к а т е р и н а (резко забирает у него лист). А и  понимать тут нечего!
К о р с а к о в. Простите, матушка, если что сделал не так… Сейчас вдруг вспомнил, что обещал отобедать у князя Орлова. 
Е к а т е р и н а. Уже уходите? Вчера весь день пропадали, и сегодня с утра убегаете. Если вы такой юла и не можете усидеть на месте, съездите к Светлейшему в Осиновую Рощу. Я слышала, он живет там как в лагерь, в палатке. Опасаюсь, не простудился ли.
К о р с а к о в. Не, не поеду. На Светлейшего у меня обида большая. Он просил у вас для меня камер-юнкерский чин. Хотя знал, что я хочу камергерский. А с польским орденом Белого Орла, какой вы мне исхлопотали, что вышло? Он учинил мне скандал! Да разве ж того я заслуживаю?
Е к а т е р и н а. Вы же получили всё, что хотели. А Светлейший внутренне вас любит. И мне он друг. И князь Григорий мне друг. И я хочу, чтобы вы все жили в мире… А теперь ступайте с Богом, и поскорей возвращайтесь. Ежели скоро не вернетесь, сбегу отсюда и понесусь по городу вас искать. А вечером, когда вернетесь, затоплю камин, посажу вас возле, и станем книжку читать. И отпущу вас в половине одиннадцатого.
К о р с а к о в. Непременно вечером буду. (Уходит в правую дверь для избранных.)

         П р о д о л ж е н и е  з а в т р а