1001-ый способ заточки кантов

Апрель, две тысячи плюс десять,
Полярный круг, дом, улица, фонарь.
Слова, которые так мало весят,
Но дело делают как встарь.


После моего слегка нахального предложения она отвела от меня взгляд и по ее лицу, по линиям рта, щек и глаз прошла целая гамма переживаний, виденная мной только у великих актрис мирового кинематографа. Это не была игра, это было состояние души, спроецированное на ее лицо, в котором были и смущение, и почти невидимая улыбка, и виноватость взгляда, направленного куда-то вдаль…. Никакой режиссер никогда бы не смог добиться дубля подобной сцены.

Я начал что-то говорить про ее чудесные серые глаза, и она вдруг перевела свой испуганно-насмешливый взгляд искрящихся глаз на меня, и я просто пропал в нем полностью, целиком, безвозвратно, вместе с лыжами, склонами, подъемниками и всей Вселенной. Что при этом выражало мое лицо во время этого не имеющего границ отсутствия – не знаю, однако подозреваю, что вид был достаточно глупым.

Вырвавшись из объятий бесконечности, я встал из-за стола и оказался у нее за спиной – решение, принятое на уровне первой сигнальной системы, оказалось верным, ибо переглядеть «эти глаза напротив» невозможно в принципе, но существуют же и другие виды оружия….

Ее шея напряженно ожидала чего-то, однако она продолжала сидеть прямо и неподвижно.

За окном по склону Айкуайвенчорр медленно двигался ратрак, перемигиваясь своими сигнальными огнями между собой и остатками остальной части Вселенной, причем квантовые вспышки следовали в изменяющихся фазах, и мой мозг из-за этого ускользающего несовпадения пытался дорисовать на темнеющем снегу склона фигуры Лиссажу.

Интересно, а что видит она? Ладно, я технарь и везде вижу иксы, игреки и постоянную тонкой структуры. Наташа имеет высшее медицинское образование и работает в одной из московских клиник. В один из первых дней нашего знакомства я обидел ее, сказав что врачи (я не знал тогда еще, что она принадлежит к этому сословию) не могут иметь тонко чувствующей натуры – слишком много человеческого материала проходит через них. Она горячо возразила: «Errare humanum est», типа – дурак ты, ничего не понимаешь.

Я осторожно кладу руки ей на плечи. Ее тело слегка напрягается. Чтобы снять напряжение, начинаю вспоминать наши первые совместные спуски – она первая, я за ней, иногда и параллельный слалом доставляет нам минуты радости. Она хорошо катается на сноуборде, я неплохо стою на лыжах.

– Наташа, твои плечи, такие хрупкие под моими ладонями, напоминают мне два крыла, легко несущие тебя вниз по склону. Легкий взмах крыльев – и ты уже далеко от меня, и мне приходится напрягаться, чтобы не отстать от тебя, не выбиться из ритма, задаваемого тобой, твоим телом, меняющим частоту и фазу совершенно невероятным образом. Мне приходится следовать за тобой иногда в фазе, иногда в противофазе так, чтобы наш совместный рисунок, оставляемый на пушистом снегу склона, был красивым, логичным и понятным высшим сферам всемирного разума.

Из ее тела постепенно уходит напряженность, однако взгляд по-прежнему направлен на мир за окнами моей квартиры.

– Твои уши, – продолжаю я, слегка касаясь мочек ее ушей, – слышат шум ветра и шелест снега, отбрасываемого твоим любимым зимним снарядом. Они слышат  непередаваемый звук кантов, разрезающих лед склона, когда ты делаешь чудесные резаные виражи.

Она глубоко вздыхает и наконец поворачивает ко мне свое лицо.

– Ты такой милый и замечательный. И хорошо, что заговорил сейчас о кантах – что-то они  у меня совсем держать перестали. Наточишь?

На следующий день канты ее сноуборда были острыми, как лезвие клинка дамасской стали.



Рисунок из Интернета