Она ходит за мной

Она ходит за мной по переулочным разрывам на артериальных
Улицах. Её, наверное, давно потеряли.
Может быть, даже это были не отец с матерью.
А чёрт знает, кто. Глаза неотступно внимательно
Впиваются в затылок - терновые укусы множатся.
Она лежит в могиле. Ей кто-то непременно поможет
Выйти оттуда - чёрной морошкой насытиться.
У таких детей не бывает никаких родителей -
Только какие-то тени, липнущие к пальцам.
Её приходится учить смеяться -
Но лучше не надо - смех её впивается стекольными
Звёздами - и затачивают колья
Крестьяне дремучие в лесах - вокруг замка господского.
Так уже было. Лапы рылись на погостах,
Вламывались в лица и рёбра - сердца вытаскивали -
Набивали чесноком рты.  Иные под масками
Скрывались за ангелов кладбищенских спинами и крыльями.
Иные - хищники. Они ничего не забыли.
Им отмщение - им алое зарево полночное -
Мчится по лесу стая - человеческая? Волчья?
Глазницы втягивают лунные костры и искры -
Идут за чистыми воплощения чёрных, нечистых -
Хотели покарать - и сами карой подавятся -
Приносят ад на землю лорды кровавые -
И леди в чёрном шёпоте траурных вуалей
Обглодают всё мясо с ломаных костей в финале -
И пальцы оближут дочиста - перчатки натянут -
И уйдут - в одиночестве - в жемчужном мареве тумана -
Эти дамы, что танцевали на балах Людовика,
Что и тогда баловались свежей кровью -
И этого ребёнка не иначе как они подкинули
Губы запечатали клейковиной отравленной малины -
Подвесили на куст - устами раскроили память ей  -
И ушли, напевая свои канцоны об аде -
И этот ребёнок в жизнь инстинктивно вгрызался -
Дамы танцевали в подземельных бальных залах - вальсы -
Создавая судьбу - на земле - для своего отродья -
Выпевали её по новой, современной моде -
Асфальтовый мешок. Двор-колодец - казематный -
Небо покрывают туч синюшные пятна.
Улицы ползут из арочных рубцов - к станциям
Метрополитена. Она учится смеяться.
Эскалатор шипит и - пародия на Уроборос -
Заостряет шипы фонарей близорукий город -
Снег грязно пристаёт к лепнине на окнах.
Фонари копят яд и йод. Ссадины мокнут
Под бинтами зимы - раскисшими - ноги разъезжаются -
Это неправильный мир - между этажами
Застревают лифты. И в стены их колотятся зовы.
Это плохой мир. Надо построить новый.
Сон прилипает к векам пластырем и мазью -
Не быть человеком. Люди слишком безобразны.
Лицо нарисовано на сна бумаге иссушенной.
Люди трутся в метро друг о друга газетами-душами -
Читают новости. Готовят осиновые колья.
Глаза и снег засыпаны грубой солью -
Не поскользнуться. Не проснуться. Газета смята.
Люди выходят их губ вагона - и обратно
Шагают - туда-сюда - фигуры в барометре -
Кто-то уже не во сне, а в тяжёлой коме -
А где-то кладбище, на котором вырыты пустоты -
И ждут они - то ли живых, то ли мёртвых.
И та, что идёт по следу - смеётся искусственно -
И люди отрывают от газет слипшиеся щупальца
Чувств пересохших - как губка, закисшая в раковине -
Люди - фабричные куклы. Люди одинаковые.
Людей вообще почти нет - они уходят
В чёрные окна вагонов. В церковном хоре
Кто-то голосит. Кто-то кол осиновый точит.
Время нечистых сил наступает ночью.
Кто-то умрёт. Но он уже и так не очень
Живой. Вены давно уже обесточены.
И только газетные строки ползут жуками
По глазам. Нечистая сила жизни лакает -
Газеты в грязи лежат, скомканы - сгнили -
Такие души даже нечистой силе
Ни к чему. Брезгует. Тело в канаву съехало.
Она уходит. Смеётся искусственным смехом.
Уже лучше. Но всё равно - не похоже
На людей. Ещё один день не-прожит.
Ещё одна ночь. Ещё одна жизнь - отнята.
День. Она запирается в чёрной комнате.
Чёрный сок их глаз углов тянет соломинкой
Коктейльной - люди пока ничего не поняли.
Люди пока ещё не наточили колья.
Спи. Я не позволю сделать тебе больно.