Сниму очки...

Сниму очки,
чтоб видеть лучше
туман,
объявший город мой,
чтоб осязать его душой,
уставшей от огромной кучи
углов кручины
мировой...

Со мной,
как встарь, моя тетрадь:
ветвятся древние значки
сквозь клетки
графики машинной,
как ветки,
что пронзают тучи,
обжившие ноябрь седой,
увенчанный подталым снегом, обман
кругом,
но корневой
рост нервной силы
стиховой,
встаёт, как Лазарь
из могилы,
из ям рутины
бытовой...

Дар Божий
мощи
речевой
на преходящее не ропщет -
Эдипа рощею святой
глазницы совести полощет
в гекзаметре сакральной дрожи,
отрогом сферы мозговой
с Тайгета ветер вольно мчится,
и в дверь потерь уже стучится
свободной фразы
Аполлон,
имён родных мне легион
вступает с бытом моим в битву,
со всех сторон спешат пииты
времён и стран
на мой балкон,
и он ковчегом раздвигает
пучины зла
ажиотаж,
туман мне в этом помогает,
сияние - рождает
мгла,
ночь - мать рассвета,
боль юдоли -
пароль у врат
в небесный град,
душа духовный Арарат
во тьме кромешной созерцает...

Днесь
брата убивает
брат,
и ненависть не убывает
в миру
(не вру!),
благая весть
на жизнь лишь единиц влияет...

Стою на чумовом ветру
всевластия мамоны злачной -
первичноротой,
смачно-жвачной,
как короли её, умру,
но подрасстрельной, сквозьбарачной,
внерыночной, от Бога
лирой
перечеркну игру
червей,
гряда
тянь-шаньского отрога
туман прорежет без труда -
запечетлённая строкою,
лишь свету верной, не рукою,
рождённой в мрачные года,
кириллицей моей метельной я ивиковых журавлей
для фениксовых новостей
по небу выстелю из пепла
судьбы нелепой
в свете дней
текущих -
жрущих,
кровь
лиющих,
вновь
распинающих
любовь -
Христа
до смертного креста
на рай наземный не меняющих...

Ну вот,
ау,
благой
народ,
в пустыне братства - ни гу-гу,
но шестикрылый серафим в горн горний гнёт
беды дуду,
на правый
бой
людей зовёт,
в чьих душах жив
огонь святой
отверженности от нажив
тщеты земной -
бессчётноглавой...