Про милую Малость

ей шли совершенно нелепые шляпы:
таблетки, беседки, стрекозы, фрегаты;
и в речи щебечущей милые ляпы
друзья игнорировали деликатно.

порою корили её за наряды -
ну эээкстравагантны, ну глаз просто колет!
хотя приглядишься - из райского сада
пичужка, и даже идёт ей такое.

она всем дарила смешные поделки:
сиреневых коз и в горошину зайцев.
так шила изящно, но кружки-тарелки
любили на кухне её разбиваться.

она хохотала - "дырявые руки",
и чай наливала в непарные чашки.
с ней в жизни никто не испытывал скуки,
и радостно делалось тем, кому тяжко.

приятелей множеству мягкой жилеткой
она с удовольствием верно служила.
поплачут - а после заходят так редко,
забыв, что дала им заботу и силу.

ей шли разномастные очень мужчины:
влюблялись в неё беззаветно сначала,
потом исчезали - по разным причинам,
и каждый ей врал, и она их прощала.

такую усталой представить и старой -
никак. и никто не услышал-то, кстати,
как страшный диагноз читая, шептала:
- мне платье дошить бы... дошить бы мне платье.

болезнь никого, как известно, не красит,
а ей оказалась к лицу почему-то:
стройней и фарфоровей, будто не гаснет,
и верилось очень: не кончится чудо -

хрупчайшее чудо, железная воля...
ни жалоб, ни слёз, лишь летала иголка:
стежок за стежком нарождалось живое
воздушное нечто нежнейшего шёлка

в фиалках и ирисах диких расцветок,
каких на Земле, вероятно, не встретить.
вздохнула всего только раз напоследок:
- одна - хорошо. как грустили бы дети!

что тридцать? не возраст... какая-то малость.
пришли все, кто был - хоть однажды, но рядом.
и людям казалось: она улыбалась,
довольная новым фасоном наряда.