Расплата

 

Стучали колёса , мелькали перроны ,
С  попутчиком славным мы пили коньяк .
Нашёлся к нему шоколад и лимоны ,
Знакомясь ,узнал ,что сосед – мой земляк .
Про общих знакомых вели разговоры ,
Места вспоминали , где детство прошло .
Красоты реки и льняные просторы ,
А главное – дома родного тепло .
И после того, дань отдав « эликсиру»,
Вдохнув ароматный дымок сигарет ,
Он мне рассказал , как болтался по миру ,
Чудесных и мрачных историй букет .
Особенно сильно меня поразила
Ужасная драма из средних веков .
Трагедия жалостью сердце пронзила
О жертве , во власти , двуногих волков .
Приятель услышал легенду об этом
В цветущей долине средь горных вершин ,
Когда путешествовал в Альпах тем летом
От старца седого у древних руин .

«Что было тут раньше в пустынной лощине?"
- Спросили про кучи камней старика .
« Давно появились здесь эти руины ,
С тех горестных дней пролетели века.
Тут высилась раньше обитель монахов»,
-Он с этого начал печальную речь:
« Укрылся я здесь от соблазнов и страхов,
Чтоб душу для Бога безгрешной сберечь.
Живу в сохранившемся чудом подвале,
В развалинах , коими стал монастырь.
Во славу Христа и святых , что страдали,
Молитвы творю и читаю псалтырь».
« А много ли братии было в общине?"
« Число не скажу « - так ответил старик.
« Лишь только легенда осталась доныне,
Да этих развалин безжизненный крик".
Вздохнув , бородатый отшельник добавил:
« В ту пору в обители клир был большой,
Он пылко часами Спасителя славил
И к Богу тянулся открытой душой.
Хозяйство монахи держали в порядке,
Имели скотину , варили сыры,
Был сад у реки и под овощи грядки,
Там зрели под солнцем природы дары.
Продукты сушили , солили , коптили.
Потом …те припасы несли в закрома.
Всю снедь , что за лето и осень скопили,
С успехом , затем , подбирала зима.
И , видимо , в эту морозную пору
Злым роком задуман печальный сюжет,
Где фоном являлись угрюмые горы,
А сутью трагедии , лживый извет,
Который привёл к страшной смерти безвинных,
Сгубил монастырь , простоявший века.
Безлюдными стали лужайки долины,
Всё это позднее стряслось, а пока …»

Всё выше и выше тропинка бежала,
Остался внизу сказки шепчущий лес.
Белесая дымка в низине лежала,
Мерцающий свет разливался с небес.
Окреп после сна пробудившийся ветер,
Прохладу сменил непривычный мороз.
Возник на тропе человек в лунном свете,
В краю, где орлы, да следы горных коз.
Затем навалились свинцовые тучи,
Закрыла луна свой неласковый лик.
Неистово жалил лицо снег колючий
И холод-злодей под накидку проник.
Мёрз путник, стучали от холода зубы,
В измученном теле ни воли, ни сил.
Шептали мольбы посиневшие губы,
В них милости божьей бедняга просил.

И чудо пришло …сквозь вой ветра и стоны
Наградой за боль им испытанных мук,
Набата неслись колокольные звоны,
Он двинулся к ним на спасительный звук.
Прерывистый ветер сменил направленье,
Прибавилось сил, обозначилась цель.
Прямее спина, не трясутся колени,
Мороз отступил и затихла метель.
Тропинка, петляя, взобралась на горку,
Рассвет долгожданный открыл перевал,
Закончила вьюга ночную уборку
И колокол путника снова позвал.
Он выдержал всё, вот и край Ойкумены,
Ведь выше лишь только небесный простор,
А сзади остались отвесные стены,
Да ветер, стреляющий снегом в упор.
Вздохнув облегчённо, увидел скиталец
На чистом, покрывшем всю землю снегу
Вверх звонницы башня тянулась, как палец,
Стоял монастырь на речном берегу.
Сверкал, освещённый холодным светилом,
Над древней громадой обители крест,
Как птица парил он над краем унылым,
Недремлющим стражем неласковых мест.
Темнел монастырь на белеющем фоне,
Спал рядом снежком припорошенный сад.
С трудом различалась тропинка на склоне,
Что с кручи вела в монастырский уклад.
Был рад человек, видя к жизни дорогу,
За муки скитаний полученный приз.
Осанну пропел милосердному Богу
И  сверху тихонечко двинулся вниз.
Росла с каждым шагом из снега обитель,
В тепло удалился замёрзший звонарь.
На паперть поднялся нежданный проситель.
Висел над вратами погасший фонарь.
Приблизился странник к спасительной двери,
Но силы свои до конца исчерпал.
Он, видимо, рано в удачу поверил,
Шагнул …и со стоном на плиты упал.

И тут…злая вьюга опять налетела,
Жалея, что путник ушёл от беды,
Засыпала снегом на паперти тело,
Укрыла на склоне бедняжки следы.
Страдалец лежал целый час у порога,
Смотрел безучастно на путника мир.
Со светлыми лицами, чествуя Бога,
В обители чинно трапезничал клир.
Ещё через час по двору, за ворота,
Шёл инок от снега очистить крыльцо.
Он створку толкнул, но мешало там что-то,
Лишь звякнуло звонко дверное кольцо,
Упёршись покрепче, он сдвинул дверину
И вышел с опаской на солнечный свет.
Примяв из пушистых снежинок перину,
Лежал на крыльце и вопрос, и ответ.
Хотя озадачен чернец был находкой,
Но к сердцу бедняжку без страха прижал.
И к Богу взывая застуженной глоткой,
Он с ношей застывшей в обитель вбежал.
На крики сбежались собратья по вере
И двинулись спешно на кухню, в тепло.
Находку внесли сквозь скрипучие двери,
Все свечи зажгли, чтобы стало светло.
Положили тело на лавку у печи –
Здесь повар хромой отдыхает порой,
Он братии варит и хвори их лечит,
Врачуя, то зуб, то гнилой геморрой.
Ценила талант эскулапа обитель –
Он многим болезным здоровье вернул.
К лежанке шагнул колченогий целитель
Видавшее виды тряпьё развернул.

Воистину чудо узрели монахи,
Лучом озарившее скучный досуг.
Ушли опасений надуманных страхи,
Боялись чумы, что блуждала вокруг.
А тут, в мягком свете большого шандала,
Средь стен закопчённых из древних камней,
Девчушка без чувств перед ними лежала,
На вид лет двенадцать исполнилось ей.
Лицо у неё источало усталость
От страшной дороги в гористой глуши.
Сердца божьих слуг переполнила жалость,
Шептали молитвы их губы в тиши.
Монахи поверили в то, что Спаситель
Той ночью страдалице юной помог,
Вёл так, чтоб наткнулась она на обитель,
Пройдя через ужасы горных дорог.

Тем временем лекарь, дал знак удалиться.
Все вышли…с девчушкой остался хромец,
Достал пузырёк, что хранил на божнице,
Сыскал в сундуке с разным зельем ларец.
Из шкафа взял жира гусиного банку,
Молитву о страждущих Богу вознёс
И с запахом острым открытую склянку
Голубке к лицу осторожно поднёс.
Чуть-чуть шевельнулись ресницы бедняжки,
Со вздохом глаза приоткрыла она.
Накапал ей в чашечку лекарь из фляжки
Настоя лекарственных трав и вина.
Потом смазал жиром ей руки и ноги,
Лицо слава Богу не тронул мороз.
И видно припомнив весь ужас дороги,
Из глаз побежали жемчужинки слёз.
Расспросам монаха не вняла больная,
Он так и не понял откуда она.
Но знахаря твёрдый наказ исполняя,
Из чашки лекарство допила до дна.
Тут инок на кухню пришёл от владыки,
Монашек подарков мешок приволок,
Чтоб душу и тело согреть горемыке
Фунт мёда, доху и святой образок.
С иконки смотрел милосердный Спаситель,
Мерцал на столе огоньками шандал.
Взял дар настоятеля в руки целитель,
Доху из мешка поскорее достал.
Заботливо ею укутал девчушку,
Крестом осенил, чтоб не мучил недуг,
Подкинул немного дровишек в печурку,
А снадобья бережно сложил в сундук.
Меж тем, юной путнице снились мытарства,
Кошмары дороги и жуть темноты.
«Даст Бог…и помогут бедняжке лекарства»
-Шептал «эcкулап» ,суетясь у плиты.
Он к трапезе нынче сварил чечевицы,
Добавил кореньев, да сала чуток.
Отдельно сготовил для новой жилицы
Бульон из цыплёнка - целебный супок.

Шли дни вереницей, сплетаясь в недели.
Болезнь, словно клещ, присосалась к больной,
Утихли морозы, а злые метели
На север унёс вскоре ветер шальной.
Монахи молились о гостье нежданной,
На птичьих крылах прилетела весна.
И видно заботой хромца неустанной
С апрельским теплом оклемалась она.
Промчался апрель и на солнечных склонах
Май мигом раскинул цветные ковры.
И славили Бога монахи в поклонах,
И благовест нёсся к вершине горы.
Девчушка была весела, шаловлива,
Всех радовал звонкий её голосок.
В саду любовалась цветением сливы,
Птиц бегала слушать в соседний лесок.
Порой, отдыхая, сидела у речки,
Где падал с уступа в реку водопад,
Стояли вдали кипарисы ,как свечки,
Струился над лугом цветов аромат.
Живая улыбка, румяные щечки-
На девочку было отрадно смотреть.
При встрече мог ласковый взгляд ангелочка
Любую усталую душу согреть.

Обитель привыкла к своей озорнице,
Вот только узнать,кто она? Не смогла.
Не раз заводили расспросы юницы,
Но прошлое скрыла беспамятства мгла.
Не помнила девочка близких и имя,
Какое по святцам ей было дано,
Забыла свой дом, где возможно с родными
Увидеться снова, даст Бог, суждено.
Слал всюду монахов своих настоятель,
Чтоб близких ребёнка скорее найти,
Но, видимо, против того сам Создатель
И поиск напрасен был, как ни крути.
Отчаялись старцы узнать тайну эту,
Быть может хоть время расскажет о ней.
И вот уж на смену цветущему лету
Отправил сентябрь златогривых коней.
Явился октябрь, чьи свинцовые тучи
Надолго закрыли небесный простор,
Уж листья опавшие собраны в кучи,
Промозглый туман сполз к обители с гор.
Унылый пейзаж… скал угрюмых громады
И воющий ветер за серым окном,
Дрожат у икон огоньками лампады,
Да звон колокольный… и так день за днём.
В ненастье обитель, как склеп на погосте,
Где в кладке гранитной застыли века.
Печаль заползла в душу маленькой гостьи,
Всё чаще томила девчушку тоска.
Часами в тиши монастырской ходила,
Мечтая отрочество вспомнить своё.
В раздумьях о прошлом себя изводила,
Но тщетными были потуги её.

Однажды в обитель приехал посланец-
Святой инквизиции важный прелат.
Всю ересь огнём исцелял францисканец,
Везде видел скверну фанатика взгляд.
И в трапезной вмиг гость плюгавый приметил
Девчушку, что всем разносила еду.
И стал, как паук, ставить ловчие сети,
Вкушая со смаком ликёр на меду.
Спросил у владыки с беспечностью лживой:
«Поведай мне правду, любезный аббат.
Об этой служанке-нимфетке смазливой,
Откуда в обители девочка брат?»
Седой настоятель смиренно поведал
О том, что случилось здесь поздней зимой.
Как инок нашёл её после обеда
За древней,как мир, монастырской стеной.
Про то, что болела она очень долго
И память с тех пор не вернулась назад.
Как близких искали везде, но без толку,
Рассказывал тихо прелату аббат.
Внимал инквизитор рассказу владыки,
Горел в похотливых глазах огонёк.
Он в мыслях терзал плоть дитя горемыки,
От гнусных желаний садист даже взмок.
Закончил рассказ настоятель словами:
«Как видно её нам Создатель явил»,
На что иерарх, наделённый правами,
Чтоб цели достигнуть ему заявил:
«Мне вспомнился случай в одном из селений,
Там славно трудился палач-костолом.
Красавицу ведьму за ряд исцелений
Судили и суд завершился костром.
А после расправы толпой озверелой
Сожжён был колдуньи родительский дом.
От пламени, правда, ещё пять сгорело,
Да дочка казнённой пропала при том.
Её и признали виновной в пожаре,
Такая же дескать колдунья, как мать.
Не будет прощения маленькой твари,
Должны мы быстрее мерзавку поймать.
Угрозы ревнителей строгой морали
Звучали в толпе до вечерней зари.
За день крикуны в «благородном» запале
Обшарили улицы и пустыри.
Но поиск девчонки не дал результата».
Чуток помолчав, инквизитор сказал:
«И всё ж, видит Бог, неизбежна расплата,
Ведите беглянку в церковный подвал.
Я, должен, аббат, мне дарованной властью
С помощником вместе допрос провести.
Мне право дано, чтоб бороться с напастью
И ереси скверну в стране извести».

Сражён настоятель был жутким рассказом,
Он сник, затаился в глазах его страх.
И к этой беде, в довершение, разом
Рассыпались чётки в дрожащих руках.
Явился клеврет, словно чёртик из мрака,
С пронзительным взглядом дебелый монах.
Служил инквизитору он, как собака,
Пособник в любых богомерзких делах.
Он был палачом, если нужно прелату,
И сыщиком ушлым, коль в этом нужда,
Готов ко всему: от убийств до разврата,
В любую минуту везде и всегда.
Аббат позвонил и пришедшего служку
Отправил, чтоб келаря срочно найти.
Добавил «Ещё приведи и девчушку,
С ней хочет беседу прелат провести».
На зов, вскоре, келарь явился с ключами,
Открыл заскрипевшую дверцу в подвал.
Затем, взял светильник большой со свечами,
Зажёг и клеврету прелата подал.
Сошёл по ступенькам в подвал дознаватель,
Дорогу ему освещал ассистент
Нёс, кроме шандала, мешок прихлебатель,
В котором для пыток лежал инструмент.
Отнёс им монашек корзинку со снедью.
От тяжести снеди согнулась спина,
А после туда же - сверкающий медью
Кувшин, узкогорлый, хмельного вина.
Минут через пять появилась истица,
Помощник плотней дверь подвала закрыл.
Довольны скоты, в их руках голубица,
Слюна вожделения капала с рыл.
Не знала ответов на злые вопросы
Бедняжка, чья память о прошлом спала.
Схватил прихлебай малолетку за косы,
Взял плеть - многохвостку и кляп со стола.

Проникнуть за дверцу монахи не смели…
Боялись нарушить прелата запрет.
Всю ночь к небесам их молитвы летели,
А утром к ним вышел довольный клеврет:
«Готовьте повозку, мы едем в столицу
И эту змею забираем с собой».
Немедля в дормез запрягли кобылицу,
Припасы в дорогу сложил кнутобой
И тотчас недвижное девочки тело,
В разорванном платье с закрытым лицом,
Чтоб, якобы, глубже расследовать дело,
Притащено было в дормез подлецом.
Прелат инквизиторской властью пугая,
О деле велел рот держать на замке:
«Иначе здесь будет община другая,
А вам доведётся уйти налегке.
За то, что в обители ведьме служили,
Весь клир пред епископским встанет судом».
Стих ропот… Монахи недолго тужили,
Занявшись привычным, неспешным трудом.

За месяцем месяц проскальзывал мимо,
Зима ускакала на белых конях.
Пришли по весне в монастырь пилигримы,
Видавшие многое в разных краях.
Часок отдохнув, после трапезы скорой,
Скитальцы излили поток новостей.
И в том, что поведали путники вскоре,
Монахов сразила одна из вестей.
В соседней долине в снегу, у дороги
Был найден истерзанной девочки труп.
Монахи в расспросы пустились в тревоге,
Поняв в одночасье, кто был душегуб.
Признали они и одежду убитой,
И шрам на щеке, и кудряшек вьюны,
И кляли себя, что не стали защитой
Для девочки, в коей ни зла, ни вины.
На зорьке ушли на восток пилигримы,
В путь дальний их снова позвал рог судьбы.
В обители траур… носители схимы
Горячей молитвой кровавили лбы.
Прошло пару дней. Разуверившись в Боге,
С котомкой и посохом в слабых руках
Ушёл навсегда, вниз по горной дороге,
Из древней обители первый монах.
А вскоре, когда расцвела вся долина,
Отправился в путь безвозвратный второй.
Грустил настоятель, редела община,
Менялся устав и духовный настрой.

Однажды, внезапно сменилась погода,
Зловещая туча затмила весь свет.
И молнии жало, пробив купол свода,
Зажгло на хорах из сосны парапет.
Вот вновь копья молний вонзились в обитель,
Алтарь, словно факел, от них запылал.
На старом распятии таял Спаситель,
А в ризнице утварь огонь пожирал.
Отважно боролась с огнём вся община,
Но тщетными были монахов труды.
Пылал монастырь, как сухая лучина,
Пожар затушить не хватило воды.
Той тучей не пролито вниз ни дождинки,
И, сутки спустя, монастырь догорал.
В глазах у монахов блестели слезинки,
Все знали,за что их Господь покарал.
Пропали запасы одежды и пищи,
Постигла обитель лихая беда.
Дымилось ещё кое-где пепелище
И люди оттуда ушли навсегда.
Ещё за три дня до грозы над долиной,
Стряслась катастрофа за горным хребтом…
Накрыло селение мощной лавиной,
Живых никого не сыскали потом.
Там прошлой зимой в фанатичном угаре,
Была сожжена с одобрения всех
Толпой озверевшей, на местном базаре
Вдова молодая за призрачный грех.
Для пущей правдивости злой проповедник
Её, проклиная, колдуньей назвал.
Ему подсказал это Дьявол - советник,
А Бог с гор лавину мерзавцам послал.
И долго ещё, постепенно смолкая,
Стенания слышались из под камней.
Наказана глупость и злоба людская,
Их души отправились в Царство теней.
Чуть раньше лавины в провинции южной,
В одной богадельне, при храме большом,
Сдыхал от чумы гнус-фанатик недужный,
Уж крест был поставлен на этом больном.
Неделю спустя инквизитор кровавый,
Весь в язвах гниющих - садист и маньяк
Нашёл от мучений спасаясь отравы
И тут же, не мешкая выпил мышьяк.
А верного пса удавила холера,
За все изуверов срамные дела.
Заждался в Аду их палач Люцифера,
Давно уж в котлах закипела смола.
Лишь горе, страдания, гибель безвинных
Отшельник-старик со слезой вспоминал
И с грустью смотрел на руины долины,
Таким был старинной легенды финал.
Закончил земляк свой рассказ уже лёжа,
Минут через пять задремал мой сосед.
И я отдыхать расположился тоже,
Но спать не хотел…поднимался рассвет.