версальский роман

И так… Прага… Театральная… Он замер в ожидании: прямо на уровне глаз красовалась та самая сигнальная  точка из собственного сна:  ZARA, каким-то только им известным образом клонированная в пространстве. Невольно парень огляделся: того, отдающего короткие команды прокуренным голосом, ворона рядом не наблюдалось. Зато наблюдалось другое: Сметана.  Проданная невеста.  Эсмеральда.

Собственно до этого утра, странник точно знал: у него в Праге были дела другого рода, но  теперь следовало понимать так, что какой-то из родов в данную минуту диктует свои условия пространству.

Как  ротозеев тянуло на Гревскую поглазеть на расправу над очередной жертвой инквизиции, так и его к Сметане:  не вспорхнет ли в каком узеньком ответвляющемся от главной магистрали проулке серо-дымчатый крылатый утренний вестник.

Самопроизвольность  ли  совпадение двух информационных посылов: его навязчивой мысли-вспышки,  облаченной в французское поношенное платье цыганки или ромалы,  и чужой, но четко выданной угловатой надписи: ZARA.  Случайность… Случка сук, что-то там пытающихся вынюхать под грудами искореженных остатков. Может быть …

Неожиданно, мысль проваливается в грохот и резкую тишину. Землетрясение? Не хилый пророк тот ворон… потом  возникает гул, крики,  и из проулка неподалёку на проспект выскакивают какие-то  возбужденные  люди.  Землетрясение  выглядит театрально и несколько искусственно.  Но пока все бегут от, он, всё ж таки победив здравый посыл разума, идет туда… Так и есть – они объявляют шах на Сметана. 

Под ногами хрустит стекло, пахнет какой-то странной химической смесью, неуловимо  исчезающей в глубинах памяти, именно  этот запах оставляет о себе только одно  напоминание –  он слышал нечто похожее по ту сторону: химический демержи. Передача информации на запах. Свой – чужой.  Кто  более прав:  человек или собака.  Последняя  - ибо у неё нюх.

  Изрезанные осколками бледные лица,  зияющие,  словно вырванные глаза,   провалы на месте бывших окон,  периодически срывающиеся с верхних этажей куски  толстого оконного стекла, крики и ругань… 

- Что это за здание? – он пытается помочь присевшей у бордюра на мостовую светленькой разлохмаченной  девушке, в волосах которой словно серебряная пудра проблескивают  мишурой  острые грани  стеклобоя:  судя по всему перелом ноги – мысль действует в одном направлении – надо её перенести в более безопасное место,  но разум в тот же момент ведет совершенно отличную партию:  что это за здание?

Девушка,  уже подхваченная на руки добровольного помощника,  одновременно стонет, плачет и пытается отвечать на его вопросы:

- ГАИ.

- Как ты сказала?

- ГАИ. Государственная авиационная инспекция.

Над ними трещат вертолеты  – всё ясно, первое, что,   сориентировавшись,  перекрыли :  небо.  Переулок наполняется спасателями и собаками. Под ногами  лопается  стекло и штукатурка.  Запах… Он,  наконец,  ассоциирует его в своем сознании: зарин. Полусон, полуявь – пахнет химическими реактивами. Собака более права – у неё нюх.

Вот уже девушка,  словно в испанском сапоге,  в белой гипсовой накладке, фиксирующей сломанные кости.  Инквизиция ищет отступников и отступниц для зрелищ на Парижской площади. Проулок перекрыт – теперь туда нельзя. Суки ищут раненых под завалами. Вертушки барражируют небо. Хаос сменяется порядком.

Чем больше узнаю ГАИ – тем больше нравится таможня? Что там лепетал в таких случаях русский?

Долетались суки…

(продолжение следует)